Вернувшийся день

Рассказ

     Анатолий раскрыл паспорт. В графе: 12 августа 1931 года. Впервые за пятьдесят лет жизни у него появилось день рождения. Перед войной документы о регистрации сгорели вместе со всем содержимым сельсовета. Все его многочисленные братья получали день рождения вместе с военным билетом, а его в армию не взяли. В восемнадцать при утяжке копны сена оборвалась верёвка. Отлетевшим бревном, коим прижимали омёт, ему переломило руку выше кисти. Была зима, дороги заметены. До больницы его так и не довезли. Рука срослась неправильно, нарос хрящ.
     - Была бы жива мама, она бы не допустила. А так остался калекой на всю жизнь, - роптала потом жена Мария.
     Мамы не стало, когда Анатолию не было и десяти. Именины в те времена особо не отмечали, так дата появления мальчишки на свет Божий и позабылась.
     Когда провожал в армию своего друга Сергея, плакал навзрыд. Бабушка-костоправша в движение кисть  привела, но нарост остался. Хирург в больнице посмотрел, да и признал парня негодным для службы.
     Вот поэтому Анатолий остался без дня рождения. Узнать было не у кого и негде. Жена попробовала присовокупить его нарождение к своему дню рождения. Это прижилось, но сердечной радости не приносило. Виду не показывал, что ему горько, но в душе переживал.
     - У всех есть, а у меня нет, - грустно говаривал жене.
     Только ей и мог доверить свою обиду.
     - Да ладно тебе, Толь. Так по судьбе выпало, - успокаивала Мария мужа. – Да и чего роптать, Бога гневить. Ты у меня не из последних. И сам видный, да и дети у тебя любо дорого взглянуть.
    В делах и заботах незнание о дне рождения отодвинулось, как второстепенность, на жизненные задворки. Книжку свою с третьей группой инвалидности никому не показывал, стеснялся, так и работал в совхозе без поблажек.
    Даже заматерев и став отцом четверых детей, был привлекательным: стройный, с чёрной копной кучерявых волос, прямым турецким носом и иссине-голубыми, как небо, глазами. Отличался жизнерадостным характером и слыл душой компаний. Анекдоты, коих помнил великое множество, рассказывать любил.
     - В колхоз привезли киножурнал про Африку, - принялся в очередной раз. – А там народ ходит - в чём мать родила. Терёха удивляется: «Смотри-кась. Небось у них колхозы наперёд наших родились».
     Молодёжь веселухе рада, хохочет до упаду.
     - На колхоз выделили одну пару сапог. Решили распределить на общем собрании, - продолжал потешать рассказчик. – Выступает председатель: «Есть предложение выделить сапоги мне. Кто против Советской власти?»
     - Ты бы утихомирился, Анатолий, - одёрнул весельчака управляющий отделением совхоза.
     - Так я же про колхозы, Григорий Иванович. А у нас всё по высшему уровню, - спрятав улыбку, невозмутимо парирует тот.
     Нет, не считал он себя ущербным. И другие давно уж подзабыли о его травме. Правда левая рука, на которую шёл в работе основной упор, со временем от непосильной нагрузки надсадилась и ныла на непогоду. Но об этом Анатолий не разглагольствовал, потому что не принято было выпячивать свои болячки на показ. Не по-мужски.
    Только однажды осёкся в разговоре, когда сын, по отроческому недомыслию, в споре об армейской технике, высказал:
     - Пап, да откуда ты знаешь, ты ведь в армии не был.
     Мать быстро одёрнула мальчишку, но грустинку из глаз мужа вытравить не смогла.
     Так бы и дожил Анатолий свою жизнь без дня рождения, но тут, в преддверии развала и разъезда села, была объявлена общая паспортизация. И нашлись-таки записи в отделе социальной опеки, сделанные со слов крёстной, Домны Захаровны, что народился он такого то дня и этакого вот месяца.

     Паспорт Анатолий получил в начале лета.
     - Так, Маня. Собираем на мою законную днюху всех, - заявил, немного погодя, жене.      
     - Кого это всех? Никак, разбогател? – вскинулась Мария.
     - Детей, братьёв, племяшей. Всех. Имею право, пятьдесят как-никак, не шурум-бурум, - твёрдо, не терпящим возражения тоном произнёс Анатолий.
     И столько в его голосе слышалось выстраданной радости, что жена, отличавшаяся хозяйской прижимистостью, не посмела поперечить.
     - А что, где наша не пропадала. Давай закатим сабантуй до небес - своим на радость, чужим на зависть, - согласилась она, обнимая своего «радёменького» Толю.
     В день торжества, глядя на родню и друзей, рассевшихся за широким столом во дворе под навесом, Анатолий ощутил несвойственный ему, прожившему суровую, нелёгкую жизнь, дикий восторг.
     - Спасибо тебе, Толь. Хоть ты нам радость устроил. А то скоро исчезнет наша деревенька. Разбредёмся, кто куда, и вряд ли соберёмся ещё раз такой компанией, - хлопнул его по плечу давний, ещё с юности, товарищ.
     И не было для него в этот момент лучшей похвалы, чем эти простые слова.