Трус

   Глаз на мушке, прицел на цели, указательный палец на спусковом крючке, а обе ноги стоят на ширине плеч в стойке готовности. Ник выпустил пар из своих ноздрей, криво улыбнулся одним уголком губ и прошептал: 'Получи...'
   Ник медленно потянул за крючок, затаил дыхание, перед этим жадно облизав губы, сглотнул, и внезапно  издался глухой треск, будто взорвалась новогодняя хлопушка. Пронзительный звук отразился ото всех стен комнаты, что в его ушах был слышен только этот звон. Ник мгновенно вздрогнул, а затем опустил плечи и облегченно выдохнул. Вытер проступивший на лбу пот обратной стороной ладони и развеял дым из дула его револьвера.
   'Смит & Вессон десятой модели... Какая красотка.' — возбуждённо подумал Ник с удовлетворённой улыбкой на лице. Вмиг застучали мамины каблуки по деревянному полу где-то вдали. Ник быстро спрятал револьвер под кровать, а коробку с патронами прикрыл шторами. Двери распахнулись, и в них появилась Ребекка с возмущённым видом лица. Она сначала прищурила свои глаза, точно пытаясь найти что-то спрятанное, затем слегка улыбнулась — если едва заметное появление морщин на обеих щеках можно считать за улыбку — и спросила:
   — Опять со своим пистолетом забавляешься?
   Ник на мгновение засуетился, но вскоре ловко улыбнулся и быстро ответил:
   — Так точно. — Поднял на полу свой детский пластиковый пистолет и показал матери.
   — Неужели он так громко стреляет? — удивлённо спросила Ребекка.
   — Ну да. Что же это тогда? — спросил Ник, еле сдерживая предательскую улыбку.
Ребекка нахмурила брови, с секунду поразмыслила и ответила:
   — Ну да. Ничего. — Затем Ребекка резко переменилась в лице: приукрасилась улыбкой и приняла удовлетворённое выражение — Ну, хорошо, Ни
к, собирайся в школу.
   Ребекка хотела было пойти назад, но напоследок посмотрела на постер сына, висящий у центра стены напротив его кровати: это был просто А4 лист, на котором в плохом качестве был напечатан портрет какой-то девочки. Мулатки, судя по шоколадной коже. Ребекка восхитилась красивыми рыжеватыми кудрями её волос, чья красота передаётся даже через такое худое качество. Ребекка на секунду задержала на постере свой взгляд и спросила:
   — Кто это у тебя такая висит? Что за девочка прелестная?
   Ник не ожидал такого вопроса, потому что этот постер висит тут уже с полгода, наверное, поэтому первые пару секунд он промычал, но всё же нашёл что-то, чтобы ответить.
   — Это мой кумир, мам. Она, типу, самый крутой диджей в мире! 
   — В таком-то юном возрасте? Неплохо. — Ребекка опустила уголки губ вниз и подняла брови. — Следуй её примеру, и станешь успешным, сладенький.
   — Хорошо, мам.
   Ребекка вышла из комнаты, захлопнув дверь за собой. В то же мгновение Ник положил пластиковый пистолет на свой прикроватный столик и опустил руку под кровать, слепо выискивая револьвер. Нашел. Он был холодным. Как лёд. Как кровь. Как его мечты. Как эта сучка Шери. Ник ещё раз посмотрел на постер, сжал кулак и пообещал себе, что когда-нибудь пристрелит её. Ник в который раз прокрутил у себя в голове, как он приставляет револьвер к её башке и сжимает крючок и как её несуществующие мозги разлетаются во все стороны и как он сдувает дым с револьвера и жутко улыбается. Удовлетворённо.    
   Эта сучка заслуживает быть убитой. Эта сучка должна быть убитой. Любой ценой.
   Ник наконец открыл глаза, оставив свои мечтания на обратной стороне век, поднялся и тихо раскрыл шторы. Главное, чтобы мама опять не заглянула в комнату. Ник посмотрел на спрятанную коробку с патронами с надписью ХОЛОСТЫЕ на них, открыл её и поднял свой "Смит & Вессон" в воздух перед своим лицом. Взмахом руки вывалился барабан, в котором аккуратно лежали пять жёлтых кругов патронов.
         'Мои солнышки.'
   Ник поднял револьвер дулом вверх, и все патроны выпали ему на ладонь. Сложив их все обратно, он спрятал коробку с патронами в ящик, лежащий под кроватью. В нём была ещё одна коробка патронов, которую Ник вытащил и раскрыл. Она была полной. Новенькой. Свеженькой. Пахла переменами.
   Ник улыбнулся.
   "Калибр .38" — прочитал он на упаковке и трясущимися руками аккуратно взял одну пулю указательным и большим пальцами.
   Нику понравилось, как от неё отбиваются утренние лучи солнца, как она переливается  золотистыми красками, какая она маленькая и как сидит на его двух пальцах. Просто отлично.
   — Ты собрался уже, сладенький? — прозвучал голос матери так громко, будто она стояла прямо перед дверью.
   Ник испуганно вздрогнул, едва не крикнув, и выронил патрон из руки. Пуля закатилась глубоко под кровать и осталась там среди его старых носков и прочего мусора. Он неожиданно растерялся и что-то промямлил себе под нос. Ник заглянул под кровать, взглядом словил закатившуюся пулю, однако подумал, что она слишком далеко от него. Мама закричала ещё раз в точь то же самое, и Ник наконец очнулся.
   — Собрался!
   Ник быстро взял ещё один патрон из коробки (на случай, если эта сучка окажется живучей сучкой), живо вставил его в барабан, спрятал коробку в ящик из-под обуви и молнией выбежал из комнаты.
   Когда он оказался в коридоре под пристальным взором матери, Ник спрятал свой левый карман, в котором был револьвер, и повернулся к ней правым боком. Он надел на себя длинный пиджак и  куртку, взял с собой свой обшарпанный рюкзак и вышел из дому. Как только Ник ступил за порог дома, развернулся и увидел, что мама держит курс на кухню к холодильнику, он аккуратно достал из кармана свой "Смит & Вессон", вытащил из рюкзака кожаную поясную кобуру, обвернул ею свои штаны, туго закрепил и, вновь оглянувшись, вложил в него револьвер. Ник перетащил кобуру поближе к боку и прикрыл её своим пиджаком. Прекрасный пиджак.
   Ещё с секунду, когда он уже шёл по дороге в школу, Ник сиял улыбкой, но, вспомнив главную причину, почему он туда идёт, оскалился и сжал кулаки. Шейла. Ник думал о ней. Ник вспоминает, что она сделала. Ник тянется к своему револьверу и поглаживает его рукоятку, прикрываясь пиджаком. На мгновение к нему пришло назойливое чувство, которое пыталось сказать ему, что он не прав, но от этого он ещё больше разозлился. Ник почувствовал озноб, слегка встряхнулся в отвращении и сжал рукоятку сильнее. Он хотел изгнать это назойливое чувство, будто десерт, стоящий прямо перед главным блюдом, но её, Шейлы, ужасный, очень ужасный, самый ужасный, через чур ужасный голос вдруг начал что-то шептал ему на ухо, что-то неважное, потому что Ник даже не пытался его слушать, а наоборот — хотел перебить, затуманить своими мыслями, своим криком. Ник едва не заорал на всю улицу, однако вовремя успокоился, потому что вспомнил о своём брате. Это воспоминание в одно мгновение стёрло упоминание о монстре-Шейле и встало на его месте, только гораздо выше, закрывая своей тенью весь кругозор.
   Бен, было его имя, и Ник ловит себя на том, что тихо бормочет его. Далёкое имя. Всё казалось для него далёким, словно всё время Ник жил в подводной лодке и смотрел на мир сквозь подзорную трубу, но это самое имя — в большей степени. Бен, — шептал Ник снова и снова, зная, что он шепчет, зная, что это глупо, но никак себя не останавливая. Ник шептал его, чтобы почувствовать хоть какой-то вкус этого слова, чтобы понять, что за ним кроется, чтобы приблизить себя к этому далёкому, чуждому ему имени. Бен. Ник любил своего брата. Или не любил? Возможно, у него не было достаточно времени, чтобы его полюбить, а возможно, Ник любил его с самого рождения. Нику было 9 лет, когда родился Бен
         ( или 10, может 8?)
и возможно в таком юном возрасте ему не удалось дойти до той точки, когда Ник понимал, что любит его. Но стоит ли доверять возрасту? Ник всегда гулял с Беном в морозные дни, всегда вытирал ему сопли, когда тот сморкался, всегда кормил его с ложки, когда тот бросал свою на пол и начинал реветь, всегда провожал его ночью до туалета, когда тот отказывался идти сам в темноту, всегда готов был положить свою собственную жизнь ради его безопасности. Разве это не зовётся любовью? Если нет, то что тогда?..
   Ник не справился. Поэтому он давно считает, что никогда не любил Бена. Ник не защитил его, когда мог. Ник ничего не сделал, а лишь спрятался за высокой ширмой, переждал бурю, а после лишь молчал, будто ничего не случилось. Ник позаботился прежде всего о своей безопасности, вопреки тому, что возлагал на себя ранее. Поэтому Ник никогда не любил его — и так он всегда считал. Имеется в виду, после смерти Бена. Сейчас Нику 17, а Бен умер тогда, когда ему было 15
        (или 14???????)
а Бену тогда только-только исполнилось 6 лет. Ник не справился. Ник ужасный брат. Но убийство лежит не на его плечах, сколько Ник не винил бы себя самого. Убийство лежало на плечах сучки-Шейлы. Монстра-Шейлы. Убийцы-Шейлы. Она заслуживает на миллион оскорблений и миллион ударов ножом в сердце, потому что она отобрала жизнь его брата. Его единственного и любимого брата. . .
   Ник тяжело выдохнул, плотно закрыл свои глаза, чтобы не пропустить ни одну слезу, но нашёл всё-таки в себе силы для улыбки. Скоро она будет мёртвой-Шейлой. Перед таким ответственным моментом ему ни за что нельзя пускать в ход эмоции. Хоть как бы она не умоляла. Хоть как бы она не давила на жалость. Ник сожмёт этот чёртов крючок прямо у её чёртовой башки. И если нужно будет — если эта сучка сумеет выдавить какой-то писк или сможет прожить ещё немного, судорожно виляя своим задом на полу, как рыба на суше, — Ник повернёт барабан, потянет курок, направит дуло  прямо к её скорчившемуся лицу и сожмёт крючок ещё раз. Тогда она точно станет мёртвой-Шейлой, и все будут только счастливы.
   Всегда отлично, когда кто-то поддерживает твою мысль и является твоим таким же единомышленником. Ник также был счастлив оттого, что Шейла никому из мальчишек в его классе не нравилась. Некоторым она казалась слишком скучной, некоторым — слишком нахальной, некоторые — Миша и Джон — её ненавидели и всегда пытались разжечь огонь ненависти в классе. А ещё был Эрик, который частенько обранивался обещаниями, что скоро её придушит или пристрелит, или изобьёт до смерти за то, чтобы она больше и чаще всего умничала на весь класс во время уроков. Хоть Эрик и смеялся после этих слов, Нику нравилось такое слышать. При всех тех фразах Ник представлял не Эрика, сжавшего обе свои руки на шее Шейлы, а самого себя в такой же ситуации. Нику это чертовски нравилось, и он готов был часами слушать крик Шейлы только для того, чтобы дождаться очередной фразы Эрика. Как жаль, но Шейла после таких угроз мгновенно умолкала.
   Сама Шейла была одной из тех непопулярных учеников, на которых то и дело пялились с презрением в глазах, от которых отседали в школьной столовой чем подальше, о которых нелестно шептались за их спинами и которых всячески обзывали и травили ужасными шутками. Такими же ужасными, как и она сама. Шейла заслуживала на такую жизнь. Нику как-то пришла мысль, что она так страдает из-за того, что убила его брата. При такой мысли ему стало тепло, и он даже забыл о том, что в тот день сам трусливо сбежал и спрятался. За маминой юбкой, ей-богу.
   Шейла не жаловалась на свою жизнь — по крайней мере Ник никогда не замечал её подлинных страданий. Она никогда не запиралась надолго в туалете, чтобы истошно пореветь и/или исписать кабинку маркером о том, как ей плохо и какой мир несправедливый. Вместо этого Шейла большую часть времени проводила в наполненном классе, смирно сидя за своей одинокой партой и читая какую-то потрёпанную книгу каждый день. Книга была одна и та же уже года 3, но это никого не смущало. Неужели она настолько бедная, что не может купить себе одну новую книгу? Ну, Шейла всё время ходит в обшарпанной одежде, от неё постоянно нездорово пахнет, школьных принадлежностей как таковых нет — одна ручка и тупой карандаш без пенала — да и спортивной формы у неё никогда не было. Но чтобы не было денег на книгу? Полнейший абсурд. Эта девочка прикидывается бедной и пытается выставить всю свою жалость, хоть и без всех этих рыданий и рисованием иглой на своих руках. Ник это знает и давно знал. Прежде всего Шейла умная, хоть как бы это мысленно не отрицал Ник, и она смогла опустить Ника вместе с Беном на уровень ниже плинтуса, раздавив последнего своим дорогущим каблуком. Шейла была не такой, какой она всем казалась — какой она хотела казаться — и скорее всего на её счету не одна потерянная жизнь, а десятки других. Это нужно было остановить, и поскорее, чтобы никто другой, кроме Ника, не шёл на такой риск, покупая на сэкономленные деньги (на учёбу в колледже) оружие через интернет, совершая уголовное преступление убийством тупой-тупой дуры, которая того не стоит, и садясь в тюрьму, проведя там следующий десяток лет. Нет, — потому что Ник берёт на себя ответственность, исправляя свои неисправимые ошибки, стреляя ей в затылок за брата, за его жизнь, за жизнь остальных, кто оказался под её каблуком. Ник готов был сделать это прямо сегодня, потому что больше тянуть не нужно было. Кто знает, может на сегодня она задумала забрать ещё чью-нибудь жизнь. Может сегодня у неё были неотменяемые планы, которых лучше было бы избежать на благо других. Кто знает этих женщин, кто знает. . .
