А. Глава пятая. Главка 7

7


     Когда я вошёл в ложу, свет в зале уже погас, и стояла характерная тишина, свойственная зрительному залу перед самым представлением, когда нервное напряжение, поневоле возникающее в такой момент, прерывается лишь сдержанными покашливаниями и стыдливым поскрипыванием кресел. В первый момент я даже испугался – настолько вокруг было темно, однако спустя несколько мгновений глаза мои, ослеплённые ярким блеском ламп в коридоре, уже привыкли к этому полумраку, и мне удалось различить в первом ряду, у самого барьера, фигуры Юли и Плешина. Они сидели рядом, но не совсем, потому как между креслами здесь было довольно большое расстояние. Первая ложа вообще была огромна, мне, конечно, никогда не доводилось бывать в ней раньше, однако и взгляда со стороны было достаточно, чтобы оценить её масштабы. Рассчитана она была на десять человек, однако кого-то ещё кроме нас ждать не приходилось. Я занял место слева от сестры, и она сразу протянула мне руку. Это была наша с ней маленькая традиция из самого детства: всегда держаться за руку в театре. Отец считал, что театр совершенно необходим для детей с раннего возраста, и водил нас туда как можно чаще. Возможно, потому я и стал относиться к искусству оперы и балета с лёгкой прохладцей – уж слишком любил наш родитель с видом знатока анализировать чуть ли не каждое движение танцоров и устраивать нам настоящие лекции после каждого представления. Не думаю, что он действительно хорошо разбирался во всём этом, просто, как почти любой писатель, считал себя специалистом во всех смежных с литературой сферах. Мы редко бывали в театре без него.
     Я взял протянутую Юлину руку и мягко сжал её в своей. Она была тёплой, податливой, и я чувствовал, как доверчиво пульсировала вена на запястье. Заиграла увертюра. Занавес заколыхался, затем медленно, нехотя пополз вверх. Свет со сцены, на которую с торжественным видом вышли Дон Кихот и Санчо Панса, падал теперь на наши лица, и я смог хорошо рассмотреть Юлю. Она неподвижно смотрела вперёд, чуть приоткрыв рот и как будто полностью погружённая в действо. Где-то с другой стороны неясной громадой обозначался Плешин. Я вдруг подумал, не держит ли он в это же самое время правую руку Юли. Мысль была крайне неприятная, но мне никак не удавалось от неё избавиться. Моя роль во всей этой ситуации показалась теперь до неприличия смешной. Я был всего лишь братом – всего лишь, потому что это раз и навсегда закрывало для меня возможность соперничества с Плешиным (какая гнусная мысль!), а не будучи его соперником, я мог быть либо врагом – что сам же и отверг, – либо холодным недоброжелателем. Мне стало стыдно за себя и ещё больше – за то положение, в которое мы оба, но я в первую очередь, ставили Юлю. Она не заслуживала оказаться вот так между нами, между двумя силами, готовыми (фигурально, конечно) разорвать её на части, лишь бы доказать своё превосходство. Да чёрт подери, держит он её за руку или нет?
     На сцене меж тем уже вовсю веселился народ, собравшийся возле кабачка Лоренцо. Китри выделывала задорные антраша и пела свои беспечные песенки, Базиль увивался вокруг неё мотыльком. Некоторое время я старался, не обращая внимание ни на что больше, следить за хорошо знакомым мне сюжетом, однако хватило меня ненадолго. Музыка начала вязнуть в ушах, мне трудно было усидеть спокойно на одном месте. Я начал осматривать ложу, силясь в то же время как-нибудь заглянуть за Юлино плечо и попытаться определить, что там делает Плешин. У меня никак не получалось отклониться назад настолько, чтобы это было незаметно для сестры. Я отпустил её руку. Она обернулась ко мне.
     – Всё в порядке, – прошептал я. – Просто устал… и ладонь вспотела.
     Юля чуть нагнулась ко мне и тихо сказала:
     – Удивительно они сегодня танцуют. Тебе не скучно?
     – Да нет, только…
     В этот момент мой блуждающий взгляд упал на дальний, самый тёмный угол ложи, и я замер от ужаса. Там, почти невидимый во мраке, стоял человек. Невозможно было различить ни его лица, ни фигуры, он походил скорее на однородную неясную массу, но он был там, рядом с нами, в каких-то десяти шагах. Я не заметил, чтобы дверь открывалась после моего прихода, а значит, он всё время находился в ложе. Холод прошёл у меня спине. В неподвижной этой фигуре было что-то до боли жуткое, невыносимое. Человек ли это вообще? Может быть, какой-нибудь манекен, случайно забытый тут, или статуя?
