Непроницаемое сердце

Вогнутые сосуды пели, плясали токи, двигалось и жило жидкое начало, мерялось силами со всем окружающим вокруг.
Как будто тема сегодня была: человеческое безумие.
Враз ворота отворились, наполненные массами телеги въехали, остановились, утвердившись в тишине.
Алешка, Антон, Василий, да Петр спрыгнули на землю, привели себя в порядок, подбоченились и хором, зычно, сказали, а потом заговорили попеременно.
Слов не разобрать, интонации спутаны, мелочь какая-то льется из уст их, каша словесная. Выговорились, постояли немного, и… в рассыпную: кто-куда.
Алёшка под телегу юркнул и затих, Василий бросился к избе, Антон разлегся невдалеке на сене. Лишь Петр, покружив по двору, схватил топор, да начал дрова рубить.
Внутри хозяйства бурлит всё, колотится нескромно, ходуном ходит. Дело спорится, проистекает движение, на серьезный лад настраивает.
Окружив себя незримым полем, веселым задором, народец внутренний копошится, выстраивает что-то.
Только не к спеху всё, трудно преодолевать закостенелость, не весело это, поэтому и праздно. А любят жители по правильному, с пользой для дела.
Охранная грамота потому и редка, что заслужить надо. Но сердцу невдомек. В окружении опричников своих оно оберегаемо намертво.
Никто не даст ему вволю расшалиться, неуёмную энергию свою исторгнуть, оттого в неведении, как бывает иначе?
Короста стала покрывать его, словно инеем, будто шалью какой от морозов. Несуществующих. Скутало совсем покрывало, затвердевать стало, сковывать.
Время идет, события минуют, ворохи, один за другим, уходят, чувственные. Ничто сердце не взволновало, напрочь заперто, в дрёме закатной.
Алешка, Антон, Василий, да Петр, бывшими стали, контуры лишь видны, сквозь тени проступают. Тишина. Глухо, еле слышно отсчитывает удары сердце. Медленное стало, спокойное, замерзающее, непроницаемое.