   Наконец, спустя долгих 20 минут размышлений, Ник пришёл в школу. До звонка на урок ещё было 7 минут, так что он ещё успеет отлить. Вообще, совершить само убийство Ник планировал в конце последнего урока, когда эта сучка будет так сильно ждать звонка, чуть ли не подрываясь с места при каждом щелчке секундной стрелки. Он представлял, как всадит ей пулю в затылок, когда стрелка почти сделает свой 45-й круг. Было бы отлично позвать её прямо перед тем, как нажать на спусковой крючок, чтобы увидеть её испуганную до смерти рожу. И чтобы с таким изуродованным и окровавленным лицом её хоронили. Это будет просто отлично. Она на это заслуживает. Но всё же как хорошо, что он сидел прямо перед ней. Судьба преподнесла ему такой подарок, уверен был Ник. Всё ссылалось к тому, чтобы прикончить её. Ник давно мог быть задержан из-за незаконной покупки оружия. Или в посылке могло прийти запечатанное дерьмо. Или подделанная лицензия на хранение оружия могла не сработать при покупке патронов к револьверу в местном оружейном магазине. Однако всё пошло так, как должно было пойти. Как Ник хотел, чтобы всё пошло, точнее.       
  Ник не мог терпеть. Раньше он действительно хотел прикончить её в конце рабочего дня, но сейчас Ник не мог ждать. Можно прикончить её сейчас, перед первым уроком, но она будет сонной и еле будет понимать, что за дуло направлено на неё. Ник не хотел показаться самому себе каким-то психом, но он должен увидеть её испуганной. Она почувствует каждый дюйм террора и страданий. Она поймёт, что не стоило ей поднимать свой чёртов каблук над беззащитным лицом его брата. Она поймёт, что зря родилась на этот свет. Ник прикончит её после урока физической культуры, когда Шейла будет разогрета, как курица на сковородке, и её чувства будут до такой степени стимулированы, что она начнёт замечать мельчайшие детали её окружения. После урока физ-ры она всегда какая-то возбуждённая, будто успевает перепихнуться с каким-то пацаном в раздевалке. Ник понимал, что это сплошной абсурд, из-за которого хотелось сильно надорвать живот смехом, но всё возможно, по правде. Как бы там ни было, кто бы ей не давал, Ник прикончит её прямо в раздевалке одной пулей в голову. Заодно и её парня, коли такой действительно существует. Нику хватит пуль на обоих: он с любовью прострелит отверстие в башке непонимающего парня, а затем, когда сучка-Шейла начнёт истошно орать, и её яблоки глаз будут вываливаться из глазниц, Ник повернёт барабан, опустит рычаг и нажмёт на спусковой рычаг ещё один раз. Последний. И всё — нет ни Шейлы, ни дурака-парня. Такой вариант был бы мечтой, хоть Ник и понимает, что никакого парня нет и быть не могло. . . Но всё же —  Ник и ждать не может до начала физ-ры, то есть третьего урока. . .
   Он ещё раз вспомнил, как плавно и пафосно будет спускать курок в долгожданный момент X, незаметно улыбнулся и облизал свои сухие губы. Сделав все нужные дела, Ник поднялся к себе в класс. На пути он встретил множество полуживых людей, которые, по виду, совсем не понимали, что они тут делают. В целом, антураж школы напоминал Нику о том, что он находится в полном дерьме. Стараясь не смотреть по сторонам, он быстро достиг дверей своего класса, где его встретил Эрик.
   — Привет, братишка-а-а! — восторженно крикнул Эрик и протянул свою ладонь для рукопожатия. Его очки едва не слетали с носа, катясь по нему, как по гладкой горке, но Эрик всё время поднимал их своим указательным пальцем к глазам, при этом пялясь на растерянного Ника.
   Услышав такой восторженный вопль Эрика, Ник едва не поперхнулся своими сладкими мыслями. Он взял целых несколько секунд на раздумия, прежде чем ответил тем же и пожал его руку.  Ладонь Эрика оказалась какой-то влажной и  слегка липкой, и Ник нетерпеливо вручил её обратно, при этом улыбаясь, как последний дурачок.
   — Сегодня Шейла какая-то совсем странная, — внезапно обмолвился Эрик. — Она пришла вся печальная по роже и в мелких ссадинах и порезах. Как думаешь, это её дома так отчитали или на улице дворовские пацаны прикопались? Но Шейлу жалко, на самом деле. . . ШУЧУ! Я бы сам её отчитал как следует. Убил бы, ей-богу.
   Прежде, чем Эрик пустился в смех, закончив фразу, Ник успел спросить, не плакала ли она сегодня в школе, но Эрик ответил, что не знает.
   — Да я только в класс ввалился, дружище, конечно я не знаю. Знаю только, что Шейла так скоро сдохнет. АХАХАХАХА.
   Ник, перебивая этот дурацкий смех, звенящий в его голове, загадочно улыбнулся и ступил в класс, обминая стоящего Эрика. Правда, что-то в этом было не так — во внешнем виде Шейлы, имеется в виду. Она вся и правда была не менее обшарпанной, чем её одежда. Сальные волосы опускались на её порезанное и измятое лицо, но Шейла сразу же, увидев Ника, опустилась на свою парту лицом вниз, прикрывая свои глаза ладонями. Ноги, ранее распахнутые, прижались одна к другой и согнулись в коленях под углом в 90 градусов. От неё не было слышно ни звуку, хоть Ник уже сел на свою парту, смотря Шейле в спину, в её старенькое платье, усеянное дырками и торчащими нитками. Что-то в этом было действительно не так, будто Шейла что-то знала, будто знала, что именно сегодня Ник решился её убить. По нему правда так всё было видно? Но тогда откуда порезы и синяки? Почему она вся выглядит такой никчёмной и никудышней, даже когда Ник ещё не появился в классе? Знать это было ни к чему, на самом деле. Всё, что должно было его волновать, был приход третьего урока. И убийство этой сучки в раздевалке, когда все девчата свалят побыстрее от неё. Возможно, даже появится небольшой шанс выйти чистым из воды, но Ник в такое мало верил. Нужно надеяться на худшее
   Ник достал все нужные принадлежности с рюкзака, закрыл его и аккуратно и незаметно притронулся к кобуре с револьвером. Его "Смит & Вессон" лежал на том же месте, сжимая его пояс, точно девушка, танцующая с ним в танце. Этот револьвер был лучше любой девушки, чёрт подери, и поспорить никто с этим не может.
   От Шейлы так несло то ли вяленой рыбой, то ли тухлой говядиной, что Ник еле сдерживал себя, чтобы громко закашлять, выжимая всю эту дрянь из себя. Вместо этого он поднял свою футболку и прикрыл ею свой нос. Так Ник и просидел первый урок — одной трясущейся рукой держал футболку, а другой писал кляксы в тетради. Иногда рука на футболке опускалась вниз и проверяла, никто ли не украл револьвер с его кобуры, но всегда успешно поднималась наверх и вновь хватала футболку. И всё, можно было прикончить эту сучку прямо сейчас, на глазах у всего класса и дурацкого учителя физики, который, к слову, всегда его раздражал. Мало того, что у Шейлы по физике был выше бал, чем у Ника, так он ещё и любил эту сучку, оказывается. Только за этот прошедший урок он спросил у неё раз тысячу, почему Шейла такая расстроенная и ужасная на вид, и всё ли у неё хорошо дома. Шейла только молча кивала, ни на что не отвечая. Сегодня, на уроке физики, она впервые была спокойной. В отличие от сегодняшнего дня, она всё время живо отвечала, взрываясь правильными ответами, поднимала свою знающую руку высоко вверх, слегка подрываясь со своего места. Видимо, сегодня правда был не её день, но Ник этим, по правде, был недоволен. Он хотел бы, чтобы эта сучка в последний свой день жизни была рада, чтобы сияла своей кривой улыбкой, чтобы громко смеялась и лелеяла свою счастливую песню на весь мир. И чтобы Ник эту песню резко прервал, как дешёвую пластинку на граммофоне, просто отставив иглу. Чтоб её счастливое лицо мгновенно переменилось на испуганное и чтобы она встретила смерть не в лучшем своём в виде, в котором пребывала минуту назад. Какой же он псих, ей-богу. . .
   Ник отваливается на спинку своего стула, стараясь не смотреть ни на что, что может зацепить его внимание. Ему хотелось отдохнуть от всех этих маниакальных мыслей, просто отбросив их в дальних конец аудитории, но учительница прерывает его бездумие своим строгим говором. Нику не совсем ясно, что именно она говорит — учительница была так далеко от него, что до него доходило лишь смутное мычание. Всё сейчас для него было слишком далёким. На первый план вышло то самое... Да, то самое воспоминание о том самом дне. Дне смерти его брата.   
 
***
Смелость и трусость

   — Сынок, не забудь присматривать за ним. Он ведь такой неряха! — напомнила Ребекка своему старшему сыну. Тот глядел на неё с полной уверенностью, будто и так всё знает.
   — Всё будет на высшем уровне! — наигранным голосом возгласил Ник и почесал брата по голове. — Он сам за собой уже может присматривать, кстати.
   — Не сомневаюсь. — хихикнула Ребекка и отправилась в свою комнату, присвистывая знакомую Нику мелодию. Он не мог её вспомнить. Мелодия пахла детством.
   Ник повернулся к Бену; тот с интересом рассматривал зеркало. Через несколько немых секунд Бен наконец ожил.
   — Это я??? — восторженно, запинаясь на каждом звуке, спросил Бен, затем притих и добавил: — Я. . . к-красив-вый.
   Нику хотелось пуститься в смех, но он пропустил лишь улыбку, вяло кивая, и поглаживал его по голове.
   —  Конечно красивый, конечно.
   Вместе они собрали маленький рюкзак на прогулку, положив туда пачку печенья, бутылку воды и пару леденцов. Бен любил леденцы. Ник с Беном за ручку вышли к коридору, вдыхая запах жаренных котлет из кухни, накинули на себя куртки и обулись. Разумеется, Бену пришлось немного помочь в этом деле, но, тем не менее, Бен уже различал себя в зеркале! Это огромный успех для такого ребёнка, как Бен, поэтому все в семье были этому только рады. А ещё, совсем недавно, Бен научился самостоятельно говорить, причём почти без запинок. Из-за такого великого события они всей семьей в тот же вечер отправились в "МакДоналдс", где Бен пролил на себя всю колу. Сейчас они были полностью готовы к новой прогулке, к новым приключениям, сказал бы Бен, но такими сложными словами говорить он не умеет.
   Они попрощались с мамой ещё раз, будто уходили на целый день, а та в ответ крикнула из кухни, что любит их обоих. Правда, в этот момент двери громко захлопнулись, перебив Ребекку. Ник и Бен в это время были уже на улице.
   Пустой, широкой, длинной улице. Вокруг не было ни души, и Бен посчитал это как подарок судьбы, потому что он не хотел играть с другими детишками. Любое упоминание о других детях заставляло его кривиться и издавать нелепый стон, точно переживая фантомные боли. Они насмехались над ним. Они бросались в него песком и палками. Даже когда Ник грозно вставал на его защиту, те детишки всё равно, уходя вдаль, тыкали на него пальцем и шептались друг с другом. Бену не нравились другие детишки, потому что из-за них он часто плакал, а когда он плакал, мог захлебнуться в собственных слюнях, соплях и слезах. Мама часто просила его не плакать, если он не хочет идти к врачу, но Бен с этим ничего поделать не мог. Слёзы напоминали ему дождь, потому что тот всегда шёл тогда, когда он не хотел этого. Из-за дождя Бен заболевал, и ему было плохо. Сейчас Бен рад, что ярко светит солнышко, веет лёгкий ветер, который остужает его от жаркого солнца, и полная пустота. Это было отлично. Как подарок на день рождения.
   Позавчера ему исполнилось 6. Бен не понимал, что значит этот символ на торте, напоминающий ему только свёрнутые в трубочку губы, но вопросов он не задавал. Мама не любит, когда он задаёт слишком много вопросов, ведь три года ранее Бен спокойно молчал, изредка издавая мычания, отдалённо похожие на слова. Теперь Бен задавал вопросы, много вопросов. Иногда он не понимал, что говорит сам, но ему хотелось только лишь задавать вопросы. Последним его вопросом было: "Взрослые любят детей?". Он занял у Бена целую минуту, чтобы его произнести, но Ребекка промолчала, лишь хихикнув в ответ. Бен этим был крайне раздражён, нахмурив брови, но промолчал. 
— Странно. Обычно на этой площадке много детей, — прошептал Ник и повернулся к Бену: — Это ведь только к лучшему, правда, браток?
   Бен понимает, что, чтобы ответить простым "Да", может занять у него много времени, поэтому только кивает.
   Ник с улыбкой на лице погладил того по шапке, приобнял за плечо, а затем вновь взял за руку и повёл на пустую площадку. Она казалась какой-то. . . дикой. Заброшенной.
— Эта площадка сегодня вся твоя. Скорей беги, пока никто её не занял.
   И Бен побежал туда своими короткими ножками. Лишь один раз он обернулся, глядя рассеянно на Ника, будто тот забыл, куда бежит, но в то же мгновение криво заулыбался, глядя в две разные точки одновременно, развернулся и уверенно побежал на площадку. Он всегда смотрел на правду, — неожиданно подумал Ник. — Он всегда знал её, хоть и боялся признать.
   Спустя секунду Ник, вспоминая сказанное, ничего из этого не понимал. Будто ему в голову пришла гениальна идея, но сразу же отстала от него, прилипая к другим, более светлым головам. Вполне вероятно, что она полетела к Бену.
   Ник увидел, как тот резко остановился, когда прибежал к назначенному месту. Он медленно оглянулся, то застывая, то продолжая вертеть головой по сторонам. Наконец Бен сдвинулся с места и зашагал к двуместной качели. Он сел точно посередине, посмотрел вверх, к слепящему солнцу, и оттолкнулся ногами от земли. Когда Ник подошёл к нему, Бен уже хорошенько раскачался и крепко держался за поручни.
— Осторожнее только. Держись!
