История про жизнь

      Григорий стоял в своем огороде и щурился от яркого весеннего солнца. Весна, радуясь, заглядывала в подслеповатые окна крестьянских изб и звала на труды, которые кормили и людей, и скотину целый год. Григорий улыбался и думал: «Хорошо-то как!» Пережили зиму спокойно, кормов хватило.
А в хозяйстве Григория, не считая мелкой живности была коровушка, даст Бог, в июне отелится. 
Посадили в срок картошку и другие овощи. В на задах, на зависть соседям, резные, сочной зелени листья тыкв и арбузов!
Работы по дому хватало, и Григорий, суровый с виду, делал дела спокойно и с любовью.
Супружница Анастасия была нрава кроткого, жили дружно, и ребятишек прибавлялось. Мечтал Григорий о наследнике, а получились четыре девочки.
Отцвели сады, пчеловоды увозили ульи на гречишные поля да на лесные поляны.
Колхоз в области был на хорошем счету. С весенне-полевыми работами управлялись во время.
На свою работу, на конезавод, Григорий шел с радостью. В кармане брюк обязательно лежал или маленький комочек сахара, или конфетка. Его любимая Ласточка летела к нему навстречу. И каждая их встреча была непохожа на предыдущую. Ласточка смотрела умными глазами на Григория, затем язык ее тянулся к карману брюк. Григорий, ласково потрепав любимицу по холке, доставал сладость и отдавал Ласточке. В благодарность лошадь стояла смирно, касаясь мордой щеки Григория. Так продолжалось минуты две-три. Потом Григорий говорил строго: «Ну, хватит, пора и меру знать».
Племенные рысаки конезавода славились на всю Ульяновскую область. На бега выставляли сильнейших лошадей со всех районов.
Но Григорий знал, что его Ласточка не подведет! Он любовался, как легко и грациозно бежит серая в яблоках любимица, и ему казалось, что их сердца стучат в унисон! А после бегов Григорий обтирал разгоряченную, вздрагивающую лошадь, расчесывал щеткой спутавшуюся гриву, и говорил ей ласковые слова, а Ласточка глядела на него влажными глазами, слушала, и будто понимала, что заслужила она эти слова.
А какие были воскресные ярмарки! Несказанно богата земля русская!
А люди?! Что ни человек – то мастер! Кузнечных, столярных, гончарных, берестяных дел мастера (да разве все перечислишь?) привозили свои товары на продажу.
По праздникам или после тяжелых работ пили самогонку. Пели протяжные народные песни, мотив выводили старательно. Души раскрывались и все вокруг замирало от красоты сливающихся голосов. Звуки заполняли звенящее от чистоты пространство и уносились в высь…
Часы с кукушкой остановились 22 июня 41-го года. Но до часов ли было? Пришедшая нежданно беда ударила по каждой семье!
Но стар и млад понимали, что война эта правая, биться нужно до конца!
Обнял Григорий свою Настасью, по очереди поднимал на руки своих девчонок, и про себя, как бы отмечал: «Тонечке десять лет, Юлечке шесть, Ниночке три, а Валечке нет и двух…» Оглянулся Григорий, бросил сухо: «Береги девчонок, я приду».
Остался  Настасье, да и не только ей, гужевой «транспорт» - коровы, которых, как лошадей запрягали и возили коровушки: и бочки с водой на станы, и бревна, и землицу пахали. Ах, этот плуг, какой же он был тяжелый!
А Настасья, идя за плугом по полю, осмысливала непонятные слова пришедшей к ней в дом официальной бумаги: «Пропал без вести». Вместе с вдовами оплакивала чужих мужей, а себе вынесла такое решение: «Пока нет вести – буду ждать, придет от Гриши весточка!». Числилась солдаткой, а рта – четыре, свой уже не считала. Только б детей сохранить. И жила надеждой, которая давала ей нечеловеческие силы! Девчонки росли, вытягивались, как тянутся к солнышку тоненькие стебельки. Разносол богатый: лопухи, лебеда, просяная лузга, мерзлая картошка, дикий щавель. Общими усилиями спасали коровушку, а она спасала их.
Налоги отдавали молча, все понимая.
Брали по описи с каждого двора:
1. Триста тридцать килограммов картофеля;
2. Сто десять яиц;
3. Четыреста граммов овечьей шерсти (кто держал овец);
4. Четыре килограмма 200 гр топленного масла или двести литров молока.

