Речная луговина

     Едва  занявшийся  рассвет  чуть  приоткрыл  занавес: открылась  речная  луговина, окутанная густым белым туманом. Из –за  синей  кромки  речной излуки  уже вставало  малиновое  солнце.      
Солнечный  свет  каскадом  струился над  луговиной. А  туман  между  тем  поднимался  над  опушкой  леса, над  березняком  всё  выше, выше,  редел, рассеивался, сквозь  белую  вуаль  тумана  проступала голубое-голубое  небо, розоватые  облака  по  краям.
Воздух  был  прохладный, чистый,  лёгкий, настоянный  на  травах, цветах, росах.
Недалеко  впереди зелёными  гривами  уходил  к  горизонту  Барский  лес.  Речная   луговина  межевалась  с  лесом  золотой  полоской  лютиков, а  разрыв  между  левым  краем  луговины  и  солнечной опушкой   пестрел  фиолетово- жёлтыми  цветами Иван- да-Марьи.
Что –то  ликующее  пело в поднебесье, со  всех  сторон  лились  песни  звонкие  жаворонков. Мелкие  капли  росы, серебром  летели  под  ноги  с  травы, с кустиков  вереска.  Мохнатые  комары  вились  стеной, слышался  надтреснутый  скрип  коростеля.
Было  что- то  удивительное, необычное, торжественное в утренней  тишине  луговины.
     И  вдруг  на  той стороне, на левом берегу  речки  Пекши,  раздался  голос  кукушки. Кукушка  звонко  куковала  в утренней  тиши:»Ку-ку-ку….ку-ку-ку»
Кукушка  вела  свой  счёт  времени, но  никому  не  мешала и  оставалась не видимой, как  маятник  часов.
Из  глубокого  солнечного  поднебесья, нежданно-негаданно  слетела вдохновенная песня  жаворонка.
   Над  речной  луговиной беспредельный  солнечный  разлив и  тот  покой  летнего утра, в  который входишь  одним, а  выходишь другим- обновлённым, с крепкой уверенностью  в  справедливость  людей.
Даже вот эта  бабочка, то поднимающаяся над  изумрудной  росистой  травой, то,  как  бы проваливающаяся, кажется, поняла всю важность своего  дерзкого полёта, танца. И  коршун,  распахнув  крылья, не  перебирая, и не шевеля ими, ходит, летает  круг  за кругом  в самой  глубине  голубого  поднебесья,  неся  свою  вахту.
Неожиданно  на  заросшую  подорожником  тропинку из  высокой  травы  выскочил  зайчишка- серый  комок, с  солнечными крапинками на  спине, удивлённо  вздыбил  уши, словно  выказав  этим свою досаду:» Чего  стоишь полчаса, пройти не даёшь!»- и живо катнулся в обратную от  меня  сторону.
  Речная  луговина буйствует  зелёным, голубым, красным,  жёлтым, белым, розовым. Все  краски  лета здесь: а- запахи! Дышится  легко, глубоко, отрадно, сладко.      
Тут  торжество  удалое  лета, ликующее, звонкое, широкое. Запах  мёда, цветущих цветов, трав, освежающе входит в тебя, тревожа и радуя. Куда  пришёл!  Живописный  уголок речной  луговины! 
     Тут и там  виднеются по краям тропинки  мохнатые сиреневатые розетки, кисти-подорожника. Цветёт.
А вот  белые  зонтики, нарядные- это  соцветья  дягиля. 
Ближе  к  краю, к низине  густая стенка  чистотела, похожая на  жёлтых  бабочек, севших  друг против  друга. А  там, что за  яркие малиновые  взрывы, обрамляют  край  лесной  опушки.  Это  во всю свою прыть бушует, цветёт, горит  Иван-чай.
А  вот  между  розовой и  белой  кашкой  жарко  пламенеют  головки клевера.
А  это, что за странные  взрывчатые островки,  пересыпанные  солнцем  таволги, а  рядом  нежно-жёлтые  туго увитые  бубенчики  цветов  купальницы.
Сразу  за ними  сочные  языки щавеля, переплелись, перевились с мышиным  горошком.
Слева  овсяница  луговая, и  тимофеевка, и  чина, и канареечник,  и  зелёный  бородач, и подмаренник, и колокольчики луговые. Чаща  у них огромна, провисла  книзу, гнёт  стебель, вот на моих глазах, из одной  из  фиолетовых чащ  пятится,  басовито гудя,   шмель.   