   Бен посмотрел на него вдумчиво, пытаясь захватить его взгляд, постоянно качаясь, и незаметно кивнул головой. Его лицо расплылось в удовлетворённой улыбке. Что-то неясное согрело тело Ника, будто лучи солнца проникали сквозь его куртку и кофту, но чувство было замечательным. Уютным.   
    Он прошёл немного дальше, к лавочке, сел на неё и посмотрел на палящее солнце. Ник прищурился и протёр свои глаза. На лбу у него проступил пот, только он был не из-за солнца. Что-то его тревожило. Ник подумал про то, как ему предстоит сегодня вручить подарок Бену на его прошедший день рождения. К сожалению, у их семьи не было достаточно денег, чтобы купить подарок раньше, поэтому он дарит с задержкой. Ник чувствовал себя виноватым и надеялся, что Бен не будет его винить. Он был уверен: Бен знает, Бен всё понимает.
   Дома его ждёт маленькая опрятная детская книжечка, обёрнутая подарочной бумагой с большим красным бантом.  Бен ещё не умел читать, но Ник уже учил его буквам алфавита, и некоторые из них браток уже может различать и называть, когда его спрашивают. Скоро Бен станет настоящим гением, уверен Ник, и перепрыгнет всех тех насмехающихся над ним детей в развитии, правда для этого ему самому придётся приложить много усилий.

   Сколько прошло времени с того времени, как Бен начал качаться на качели, а Ник уселся на лавочку, — неизвестно, но когда на горизонте появилась смутная, короткая девочка примерно такого же возраста, как Ник, солнце уже заходило. Тогда Бен всё ещё качался на качели, ни разу не издав ни звука и не пожаловавшись на боль в голове или тошноту, а Ник смирно и безжизненно сидел, обняв себя обеими руками, хоть ему и без того было жарко. Когда девочка подошла достаточно близко, чтобы её можно было заметить периферическим зрением, Ник неожиданно для себя подпрыгнул, а Бен едва не полетел на землю, в испуге отцепившись от поручней качели, но благо молниеносно взялся за них вновь. Незнакомка остановилась, ступив шаг назад, но спустя мгновение вновь поплелась вперёд, смотря в пол. Тепло в груди Ника бесследно исчезло. На его место пришёл холод, который, по всей видимости, означал страх. Но с чего бы ему бояться обычную девчонку? От обычной девчонки, хоть и его возраста, а то и старше, Ник точно сможет защитить Бена. По крайней мере, он так думал.
   Ник впервые её видел; до этого ни разу он не встречал такой девчонки, даже похожей. Светло-шоколадная кожа, каштановые волосы, которые почти что сливались с её лицом, выпуклые и ало налитые губы, маленькие глаза и нос.
   Бен смотрел на того, как незнакомка приближается к ним, делая узкие и быстрые шаги, как она грозно смотрит в их сторону, как её ладони крепко сжаты кулаки. Но Бен улыбался. Словно знал, что она пришла с миром и добром. Словно знал, что она хорошая. Никогда ранее Бен не встречал незнакомого ребёнка так открыто и радостно, как он встречал её. Он не мог — и не смог бы — объяснить, почему именно её, однако что-то подсказывало ему, его внутреннее чувство, которое есть у каждого ребёнка вроде Бена, что эта девочка ничего плохого не имела на мысли. Она ведь выглядела мило.
   Когда она подошла ближе — достаточно, чтобы перестать намеренно её игнорировать, — Ник перевёл на неё свой рассеянный взгляд. Он не ожидал, что она начнёт на него пялиться, прямо промеж глаз, будто высасывая весь рассудок.
   Ник должен был заговорить. Иначе чего она от него хотела?
— Привет, — тихо прозвучал Ник.
— Привет, — эхом ответила незнакомка и подхватила разговор, будто для этого сюда и пришла. — Тебя как зовут?
   Ник зашарился, нервно ёрзая на лавочке и глядя в землю. Он никаким образом не хотел начинать этот разговор, или вообще любой другой разговор, поэтому ответил вяло и без интереса, давая ей понять, что говорить с ним сейчас точно не стоит.
— Ник. — коротко отрезал он и посмотрел в сторону, не осознавая, что смотрит прямо на стену здания, измазанную одинокой надписью "Отсосу за бесплатно. Позвоните на номер ниже". Ник не замечал ни надпись, ни коряво написанный номер с двумя пропущенными цифрами — он буквально смотрел в никуда, точно сквозь запотевшее стекло .   
    После её следующей реплики Ник внезапно разозлился и хотел рыдать одновременно.
— А меня Шейла. А что у тебя с твоим братом. . . или другом? Кто он там? Он какой-то странный.
   Странный? СТРАННЫЙ? Какого хрена ты вообще что-то мне говоришь? ОтвалиОтвалиОтвалиОтвалиОтвали...
   — Слышишь меня? Как твоего. . . как его зовут? — невинно спросила Шейла, лёгким броском голову указав в сторону Бена.
   Бен всё это время, на протяжении их разговора, смотрел на Шейлу широкими глазами, улыбаясь, ожидая, что та повернётся к нему и погладит того по голове. Или поцелует в лоб, или хотя бы скажет, какой он красивый, — он ждал всего этого и даже остановил для этого качели, и одной ногой ступил на землю. Когда Шейла подарила ему беглый взгляд, словно оценивая, Бен мигом, будто ужаленный пчелой, подпрыгнул и оказался обеими ногами на земле. Они могли бы быть хорошими друзьями, думал малыш Бен, улыбаясь своей кривой улыбкой, не осознавая, что в этот момент издаёт нелепые, сдавленные стоны, хоть их никто и не слышит.   
   — А? — придуривался Ник, но сразу же понял, что это ни к чему хорошему не приведёт. — Бен, мой брат. . .А что?
   В следующее мгновение Ник уже тысячу раз проклинал себя за то, что посмел задать ей вопрос.  Зачем он это сделал? — спросил он себя, но так и не ответил.
   — Да так, просто интересно. А вообще хороший мальчик. Красивый, — через силу выдавила она. Было видно, как Шейла замялась и напряглась, выговаривая последнее слово. Ник хотел её ударить, но мамино воспитание отсеивало подобные мысли. Сейчас он просто хотел взять за руку Бена и уйти от неё. Уйти от всех. Но почему-то что-то сдерживало его это сделать. Что?
   Просто это было бы слишком некультурно — оправдался бы Ник в случае, если бы ему этот вопрос задали. Я просто боялся — думал он на самом деле. Только в мыслях он не защищал себя и не оправдывал. Только в мыслях он слышал, как говорит правду. Только в мыслях ему за себя не стыдно, потому что в мыслях он — это он. 
   Ник криво улыбнулся, намеренно отворачиваясь от её пристального взгляда, который сверлит его насквозь, словно докапываясь до его слабых мест. Ник готов был полагать, что все его слабые места были ей известны ещё до того, как она сюда пришла. Она ведь до сих пор говорит с ним, чёрт возьми! Ник тяжело выдохнул и прокашлялся, затем впервые за долгое посмотрел на Бена. Ник испугался: тот был весь какой-то радостный и возбуждённый, стоял, а не катался, глупо улыбался, и грудь его быстро-быстро опускалась и поднималась, точно тот был под действием адреналина. Конечно, малыш Бен часто ведёт себя странным образом и заставляет удивлять Ребекку и Ника своей наивностью и глупостью, но так, как сейчас, Бен не вёл себя никогда. Почему-то Нику вспомнился образ подрастающего ребёнка, которому родители вот-вот вручат новенький смартфон. Один-в-один, хоть Бен никогда и не видел таких телефонов — может только по телевизору.
   Не приняв вид и поведение Бена за что-то серьёзное, стоящее внимания, Ник неохотно перевёл свой взгляд вновь на Шейлу, которая чем-то горела. То ли желанием общаться, то ли интересом, то ли желанием познакомиться. То ли другим каким-то желанием — Ник не ответит.
   — Ага, — проскрипел он вместе с долгим и затяжным выдохом. Когда же она наконец поймёт, что ей нужно сваливать???    
   Шейла, не обращая внимания — или делая вид, что не обращала, — солнечно улыбнулась, показывая свои белоснежные губы, которые, по мнению Ника, выглядели странно на фоне шоколадной кожи. Ей что-то нужно было, разумеется. Если не от него, то от Бена. Со следующими её словами его мысли оправдались.
   — Слушай, а можно я с ним тоже познакомлюсь? — Она аккуратно потянулась своей рукой к волосам, взъерошила их, а затем опять уложила, формируя пробор.
   Ник ещё раз громко — нарочно громко — и тяжело выдохнул, задержал дыхание и закрыл глаза. Он не знал, что ей отвечать, хоть и понимал, что ей правда что-то нужно было от него. Пока Ник не знал что именно, но сильная опаска бродила по нему, опуская его сердце в пятки. Затем Ник сделал ещё  один дурацкий поступок, воспоминание о котором он постоянно будет пытаться вырезать из головы, но которое будет преследовать его очень долго.
   Ник сказал:
   — Как хочешь.
   — Отлично! — Шейла мгновенно развернулась и направилась к возбуждённому Бену, и так уверенно, точно действуя по ранее составленному сценарию. Могло показаться, что она даже не дождалась ответа Ника, и сию секунду, как тот раскрыл рот, ринулась к его брату.
   Ник не успел моргнуть, как она уже стояла в присядке, удовлетворяя рост Бена. Шейла что-то живо рассказывала и расспрашивала, а Бен только быстро кивал головой с открытым ртом, из которого струёй лилась слюна. Шейла сохраняла видимое спокойствие, хоть минуту назад назвала Бена странным и буквально сказала, что тот урод. Ник уже серьёзно подумывал о том, чтобы отпугнуть девчонку от его брата, но спустя мгновение отчаянно опускал голову, прикрываясь мамин воспитанием.
   Однако Бен был рад. Бен был в восторге. Он был счастлив. Он почти получил то, что хотел, однако нужно ещё немного постараться, — понимает Бен, — чтобы Шейла его погладила. Или поцеловала. Бен хотел бы самостоятельно попросить её об этом, но ему слишком сложно выговаривать такие длинные предложения.
   Вместо этого, когда Шейла внезапно замолкла, Бен пытался показать ей жестами, что он хочет. Он начал поглаживать по животу, но слышал только: "Ты голоден, Бен?" Он поглаживал себя по голове, но слышал озабоченное: "Тебе болит голова, Бен?" Он неумело слаживал губы в трубочку и показательно целовал себя в ладонь, но Шейла только хихикала, да хихикала. При всём при этом Бен всё это время глуповато улыбался, изредка звучали хриплые стоны, и Шейле, видимо, это не нравилось, потому что она каждый раз кривилась и дёргалась, как только Бен издавал какой-либо звук.
   Ник, в свою очередь, просто следил за этим. Ник не мог признать этого самостоятельно, но он уже тогда проиграл с ней борьбу. Он стоял в сторонке и краем глаза наблюдал за тем, как незнакомка, чьё имя он знает уже две минуты, отодвинула его на второй план и подошла к его родному брату. Она ведь посчитала того уродом!
   — Слушай, Бен, — говорила медленно Шейла, чтобы тот успевал воспринимать её слова на слух, — хочешь поиграть?   
   Бен медленно кивнул, затем она продолжила:
   — Тогда давай сыграем в прятки, — предложила Шейла, а Бен снова кивнул и расплылся в улыбке.
   Однако как только Шейла развернулась, Бен дёрнул её за рукав. Она удивлённо обернулась и посмотрела на Бена. Тот показывал в её сторону. Он показывал на Ника, поняла Шейла, повернувшись в сторону указательного пальца. Она нахмурилась:
   — Ты хочешь, чтоб с нами играл твой брат. . ? — тихо и робко. 
   Бен вновь медленно кивнул и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но звуки вылетели только спустя несколько секунд: "Ник...Ник."
   — Да, точно, — выдохнула Шейла, посмотрела на землю в раздумьях и наконец сказала: — Ну хорошо.
   Они вместе встали и надвинулись в сторону Ника; тот напрягся и зашарился на лавочке.
   — Будешь играть с нами? — быстро проговорила Шейла.
   — Э-э-э...что? — Ник вопросительно посмотрел на неё, ожидая ответа, но та, по всей видимости, ничего объяснять не собиралась. Как будто она куда-то спешила.
   — Да или нет? — давила Шейла, вытягивая ответ. Она понимала, что в таких условиях Ник скорее всего ответит отрицательно, поэтому продолжала пялиться на него, не давая времени подумать. Шейла вела себя как взрослая. Как разумный и хитрый человек. Ей было 15, чёрт возьми.
   — Да. — Лицо Шейлы мгновенно переменилось — Ник мог это ясно видеть, и она глубоко выдохнула. Ей что-то не понравилось, однако она быстро адаптировалась и начала всем править.
   Шейла отошла немного дальше от площадки, ближе к дороге. Дорога была дворовая, поэтому тут никаких машин никогда почти не бывает. Кроме сегодня: сейчас во дворе стояла маленькая грязная машина чёрного цвета, которая до того была неопрятная, что половину номерного знака нельзя было разобрать, а окна у неё были странным образом затонированы, что ничего практически не было видно, кроме отражения. Остановившись в тридцати метрах от дороги, Шейла развернулась к плетущимся Нику и Бену и огласила:
   — Мы играем в прятки, всем понятно? — спросила она, подождала, пока все неуверенно кивнут, и говорит: — Первым ищет Бен, хорошо?
   Бен неуверенно оглядывается по сторонам, точно ища желающего заменить его: дело в том, что Бен никогда ранее не играл в прятки, потому что все детишки его не допускали близ своей компании, однако главное правила он знал — кто-то ищет, а остальные прячутся. Шейла быстро приняла его молчание за согласие и спустилась, сев на колени.
   — Смотри: ты идёшь во-он туда, — она показывает в сторону дороги и одинокой машины, — а мы с. . . Ником прячемся вот тут, — покрутила она указательным пальцем, обведя местность в округе.
   Бен попытался улыбнуться, пуская слюни сквозь губы, однако Шейла его развернула в сторону дороги и немного подтолкнула. Ник, наблюдая за этим, испытал огромное желание толкнуть её в ответ и засыпать грязью. Но ведь он воспитанный мальчик.
   В последний раз провожая взглядом бедного Бена, Ник испытал странное чувство, точно его глаза оторвутся от него и покатятся вслед за ним.
