Зимородок

 
«Звезды, темень и свет,
Марево, иней и пузырь на воде,
Сон, молния и облако —
Именно так и должно взирать на происходящее.»
Алмазная сутра

Ветер на переносице
Из-за звездочки не над моим городом
Очертания предметов смутные
Словно проходящее сквозь меня вечное и простое
Узор на простыне
Это то что просто копится когда нет начала ему
И я никогда не спрашиваю
Просто удивляюсь
Почему?

Фиалковая сердцевина
И куда бы взгляд ни падал. Только тени, только сумрак. Серый стол. Подушка с росчерком цветочным. Скосить глаза – он спит, обняв плечо. Опрятная штора. Мягкий ковер. Охвостье сна, где бабочки и солнце. Витраж двери отсвечивает слабо.
(Комната. Ночь. Двое. Он спит. Она нет.)
Девушка-девушка, была ли ты за морем?
Девушка-девушка, видела ли чудище диковинное?
У него глаза как плошки, половина зрачка желтая, половина голубая.
У него руки с пальцами без счета
А голова одинаково полнолица – что сзади, что спереди
И гудит оно смутным голосом, будто натянутая простынь на ледяном ветру.
Если не боишься такого, чего же ты боишься тогда?
Скосить глаза. Он спит. И пахнет мылом. Оливковым с вкрапленьем трав.
Она встает. На цыпочках. На мысках. Смотрит, как он. Что ж в нем такого? Ничего. Стены ночью серые. На одеяло падает свет из окна. Не спится. Волосы убрать с лица.
Собрав одежду, она идет по коридору, постепенно одевается. Их фото в рамке на стене. Двое оба. Тихонько, чтоб не разбудить его. Урчанье холодильника. Уютный привет из совместной жизни. Но руки в темноте - белее ада.
Скользнуть ногами в лодочки – и за порог. Дверь с номером 16, тихо скрипнув, затворяется. Не взяты: паспорт, украшения, деньги, телефон. С собою, на себе: джинсы, майка, кофта шерстяная, глубокий вдох. Ей лет. Ей месяцев. Ей дней. Все не хватает.
Бежать, чтоб отыскать в себе такое… Что-то. Как отыскать? Чтобы почувствовать внутри - цветное наконец! Не тронутое серым.  Побег. Побег.
(Они давно и привычно живут вместе. Однажды ночью ни с того ни с сего она, проснувшись, одевается и выходит на улицу. Воздух свежий. Город спит.)

Джинсы без правил
Хитрушки-кружева
Я спотыкаюсь о штанину
И в луже лист утоп
Из шерсти сделаны слова
Набиты в щели
В щеки
Меж зубов

Бусины-листья. Просвет осторожный царапает зрачок. Ночной асфальт цвета спелого апельсина под магазинной вывеской. Девочка, покупающая колу и жареную тайскую лапшу в коробочке на вынос. Машины едут раздумчивей, ветер вьется вокруг ларька «Цветы» на остановке, играет билетиками, ищет счастливый.
Она идет, закутавшись в кофту.
Это последние теплые дни.
Кинотеатр на углу, кислотно-синими тенями подведенная афиша.
Пара на велосипеде едет неспешно, держась за руки. Наверное, это чертовски трудно – держать равновесие вдвоем. Пахнет теплыми листьями, сухим асфальтом и немного кислым пивом.
Возле поребриков, прибиваясь к последней, поздней зелени, катается мусор – будто пятничный пьяный, бредущий без цели. Бархатцы держатся друг дружки, жмутся, теснятся, радуют.
Если бы она была на каблуках, раздавалось бы громкое, гулкое цоканье, отражающееся от темных стекол, но милосердные лодочки ступают нежно, мягко, деликатно, отталкиваясь от земли ночного города, будто желают приподнять, подхватить, заставить если не взлететь, то вспорхнуть.

Бесконечное одиночество деревьев
Витрина магазина с парфюмом представляется гигантским флаконом духов. Аллея темных кленов у реки.
В глубине двора старая мебель аккуратно составлена. Старый щербатый шкафчик с ажурными стеклянными дверцами (на одной, что ближе к дороге, внизу большой скол). В них, отражаясь, подрагивает кривая ухмылка ночного города.
Молодая женщина с палочкой медленно заходит в аптеку, держа собаку-поводыря за высокий ошейник.
Кусочки бессмысленной лени.
На тротуаре есть квадратики тишины. Если стоять на них – шума не слышно.
Два парня с видеокамерой – какой-то сайт снимает новостной сюжет. Ответьте на вопрос: «Что было у вас интересного этим летом?»
Она смущается и говорит: «Я была».
Повар в фирменной одежде курит на ступеньках заднего крыльца китайского ресторана.
Сквозь ресницы еще сочится сон. То, что не досмотрено. Немножко тревожно. Будто темнота, но уже пора вставать в школу. И бормочет на кухне радио. Мама?
А на мосту сквозь плиты пробивается трава.
Сверху (она перегибается, рискованно навалившись животом на парапет, задержав дыхание) – река течет, будто дразнит. Огни со всех сторон.
Вопящие песню разноцветные подростки протанцовывают мимо.
Полуночные голуби замерли у каменного столбика, сбились в серую, токующую кучку.
Дождик капает. Если высунуть кончик языка, можно поймать последнюю летнюю слезинку. Она на вкус как земляника.
(Она медленно идет по улице, переходит по мосту на противоположный берег)