 А это, что  за  золотые звёзды рассыпаны в густой траве?  Так  это же  зверобой, источает нежный тонкий  аромат. Это  поистине: « Трава от  всех  болезней» 
На  речной  луговине  тихо-тихо. И  только  нет-нет да и  плеснёт из кустов вереска перепёлка:» Пить –пойду, пить-пойду»
С  правого  края  невесть откуда, поселились  островки душистые  мяты: цвет  сиреневатый, приметный, приятный  глазу, листочки  мелкие, сложены в ладони.  Густой, тёплый, мятный  аромат струится от  этой  травки.  Травка  лечебная, успокаивающая. 
И  среди  зачаровывающего  моря  красот, как  на  особицу   выделяются  алеющие  лепестки  багровой  гвоздики. 
Вдоль  лесной  опушки мелькают  фиолетовые  цветы-медуницы. Не  зря возле  этой  красавицы  пасутся пчёлы.
   Речная  луговина гудит, гудит от  дружного пчелиного  нашествия. Какой бодрый гул стоит  здесь. Какая  большая  работа ведётся  пчёлами! 
А  вон  там, в  середине  прогретой солнцем  зацветает- калужница.  Её  крупные  золотисто-жёлтые  цветы  украшение  луговины.
А  это, что  за  чудо  цветок: жёлто-тёплый, с  пятью лепестками, с маленькой  жёлтой  чашечкой. Да  при  этом из чашечки  проливается  столько  солнечного  света, что  диву  даёшься.  Лютик  луговой.
Запах  цветущих  цветов  слегка  кружит  голову.   
Зелёное  приволье  луговины поражает  роскошью  и красочностью  своих нарядов.  Каких  только  цветов и  трав  здесь  нет.
А  это, что  за  сине- голубое  кустистое  чудо  вдоль  левой  стороны, левого  берега речки  Пекши, как  лазурь  небесная светится, притягивает  глаз.
И  обожгла  радость: да  ведь это… это  перед  тобою-  незабудки. Как  дивно  полыхают  голубизной  незабудки, что  пройти  мимо и  не  заметить их невозможно. Для  меня даже  один  единственный цветок- чудо.  У  них  красивое- так и просится в стихотворную  строчку- имя: незабудки.   
 Сколько  лет  живу  и брожу  через  луговину, по  берегам  речки  Пекши и всегда что-то  новое  для  себя  открываю.
Вот  и  сейчас.  На  зелёной  ладони  речной  луговины, среди  мелких  кустов ивняка-  клочки  снега: гуси домашние  шли, заморились, присели  отдохнуть? Нет, это  вовсе не снег, не  гуси: а кусты  белых-белых ромашек. Вот  как  они  ласкаются  на  утреннем  солнце, крупные, глазастые, лепестки  белые-белые и уложены  плотно-плотно, словно девичьей  рукой, а  в  самой  середине  кружочки  солнца.
 
С  ромашек  грузно слетают  пчёлы, цветы  качаются, и создаётся  впечатление, будто  ромашки  приветствуют  тебя.
Я  долго  стою, приглядываюсь, разглядываю  ромашки, которые глядят на  меня  открыто, дружелюбно, значит, не обижаются, значит,  разрешают познакомиться с  другими  цветами.
Подхожу  ближе, ближе. Заволновался!
Где –то  в  самой  середине  заскрипел  натужно  коростель.
Коростель  всполошил  дикую  утку, приведшую  попастись на  луговину своих  утят, но сигнал  тревоги был принят: утята припустили к повороту, к  излуке речной, не  видно  их в  высокой  траве.
И   вот послышалось:» Чмок-чмок», уже  в  воде. Теперь  их  попробуй,  догони!
Солнце  лёгким  золотым  челноком  на минуту  заскочило за  тучку, но  утро не  потускнело, солнечно светило оно- луговину, излуку  речки  Пекши. Солнце
    расплёскивало свой  тёплый  свет. Совсем  близко вспорхнула из  травы  перепёлка и скрылась в  голубизне  небес. Кузнечики   дружно  запиликали в густой  траве.
Тропинка  выводит  меня на островок  конского щавеля. Остановился, и тут  нежданно-негаданно  глаз  поймал  открыто-приветливый  кивок тюрены.
И  при этом  из густой  стенки, из  жёлтых  звёзд  тюрены,  проливалось  столько солнечного света! Спокойная радость  наполняла  душу.
Я  шагал,  дальше  и  подумалось: а в  родстве ли я со всем  этим  дивным  окружением  речной  луговины? 
    Где  он, тот, исток, то  начало, чтобы  разобраться во всём?
Может, даже,  в  самом  простом, в самом  заветном: ничего не  трогать, ничего не нарушать. Мне  оказано высокое доверие  природы, отвечу  тем  же.