   Ник смутно помнит ту часть, когда он начал бежать вслед за Беном, но когда он обернулся к зловещей Шейле, та говорила что-то живо по телефону, крича в трубку.
   "ЕДЬ, ЕДЬ, ЕДЬ, ОН ТАМ" — лепетала она сзади.   
   А Ник, почувствовав прилив паники с террора, начал бежать вперёд за своим бедным, едва не рыдая, хлебая воздух, задыхаясь, пытаясь понять смысл её слов — единого слова. Он не знал, как такое случилось, он не понимал, что происходит, но одно предложение светилось в его голове ярко-красными буквами: ВСЁ УЖАСНО ПЛОХО. Его сердце бешено стучало, выигрывая одно слово: ЕДЬ, ЕДЬ, ЕДЬ... Бен медленно подошёл к дороге, Ник был в пяти метрах от него, практически дотягивая до него своей рукой. Он почти что успокоился, чувствуя только расслабление и гнев на эту хитрую-тупую сучку, однако стоило ему повернуть голову сантиметром на право, Ник застыл. Не то чтобы действительно застыл — у него не было времени на это, — но испустил последний выдох, и дыхание прекратилось, отбило сердце, и сердцебиение прекратилось, рука тянулась, и вмиг замерла в воздухе.
   Когда Ник в следующий раз моргнул, Бен уже был мертв. Чёрная машина на полной скорости сбыла малыша, который даже не оглянулся перед своей смертью, далеко вперёд, откинув того в кусты, и остановилась. Двери распахнулись, и из них вышел мрачный мужчина с набитыми татуировками и солнцезащитными очками. Такими же тёмными, как стёкла машины. Тёмными, как сама машина. Как сам он. Как Шейла.
   Ник всё ещё стоял, разинув глаза навыкате, с открытым ртом, как Бен, и весь трусился, стоная в истерике. В следующее мгновение над ним прозвучал зловещий смех, который означал только успех и очередное разбитое сердце, и он лежал уже на земле. Шейла просто столкнула его с пути, села в машину и поехала. Их больше не было.  Бена больше не было. Ничего больше не было: только Ник и изуродованное тело Бена, торчащее в кустах, которое было странным образом выгнуто, точно его тело выжимали как влажную тряпку. Его рот был всё ещё широко открыт, будто он был несказанно счастлив перед своей смертью, будто он думал о чём-то хорошем. . .
   Ник остался лежать там, где лежит, ещё час или два подряд, громко и истошно рыдая, вытирая своё сопливое лицо грязью, иногда выкрикивая имя, имя его брата, которое постепенно исчезало и становилось всё дальше и дальше от его уст.
   Он никому не расскажет, как спокойный пришёл домой, измазанный грязью. Он никому не расскажет, как, когда его мама встревожено спросила где Бен, он ответил: "Мёртв". Он не расскажет, как следующий месяц его матерь постоянно ночью рыдала, прикрываясь подушкой, однако Ник всё ещё это слышал. Он никогда ничего не расскажет, потому что он никогда этого не захочет. Или потому что эта тема больная для него. Или потому что он трус. И всегда таким останется.

***
   До сегодняшнего дня.
   Ник ещё раз глубоко выдохнул, посмотрел в спину Шейле, обводя её шею, точно представляя свой взгляд острым ножом, и потянулся к кобуре за пиджаком. Спустя долгую секунду он нащупал рукоятку его револьвера "Смит & Вессон" и медленно и нежно гладил её одним кончиком пальца. Неровная, шероховатая поверхность заставляла его кожу сжиматься, точно на морозе, и призывать приятный холодный озноб. Он касается ещё раз, через секунду — ещё раз, и ещё. . .
   — Ник! — Крик вмиг пробежал весь класс и ударился в его голову, точно об звонкую кастрюлю. Вениамин Павлович, высокопочтённый учитель физики, который работает за 5000 в месяц,  оскалился и нахмурился в лице. — Ник! Руки на стол!
   Мгновенно, словно молния, его левая рука выскочила из-под пиджака. Ник испугался, что таким резким движением высунет и бросит на пол револьвер за собой, и в волнительном ожидании задержал дыхание, но тот благополучно остался в кобуре. Ник прикрыл свой пиджак тщательней и недоумённо спросил:
   — Э-э. . . я? . . я не. . .
   — Пишите вместе со всеми, молодой человек. 
   Ник выдохнул и кивнул:
   — Да. . . да, конечно. — Он вытер выскочивший пот со лба, застегнул пиджак на три пуговицы и помолился, что учитель не заметил револьвер.
   Достал ручку из пенала и открыл тетрадь. Повисла тишина. Ник только слышал, как бьётся его сердце, как он дышит и как дышит Шейла — неровно, точно задыхаясь. При каждом беглом взгляде на её спину рука Ника тотчас невольно тянулась обратно к револьверу, но Ник постоянно говорил себе, что ещё время не пришло. Надо всё сделать красиво. И, конечно, сохранить хоть малейший шанс выйти сухим, сыграв с жизнью в некую лотерею. Нику частенько везло. Её нужно пристрелить после физ-ры.
   Ник крепче сжал ручку, а учитель продолжил что-то оживленно рассказывать, попутно призывая записывать. Ник писал и писал за ним, не вглядываясь в результат, ибо писал он погружённым в мысли. Рука записывала сама, будто жила собственной жизнью. Всё это время он думал о том прошлом, которое всегда его догоняло и напоминало о себе, которое вбивалось ему в голову, мучило своими ужасными воспоминаниями. Ник пытался вспомнить последнее выражение лица Бена, такое удовлетворённое, слегка улыбчивое, будто он заранее знал о том, что случится. Будто он хотел этого.
   Если у него вдруг спросят, зачем он это вспоминает, Ник не ответит. Если у него спросят, что он хочет больше всего: вернуть к жизни Бена или пристрелить Шейлу, Ник тоже не ответит. Возможно, дело в том, что Ник уже вновь привык быть единственным ребёнком. Возможно, Нику нравится эта роль, однако Бена он любил, и всё такое прочее, так что вряд ли он отказался бы от такой возможности. Впрочем, Ник ведь всё мог изменить ещё там, в тот самый день, но он струсил, как девчонка. А потом побежал под юбку матери, которая в тот день едва не пережила сердечный приступ. Молодец, Ник, так держать.
   После всех этих бед и несчастий, духовных падений и самоненависти ему ничего не оставалось, как винить во всём этом другого человека, хоть и не менее, а то и более, к этому причастной, Шейлу. Да, она виновата, да, это всё случилось из-за неё, но разве Ник ничего не мог поделать? Разве можно постоянно ссылаться на воспитанность? Или постоянно оправдываться, тем самым подкрепляя как открытую ненависть к Шейле, так и закрытую — к самому себе?
   Конечно, эта чёртова сучка заслуживала на пулю в голову, две пули в голову, да целую картечь, и Ник выпустит её, раздробив той череп в пустой и одинокой раздевалке. Главное, чтобы Шейла сегодня переоделась как обычно — последней. И начнётся фейерверк.
   Прозвенел первый звонок на перемену. Ник про себя посчитал, что остался всего один урок, не считая самой физ-ры. Он тяжело выдохнул, поправил свой пиджак, притронувшись к револьверу, как к любимому человеку, и встал с парты. Где-то вдалеке его позвали ребята на совместный поход за кофе, и Ник не мог отказаться. Сегодня ему предстоит провести трудный денёк, поэтому чашка кофе для ободрения пойдёт только на пользу. Ник вышел из класса, не снимая своего пристального взгляда с печальной Шейлы, которая продолжала сидеть там, где и сидела, не сдвинувшись ни на сантиметр. Голову она склонила вниз, а ладонями закрыла глаза; волосы замывали всё её лицо, так что нельзя было сказать, плачет она или смеётся, безразлична она или грустна. Ник не принял этого близко к сердцу: если она от чего-то страдает, смерть будет ей только к лицу. К лицу. Ник скрыто улыбнулся, но вмиг посерьёзнел. Возможно, в будущем Ник даже ругать себя за это не будет, так как спас её от страданий. Хотя как можно ругать себя за убийство убийцы? Сказать сейчас однозначно никак не получится — нужно приберечь терпение к чётвёртому уроку. И тогда. . .
   — Ты идёшь там или будешь пялиться на неё? — недовольно спросил Артём, дружок всего класса, душа компании, смешной паренёк и так далее. В общем и целом, дурак и клоун.
   Все на него, Ника, посмотрели, будто тот сказал что-то совсем неудачное, как это обычно делает Артём, однако Ник быстро спохватился.
   — Да, да, да. — И пошёл вместе с ними, хоть мыслями был всё ещё в классе.
   Впервые за долгое, долгое время, Ник захотел заговорить к Шейле. Точнее, вообще впервые в жизни. Нет, он не потерял к ней ненависть, и та даже на немного не ослабла. Ник всё ещё желал всей своей жизнью взвести курок напротив её лба, однако просто поговорить с ней. Сделать это что-то типу интервью у заключённого за день перед казнью. Последний ужин он ей предлагать не станет, но поговорить с ней стоило бы. Узнать, на что надавить, кроме курка. Психологически, имеется в виду. В конце концов узнать, что с ней случилось, почему она печальна. Или весёла. Не такая как обычно, не сдвигалась с места, как камень, не издавала ни звука и даже поднимая руку, пытаясь заработать оценку. А Шейла ведь была отличницей.
   Впервые, когда Шейла вступила в ряды их класса (случилось это после смерти Бена), Ник много раз пытался собрать все документы со школы и уйти, однако мама постоянно запрещала, ведь других школ поблизости нет, а каждый день тратить деньги на дорогой общественный транспорт — не лучший вариант для бедной семьи, у которой каждая копейка на счету. Поэтому Ник решил терпеть назойливое присутствие самого ужасного человека в мире молча, ничего не говоря матери, ничего не говоря никому. Самый забавный факт тот, что Шейла действительно делала такой вид, будто видела Ника в первый раз. Было несколько неловких взглядов, однако Ник не мог терпеть, сдерживая слёзы за глазами, ибо смотрел в глаза тому, кто убил его единственного брата. Она это сделала, спору нет, и теперь её ждёт смертная казнь, несмотря на несовершеннолетие, как давным-давно казнили Нейланда. Ник собирается сделать это сам — уж с девчонкой он справится. . . Так ведь? Ник ощутил чувство дежа вю.
   — В какой магаз сиганём? — спрашивает Эрик, почёсывая свой нос. Его было еле слышно из-за сильного ветра, который значительно усилился по сравнению с утром.
  Группа друзей (и не совсем) из 6 человек уже стояла на улице, как и обычно, на первой перемене, обдумывая, что бы интересного в этот раз придумать. Несколько людей переспросили, а Артём и Саша — такой же дурачок, как и первый, только в меньшей  степени, будто его копируя, как идола, — приняли на себя инициативу.
   — Мы идём во-о-он туда, — сказал Артём, а Саша тыкнул в пальцем в далёкое здание торгового центра, верхушка которого была видна из-за других жилых домов, прикрывавших его.
   — К нему же долго идти. У нас не так много времени, — сказал Ник. Ему сейчас вообще никуда не хотелось идти, а лишь забрать свою чашку кофе и вернуться в класс, пялясь в едва дрожащую спину Шейлы, наблюдая за каждым её движением, слушая каждый шорох и скрыто гладя кожаную кобуру. Шейла всё время сидела одна, потому что мало кому нравилась, однако никогда на это не жаловалась. Возможно, ему стоит сесть к ней и пристрелить её там.
   — Ничо страшнаво, ща быстро причапаем, — поддержал Эрик, и видимо его голос всё решил, так все пятеро остальных ребят поплелись вперёд, за Артёмом и Сашей, а Нику ничего не оставалось, как догнать их и пойти с ними. Идти самому он хотел меньше всего сейчас. Пока у него есть возможность побыть с друзьями — которая видимо последняя в жизни, — Ник ею воспользуется.
   Хоть все и молчали половину пути, Ник чувствовал себя полностью удовлетворённым. Он чувствовал, что то, что скоро придёт и свалится к нему на голову, придёт как раз в своё время, когда тот будет полностью готов. Создавалось такое ощущение, будто смертная казнь ждёт не Шейлу, а Ника, или обоих. Хотя, кто его знает, какой вердикт вынесет этот чёртов суд, если до него вообще дойдёт, и граждане полицейские случайно не пристрелят его, чтоб не разбираться с бумагами и документами дела. Сейчас он не мог сказать, что желал бы больше: умереть от рук вонючего и толстого копа или прожить следующий десяток лет в сыром и одиноком помещении, вид которого будет напоминать ему, что тот сделал большую ошибку в своей жизни. Можно только ждать и надеяться на худшее, ибо на лучшее у него не хватает силы воли и хватает здорового ума. Факт того, что ему удастся избежать ответственности со школьной стрельбы, когда число свидетелей просто зашкаливает, заставляет Ника печально хихикать. Но выхода больше нет. Ник уже сделал свой выбор. Он убьёт Шейлу за себя, за Бена, за всех других, которых она убила, ибо Ник почти что уверен, что Бен не единственный, кто оказался под её каблуком и колёсами её дружка. Была бы его воля, Ник застрелил бы сначала его.
   — Кого ты бы застрелил, говоришь? — смеясь, спрашивает Стас, в целом тихий и спокойный мальчишка, однако когда дело доходит до больших компаний из знакомых ему людей, тот включается на полную катушку и теряет свою голову.
   Ник панически завертел головой, боясь, что все свои мысли он говорил вслух, но спустя мгновение Ник спокойно выдохнул.
   — Да себя в первую очередь, наверное, — засмеялся Эрик, и все остальные подхватили, заражаясь смехом. На минуты пол их путь значительно замедлился, ибо пятеро из шести, кроме Ника, лишь улыбающегося, шли и давились смехом, как пьяные, шатаясь во все стороны и хватаясь за живот от боли. Сейчас смех им идёт не на пользу, видимо.
   — Парни, может будем продвигаться быстрее? Урок начинается через пять минут, а мы даже туда не дошли. Кофе готовится минуты две, — поучительным тоном выдал Ник, однако никто даже не пытался слышать. Лишь Артём что-то смог пробурчать в ответ.