     – Юля, Юля, – сдавленным шёпотом спросил я, – кто это там? В углу, позади нас?
     Она медленно обернулась и кинула взгляд в сторону чёрного истукана, затем спокойно сказала:
     – Братишка, что с тобой, неужели ты его испугался? Это наш телохранитель, Денис. Уже третий день не отстаёт от Сергея ни на шаг, куда бы он ни выходил.
     – Телохранитель? Но ведь раньше…
     – Да, конечно, но сейчас ситуация иная. Да ты ведь и сам понимаешь.
     Я не мог бы сказать, что понимал.
     – И что же… – снова начал я, но тут Плешин обратился к нам грозным шёпотом:
     – Молодые люди, я всё понимаю, но вы шумите, очень шумите. Пожалуйста, я хочу насладиться музыкой, великолепной музыкой господина Минкуса.
     Я умолк, раздражённый тем, что он назвал нас “молодыми людьми”. Телохранитель всё так же неподвижно занимал свой пост. Дело принимало интересный оборот. Получалось, что Плешин относился к выборам со всей серьёзностью. До этого момента мне представлялось, что возможность быть избранным в городскую думу для него – лишь развлечение, своеобразная игра, вызванная желанием пощекотать нервы. Я не понимал, зачем ему нужна была политика. Депутат Плешин – это звучало странно, да и не давало настоящей власти, той власти, к которой он мог бы стремиться, власти показной. Но что бы там ни было, а телохранитель многое менял. Грозила ли Плешину реальная опасность? Даже если и нет, у меня были все основания беспокоиться за Юлю.
     Первый акт меж тем подошёл к концу, Базель и Китри выполнили все свои вариации, отгремела общая кода, и занавес низвергнулся вниз. Наступил антракт, в зале зажёгся свет, и я первым делом посмотрел в угол, так сильно меня испугавший. Телохранитель действительно стоял там. Теперь он не казался ни особенно огромным, ни тем более страшным. Обычный подтянутого вида мужчина в пиджаке и с короткой стрижкой, прямо-таки шаблон телохранителя. Это подействовало на меня несколько успокаивающе. В конце концов, то могла быть простая предосторожность.
     – Можно тебя на пару слов? – обратился я к Юле, когда мы вышли в коридор. Она посмотрела на Плешина, он лишь пожал плечами и, что-то насвистывая, пошёл в сторону кафе. Телохранитель следовал за ним в нескольких шагах. Мы присели на скамейку рядом с дверью ложи.
     – Как ты? – просто спросил я.
     – Держусь, – усмехнулась Юля, – если ты об этом. Сейчас уже легче, потому что и ты знаешь… эту тайну. Ну вот, слово сказано, – рассмеялась она через силу, – я действительно считаю, что у меня есть страшная-престрашная тайна.
     – Не шути так. Знаешь, я подумал, что это очень хорошо. Надо просто отнестись к нему как к дару, и тогда… всё получится.
     – Ты заговорил прямо как проповедник, братишка, что с тобой случилось?
     – Ничего… то есть случилось, знаешь, я встретил сегодня удивительного человека, одного священника. Тебе непременно надо с ним познакомиться.
     – Священника? – смеялась Юля.
     – Да, но он совсем не такой священник, очень необычный. И он – духовник Маргариты.
     Не знаю, зачем я это добавил. Лёгкая тень пробежала по лицу моей сестры. Эту часть моей жизни она всегда не одобряла.
     – Ты виделся с Маргаритой? – сухо спросила она.
     – Да, но… это не то, что ты думаешь. Я понял, я многое понял, и она… она совсем мне не подходит. То есть…
     – То есть ты больше ничего к ней не чувствуешь?
     Юля всегда умела попадать в самую точку. Но мне не хотелось так просто сдаваться, у меня вдруг возникло желание защитить своё отношение к Маргарите, защитить то, чего действительно больше не существовало.
     – Не знаю, это сложно. Мне во многом нужно разобраться, последние несколько дней выдались сумасшедшими. Я просто должен сесть и как следует подумать… и о Маргарите в том числе.
     – Что ж, это твоё дело. Но мне о ней совсем не хочется думать.
     – Да, извини, мне не стоило…
     – Брось. Ты действительно поедешь на дачу?
     Я удивлённо взглянул на неё. Переход был довольно резким.
     – Конечно, я ведь взял ключ…
     – Я подумала, что, может быть, тоже приеду туда на пару дней. Когда всё закончится и станет ясно.
     – Нет проблем, буду только рад. Но… ты чего-нибудь боишься?