Пшеницу жали серпами, вязали в снопы, молотили цепами, а потом – на мельницу. Лепешки из муки с лебедой были неописуемым счастьем!   
Победный май сорок пятого ворвался свежим ветром, долгожданной радостью! Соленые, сладкие и горькие слезы мешались на лицах целовавшихся! Счастливые жены целовали выцветшие, пропахшие потом гимнастерки и мужнины сапоги.
Пропавших без вести и пришедших из плена, объявили врагами народа.
Ниточка надежды становилась все тоньше и тоньше… Но чуяла Анастасия всем своим изболевшим нутром, что дождется она «пропавшую весточку»! Сколько раз бегала к Ольге – ворожее, а та говорила всегда одно и то же: «Молитесь! Все молитесь! Жив он, придет!»
Да, Григорию Фролову не суждено было умереть, не сгинул он и в лагере, но и домой он вернулся не как все! Кого было винить? Войну, которая прошла по всей Европе, перевернула людское сознание, и изуродовала миллионы судеб!
Обучение солдат оказалось коротким. Немцы стояли уже под Москвой. Задача одна: не пустить фашистов в сердце Родины и отбросить врагов от Москвы. Красноармейцев посадили в машины, и колонна пошла к Москве. Но ее обстреляли немецкие самолеты, а оставшихся в живых загнали в вагоны, закрыли и повезли. Останавливались для забора воды, для пополнения людьми, и чтобы выбросить трупы. Ехали стоя. Духота, стоны раненных, плач детей, запах нечистот. Казалось, что этому не будет конца! Местом пребывания оказалась Франция: летние бараки с нарами показались военнопленным раем! Дети жили вместе со взрослыми.
Даже в таких местах, где, кажется, убито все человеческое, 17 апреля 1943 года у Григория и Оксаны (девушку увезли  с Украины) родился сын. Оксана разносила по баракам еду, которую и готовила, если то, что ели пленные, можно было назвать едой. Жизнь взяла свое! И Оксана вынесла все: и голод (подкармливала Григория), и тяжелую работу, и ребенка под грудью! Тряпки собирали всем бараком, чтобы она могла согреть себя, а в себе дитя. Ребенок хотел жить и пришел на белый свет с криком Победителя! Мальчика назвали Анатолием. Целый год он был жителем немецкого концлагеря. Когда взрослые уходили на работу, Оксана привязывала ножку сына веревкой к ножке топчана. Бараки были огорожены колючей проволокой, по которой проходил электрический ток.
В 1944 году американские войска освободили лагерь. Убедила Оксана отпустить ее семью домой, на Украину, откуда якобы их увезли.
Дом оказался целым, многочисленная родня встретила радушно, но у Григория все чаще и чаще щемило в груди. В тревожных снах виделась Анастасия и, державшиеся за ее подол, Юлечка, Тонечка, Ниночка и Валечка. И плакал но ночам солдат, и думал свою горькую думу.      
Ехать домой было нельзя – отправят в лагерь. Оставалось одно – ждать. И он ждал, с болью глядя на сына, который беззаботно бегал по улице в сшитых матерью вручную штанах на широкой лямке с большой пуговицей от пальто. Весной 46-го года засобирался Григорий домой, а с ним молодая жена с сыном. Продали дом, чтобы было на что ехать и тронулись в путь.
Весть по селу разнеслась молниеносно: «Вернулся Григорий, живой, да еще с приплодом!». Вот такой оказалась для Настасьи долгожданная «весточка».
Привел свое семейство Григорий в родительский дом, а Настасья утерла фартуком слезы, сгрудила девчонок – и в гости к свекру!
Григорий во все глаза глядел на повзрослевших девчонок, которые жались к стенам, не зная, как себя вести.
А Анастасья подошла к столу, подняла стопочку и, глядя мужу в глаза, произнесла: «С возвращением, Григорий!» Выпила, поставила стопку на стол, прошлась в пляске по кругу, спела частушку про убитую любовь, и обняв девчонок, вышла из избы.
Григорий пил одну за другой, не закусывая, не пьянея. В голове, как в кино, картины жизни: сено, пахнувшее ягодами, любовь, сватовство, признания тихой Настеньки, что носит первенца.
Какой-то железный стержень появился в нем за бессонную ночь! А утром, встав, он строго сказал Оксане: «Прости, родная, ты меня спасла от смерти, от лагеря, родила сына, но вместе нам не ужиться, уезжай!»
Посадил на телегу ребенка, кинул нехитрые пожитки и поехали они на ближайшую железнодорожную станцию. Ехали молча. Какие мысли Оксана держала в голове? Что мучило эту молодую женщину, на долю которой выпало столько горя, что можно разделить не десять жизней. Дома нет… Голод… Приживалкой к зятьям?..