Жизнь, переговаривающаяся с ветром
Расцветает.
На другом берегу реки, сразу у схода с моста – круглосуточный торговый центр. Она входит в крутящуюся дверь, напоминающую обезлошаденную карусель. Минует декорированную льняным бежем льном кофейню, вдыхая густые, теплые пары. Устраивается на диванчике в углу, в маленьком книжном магазинчике, под полками с Пратчеттом, Мердок и новым Максом Фраем.
Кофейный аромат пропитывает тонкую майку, книжные листы у уха шепчут, читают сами себя – не то колыбельная, не то заговор. Голова уютно покоится.
Снится стол на даче, деревянный, лавки по бокам. На нем спелые яблоки, кувшин с соком, ломоть черного хлеба, сыр с чуть засохшей корочкой. Отчаянно пахнет сладким сливочным кофе. На стол со смачными щелчками сыплются орехи.
Она вздрагивает. Открывает глаза. Перекидывает ногу на ногу. Лодочка падает на пол.
Молодой человек улыбается широко и обезоруживающе. Он безо всякого стеснения ее, спящую, а теперь еще сонную, еще не совсем  проснувшуюся, фотографирует, склонившись на один бок, прищурившись, сидя на полу.
Девушка, уснувшая в книжном, - смеется он.
Так радуются находке, редкой бабочке или соцветью. Так берегут пойманное, охраняют от чужих, прячут за пазухой в маленьком кармашке на пуговичке.
Она смущается, поправляет волосы, сглатывает сгустки кофейного сна, растерянно моргает.
Как тебя звать?
Роза, - не подумав, отвечает она, - хотя это имя не имеет к ней никакого отношения.
Вроде губы сами сказали, вроде, как чужие.
Гера, - он протягивает руку, хотя и это вовсе не его имя.
Так срабатываем ум ранним утром – он защищает нас. От остального мира, не укутанного блаженным сном. Он так привык.
 Молодой человек плюхается рядом с ней на диванчик, откидывается и радостно вздыхает. У него располагающее лицо, доверчивый, открытый взгляд. Так ей по крайней мере кажется. Чем-то он напоминает крепкое, чуть недозревшее садовое яблоко.
Хорошие кадры!
Он очень доволен.
И свет правильный – приглушенный, будто естественные сумерки или ранний рассвет. Рассеянный, неявный свет, где всякое может случиться.
Хочешь, еще посмотрим, что у меня есть?
Они склоняются над экранчиком фотоаппарата.
Два белых кота на перилах балкона – лицом друг к другу, напротив, строго в профиль. Между ними – ярко-розовая герань.
На заднем дворе церкви – беседа – очень молодой батюшка в рясе с жидкой бородкой и девушка в военном камуфляже с вещмешком. Она стоит, опустив голову, а он что-то (видимо, важное, доброе, умное, вечное?) говорит. А может, просто – о чем-то обычном? Поди разбери.
Пара нарядная – она, в выходном платье, катает валиком по его костюму, собирает соринки. Посреди тротуара, кругом люди, автобусы, окна.
Это самая интимная фотография, что я когда-нибудь делал, - признается фотограф. – По-моему, не может быть большей близости, чем когда другой человек катает по тебе валиком – он смеется, показывая, как – вот так – вжим – вжим – прям по живому. А? Что скажешь?
Она пожимает плечами, запахивает кофту, зевает, оглядывается.
В магазинчике пусто. Они одни. Кофейные сумерки.
Действительно, на фото у парня очень смущенный вид, а девушка орудует валиком деловито, чистит на совесть, брови сдвинуты. Но в углу рта шальная ухмылка.
А как ты вышла, посмотреть хочешь?
Она мотает головой. Больше всего хочется, чтобы ее вообще не было. Она смотрела бы на мир сверху, невидимая, невесомая, бесстрастная - и на его тонике, немужские руки, и худые джинсовые коленки, и нос с сильной горбинкой. И…
Давай по кофе?
Она улыбается, щурясь, потирая лоб.
Простая мысль приходит в голову – вот сегодня ночью она так же (так же ли?) проснулась, вышла из дома. Но почему же это совершенно ее не волнует, даже не занимает? Она так быстро и легко забыла про того, спящего, про их комнаты, где столько времени прошло, ластясь возле их голых плечей, утекло сквозь пальцы. Она морщит нос. Ведь оказывается ей нечего, совершенно нечего об этом сказать.
Она выбирает ореховое латте. Очень горячее.