     – Боюсь? – вскинулась Юля. – Конечно нет! Просто это… может понадобиться. Только и всего.
     В это время я заметил Лёню Червенко, который расположился неподалёку от нас, прислонившись к стене и держа наготове диктофон. Очевидно было, что он решил занять эту стратегически выгодную позицию, дабы вовремя перехватить Плешина. Вид у него был чрезвычайно решительный. Он помахал нам рукой, но мы оба притворились, что не заметили этого.
     – И что же, телохранитель теперь всё время за вами ходит?
     – Да, встречает у двери и провожает до двери. Спасибо хоть дома не сидит, на ночь его отпускаем. Он, кстати, очень милый, хотя, конечно, ужасно неразговорчивый. И печальный…
     – Ты действительно веришь, что может быть какая-то опасность?
Юля поводила скулами.
     – Сергей верит, – странным голосом сказала она, – в данном случае этого вполне достаточно.
     – Мне кажется, что… в твоём теперешнем положении быть с ним рядом…
     Она усмехнулась.
     – Опасно, братишка? Конечно, теперь я должна заботиться не только о себе. Но ведь… именно в такой момент я нужна ему больше всего.
     Непоколебимая уверенность прозвучала в её голосе. Трудно было поверить, что это была та же самая Юля, которая всего только прошлым вечером беспомощно смотрела на меня, опустив голову на руль. Возможно, за этот день она убедилась, что обходных путей нет.
     – Ты обещаешь, что будешь осторожна?
     – Конечно обещаю. Всё, что попросишь.
     Я обнял её за плечи и привлёк к себе. В этот момент в дальнем конце коридора появился возвращавшийся Плешин, за спиной которого маячила всё та же неизбежная фигура Дениса. Плешин нёс в руках бокал шампанского, держа его двумя пальцами за ножку и стараясь не расплескать. Червенко принял боевую стойку и через несколько мгновений, когда жертва поравнялась с ним, кинулся в бой, держа диктофон наперевес. С нашего места нам почти ничего не было слышно из-за стоявшего вокруг гула, однако нетрудно было заметить, что Плешин действительно оказался захвачен врасплох. В первый момент он даже сделал защитное движение рукой, и телохранитель, зорко следивший за происходящим, рванулся было вперёд, но, поняв, что перед ним всего лишь очередной репортёр, остановился на полшаге и тут же врос в пол, сохраняя непроницаемый вид. Лицо Плешина вытянулось – видимо, Лёня назвал ему журнал, который представлял.
     Между тем по театру прокатился первый звонок, и кое-кто уже направился в зрительный зал. Плешин сделал было нетерпеливое движение, но предприимчивый спортивный обозреватель вежливо и в то же время настойчиво оттеснил его подальше от толпы к стене и тут уж получил в своё полное распоряжение. Отнекиваться было бесполезно. Если вы оказывались в руках Лёни Червенко, лучше было просто покориться обстоятельствам – таким образом избавиться от него получалось несравненно легче. По-видимому, Плешин это понял. Бокал шампанского он всё ещё держал в правой руке, отчего вся сцена становилась ещё более комичной.
     Не могу не отметить, что ощутил некое подобие торжества. Впервые я видел Плешина, который потерял контроль над ситуацией. Да, пусть на минуту, пусть не в самый принципиальный момент, но всё же потерял. Лёня начал забрасывать кандидата вопросами. Это был его любимый приёмчик, о котором он не уставал распространяться, – заставить человека отвечать быстро, односложно и не дать ему времени выстроить линию поведения. Диктофон Лёня держал чуть ли не у самого лица Плешина, смотрел на него в упор и устрашающе шевелил своей шарообразной шевелюрой. Он невольно напомнил мне в этот момент Медузу Горгону, уже кинувшую смертоносный взгляд на свою жертву.
     Но Плешин держался – и держался довольно хорошо. Отвечал он с видимым отвращением, но отвечал уверенно, не задумываясь и не позволяя себя сбить. Приняв чужие правила игры, он на удивление быстро освоился на незнакомой территории. В какой-то момент показалось, что Лёня иссяк и череда его вопросов подходит к концу. Однако свой главный козырь, как выяснилось, он приберёг на конец. Отгремел уже второй звонок, вот-вот должен был раздаться третий, и разговор Червенко и Плешина становился всё слышнее, не в последнюю очередь потому, что оба они, сами того, наверное, не замечая, всё больше повышали голос. Мы услышали, как Лёня, для большего эффекта сделавший в этот момент шаг назад, выпалил со всей возможной силой:
     – И последний вопрос, Сергей Сергеевич. Как вы относитесь к серии журналистских разоблачений, которые появились недавно в нашем журнале?