   — Да не урчи ты. Ну опоздаем на минутку, ну что с того. Нас же не убьют, правильно? Не посадят за решётку? — Несмотря на относительно серьёзный вид Артёма, Ник загадочно улыбался, хоть и точную причину определить было невозможно. Кто их поймёт, этих убийц.
   Спустя ещё три минуты они уже были возле торгового центра. Все мальчишки весело и оживлённо вели беседу о-том-о-сём, а Ник всё ещё слушал только краем уха, вглядываясь в никуда, вспоминая всё больше и больше подробностей о том дне, о том происшествии, о той трагедии. Дюжины людей проходили мимо, некоторые неосторожно ударялись о Ника плечом, из-за чего тот пошатывался, еле сохраняя равновесие. В любой момент Ник мог упасть, и он был бы этому рад.
   Прошли ещё три минуты, как они все стояли с чашками кофе на улице, вдыхали благоговейный аромат, который ветер сразу же сметал, и иногда отпивали пару капель кипятка, обжигая губы и язык. Все шестеро молчали, даже говорун-Саша и заводила-Артём, понимая, что слова сейчас будут лишними, и наслаждались моментом, наполненным запахом кофе, шумами идущих мимо людей, воем ветра и запахом. . . металла, кажется. Запах его револьвера, "Смит & Вессон" 10 модели, это был он, точнее его металлический корпус. Неужели Ник всё это время держал ладонь под пиджаком, в кобуре, ведь запах идёт именно с ладоней? Или, ещё хуже, невольно его вытащил и таскал с собой по всему торговому центру? Это было бы ужасно, особенно если бы поймали — не лучшая причина прервать все сегодняшние планы. Однако, если сейчас всё нормально и у парней нет лишних вопросов и косых взглядов, значит всё отлично. Кажется, отлично.
   — Какой красивый день, ребята, — прерывает тишину Эрик и задумчиво, словно показательно, смотрит на серое небо. — Красивый день для того, чтобы пристрелиться.
   Все, как обычно, взрываются громким истошным смехом, что половина содержимого их чашек проливается, а прохожие испуганно подскакивают и ругаются. Это продолжалось так долго, пока охранник их ласково не выгнал, и всем им не пришлось пройти три десятка метров подальше, чтоб спокойно допить свой кофе и отправиться обратно.   
   Когда они это сделали, выкинули чашки и собрались обратно идти в школу тем же путём, однако Стас, как обычно, решил ввязаться в приключения, коих Ник сейчас совсем не желал пережить. Достаточно он пережил уже приключений на своём веку, поэтому лучше всего было для него оказаться от навязчивой идеи Стаса обойти огромный круг, чтобы вообще не пойти на урок. На вопрос "Что будет потом с нами" он ответил: "Посмотрим, надо же проверить для начала."
   Артём, Саша, Эрик и Влад — постоянно молчаливый, который подавал голос лишь тогда, когда ему задавали вопрос — кивнули, и остался один лишь Ник, кто ещё не согласился. Сам Ник рассуждал недолго по этому поводу, ибо знал ответ заранее, ещё когда они только вышли со школы. Этот ответ:
   — Нет.
  Все, разумеется, поинтересовались, ведь постоянно он только и делал, что находился в компаниях, радовался и поддерживал все виды развлечений. Сейчас Ник отказался и в своё оправдание лишь ответил:
   — Мне нужно в класс, ребят, мне действительно нужно в класс.
   Влад и Эрик недоумённо кивнули, остальные лишь провели его пристальным взглядом, пока тот не скрылся за кучей спешащих людей. Когда пришло время, что Ник сам задал себе вопрос, что же ему нужно в классе, ему пришлось напрячься, чтобы ответить. Он почувствовал себя так, будто забыл какое-то важное дело и пытался вспомнить, а оно всё не приходило и назойливо крутилось на языке.
   Он хотел поговорить с Шейлой. Так точно, Ник хотел узнать всё, что не знал о ней до этого. А это значит узнать буквально всё. Где она живёт, чем занимается, что обычно ест на завтрак, какое любимое блюдо, есть ли домашнее животное и что с ней случилось. Может быть, ему хватит смелости спросить за что она убила Бена, почему она убила Бена, что он ей сделал? какого чёрта? почему она такая сучка? может потому что она хочет получить пулю в лоб? затылок? живот? да? да? нет? да? . .
   Ник вновь сталкивается плечом с другим прохожим, из-за чего просыпается и взбадривается. Он думал совсем не о том, о чём должен был, потому что перед выполнением ответственного задания, учил его тренер по смешанным единоборствам, нужно забыть о том, что ты будешь выполнять. Да, было такое время, что Ник ходил на борьбу, но это было недолго, да из-за неяркого стимула на фоне возникшей трагедии, что Ник даже с девчонкой не может справиться. Спустя полтора месяца Ник выписался с занятий и подсел на одну онлайн-игру, в которой до сих пор проводит большинство свободного времени. А там он влюбился в одну пушку. . . револьвер "Смит & Вессон" десятой модели. . . и устроился на работу, чтобы хоть как-то на него скопить. Изначально Ник задумывал купить револьвер только для того, чтобы постоять за себя. Он часто удивлялся тому, как это легко можно было сделать: в один клик заказать оружие вместо того, чтобы тратить года на изучение техник искусной борьбы. Однако незадолго до покупки в их классе случилось пополнение — и планы существенно поменялись. С первого дня её учёбы в новой школе Ник уже разрабатывал детальный план убийства, и уже через год понял, что сильно рассуждать над этим не стоит.
   Чем дольше ждёшь, тем больше невинных детей она может убить. Проще всего ввалиться в класс и взвести курок, однако ещё нужно, чтобы Шейла помучилась. Ник может ударить её рукояткой по лицу, может пнуть в голову, может плюнуть в лицо — он ещё точно не решил, что сделает, но издалека такая идея кажется слишком безумной и глупой. Пределом настоящего маньяка и убийцы. Неужели Ник превратился в тронутого умом преступника? Неужели он превратился в Шейлу? Он не хотел верить в это, но правда всегда была выше него, и Ник это понимал. Он успокаивал себя тем, что убьёт только единожды и только из-за веской, очень веской причины, поэтому это можно считать за сильную месть. По крайней мере, Ник надеется, что полиция это посчитает за вынужденную меру, хоть и убивать девушку в женской раздевалке вряд ли было чем-то весьма вынужденным. Ник надеется, что полиция раскроет тайну убийства Бена. Тайну, которую Ник никак не мог никому рассказать, будто сам в этом соучаствовал. В какой-то мере бездействие с его стороны можно было рассчитывать поступком хуже, чем нога водителя-убийцы на педали газа. В какой-то мере Ник сам был убийцей.
   К школе он подошёл беспечно, без лишних мыслей, а только с теми, которые в той или иной мере были направлены на план с убийством. Ник не хотел об этом думать, но в своих глазах он действительно казался каким-то свихнувшимся психом, которому нужно было пролить чью-нибудь кровь. Однако она будет не чьей-небудь, а самой настоящей сучки, которая полностью заслуживает такого наказания, и даже в стократ суровей.
   В общем, спустя пять минут Ник уже зашёл в лавры его прелюбимой школы. Его встретила дорожка из избитой и испачканной грязью плитки и, когда он вошёл в помещение, его любезно поприветствовал охранник и вновь пустился читать свою газету, будто и не зная, что давным-давно начался урок. Впрочем, возле старика, помимо дырчатой шапки и кучки пожелтевших газет, стояла бутылка с подозрительной жидкостью, которая, по видимому, могла всё объяснить.
 Школа не прекращала его радовать. Один её жалкий вид заставил его живот сжаться, искривить стон и вызвать сильную мигрень. Вполне возможно, что это было вызвано недавно выпитым кофе или даже ранним завтраком, но Ник не терял самообладания, что это всё затеи школы. Хотя, когда он одной ногой шагнул на ступень, в голову, заменив мигрень одним взмахом, ему кое-что вспомнилось. А именно: следует поговорить с Шейлой. Может быть:  нужно к ней сесть. Последнее, конечно, маловероятно, ведь в таком случае Ник вряд ли сможет сдержать себя от внепланового выстрела ей в рожу. Другими словами, он опять струсит, как маленькая девочка.
   Ник, отгоняя мысли (теперь уже все без исключения), поднялся на один этаж и свернул за угол. Прошли уже десять минут урока, и никого в коридорах больше нет и быть не должно. Ему, конечно, может как обычно повезти, и на пути встретится директор, выйдя из своего кабинета, как крот с норы, но сегодня ему повезло больше. Никого не встретив, Ник вернулся в класс, тихо постучав по двери, и, извинившись за опоздание, прошёл к своему месту. Когда Ник оказался прямо над опустившейся низ лицом Шейле, он засуетился, ибо так и не мог решиться, куда сесть. Всё же, чувствуя зоркие взгляды своих полоумных одноклассников и сильнейшую ненависть к Шейле, он сел на своё место. Стул по какой-то причине был тёплым, как будто на нём кто-то всё это время сидел. Ник нерешительно обвёл взглядом весь класс, некоторые ученики которого, видимо, исподтишка глазели на него в ответ. Будто ожидая реакции. Будто боясь.
   Мыслей на этот счёт у него не нашлось. Кто мог сидеть на его законном месте? Да даже и если кто-то сидел, то что с этого?
   Ник осмотрел своё рабочее место, чтобы установить ключевые улики, но удалось понять только то, что парта его слегка влажная. Причём это не дало ему совершенно ничего. Он решил, что узнает об этом на следующей перемене, однако делать это нужно в ускоренном темпе, ведь после следующей как раз физическая культура. Благо, это один из тех немногих уроков, которые проходят в мгновении ока. А после него лишь дело за малым, и это дело только за его техникой. А техника у него выработана — спору нет. Всё, что осталось — смирно ждать, пялясь в спину своей подружки и слушая интереснейшую лекцию о полезности формул геометрии в современном мире. В общем, лучше урока не придумаешь, но Ник решил прилечь на парту и попытаться скоротать время дрёмом, прикрывшись узенькой спиной Шейлы, но как раз подходящей, чтобы спрятать свою голову и беспечно спать на уроках.
   Шейла ещё раза с три шмыгнула носом, совсем неровно выдохнула, точно отбойный молоток, и издала неразборчивые звуки, напоминающие сдавленные стоны, пока Ник не начал прихрапывать, из-за чего та дёрнулась и слегка обернулась, но спустя мгновение вновь опустилась над партой.
   Прозвенел звонок. Четвёртый, как окончание второго урока. Все мальчишки в классе быстро схватили рюкзаки со своей спортивной формой и выбежали из класса, устраивая такого рода гонку. Им крайне повезёт, если директор сейчас не встретит их с объятиями, ведь обычно в такое время — начало обеда — он выходит из своего кабинета с одной лишь целью, направляясь в столовую, покрытый седой щетиной, и в крайне раздражительном настроении. Спустя 10 секунд  оказалось, что всем им действительно повезло, ведь никаких криков не следовало, а Ник проснулся только тогда, когда что-то проехалось по его голове. Будто какое-то одеяло или что-то типу этого. Когда Ник поднял голову, увидел только как Шейла, укутанная шарфом, уходит прочь из класса, и ещё он обнаружил, как его левая щека была неприятно влажной, ибо он, дурак, забыл протереть парту своим рукавом. К слову, на обычную  воду это не походило, потому что эта жидкость стягивала его кожу, точно морская вода или какая-то оздоровительная маска, однако пробовать на вкус Ник забоялся.
   Он встал с парты, пододвинул кобуру своего револьвера теперь ближе к паху, нежели спине, убедился, что она максимально незаметно смотрится, и, прежде, чем выйти из класса к раздевалке, Ник взял с собой рюкзак. Но вдруг он понял, что проще всего нужно это сделать сейчас, пока никто его не видит. Ник быстрым движением снял кобуру вместе с револьвером с пояса и, повернувшись спиной к выходу, всунул её в открытый рюкзак. Оставлять его в классе было бы полным дурачеством, ведь класс занимают на урок мелкие ребята из начальных классов, которые, как показывает печальный опыт, более склонны к карманным кражам, чем дети постарше. Как-то раз у него украли скотч и высохший корректор, поэтому ожидать от них можно было чего угодно.
   Накинув на плечи рюкзак, Ник вышел из класса и дошёл до раздевалки. Там он скинул — аккуратно положил, если быть точнее — рюкзак, достал вещи и быстро переоделся. Иногда ему встречались неловкие, точно испуганные, взгляды некоторых товарищей, но чтобы подойти и спросить у них, в чём, собственно, дело, требовалась лишняя смелость, которой, к сожалению, у Ника никогда не было. Да у него вообще её не было, если на то пошло. 
   От такой резко мысли Ник прикрыл свой рот с глазами навыкате, будто её озвучил на всеобщее слушанье. К тому моменту он был уже полностью переодет, поэтому мелкими шажками, точно наложил в штаны, вышел из переполненной голыми мальчишками раздевалки, ни разу не обернувшись. Почему он так себя вёл, одному Богу было известно, но, так как через минуту намечался звонок — последний звонок, который он услышит (и Шейла), потому что в спортивном зале звонка не слышно — Ник сходил отлить — тоже в последний раз в этой школе — и умыться. В какой-то мере он был рад, что ему больше не придётся заходить в это ужасное помещение, пропитанное мочой и неблагоприятным смрадом. Не придётся сидеть по 6-8 часов каждый день запертым в этом полуразрушенном здании, потолок которого может обвалиться на голову в любую минуту. Однако даже такое событие всё равно порадует больше, чем урок по физике.
   Ник подумал о том, что совсем скоро в закрытом — и более разрушенном — здании ему придётся скоротать пару лет без права на перерыв. Он мысленно понадеялся, что туда можно приносить книги и целый день их читать. Так же он задался вопросом, практикуют ли в тюрьме для таких, как он,  тюремное рабство, или — как это любят элегантно называть сотрудники органов — принудительные исправительные работы.
