Маслёнкин дух

Рассказ

    Вдоль дороги, по которой катила машина, сквозь лесопосадку светлыми янтарными заводями переливалось подсолнечное поле. Несмотря на то, что солнце только обозначалось просветлением через облака, в течение всего дня разворот головок подсолнушка будет ориентироваться строго его движению по небу.
     Алексею, в связи с этим природным феноменом, вспомнился рассказ монаха из Оптиной Пустыни, заезжавшего, в своей паломнической поездке по святым местам, к ним в управление.
     - Во время молитвы меня всегда непроизвольно разворачивает, чтобы сориентировать строго на местонахождение Гроба Господня, - делился он своими откровениями. - Если я стою неправильно, то ощущаю дискомфорт и даже руку, налагающую крест, будто бы выворачивает.

     В середине девяностых, по линии министерства, судьба забросила Алексея на стажировку в Германию, землю Северный Рейн-Вестфалия. Русские там были в новинку, немцы относились к ним очень хорошо. Между учебным и производственным процессам таскали по всем своим примечательным местам, в соответствии с программой, да и с учётом пожеланий. Как-то привезли в музей народных и старинных ремёсел – деревню под открытым небом: кузнечное дело, изготовление бумаги и деревянной национальной обуви, столярное производство. Завели и на маслобойню, с водяным приводом, винтовыми деревянными давильнями и ремёнными передачами.
     - Вот такого ты, наверное, точно не видел, - обратился к Алексею куратор, господин Энгельгарт, помятуя, что на всё показываемое у того был один ответ: «У нас этого, как гуталина».
     В деревне - кузница, столярка, овины, сеновалы. Кроме изготовления бумаги и деревянных башмаков, всё как дома. Зато немцы не знают, что значит катать пимы, делать плетень и мыться, с веничком, в баньке по-чёрному. Если два первых дела Алексей ещё как-то пояснил, то про баню по-чёрному немцы так ничего и не поняли. Он не стал им забивать голову тем, что можно ещё и в печи мыться.
     Переводчица давно уяснила, что населённый пункт, в котором жил этот русский - что-то среднее между Санкт-Петербургом и Москвой, так как там всё имеется.
     Вот и сейчас, на слова немца, Алексей улыбнулся.
     - Ежегодно самолично бью масло, натуральное и душистое, на точно такой, но действующей в хозяйстве, маслобойне, - сказал он, глядя Энгельгарту в глаза.
     И поймал ответный, одобрительно-восхищённый, взгляд куратора, бывшего шахтёра, постоянно сетовавшего на то, что немецкая нация теряет свою самобытность.
     Алексей не стал откровенничать, что, с умиранием российских деревень, они сами катятся к аналогичному финалу.

     Немецкая маслобойня напомнила Алексею ту, неказистую, но родную, на которой, по осени, с друзьями бил масло. Вроде бы только вчера, как к нему подкатил на мотоцикле «Урал» Валерий Гредякин, коллега по работе, поселковый абориген.
     - Анатольевич, мы в выходные на маслёнку. Поедешь с нами?
     - С большой охотой. По осени набили пару центнеров семечек из обронных подсолнечных шляпок. На флягу масла как раз достаточно, - принял предложение Алексей.
     - Стоит ли из-за фляги волочиться в Покровское на целые сутки, - заметил сидевший в люльке брат товарища.
     - Вова, а процесс. Это же песня, - удивился Алексей, уже бывавший на маслобойне.
     - Это точно, - согласился Владимир.
     В пятницу, на «Беларусе», объехали гаражи, покидали в телегу мешки с подсолнечными семечками, и двинулись в сторону Покровского.
     Все, тепло одетые (поздняя осень), возлежа между мешков, неторопливо всю дорогу обсуждали разные разности. В компании собралось пять человек: три брата (один ещё мальчишка), их отец и Алексей. Семья Гредякиных ему не чужая, частенько вместе отмечали праздники, а летом совершали выезды на природу.