История о волчьей благодарности
Жил в лесу мужичок размером с белый гриб. Была у него в корнях под дубом на поляне спаленка с кладовыми. Жил он просто – летом делал припасы, а зимой спал, пока снег не сойдет. Одежду себе катал из линялого пуха, что звери на кустах оставляют, очень любил чай с чебрецом, а еще - бегать наперегонки с одним пожилым, но бодрым кроликом, что жил в норе по соседству.
Стояла поздняя весна. Медуница цвела и земляника, распускали белые фонарики ландыши. И вот однажды необыкновенно солнечным и теплым вечером пришел на поляну волк. С нехорошей рваной раной в боку. Волк был худой, еле дышал, но глаза его, звериные, охотничьи, смотрели холодно и расчетливо. Он привалился к дубу и положил свою тяжелую лапу возле входа в мужичково жилище, так что никак не обойти.
Что было делать? Достал мужичок кедровое масло, настой лечебных трав и принялся волчью рану лечить. Пришлось ему еще и поить волка из ручья, так как вскоре тот от голода совсем ослаб и не мог ходить.
Сколько-то времени прошло, и начал волк поправляться. И вот однажды ближе к ночи он наконец поднялся на ноги и, шатаясь, поковылял обратно в чащу, откуда пришел.
Даже не обернулся на прощанье.
Свернул мужичок свою аптеку и вздохнул с облегчением.
А наутро нашел он у входа в свой домишко подарок - мертвого пожилого кролика.

Ты мне ничего, я тебе ничего
Холодною зимой я вышла из себя
А у меня с собой немного-то и было
Стакан со льдом со вкусом льда
Чай из ромашки в виде завываний
Повыпавшие кудри
Пустая варежка без дружеской руки
Замок с собачкой зацепившейся за край
Без клея сложенное вместо целого
Я вышла
Дверь открыта
Снег идет
Косяк не крашен
Крошки на ковре

(И так они все утро и весь день гуляют по противоположному берегу, фотографируя всякую ерунду и время от времени касаясь друг друга пальцами – у него пальцы теплые, будто он все время держит горячую кружку, а у нее холодные).
Красные резные листья. На долгой выдержке снимается их космический шелест. Выходит вихрь, полет, красное зарево.
От того, что он все время садится на землю или встает на коленки, джинсы в зеленых травяных разводах.
Она ошалелая от бессонницы. Слепящий свет сквозь ресницы. А он очень живой, будто внутри не сердце, а колонка с рэпом.
После полудня, когда плохо тренированное городское солнце падает от усталости, градусы ползут вниз.
Они забегают погреться в большой магазин на углу - парфюмерия и косметика.
Кривляясь, отражаются в одном зеркале, в другом.
Если бы я могла изобрести свой запах, - говорит она, покачиваясь на пятках, - это был бы запах воздуха.
Просто воздух пахнет вкуснее всего.
Он фыркает.
Просто воздуха не бывает. Есть воздух, пропитанный дождем. Воздух с запахом выхлопных газов. Воздух над поляной с тюльпанами. Воздух в доме, где сушится белье.
Но есть просто воздух, - тихонько возражает она.
И вдруг просит.
Накрась мне ногти.
Он охотно красит ей ногти лаком. Каждый ноготок разным цветом.
Делает это неумело, не очень аккуратно, временами высовывая кончик языка, откидывая голову и смеясь, совершенно по-дурацки.
Знаешь, есть такая птица – зимородок?
Она растопыривает пальцы с разноцветными кружочками на кончиках.
Зимородок летит над водой (когда темной, а когда прозрачной, иногда там плавает сор или рыбина выныривает из глубины) и отражается от этой воды. Он садится на ветку, такой яркий, что кажется, вовсе не принадлежит этому лесу и этой реке – то есть бурому, серому, в лучшем случае белесому дню.
Надо бы поспать, - он обнимает ее за шерстяные плечи.
Делает глубокий вдох, словно вбирая в себя ее тело.
Звенит мелочью в кармане. Наверное, ему пора на метро.
? В такую же, как у нее, комнату, где, быть может, тоже кто-то спит, отвернувшись и посапывая? (Только на другом берегу реки - вот и вся разница).
Она смотрит, моргая от усталости, - глаза у него, как у многих, серые, ближе к радужке с уклоном в лютую сталь.
Он похож на собачку.
Надо поспать, - соглашается она.
И улыбается. Если сейчас закрыть глаза, то сон накатит огромной волной, поднимется ветер, зашумят деревья, и все яблоки со стола покатятся в траву с проседь желтизны.
Одно, недозрелое, закатится под стол, притулится к ножке, в густой траве, и так останется лежать. Его забудут, не найдет. И переживет оно осень, желтую, с дождем, зиму, снег, стужу. И зрелость свою встретит под снегом, где некому ее будет сорвать.
На улице снова темно.
Гудят машины, пахнет дымом от киоска с самсой.

Тихий багаж
Ведут меня за руку простые вещи
Так я живу – как наблюдаю за собой.

Встречи на дереве
Предполагают недолгую беседу - потому что невозможно устроиться с комфортом на длительное время.