Свет жизни

   Лето в Молотове (Перми) выдалось прекрасное. 22-го июня 1941-го года Шуваловы и Баяндины отправились окучивать картошку. Дети остались возле дома. Они любили свой заросший травой дворик. Старшей Томочке было пять лет, сестрёночке всего семь месяцев. С ними был и Баяндин Славик. Имя ему подходило, потому что он был дейстивительно славный и чуткий мальчик.
Калитка распахнулась неожиданно и как-то угрожающе. Томочка спросила маму:
- Что случилось?
- Война!
- А что это такое?
- Как что?! Возьмут всех и поубивают!
Томочка, будучи любознательной девочкой, бежала за мамой в квартиру и рассуждала: «Как можно всех поубивать, и за что?»
Включили радио. Было двенадцать часов дня. Все молчали. С сообщением об агрессивном нападении на СССР фашистской Германии выступил Вячеслав Михайлович Молотов. Кто он по должности, детям не запомнилось. Взрослые плакали, а Томочка думала: «Как же начнут убивать?»
Молотов закончил свою речь ободряющими словами:
- Враг будет разбит, и Победа будет за нами!
А 24-го июня,при отправке войск на фронт, на перронах из репродукторов неслась песня – призыв на стихи Лебедева-Кумача и музыку Б. Александрова «Вставай, страна
огромная»… Эта песня воспламеняла сердца и звала «на смертный бой» с лютым врагом. Плач стоял над всей страной: плакали и взрослые, и дети…
И только третьего июля люди услышали Сталина. Он говорил о конкретных задачах. Тамара Степановна помнит его речь и сегодня. Голос был глуховатый и очень сердечный. И даже какой-то домашний. И Томочка успокоилась, что убивать их не будут.
Отцу дали бронь, как специалисту завода имени
Ф.Э. Дзержинского, на котором выпускали патроны. А отца Славочки забрали на фронт. Мальчику было четыре года, но сын запомнил наказ отца:
- Ты, сын, теперь главный в семье. Держи порядок, да голод в дом не пускай.
И, когда совсем было тяжело держать порядок, Славочка подходил к фотографии на стене, с которой на него смотрели счастливые родители в день их свадьбы. И хоть отец был женихом, а подсказочку Славику шептал…
К концу августа стало плохо с продуктами. Вкус сливочного масла забывался. Грудным детям выдавали в день по стакану молока. Томочке шёл шестой годик, она считалась взрослой. Но как ей хотелось отхлебнуть хоть глоточек молока! И закравшаяся в душу мысль не давала девочке покоя. И однажды её худенькая ручка потянулась к стакану, который стоял на столе. Отхлебнув несколько глотков, девочка осознала, что это обед младшей сестрёнки:
- Я ведь немного, Люсенька, хватит и тебе!
Так уговаривала себя Томочка, доливая в стакан воду. Размешав ложкой содержимое стакана, девочка увидела, что молоко приобрело синюшный цвет. А когда пришла мама, Томочка, подойдя к ней, тихо сказала:
- Мамочка, мне очень захотелось молочка…
И приготовилась к порке. Но мама, её любимая мама, прижав дочку к себе, горько заплакала.
В 1942-м году семьи стали уплотнять. Привезли беженцев из Ленинграда. Кухня стала общей. Готовили пищу на плитках, экономя дрова.
Бабушка у Шуваловых была совсем слепая, но когда прослышала, что в городе открыли церковь, помолилась заступнику людскому Николаю Чудотворцу и, завернув икону в чистую простынь, с Томочкой отправилась в церковь. Шла старушка и говорила:
- Божий Угодниче, как Тебе сейчас нелегко! Как услышать всех, кто просит Твоей помощи?
Тебе здесь лучше будет…Приняв святой дар, священник поместил икону там, где ей быть положено. Походы в церковь были регулярными, но Томочка не роптала, и даже выучила бабулины слова:
- Господи, спаси, сохрани и помилуй!..
Четыре сыночка бабушки Агаши: Иван, Павлуша, Коля и Гриша бились за страну многострадальную да за семьи- терпеливицы!
Карточки на хлеб представляли собой листочек с водяным знаком. Их давали отдельно. И цена им была особая. Мясные талоны отоваривали часто рыбой. Верхом счастья были конфеты - подушечки. Сахара не хватало. Парили в печи свеклу, брюкву и репу. Радовались дети, наблюдая, как мама заваривала кипятком муку, а затем добавляла щепотку соли и чайную ложку растительного масла. Это сказочное блюдо называлось мамалыгой. А какие вкусные были драники из мороженой картошки без яиц!
Город Молотов (Пермь) был тыловым городом. Дети младшего возраста учились, а подростки, женщины, мужчины, пришедшие с войны ранеными, трудились на заводе.
Производили зенитки, «катюши», авиационные моторы, танковую броню.
В 1943-м году по улицам Перми вели военнопленных.  Вид у них был жалкий. Грязная одежда и худая обувь. Обмороженные уши, кисти рук, ступни ног. Многие из них ранены. Глаза их были опущены вниз. И вдруг Славик, вырвав свою ручонку из ладони матери, побежал к пленным. Подбежав к одному из них, он вцепился в полу шинели. И вдруг из его мальчишеской груди вырвался душераздирающий крик:
-Ты зачем убил моего папку?! Скажи, зачем?
Колонна пленных встала, а солдат стоял, и даже не пытался отдёрнуть руку ребёнка. Конвоиры насторожились в ожидании непредвиденного.
От толпы отделилась мать Славика, Анна. Она шла не торопясь, словно обдумывая каждое слово, которое бросит врагу в лицо. Суконное синее пальто с воротником из серого барашка, на голове старая шапка- таблетка из суслика, а на ногах фетровые ботики, с резиновой окантовкой. Прямая спина, лёгкая походка да светящиеся неземным светом большие зелёные глаза говорили о том, что женщины Руси из несгибаемого сплава!
 Их глаза встретились. Глаза Анны прожигали пленного насквозь, хоть он не видел в них ни ненависти, ни слёз! В глазах русской женщины поверженный воин увидел негасимый никаким горем свет жизни! Он не смог этого постичь! С трудом сняв шапку, под которой были окровавленные бинты, он склонил голову. Пленный стоял с непокрытой головой, склоняя её всё ниже и ниже…После долгого молчания на плохом русском языке он тихо произнёс:
 - Нас простить невозможно…
А Анна, встав на колени перед сыном, обняла его и громко сказала, чтобы слышали все:
- Сынок, это не он убил твоего папку, не он!
Вечером в каждой семье обсуждали случишееся. И матери убитых сыновей, и жёны погибших мужей, и дети-сироты решили, что до фашистов опускаться нельзя. Пленных привезли работать. И до 1948-го года пришлось с ними сосуществовать. Так вот и женщины, сами голодные, а что-нибудь да сунут пленным, даже мыло делили на кусочки…
Тамара поступила в хореографическое училище. А военнопленные офицеры производили здесь ремонтные работы. И если болела концертмейстер (пианистка, сопровождающая урок), её заменял пленный офицер из Лейпцига, знавший французский язык, которого ребята звали майор Пауль.
Победа! Долгожданная Победа! Она пришла песенной веснянкой, покрыв всю землю цветочным ковром. А солнце играло сияющими бликами победную рапсодию Мира!
В 1948-м году пленные немцы уезжали в Германию. Пауль провёл последний урок и, прощаясь, говорил девочкам:
- Когда я буду смотреть балет, я буду вспоминать вас…
Балериной Тамара не стала, но педагог из неё получился талантливый. По приезде в Ульяновск, она работала на кафедре приборостроения. Преподавала теорию автоматического управления и регулирования, А затем был УЛГУ, кафедра математической кибернетики и информатики, где она, будучи старшим преподавателем, читала студентам лекции о современных системах управления.
Бабушка Агафья Евдокимовна дожила до девяноста трёх лет Её сыночки, Николай и Григорий, с войны не вернулись. Но до самого последнего своего часа она молилась за них и ждала, ждала…