Как жить без любимого Григория, ради которого она готова была на все? Как сказать людям, что муж ее выпроводил с сыном в никуда? За что?.. Вот и станция. Подошел поезд. Григорий подсадил жену и сына на подножку, и, поклонившись в пояс, быстро пошел к телеге. Ни разу не оглянувшись, он стегал и стегал лошадей, и крупные мужские слезы текли по его загорелому лицу…
Распряг лошадей, напоил, дал сена и тихонько пошел к своему дому. Темнело. И вдруг Григорию послышалось: «Папа». Григорий обхватил руками голову, ему показалось, что он сходит с ума. Он ускорял шаги, почти бежал! На крыльце стоял его трехлетний сын, а рядом лежал узелок! Григорий прижал Толю  к себе, и нечеловеческий стон вырвался из его сильной груди!
Все ли можно понять в этой злосчастной жизни? Кого жалеть? Кого корить? Кому обиду в себе нянчить? Все ту же войну, которая не одно десятилетие будет идти шаг в шаг со страной, корежа души и судьбы!
Григорий работал пастухом. Толя рос лицом в отца, а фигурой в мать. Дразнили «хохленком». Обидчикам не прощал. Доставалось и в школе, и дома. В свидетельстве о рождении значилось:
Отец: Фролов Григорий Васильевич.
Мать: Фролова Анастасия Андреевна.
Дата выдачи 1950 год.
Толе нужно было идти в школу. Закончил железнодорожное училище, отслужил армию, и только тогда он получил ответ на самый мучительный свой вопрос: «Как могла бросить меня родная мать?!»
В 1967 году разбирался судебный архив, и выпал из одной папки рукописный листок-заявление: Я, Белоцерковская Оксана, оставила сына трех лет отцу – Фролову Григорию ввиду того, что мне некуда его взять. При первой же возможности я заберу сына.
Долго держал в руках Анатолий бумагу. Смотрел на незнакомый почерк женщины, которая называла его сыном. Так же долго он вынашивал содержание письма, которое он решил отправить по указанному адресу. Как будто кто-то толкал его, чтобы письмо увидело свет!
Ответ пришел быстро. Председатель Сельского совета сообщил, что действительно его мать жила в селе, но умерла в 1946 году. В настоящее время проживают две его тетки, Анна и Мария, и ждут его в гости.
Модно одетый: брюки-дудочки, узенький галстук, красная рубашка и красные носки, лаковые туфли с узкими носами – вот таким он ехал на встречу с босоногим детством и родственниками.
Был жаркий день. Анатолий с теткой Анной шли по нескошенному пшеничному полю. Пахло хлебом и медом полевых цветов. Соседка с дороги крикнула: «Анна, кого ведешь?» «Сына», - ответила тихо Анна. Вот оно, это место. Раскидистая красавица – береза, огороженная деревянной оградой. Деревянный крест без фотографии. А под крестом – трава, а в ней – земляника!
Сын стоял и молчал. Очень много надо было рассказать, только надо ли? Ветер трепал кудри березы и густые вороные волосы Анатолия. При очередном порыве ветра. Анатолий оказался  в березовых объятьях. Ему стало тепло. И вдруг он услышал чей-то ласковый голос:
«Показалось  девице
Больше всех ей горюшка,
Что за нею стелется
Падчерица – долюшка.

Не подняться мне, родной,
В небо сизой горлицей,
Посиди, мой дорогой,
У моей ты горницы».

Анатолий вздрогнул, оглянулся – никого, только тетка Анна говорит тихим голосом: «То ли не смогла пережить потери мужа, то ли людских наветов, то ли стыда… Оделась сестренка по-нарядному: в платье зеленое с белыми цветочками. Заплела золотую косу. Уложила веночком вокруг головы – и с улыбкой вышла из хаты… Я то думала выздоравливать она стала. Перекрестила ее молча. Глядела вслед и радовалась, что если в поле пошла, значит, все будет хорошо. А она вот как решила… Приняла березонька горе Оксаны. Потому и не обломилась под мраморной шейкой ее веточка. Рассыпались золотые волосы, и березовые сережки покрыли их, как саваном. Так до сих пор они вместе, и хранит березонька тайну, которую унесла Оксана с собой».
А пшеничное поле любуется,
Как в сережках березка красуется!
Не ласкать ему стана девичьего
И поляну под ней земляничную.

Ну, а ночью, колосьям доносится,
Как сережки на волюшку просятся.
Разливаются песни в два голоса,
Под луною блестят златы волосы.

17 апреля 2008г.