   Сделав свои девичьи дела, Ник по дороге обратно встретил Шейлу, которая шла напротив, кажется, с женского туалета, и направлялась, как и он, в спортзал. Ник решил обладать с собой и с невиданной смелость зашагал впереди неё, обогнав. Поднявшись по ступенькам, он вошёл в спортивный зал, едва подавив желание захлопнуть дверью перед лицом Шейлы. У неё были красными глаза, как будто она плакала или просто слишком сильно тёрла их. Плотный и приятный шарф окутывал её шею. На мгновение Ник пытался установить, почему он при виде её шарфа подумал о слове приятный, но ничего путного сложить не удалось. Он никак не мог его прикасаться, поэтому счёл это за своё дурачество. 
   Ник отметил, что никто из пяти ребят компании ещё не вернулся обратно в школу. Должно быть, уже прошёл целый час с тех пор, как они вышли на улицу и так и не вернулись обратно. Ну и идею они затеяли, подумал Ник и перевёл свой взгляд на пустой спортивный зал, в котором находились только он и Шейла, сидящая на лаве. Сегодня день действительно казался особенным, не таким, как другие, и это совсем не потому, что этот день был заранее отмечён у Ника в календаре красным маркером. То, как плывут разные события, то, какие у него появляются мысли, то, какие выводы он делает, и то, какие возникают желания, — это всё заставляет его думать, что этот день был определён заранее, что смерть Шейлы была отмечена не ним самим и не красно-оранжевым маркером, а самым Господом, хоть Ник давно уже был атеистом. После смерти Бена, если быть точнее.
   Взвесив все за и против, оценив его положение и, в целом, всей ситуации, Ник робко подошёл к Шейле, чувствуя себя юношей, чьё предложение прогуляться уже было отвергнуто ранее, но который всё же не сдавался. Ник отмахивался от всех тех мыслей, мол, каким же он жалким будет казаться Шейле в глазах, и наконец дошёл до того места, где она сидела. Прошла целая вечность — так ему показалось, — пока он не заговорил. И всё же, кто будет подходить с вопросами к тому, кто убил твоего родного человека? Ник отмечал в этом ничего особенно, ведь в итоге он всё равно её прикончит, как бы разговор не окончился. Главное для него — узнать о ней побольше, ведь вряд ли ему удастся прочитать её биографию в утренней газете, потому что уже тогда его посадят за решётку, если для полицейских всё сложится без трудностей.
   Ник начал тихо, по мере усиливая свой тон звучания:
   — П-привет. Я Ник, если ты не знаешь, — зачем-то добавил он. Ну и дураком он себя почувствовал! На самом деле это было из-за подлинного страха, вызванного её хладнокровным взглядом.
   Шейла на него посмотрела, действительно как на идиота, и ответила:
   — Привет, Ник. Конечно, я знаю, кто ты. Конечно, знаю. . . — затихла она в конце, словно придавив желание продолжить фразу, и посмотрела в сторону пустой белой стены. Нику показалось, что она вот-вот улыбнётся.
      "Издевается, чертовка!"
   В спортивный зал вошли несколько ребят и девчонок. Девчата шли неспешно сзади, а мальчики расхаживали по всему залу, как те петушки на открытом поле. Один из них, Рон, выкрикнул:
   — Сёдня училки не будет на уроке! Она побежала на базар за панталонами АХ-ХА-ХА, — взорвался Рон и тут же притих. — А если по чесноку, то я не знаю. Короче, сегодня мы сами, и она попросила меня провести урок, так что. . . — Рон выдержал паузу, — . . . мы ничего не будем делать АХ-ХА-ХА!
   Все вокруг оживились, группка из четырёх девочек одновременно замотали головами влево-вправо, улыбаясь, точно молча удивляясь тому, какой же Рон придурок. Впрочем, Ник и Шейла, стоящие вдали от всех них, не обратили на сообщение внимания. Только Ник про себя отметил, что всё действительно идёт так, будто спланировано отдельно для него. Теперь есть время немного поговорить. А затем он её прикончит. Быстро и навечно.
    — Хочешь пообщаться? — глупо и наивно спросил Ник, хотя любой ответ он бы принял за "да". Однако то, что ответила Шейла, Ник никак не мог ожидать или даже мечтать.
   — Конечно. У меня есть, о чём сказать.
   — Правда? О чём же? — загорелся Ник.
   — А ты что-то спросить хотел? Я после тебя, если можно.
   — Ну, хорошо, — суетливо ответил Ник. Он не совсем понимал, о чём она говорит, но старался следовать инструкции. — Можно узнать о тебе немного побольше?
   — Можно, разумеется. Говори, что хочешь узнать?
   Ник почувствовал, будто она над ним насмехается. Неужели она думает, что он приготовил для неё перечень вопросов, прежде чем начинал разговор? Он едва не хихикнул, подавляя злость, но вместо этого неожиданно ответил:
   — Да, вопросы. . . конечно. — Выдохнул, посмотрел в сторону на мальчишек, которые катают баскетбольный мяч по залу, играя ним, как футбольным мячом, и продолжил: — Какие у тебя увлечения?
   Он не хотел начинать разговор с банального вопроса, но это всё, что пришло ему в голову. Ответ последовал незамедлительно, будто она ожидала его услышать в первую очередь.
   — Ничем особо не занимаюсь. Раньше ходила на атлетику, но в силу моих возможностей, я больше туда не хожу.
   Ник пропустил её ответ мимо уха: возможно, и не хотел её слушать, возможно, он уже готовил следующий вопрос, а возможно, мыслями он был далеко от её ответа. Его всё это не заботило, и когда Ник почувствовал, что повисла тишина, выставил следующий вопрос:
   — Ладно. . . А какая у тебя мечта? — Теперь этот разговор казался ему целостной несуразицей, ведь просто так прийти к девушке, с которой связаны худшие страницы твоей жизни, и спрашивать такие дурацкие вопросы, как эти, было полнейшим абсурдом. Однако, нужно было её несколько разогреть перед главными вопросами, которыми он действительно интересовался.
   — Сделать мир чуточку счастливее, наверное, — мечтательно ответила она и отвернулась в сторону. Прошло несколько пустых секунд, как она опять вставила словечко: — Правда, последнее время это у меня мало получается. Я пытаюсь. — Пожала плечами.
   Внезапно Ник озверел из-за такого резкого высказывания. Да как она смеет говорить, что хочет сделать мир лучше? Это ещё одно, но. . . Она пытается? Она, к чёртовой матери, пытается??? Долго и нудно выдыхая и вдыхая полной грудью, он подавил желание ударить её и, никак не прокомментировав её до чего же дерзкий ответ, приготовил следующий вопрос. По идее, он будет последним невинным вопросом.
   — Кто ты по знаку зодиака? — спросил Ник, прищурившись из-за такого вопроса, будто переживая сильнейший стыд.
   — Не верю в них. Верю только в свою религию.
   По тебе видно, сучья дочь, сжал плотно зубы Ник и переключил канал вопросов, более подходящих к делу. Он начал медленно и спокойно, настраивая собеседницу на прямой ответ. Ник смотрел ей прямо в глаза.
   —  У тебя есть брат или сестра?
   — Нет. — Шейла ответила лишь спустя несколько долгих секунд молчания. В это время она неспокойно ёрзала на лавочке, тяжело дышала и прокашливалась, чувствуя себя не в своей тарелке под прожигающим взглядом Ника, хотя тот взора с неё не снимал. Однако она негаданно продолжила: — Всегда хотела сестру, но наша семья была слишком бедной, чтобы это себе позволить.
   У Ника мгновенно возник соответствующий вопрос: Неужели она убила Бена только из зависти к тому, что у счастливого мальчишки был свой счастливый брат? Неужели она на нём вырывала весь гнев из-за несправедливости этого мира? Гнев на маленького недоразвитого мальчика? На Бена? За что???
   Ник не мог ждать больше. Он не мог задавать ещё больше вопросов, медленно и плавно подходя к самому главному. Нет, он категорически не мог. Эта Шейла заставляет его злиться, очень сильно, и ещё этот её последний ответ. . . Нет, нужно спрашивать сейчас.
   Он спросил стойко, строго и с завуалированной ненавистью в голосе:
   — Это ты из-за этого забрала жизнь моего брата, Бена?! Моего единственного. . . — Ник остановился, развернувшись в другую сторону, дабы отвлечься от проступающих слёз и приступов гнева. Он не хотел развивать какую-то драму как в дешёвых фильмах прошлого. Здесь речь шла о его брате, единственном и, каким бы он ни был, любимым. Все шутки, сопли и слёзы в сторону.
   Шейле заметно поплохело, и она прикрыла своё лицо ладонями. Вокруг зазвучали удары мячей о стену, ругательства недовольных мальчишек и нелепые смешки девочек. Где-то вдали прозвучал знакомый голос, однако Ник был слишком отвлечён, чтобы услышать его. Шейла начала неожиданно спокойно, глубоко выдохнув:
   — Ты всё ещё думаешь об этом, Ник?
   Он возмутился:
   — Что ты, блин. . .
   — Ты всё ещё, думаешь, что вина лежит на мне, Ник? — перебила она его до боли спокойным и размеренным тоном.
   — А кто виноват, к чёртовой матери? Тот мужчина за рулём? — едва не кричал он.
   — Ты не помнишь тех событий, Ник?
   — Конечно я помню, о чём ты вообще думаешь?
   — Я имею в виду, ты помнишь о истинных событиях? Или только о том, что сам себе придумал?
   — Да как ты вообще. . !
   — Сегодня, кстати, годовщина его смерти. Смерти твоего благородного Бена.
   — Не смей его так называть, ты, чудовище, —  Ник еле сдерживал слёзы.
   — Четыре года, Ник, его уже нет. Поэтому сегодня мне так плохо, Ник, если ты заметил. Поэтому я решила поплакать на твоей парте. Не спрашивай, почему.
   Он не обращал внимания:
   — Почему ты это сделала? Почему ты убила его?
   — Как жаль, что ты не помнишь, Ник. Взгляни на меня и мои ноги ещё раз, поближе. Взгляни на то, что осталось от моих колен. Взгляни на швы на моей спине, и тебе всё станет понятно.
   — О чём ты. . . — успел промолвить он, пока не разглядел кое-что. . .
   Шрамы и ссадины на её теле, которым, по видимому, уже не один год. Вмиг всё стало понятно, как при свете дня. В голове прорисовалась чёткая картина тех событий, словно их нарисовал художник, который только-только отошёл от ЛСД. Ник проговорил один лишь звук, пока не вспомнил всех подробностей того дня.
   Ник прошептал: "Бен."

***
Одна только трусость...

   Весёлый и улыбчивый Бен стоял в прихожей и восторженно смотрел на своё отражение в зеркале с чувством холодящей оторопи. Ник, его любящий брат, стоял сзади него, наблюдая за ним, как за животным в цирке. Спустя несколько секунд разглядывания своего отражения в зеркале, он воскликнул:
   — Это я??? — Бен поднял одну бровь. —  Я красивый.
   — Ты урод, браток — хихикнула чёрная фигура Ника, стоящая в тени штор, и его хохот распространился по всей квартире, как какая-то страшная болезнь.
   Не ожидая услышать такого, Бен громко расплакался.
   — Да замолчи ты уже! — приказал угрожающим тоном Ник обиженному Бену, который недавно от мамы узнал, что Ник выведет его на улицу прогуляться.
   Ник такому событию никак рад не был, ведь Ребекка, их матерь, даже не согласовала решение с ним. Хоть он бы и отказался в любом случае . Уже вечерело, футбольные матчи только начинаются, а он должен проводить своё законное свободное время на холодине с этим отпрыском?! Ни за что на свете.
   — Мама! Мама, блин! Я не пойду! Я не хочу! — не менее строго, чем Бену, орал Ник своей матери, войдя на кухню, где та жарила свои отвратные котлеты. Хуже котлет Ник не пробовал, но она всё равно пихает в него это дерьмо.
   Ребекка спокойной обернулась, улыбнулась в яростные глаза Ника и тихо ответила ему, что Бену нужна прогулка каждодневно. Ещё она заверила того, что вкусный-превкусный ужин будет готов к их приходу и что она выделит ему на одну котлету больше, если Ник согласится на прогулку. Услышав ещё один заряд истошного крика, к которому она давным-давно привыкла, — смирилась, будет слово поточнее, — Ребекка предложила ему плюс дополнительные десять гривен к его школьному обеду, и тот, ни секунды не колеблясь, ответил утвердительно. Эдакий ход был нормой в их отношениях и договорённостях.    
   Конечно, Ребекку часто волновало такое отношение Ника к ней и своему брату, однако была уверена, что оно только в силу переходного возраста и всего такого прочего, и что это лишь дело времени. Она всегда думала, что такое должно было произойти в её старшем ребёнке немного позже, чем полных двенадцать лет, но к этому Ребекка была готова во все оружия. Регулярные занятия йогой, психиатр для Бена и личный врач для них обоих им в этом помогали, отделяя агрессию Ника, словно ставя его за стену. Ребекка предполагала, что презрение в глазах и действиях Ника скоро прекратится и угаснет, ведь, по простейшей логике, чем раньше начнётся, тем раньше окончится, поэтому она ждала этого момента всем своим сердцем и душой на своё благо и на благо своих детей.
   Ник ступил в прихожую. Там, умявшись в угол, испуганно стоял Бен. Он пытался достать свою шапку и куртку с вешалки, но каждый раз падал на порог, когда пытался потянуться вверх, вставая на носочки. Ник по-злому рассмеялся, как смеются школьные задиры с ботаников, и подошёл к бедному Бену, который после каждого жёсткого падения на задницу не издавал ни звука. Когда тот обернулся, почувствовав чужое присутствие за спиной, и увидел стоящего в проходе Ника, радостно воскликнул, хлопнув в ладоши, и восторженно тыкнул пальцами в сторону весящих на вешалке в шкафу куртки и шапки.
   — Какой же ты жалкий, браток, — выдавил из себя Ник в силу своего узкого словарного запаса.