            БАЛЛАДА О МАТЕРИ.

 В каждом доме страны моей милой
 Радость жизни и боль неделимы:
 Боль за сына, отца или брата-
 Боль за всех, кто навечно в солдатах.

 Моя деревня, под горою при дороге.
 Старушка вдаль глядит в тревоге…
 Из дома ветхого, с крыльца –
 Здесь ожиданью нет конца.
 И говорит она сама с собою:
 – Всё было – только отнято войною!-
 Ну как забыть то роковое лето
 И мужиков, в шинелюшки одетых,
 И сыновей – Иванушку да Кольшу?..
 Они лежат в стране далёкой Польше.
 К ней смерть пришла бумагой похоронной,
 И сердце стало раною огромной.
 И билась в горе по ночам
 По невернувшимся сынам!
 И обливалась горькою слезою…
 Всё было - только отнято войною!
 Травушка - муравушка, что вьёшься на могиле,
 Птицы-щебетушечки, что гнёздышко здесь свили,
 Мягка ль ты, землица, что сынков одела?
 Ласково ль, метелюшка, ты им песни пела?
 А в сундуке уложены с надеждой:
 Тетрадки, книжки, обувь и одежда.
 На солнце сушит их она все эти годы,
 А ноги ломит от сырой погоды.
 Глаза совсем уж видеть плохо стали,
 В них скорби столько – сколько и печали!
 Но где-то в сердце, сердце изболелом,
 Надежда бьётся голубочком белым:
 Вдруг два сынка её, её кровинки,
 Придут к родному дому по тропинке.
           Нина Дубовик