     Уже затемно добрались до Покровского. Подъехали к маслобойне, заняли место в очереди таких же любителей натурального продукта, выгрузили и сложили к стене, под навес, в скудном свете лампочки Ильича, в единственном числе висевшей под потолком повети, мешки. Приморозило, но снег ещё не выпал, поэтому вокруг была кромешная темень.
     Зашли, по ходу здороваясь с присутствующими, вовнутрь помещения. В лицо приятно пахнуло запахом свежего горячего масла. В скудно освещённом помещении наблюдалось неспешное организованное движение занятых делом маслобойщиков. Ожидающие своей очереди люди группировались вдоль стен, грубо побелённых извёсткой. Они сидели, на пеньках или прямо на земляном полу, вокруг импровизированных столов (из ящиков и досок), заставленных бутылками, алюминиевыми кружками, гранёными стаканами и деревенской снедью.
     - Привет, дядя Макар. Живой, однако, коли снова здесь, - протянул отец товарищей руку бородатому деду, похожему на колдуна-мухомора из русских сказок.
     - А ты, Сашка, меня догоняшь, сивый весь, - встрепенулся, подняв на подошедших земляков неожиданно ясные, с голубизной, глаза, дед.
     - Так годы текут, как река, не останавливаются. Тебе-то уж, небось, в субботу сто лет. Вот и я не отстаю, - усмехнулся дядя Саша, такой же, как и дед Макар, приземистый и сухопарый, но ещё в силе.
     - Сто не сто, но много. Царя ещё помню, - спокойно изрёк дед.
     - Силов, дед, наверное, нет, так чего на маслёнку то таскаешься, у тебя ведь детей да внуков прорва несметная, - пожимая старику руку, обронил товарищ Алексея, Валерий.
     - Берут, слава Богу, духом масляным подышать да жизнью подзарядиться, хоть и помощи от меня уже никакой, сижу вот кулём на мешках, - засмеялся дед Макар.
     Выбрали свободное место, расположились.
     - Так, по маленькой, а то удачи не будет, если не с того начнём, - с воодушевлением, потирая руками, произнёс Володя.
     Никто не возражал.
     Разобрали стопки.
     - Куда вперёд батьки, малой ещё, - хлопнул Валера по протянутой к рюмке руке младшого, Витюшку.
     - Плесни и последышу чуток, для скусу маслёночного, пусть помнит. Шестнадцатый годок уже, мужичок - улыбнулся дядя Саша.
     Чокнулись, «быть добру», осушили рюмки и стали неспешно закусывать нехитрой (хлеб, картошка в мундирах, варёные яйца, сало да лук) едой, продолжая начатый разговор.
     - Маслобойка с тридцатых годов. Я помню её с водяным приводом. Тут плотинка речку перегораживала, с отводного лотка поток падал на водяное колесо дубовое, да через деревянный же вал на подачу. Электропривод уже после войны сотворили, - рассказывал дядя Саша.
     Володя взял со стола кружку и метнулся к прессу. Через секунду он поставил её на стол, наполненную горячим маслом.
     Дядя Саша надкусил нечищеную от кожуры картофелину, полил её из кружки дымящимся, источающим немыслимый дух содержимым, следом посыпал крупной солью, щепоткой взятой из раскрытого спичечного коробка, лежащего на столешнице. И, прижмурившись, со смаком откусил.
     Алексей обвёл взглядом просторное помещение маслобойни, по площади которого располагались все механизмы процесса. Негромкое гудение движков не заглушало людской говор. Только резкое хлопанье полотен ремённой передачи барабанов шелушилки нарушало монотонный гул. По углам со стен и с арматуры крепления оборудования свисали и раскачивались на сквозняке тенёты. Обвешанные застрявшей в них подсолнечной шелухой, они создавали впечатление новогодних ёлочных гирлянд. От всего веяло патриархальностью и вековым спокойствием. Так и виделось, что вот, сейчас, из потолочных вентиляционных отверстий, полезут чудища, как в фильме «Вий», помнившемуся с детства.