   Он подошёл к Бену вплотную, посмотрел на куртку с шапкой, затем на Бена, ещё раз на куртку с шапкой, затем ещё раз на Бена и взял его куртку в свои руки. Как жаль, что Ник ничего не мог лучшего придумать, как кинуть её на пол и глупо улыбаться, тем не менее такое благородное действие удовлетворило его. . . до того момента, как Бен засмеялся, не менее счастливо и удовлетворённо, чем Ник. Такая живая эмоция на лице его брата заставила его насупить брови и отвесить тому подзатыльник. Он не смеет радоваться, когда Ник хочет, чтобы он ныл. Бен, словно по желанию, вскрикнул и заплакал. Сердце матери ёкнуло, как только она услышала тонкий звук удара, как будто ударили по ляжке или заднице. Однако Ребекка не сдвинулась с места и перетерпела ужасное чувство террора, будто своими глазами наблюдала смерть своего ребёнка.

   Спустя несколько скорых минут Бен и Ник были полностью одеты и ждали указаний матери. Конечно, на Ника никакие указания не действовали, но так уж он давно привык. Ребекка в своём цветочном фартуке поспешно вышла из кухни и без единой передышки и пробела рассказала им в сотый-тысячный раз, как нужно вести себя на улице, что нужно делать, а чего следует остерегаться, и все остальные попечения, которые Ник благополучно пропустил через ухо. В конце речи оба синхронно кивнули головами и сказали, что всему будут прилежно следовать. Ребекка отправилась на кухню, где просвистела свою любимую мелодию, которую обожает даже Ник, несмотря на его современные музыкальные вкусы. И это не удивительно, ведь такую мелодию Ребекка насвистывала над его колыбелью, а теперь насвистывает над колыбельной Бена. Оба, Ник и Бен, быстро вышли из дома и зашагали лестницей. Как только они ступили за порог, закрыв дверь, Ник обратился к Бену:
   — Пять тридцать три, — сказал Ник, глядя на часы. — Ровно через час, то есть в шесть тридцать три, мы должны быть здесь же, понял? А если нет, то я тебе отвешу смачного леща. Или подзатыльника. Как заслужишь. Понял, браток?
   Тот кивнул и расплылся в улыбке, словно и не понял ни слова. Нику хотелось спрятать эту дурацкую улыбку недоразвитого ребёнка одним своим ударом в лицо, но тот предпочёл остынуть и приберечь свои силы на потом.  Ему всяко придётся долбануть Бена ровно через час, потому тот всегда забывает о времени и вообще смутно понимает, как оно работает. Ударяя его снова и снова, Ник уверен, что научит его ориентироваться во времени, но пока, всё, чего он добился, — каждодневный плач навзрыд по возвращению домой, что Нику едва не приходиться тащить на руках этот мешок навоза. Рано или поздно, тот научится, причём с таким ответственным учителем, как Ник, — скорее рано, чем поздно.
   Когда они пришли на площадку, та была полностью пустой. Ник сильно сожалел этому, так как когда здесь была знакомая кучка ребят, они могли ненадолго отстраниться и покурить. Бен бы остался один на одинокой площадке, но те были бы абсолютно уверены, что ничего с ним в помине случиться не может, даже если тот начнёт испуганно и истошно кричать и звать на помощь "своего любимого бгатика Кина" — самое ужасное и отвратное выражение, которое Ник когда-либо слышал. Он ненавидел, когда Бен путает буквы в его имени и когда тот, картавя, пытается назвать его "братиком". Чаще всего после такого следовала пощёчина, после которой на долгое-долгое время у малыша оставался красный след на щеке или, от крепкого щелбана, на лбу, из-за которого у Бена потом кружилась и болела голова. Ничего особенного Ник в этом не видел — ведь это всё во имя хорошего и прилежного воспитания.
   Бен, как только понял, что детская площадка пуста, вежливо жестами попросил Ника поиграть с ним, пальцем указав на горку. Нелепая ухмылка с резким выдохом пробежала по лицу Ника, и тот ответил, что так этому и быть. Бен радостно вскрикнул, подбежал к лестнице на горку и всем своим телом навалился на ступеньку. Увидев такое жалкое зрелище, Ник соизволил подойди к нему и поставить его ноги на ступеньку. Промелькнула мысль уронить его на землю, но та тотчас исчезла. Бен с восторженными криками и поднятыми вверх руками медленно съехал с грязной горки и повернулся к Нику, улыбнувшись. В этот раз ему захотелось ударить его, и он это сделал, грозно подойдя к нему и отвесив подзатыльник.
   — Не улыбайся так тупо, иди. . . — Ник не сумел договорить, ибо на горизонте заметил,  как какая-то девушка пересекла невидимую границу, отделяющую площадку и весь остальной двор. Видимо она шла прямо к ним.
   В силу так званного переходного возраста, переизбытка гормонов и полового созревания, Ник начал пялиться на неё, поглаживая выросший бугорок под штанами. Незнакомка, по видимому, засуетилась, чувствуя на себе взгляд Ника, но совсем скоро пришла к ним, улыбаясь до ушей. Всё это время, пока она шла прямо к нему, Ник думал над тем, как начать разговор с такой милой девушкой, чтобы заполучить её внимание. Ник вежливо спросил:
   — Чё забыла тут?
   Пока незнакомка пыталась найти прилежный ответ, Бен начал испуганно глазеть на неё исподлобья и ёрзать на качели, потому что он её боялся. В общем и целом, у Бена за плечами имелся лишь плачевный опыт коммуникации с другими детьми, ведь если другой ребёнком подходит к нему ближе, чем на десять метров, скорее всего он будет насмехаться над ним, а то и хуже — бросаться всем, что валяется на земле, и даже камнями. Он хотел было подбежать к Нику за спину, спрятавшись, но своим маленьким детским мозгом удивительно умно подумал, что Ник скорее сам его ударит, нежели защитит. Всё, что ему оставалось, — смирно сидеть на качели, шатаясь взад-вперёд, впишись в неё огромными глазами навыкате, и тихо сопеть, проклиная этот мир. Однако ему удавалось даже улыбаться.
   Незнакомка спустя некоторое время ответила, что хотела бы с ними познакомиться, а Ник в ответ лишь удовлетворённо улыбнулся, показав свои пожелтевшие зубы. Неожиданно для него, незнакомка в первую очередь пошла к Бену, где села возле него на качели и ласково спросила, как же его зовут. Расслабившись — в отличие от разъяренного Ника, — Бен сделал несколько неудачных попыток произнести своё имя, после чего наконец разомкнул губы, и с них вылетел нежный звук: "Бен".
   — Какое чудное имя! — воскликнула она с воссоединёнными ладонями, как при молитве. Никак нельзя было сказать, что её эмоции были наигранными или фальшивыми. Даже издалека могло показаться, что всё это исходит не из-за её актёрского мастерства, а из сердца. Причём, её эмоциям поверил маленький ребёнок, что априори доказывало их искренность. Незнакомка продолжила: — А меня Шейла! Приятно познакомиться!
   Шейла протянула ему руку, но тот робко застеснялся, краснея своими щеками. Шейла лишь белоснежно улыбнулась и встала с качели, не убирая взгляда с Бена. Позже она предложила сыграть в игру, а Бен, привыкший к её присутствию, радостно захлопал в ладоши и запрыгал на месте.
   — Это означает "да"? — спросила полу-знакомка-полу-незнакомка у Ника, улыбаясь, но, не дождавшись ответа, сказала: — Меня зовут Шейла, кстати, а тебя как?
   — Ником зовут меня. А ты называя меня королём, — с необычайной серьёзностью ответил он, насупив брови и подняв высоко подбородок, но Шейла на этот счёт лишь ярко улыбнулась и хихикнула.
   — Как скажете, месье! — Она выпустила клубок чистого девичьего смеха. — Не против сыграть в игру? Мы в прятки тут играть собираемся. Было бы отлично, если бы ты к нам присоединился. Как тебе? — наивно глазела она, но Ник оставался непреклонен.
   Он поднял указательный палец вверх и замахал им влево-вправо, приподняв одну бровь, как бы насмехаясь над ними.
   — Мне такие детские игры не интересны. Играйте сами. Я лишь понаблюдаю за вами издалека.
   Шейла пожала плечами и развернулась к готовому во все оружия Бену.
   — Пойдём. Знаешь, как играть в прятки? — После неуверенного ответа Шейле  пришлось потратить минутку-вторую на объяснение общих правил игры, затем, когда она вновь спросила, понятно ли ему, Бен уже был просвещён.   
   Уже спустя мгновение Шейла считала вслух, уткнувшись в дерево, а Бен недолго думая помчался вниз по тропе. Бежал он медленно, но этого было достаточно, чтобы оторваться от всех них на далёкое расстояние. Когда Шейла закончила считать до десяти, Бен всё ещё бежал вниз, прямо к пустой дороге.
   Тем временем Шейла мельком глянула на Бена, не сдержавшись от желания сжульничать, и мгновенно окаменела. Дорога, к которой бежал малыш, вдруг показалась ей небезопасной и, даже, смертельной. Шейла, почувствовав что-то неладное, панически оповестила стоящего вразвалочку Ника о возможной опасности, но тот лишь помотал головой и достал спрятанную в трусах сигарету. Расстегнул куртку и вынул из внутреннего кармана одну спичку и оторванный чиркаш. Зажёг одним махом спичку и подсунул яркий огонёк к сигарете, чей кончик осветился, и вниз полетели искры. Шейла испуганно посмотрела на него и решила, что спасать это дело придётся ей самой. Если б она знала, что всё провернётся таким образом, возможно, она даже не подходила бы к ним, чувствуя лишь свою вину.
   — Бен! Бен, стой! — верещала она вдогонку, но то лишь изредка оборачивался и вмиг поворачивался обратно, думая, что это всё — часть игры. Дурачок Бен.
   — Стой! Ради Бога, стой!
   Она была уверена, что впервые в жизни так быстро бежит и что бежать быстрее просто невозможно, однако когда услышала устрашающий вой мотора и звук едущих шин, ноги буквально понесли её вперёд. Бен был слишком далеко, чтобы его догнать, и Шейла никак не могла этого осознать и принять, цепляясь за ужасную и изнурительную надежду, которая всё только усугубляла. Когда их разделяло пять метров, Шейла отчаянно протянула руку вперёд, но тогда уже Бен выбежал на дорогу, веселясь и смеясь своим детским невинным смешком. Он смеялся в последний раз своей жизни, и Шейла никогда больше не забудет его смех, такого чистого и беззаботного, хоть видела этого малыша единожды в жизни, и то на пять минут — не больше. Тем не менее. . . всё тем не менее.
   — Бен, Господи!
   Но она схватила его! Да, ей это удалось! Они стояли посреди дороги, когда она успела схватить счастливого Бена за воротник кофты, но не успела Шейла поднять глаза немного повыше, как тёмная и грязная машина прозвучала своим воем клаксона и даже не думала остановиться, когда случился удар. Тёмная машина с не менее тёмными окнами протаранила двух испуганных детей, старшего откинув на три метра вперёд, а младшего просто-напросто переехав, как ту мышь или голубя, переходящего дорогу. Смутный водитель в лице пьяного подростка лет шестнадцати, машина которого явно не принадлежала ему, открыл двери и вытащил одну свою голову наружу, сначала беглым и расплывчатым взглядом посмотрев на раздавленного малыша, а потом на сломанную девочку, чьи ноги были вывернуты под ненормальным углом. Парень захлопнул двери и, объехав лежащую Шейлу и окончательно раздавив, как лепёшку, одну половину тела малыша, уехал вперёд, держа курс теперь на автомойку. Багровая дорожка крови окаймила девственную дорогую узором из шин и вила далеко вперёд. Прямо в ад. 
   Спустя минуту пришёл Ник. И самоуверенность, вместе с надменностью, тотчас пропала с его лица, а новое место заняли страх и паника. Он, увидев жалкий вид его братка, любимого его братика, истошно и испуганно закричал, как не кричал никогда ранее. Ник был абсолютно уверен, что это Шейла убила его, потому что та лежала практически живая и здоровая, потому что её грудь слегка поднималась и опускалась. Ник проигнорировал светящуюся, отбивающую яркие лучи солнца дорожку из крови, потому что она показалась ему недостаточно убедительной. Вместо неё, он сконцентрировался на полуживой, практически бездыханной Шейле. Он не мог поверить, что люди могут быть такими жестокими, что могут убить первого же попавшегося незнакомца. Да ещё и полоумного ребёнка. Ник просто не мог такого выдержать. . .
   Он подошёл к лежащему телу Шейлы, силой испуская из виду испёкшегося кровью Бена, который наверняка погиб со своей дурацкой улыбкой на лице. Ник ненавидел его улыбку. А также ненавидел эту сучку, Шейлу. Просто немыслимо то, что он пять минут назад всеми силами пытался её закадрить! Подняв сухую, но крепкую палицу, которая валялась прямо у его ног, как какой-то знак свыше, Ник ударил её по ногам, прямо в окровавленное колено, и она закричала так, что могла бы ободрить весь ближайший город.
   — За что ты его убила?! Что он тебе сделал, тварь?! — кричал Ник и бил её и бил, не желая получить ответ, и каждый раз, как Шейла, захлёбываясь в крови, пыталась произнести хоть один звук, Ник опускал палицу на её колени, живот и руки, чтобы та наконец замолчала.
   Откинув палицу в кусты, чтобы её никто никогда не смог найти, Ник спокойно и уверено отправился назад домой. Ник не сказал маме, что спрятал тело Бена туда же, где и палицу, он не сказал маме, что Бена пришлось тянуть по частям, он не рассказал ей никаких подробностей, а лишь то, что его "украли злые дядьки". В тот же день они вместе отправились в полицейский участок, где Ник отвечал на монотонные вопросы одним и тем же ответом: не знаю. Той же ночью Ник лёг спать, слыша, как его матушка сдавленно плачет и вслух тихо молиться Богу за здоровье и безопасность Бена, но Ник на этот счёт только посмеивался, мечтательно глядя в звёздный потолок. Перед сном он пообещал себе, что забудет этот день, и у себя в голове представил ситуацию так, как он хотел бы её видеть. Во всём виновата эта сучка-Шейла. Он был уверен в этом. Но где-то глубоко в душе Ник понимал: он трус, настоящий трус.

