Бамбуковые носки

В Израиле мне подарили носки из бамбука. Я хорошо знал, что такое бамбук ещё с детства, когда ходил с отцом на рыбалку. Тогда ещё не ведали об изделиях из углепластика и пользовались удочками из бамбука. Они считались лучшими. Существовали ещё бамбуковые лыжные палки, трости, указательные палки в школах. Слышал, что где-то в джунглях отдельные племена используют бамбук для духовых ружей, выдувая из него отравленные стрелы. Позднее я увидел мебель из этого материала: кресла, столы, скамейки, стулья. Наконец в наше продвинутое время появился паркет из бамбука – очень прочный, износоустойчивый, красивый, удобный в эксплуатации. Но – дорогой.

Носки из бамбука оказались для меня полной неожиданностью. Тем не менее, я держал их в руках, ощущал их почти шёлковую текучесть, мягкость, какую-то, исходящую из них тёплую прохладу. Да-да, именно так, поскольку одновременно они были и тёплыми и прохладными, сочетали в себе инь и янь, день и вечер, утреннее солнце и лунный вечер. А цвет у них был совершенно неопределённый, ближе к мышиному, с матовым отливом. Они свободно сжимались в кулаке, и при этом кулак не становился толще и объёмнее.

Я надел их сразу по получении, поскольку старые носки требовали очередной стирки и даже штопки. Уже дня через два я стал замечать, что качество моей жизни поднимается на новый уровень. Во-первых, после долгих хождений я перестал чувствовать тяжесть в ногах и мог пройти расстояние, которое раньше не мог одолеть за один марш. Ноги стали живее и проворнее. Да и походка моя стала более расслабленной, вальяжной и даже эротически привлекательной, поскольку на меня стали заглядываться молодые женщины. Но не это главное. Главное – сами носки. Даже после двухнедельной но;ски они не пахли, имели свежий вид и всё так же переливались серым перламутром. Правда, раз в неделю я стряхивал их в приоткрытое окно, но какой-то стирки или чистки совершенно не требовали. Они были всегда мягки, эластичны и даже изящны, хотя этот термин к носкам не совсем подходит. Но я смею уверить самого безнадёжного скептика, что всё это чистая правда, поскольку, если бы всё или хотя бы частично было не так, я бы просто не стал бы об этом рассказывать.

Любой уважающий себя мужчина знает, что через месяц любые носки приобретают как бы каркас, повторяющий контур его ступни и части лодыжки. Эти пустотелые слепки, пахнущие обычно выдержанным швейцарским сыром, можно ставить на комод или на верхнюю мраморную консоль камина, как своего рода винтаж или художественную инсталляцию и они будут стоять, как ни в чём не бывало, напоминая нам бренность времени и всего живого. Кто-то может возразить по поводу бренности времени, но этот возражающий, я больше чем уверен, стирает свои носки, как минимум раз в неделю.

Поразительно было то, что бамбуковые носки ниспровергали отдельные законы физики и биологии. Даже через два месяца, – а далее этот срок увеличивался по мере течения упоминаемой мною бренной субстанции, – носки выглядели совершенно новыми и плюс ко всем своим достоинствам пробрели тонкий едва уловимый запах молодых ростков бамбука. Мало того, они становились как бы частью меня самого, моей второй кожей, которая жила вместе со мной, регенерировалась, возобновлялась и помимо всего прочего давала новую силу моим ногам. Я так сросся с этими чудо-носками, что практически перестал замечать их присутствие. Я перестал снимать их на ночь, мылся в них в душе или бане, загорал, делал зарядку, завтракал, писал письма… И этот рассказ я пишу, сидя у компьютера в своих неизменных бамбуковых носках.

Чудодейственные свойства носков стали распространяться и на другие части тела. У меня перестала вздуваться печень после алкогольных излишеств, подтянулся живот, нормализовалось кровяное давление, гуще стали волосы на голове, разгладились отдельные морщины, побелели зубы. Одновременно стало проясняться сознание, улучшаться память. Я вспоминал иногда подробности моей младенческой жизни, которые ни разу в жизни не посещали меня. Мне полтора года. Тогда я только-только научился бегать. Я разбегался по длинной комнате, в конце которой стоял отцовский письменный  стол, и ударялся лбом о торец столешницы, которая и останавливала мой неудержимый бег. Я проделывал этот забег несколько раз, пока не набивал на лбу солидную шишку. Других способов затормозить я тогда не знал и очень этим возмущался.

Не буду нагружать читателя подробностями моего раннего детства, а просто привожу это, как факт. Подобных фактов становилось всё больше, и, поскольку у меня уже имелся небольшой писательский опыт, я стал переносить свои воспоминания на бумагу. Тем более, что память перешагнула некий невидимый барьер, и я уже вспоминал себя до своего рождения в других, как сейчас любят говорить, реинкарнациях. Поскольку память восстанавливала всё в обратной хронологической последовательности, то перед своим последним рождением я видел себя в чине обер-гофмейстера. Кто-то спросит, почему именно в этом чине? Всё очень просто: все окружавшие меня обращались ко мне «Ваше Высокопревосходительство». И никак иначе. Потом, довольно продолжительное время, я болтался между Землёй и Небом в совершенно непонятном мне качестве. И по каким законам я попал в последствии в семью рядового советского инженера мне неведомо. В итоге я застал половину прошлого века живущим во плоти и духе в России, посетил множество стран, увидел со стороны жизнь населяющих эти страны народов, добрался до холодных красот Шестого Континента и даже остался там на год в качестве временного его обитателя. Я был доволен своим последним существованием, в то время как другие ругали правительство, систему, курс, уклад, нехватку на всех джинсов, резонировали вместе со временем и мировой политической обстановкой и никак не могли попасть в унисон. Потому что общая мировая увертюра исполнялась без дирижёра и на расстроенных инструментах. Возможно, дирижёр и был, но пребывал в состоянии абстинентного синдрома.
Меня не понимали адепты революционных преобразований и поэты постмодернизма, вечные скептики семитских кровей и некоронованные короли новой эстетики, как в жизни, так и в искусстве. Я плавно перетёк в новый век и в новую эпоху, застал два первых её десятилетия и утвердился в том, что человек не может изменить и никогда не изменит свою природу. И сочетает в себе и homo sapiens, и homo ferus, т.е. и разумную и дикую составляющую. А какая в нём более проявится, зависит от многих факторов, в том числе и от наследственности, в меньшей степени от воспитания, от исторических реалий, окружения, питания, обучения, принятого образа мыслей, от интеллекта души, в конце концов и т.д. и т.п.

Но и в этом новом веке я не жаловался, не бунтовал и не безумствовал. Я наблюдал за жизнью себе подобных, как за муравьями в муравейнике, иногда выставляя перед ними зеркало, чтобы они могли себя, наконец, увидеть. Но разве муравьи понимают, что такое зеркало и отражение в нём? А люди видят в нём всё: окружающую обстановку, свой нос, глаз, ухо, небритость и бледность кожи… – всё, но только не себя. И я – один из них, который тоже не видит всего, но пытается, как любопытная кошка, просунуть лапу за зеркало, чтобы пощупать хотя бы то, что видно… Но там оказывается пустота.

– А причём тут бамбуковык носки? – спросит меня недоумённый читатель, если у него хватит пороху дойти до этих строк.
– А вот именно бамбуковые носки, – отвечу я ему, не задумываясь, – и навели меня к мысли написать всё здесь вышеизложенное.