     Очередь подошла под утро. Забросили мешки на деревянные стеллажи-полати и дядя Саша, перекрестившись, запустил процесс, засыпав в бункеры сухие семена. Алексей вспомнил, как в детстве отец брал его на мельницу. Тогда пшеничное зерно засыпали в такие же бункеры, только большие. Открыв заслонки, дядя Саша наполнил  барабаны обдирочного механизма и включил вентилятор. Барабаны закрутились, шелушение семян началось. Лёгкая шелуха воздушной струёй выдувалась на улицу, за стену, а очищенные ядрышки высыпались в подставленные двуручные оцинкованные бадейки.
     - Бездельнички, хорош опочивать, взяли бадьи и понесли на обжарку, - скомандовал Валерий, принимая командование на себя.
     Процессом поджарки зёрен на огромных чугунных сковородах, самым ответственным, руководил маслодел Николай, он же управляющий маслобойней. Пережаришь - масло будет горьким. Не доведёшь до кондиции - выход масла уменьшится. Чтобы продукт не горел, в сковородки понемногу подливают воду. Дошедшие до нужной кондиции зёрна вывалили обратно в бадьи и переместили к прессу. Попутно Алексей набрал пакетик чистых жареных ядрышек: детей порадовать.
     - Бодрячки-здоровячки, давай на отжим, - командует Валерий брату с Алексеем.
     - Правильно, как тяжеленную колбу таскать, так всегда мы. Командарм хренов, - бурчит Владимир, но не ослушивается.
     В процессе должно быть единоначалие, иначе пойдёт сбой.
     Засыпают в ступу-цилиндр ещё горячие зёрна. Сверху накладывают металлический блин-поршень и подводят к его середине наконечник стойки (пресс самодельный, от гидравлики кировца). Володя берёт в руки пульт, давит кнопку и, через прорези в основании, по желобам, в подставленные фляги, расточая умопомрачительный дух, течёт тёплое масло. Когда цилиндр втягивается на место, Владимир с Алексеем берутся за два приваренных к ступе прутка-рукояти и двигают колбу по станине на отверстие для выбивания спрессованных жмыховых остатков.
     - Вовик, не спи на ходу. Темпо, темпо, - подначивает Алексей напарника.
     - Ещё один начальник на мою голову. Тут мозгами шевелить не надо, здесь в цене грубая рабсила, сам мослай пошустрее, - незлобливо ворчит тот в ответ, беря в руки металлический стержень.
     По-хорошему, здесь тоже должно стоять гидравлическое приспособление для выдавливания, но его нет. Алексей с Владимиром выбивают жмых металлическим «карандашом» приличного диаметра и веса. А раньше и на давильне стоял винтовой пресс, теперь он покоился в углу.
     После очистки пазов для стока ступа возвращается на место. Процесс возобновляется.
     - Лёшь, выйди, подбрось горючего в печь, да шелухой дрова разбавь, для экономии. Чего ей зря пропадать, - командует Валерий. – А здесь я тебя подменю.
     Алексей выскочил на улицу и обомлел. Всё белым бело. От снега вокруг стало как будто светлее, да ещё луна. Село как на ладони, волшебно-обновлённое.
     Подкинув в печь топку, Алексей быстро возвращается к прессу. Все работают, почти не разговаривая. Каждый знает своё дело. И так, без остановки, пока не опустели все мешки.
     Вытащив и составив фляги, на ход, у наружной стены, вернулись к столу. Вот теперь, завершив дело, с устатку, и выпить не грех.
     Дядя Саша отошёл собрать спрессованные колбочки жмыха в мешки. На корм птице. Да и для рыбалки, на карпа, сгодятся.
     - Вить, иди, помоги отцу, - командует Валерий.
     Через часок подошёл трактор. Когда подносили и закидывали в телегу фляги и мешки, снег под сапогами хрустел первой свежестью. С жадностью вдыхая чистый морозный воздух, устроились между ещё тёплых фляг, с удовольствием вытянув уставшие ноги. Транспорт, через лес, украшенный белыми, искрящимися в лучах восходящего солнца, хлопьями снега, направился к посёлку.
     - Что, начальничек, притомился? - с улыбкой поддел Алексея Владимир. - Масло бить – это тебе не цехом командовать.
     Но тот, подставляя лицо под закружившие в воздухе снежинки, лишь блаженно улыбнулся.