***
Гроза и гром

Некоторое долгое, поистине долгое время, Ник просто пялился в никуда, пытаясь убраться с этого места поскорее, хоть бы мыслями. Он чувствовал себя просто ужасно, его насквозь пронизывало какое-то неописуемое чувство унижения, несравнимое с обычным стыдом, ведь вся его жизнь сломалась в одном воспоминании, и Ник не мог сказать, что это было случайностью. Он сам её сломал, разумеется. Он сам заставил себя думать так, как ему хотелось. Он сам обвинил в этом совсем непричастного человека. Он сам. . . Ник сам это сделал. Какой же он трус, ей-богу.
     Настойчивый. . . нет, понимающий взгляд Шейлы смотрел на Ника, пытаясь словить его собственный, витающий где попало. Ему было прискорбно, хоть и прискорбно — будет слишком слабым для этого словом. Минуту назад он хотел её прикончить, мечтал об этом все эти три года, устроился на тяжёлую незаконную работу, лишь бы насобирать на поганый пистолет, который стоил ему его свободы и свободы родителей. В первую очередь, конечно, Ник ставил под угрозу всю свою жизнь, и сейчас, в мгновение ока, он хотел забыться об этом, хотел стереть со своей памяти свои желания. Ведь он не только погубил жизнь своего брата по неосторожности и пагубности, а ещё и испортил здоровье другого человека.а.а. человека, который мог и хотел отдать больше Бену, чем он сам. Что же он наделал. . .
   Ник еле контролировал поток своих эмоций, не говоря уж и о слезах, которые, наверное, давно лили по его щеке. Он тяжело дышал и чувствовал себя ещё более ужасно. Ему не понаслышке известно чувство, когда то, что ты так яро любил и поддерживал, оказывается совсем не таким, каким было в первоначальном виде. Всё опять пошло по наклонной, хотя должно было идти только вверх, и, опять же, Ник сам загнал себя в это. И ещё одно: как он мог быть таким бесчувственным мудаком в своё время? Ник в самом деле не помнит, как вёл себя настолько ужасно по отношению ко всей его семье. Должно быть, забылось. А вот само или под влиянием Ника — другой вопрос, в который ему совсем не хотелось углубляться.
   Спустя долгие секунды, вопреки мольбам Ника, Шейла обратилась к нему, прервав затянувшееся молчание. Фраза была довольно опрометчива, и Ник даже сказал бы хладнокровна. 
   — Ну как, вспомнил?
   Ник тяжело выдохнул и присел вместе с ней на скамью. Сплошь и рядом сновали ученики, которые уже, должно быть, устали от постоянных беганий туда-назад по полупустому залу. Девчата включили громкую музыку на мощной колонке, и вдруг Ник беглым взглядом успел заметить, что в школу вернулась та группа ребят. . . Правда, Эрика Ник не увидел, ведь тот скорее всего пошёл на перекур, сказав, что всего лишь пойдёт отлить.
   — Ну-у-у. . ? — нетерпеливо протянула Шейла. По её лицу проплыла чистая и застенчивая улыбка.
   Ник лихорадочно повернулся и ужасно и совсем неуместно улыбнулся. Наверняка это была самая неподходящая улыбка, которую Ник когда-либо выдавливал, но всё-таки он нашёл в себе силы ответить.
   — Да, кажется вспомнил.
   — Отлично. Теперь понимаешь, что я не виновата в его смерти?
   — Да, я понимаю, — тихо отвечал Ник, словно ребёнок, которого поймали на горячем за кражей родительских денег. Ему оставалось восхищаться своеобразной манерой речи Шейлы. Она не кричит на него и не выливает душу воплями, ведь именно Ник сломал её жизнь, едва не посадив на инвалидное кресло. Она не обращается к нему с презрением или злостью, не желает ему смерти, не пытается убить его собственноручно — даже словами не пытается его задеть. Шейла говорит к нему, как настоящий психолог, который вдоль и поперёк разобрал дело пациента и знает теперь о нём всё — даже больше, чем сам пациент знает о самом себе.
   Внезапно — или не совсем — Ник зарыдал. Если это не случилось раньше, то сейчас точно  слёзы хлынули на его безобразное лицо. Ник не мог этого больше сдерживать. Ему крайне нужно было оставить все свои ненужные эмоции на задний план, а слёзы в этом, кстати, очень помогают, смывая их. А вместе с эмоциями ему хотелось смыть своё прошлое, воспоминания, желания, цели и убеждения. Ведь все они были чертовски ошибочными. Вся его жизнь была чертовски ошибочной. И всё потому, что Ник прожил её под юбкой. Что уж тут и сказать, — настоящий, чёрт возьми, трус.
   Как же ему хотелось остановить себя! Перестань же плакать, как девочка, ради Бога! И не важно, что сейчас твоя жизнь оказалась совершенно потраченной до этого момента, и не важно, что из-за тебя умер твой младший брат, хоть ты винил другого человека, который также пострадал по твоей вине. Просто перестань рыдать и ныть, просто забудься. Ни в коем случае не показывайся никому, ради Бога!!!!!   
   Мокрым рукавом он прикрыл свою голову и вытер влажное и липкое от соплей лицо. Свою кофту Ник натянул выше, чтобы полностью зарыться внутрь, давясь неровными и сдавленными всхлипами, а глаза закрыл и голову опустил вниз. Почувствовав приближение Шейлы к нему, Ник испуганно вздрогнул и попытался попятиться назад, но скамья уже закончилась. Почему-то он ожидал, что сейчас придёт тот момент, когда Шейла наконец ему отомстит, сравняет его с землей или попросту убьёт — так же красиво, как он представлял убить её. Однако произошло то, чего можно было ожидать в последнюю очередь — не считая того воспоминания, конечно, которое перевернуло его жизнь одной секундой. Шейла максимально близко приблизилась к трясущемуся, всему красному от стыда Нику, вытянула обе руки максимально вперёд и  скрестила их.
   Обняла!!! Обняяялааа?!!!! Какого чёрта!??? 
   Будучи полностью обескураженным, Ник не смог отказаться от её ласковых и уютных объятий. От неё пахло апельсином, и ему это нравилось. Так они и просидели там: Ник тихо сопел и всхлипывал, а Шейла обнимала того, иногда гладя по голове. Сидели они действительно долго — до того, как Ник полностью не успокоился и, приложив немного силы, убрал её руки с него, усевшись удобнее. Всё его лицо было красным, а солнечные лучи, которые проходили сквозь грязные и укрытые защитной сеткой окна спортзала, делали это печальное зрелище ещё более выразительным. Спустя пару минут молчания и сморканий носом Ник осмелился первым промолвить слово. Несмотря на всю глупость вопроса, это волновало его больше всего на данный момент.
   — Скажи пожалуйста, Шейла, почему ты так ко мне хорошо относишься? Я же тебе столько всего плохого сделал. . . — Он утих. Зачем он добавил это, неясно даже ему.
   Шейла начала уверенно, будто уже ответила на него заранее:
   — Потому что я понимаю, какого тебе. Потому что я понимаю, что ты изменился. Потому что я, блин, понимаю, что все люди ошибаются. И это не только из-за того, что я хочу сделать мир лучше — разумеется, нет — а ещё потому, что мне жалко твоего мальчика. Твоего маленького брата. Он мне сразу понравился. Несмотря на все его. . . — Шейла потратила секунду-вторую, выбирая подходящее слово, — . . . особенности, этот мальчик был супер-смышлёным, если так можно сказать.
   Шейла прервалась, задумчиво посмотрев в освещённое окно, на дурачащихся мальчишек, затем опять на окно; Ник хотел было что-то ответить, но Шейла продолжила:
   — Ты не виноват в его смерти, правда. Я не виновата в его смерти. И он не виноват в собственной смерти. Даже тот водитель не виноват в его смерти, несмотря на все сложившиеся обстоятельства. Просто. . . трудно объяснить, Ник. Иногда вещи идут не совсем так, как должны были — или даже могли — идти.
   Ник на это ничего не ответил, ведь подходящих для этого слов у него не было. Он был просто восхищён. Не сказать, что влюблён, — влюбиться в неё он, наверное, никогда себе не позволит после всего, что сделал с ней, — а просто польщён её умом, понимаем и лаской. Нужно хорошенько поискать такого рода человека, который не только простит самые ужасные поступки, а и поймёт и оправдает. Ник не мог поверить, что недавно хотел убить её. Теперь эта мысль казалась ему чуждой. Совершенно далёкой. Он кается. Кается в том, что хотел сделать, и обещает — если не Богу, то самому себе, — что никогда больше не тронет эту девушку. Никогда больше не будет таким мудаком. Никогда больше не притронется к своему револьверу. Никогда больше не будет заниматься подобными делами. Эти вещи просто не для него.   
   Уже было близко до конца урока – это можно было сказать по пришедшему Эрику, который никогда не спешит на урок, осторожно глядя на свои часы в кабинке туалета – и вот, наконец он, Эрик, явился. Ник не стал бросать на него кучу взглядов, чтобы не вызвать к себе интерес. Было бы худо, если Эрик увидит его в таком расположении духа и вообще — виде. Тем не менее, несмотря на все попытки прикрыть себя за спиной у Шейлы, Эрик его заметил и даже что-то прокричал. Что – Ник не расслышал. Но, к счастью, дальше он не двинулся и очень суетливо пошел обратно и вышел из спортивного зала. Ник одним глазом только заметил, как Эрик сразу же свернул в раздевалку. Больше всего в этом его смутило то, что двери в раздевалку были открытыми. Хоть всё и логично — ведь учительница тут даже не бывала перед их уроком, — однако Ник такое видит впервые за одиннадцать кропотливых лет обучения в школе.
   Ему было нечего ей сказать. Ник хотел бы рассказать ей о своих чувствах к ней. В смысле, как он восхищён её пониманием и необычайным умом, как он благодарен ей за то, что она помогла наладить его жизнь, выразить своё сочувствие, признать свою вину, и как бы это ущербно не выглядело, но он хотел бы извиниться перед ней за всё, что он с ней сделал, и сказать, что будет должен ей всю оставшуюся жизнь, ведь никакие слова её ноги не оправят. Но Ник не смог. Как бы он не пытался находить в себе силы, у него не получалось выдавить хоть какой-то писк или звук. Он ненавидел себя за это. Ник ненавидел себя за то, какой он трус, и сейчас это чувство ненависти отражалось в каждом его действии, что бы он делал и что бы он ни делал. Теперь он ждал только звонка, а потом ещё одного звонка, а потом ещё одного, и наконец-то вернуться домой, выбросить ненужную пушку с её патронами в ближайшую мусорное ведро, позаботившись о своих отпечатках, и забыться сном. Желательно надолго. Да, это всё, чего Ник желал.
   Однако он и не мог ожидать того, что произнесет Шейла. Это было словно божья манна. Будто она читала его насквозь, как открытую книгу.
   — Не вини себя в том, что ты не делал, Ник. Просто мне показалось, что этим ты как раз и занимаешься, — оправдалась она .— В общем и целом, это не ты меня покалечил, разумеется. И, как я уже сказала, никто в этом не виноват. Мне просто. . . немного не повезло. Ничего особенного и ничего страшного – тем более. Я уже давно привыкла. — Шейла расслабляюще улыбнулась и засияла под лучами солнца. Ник почувствовал, как его плечи наконец падают книзу и дыхание наконец становится умеренным. Он не мог услышать фразы лучше и спокойней, чем та, которую он только что услышал. Благодарности и привязанности, построившихся буквально за минуту, он не видел границ, поэтому имел смелость пододвинуться к ней ещё ближе, ощущая её замечательный апельсиновый запах и наслаждаясь её понимающим взглядом и ровным дыханием. Это действительно успокаивало его.
   Не успел Ник присесть поближе и начать оживлённо дышать носом, как прозвенел предательский звонок на перемену, что означало спешить обратно в раздевалку, дабы успеть переодеться обратно, пока не пришел чужой класс на свой урок. Шейла ещё один последний раз улыбнулась и ласково протянула руку Нику, и тот её растерянно взял. Они не то чтобы шли вместе за руку, как влюбленная пара: Шейла всегда была на два шага впереди, точно она его куда-то вела. Тем не менее хватка рук разорвалась, как только они пришли ко двум раздевалкам, и, помахав ему на прощание, Шейла отправилась в женскую. Ника это немного смутило, ибо он ничего из этого не понял. Зачем она взяла его за руку — совсем было неясно. Неужели она думала, что Ник настолько потерял голову и рассудок, что забыл путь обратно? Впрочем, сейчас не время для таких вопросов. Теперь он всегда мог спросить у Шейлы о её настоящих намерениях, поэтому переживать не стоит.
   После того, как Ник провёл Шейлу взглядом вплоть до того, как она полностью скрылась за дверью, он повернулся к своей раздевалке. Та была открыла нараспашку. Ник сначала подумал, что там уже все мальчишки давно переоделись, однако, вскинув взглядом спортивный зал, Ник понял, что это чистое заблуждение. Всё парни были внутри. Они, видимо, решили воспользоваться отсутствием учителя и погонять мяч на десять минут дольше, пока не появится другой класс. Единственный, кто здесь был — Эрик, и что ему нужно было — совсем непонятно. И быть такого не может, что Эрик не удосужился хотя бы закрыть за собой дверь, ведь этого парня не просто так назвали “самым аккуратным и проворным в школе”. Возможно, ему просто не было смысла закрывать её. Ведь если он ничего плохого не сделал,  зачем тогда что-то придумывать?
   Ник медленными шагами вошёл внутрь. Он до сих пор испытывал то прекрасное чувство облегчения после тяжёлых воспоминаний и переживаний. Ему хотелось поскорее встретиться с Шейлой ещё раз, и он пообещал себе, что в этот раз начнет разговор первым. В этот раз Ник был заряжен своеобразной энергией, которая, он был уверен, пробьётся даже сквозь его назойливую трусливость. Как бы она не исчезла до того, как им опять попадется шанс поговорить вновь. Ник об этом позаботится.
   Здесь пахло мужским одеколоном. Ник не мог сказать, этот запах тут сновал ещё до урока или появился недавно, однако насчёт того, сможет ли одеколон  летать в воздухе на протяжении сорока минут, Ник был не уверен. Но зачем тогда это было делать Эрику? Чтоб лучше пахнуть после туалета? Вполне возможно. Хотя больше всего Ника удручает тот факт, что у Эрика никогда не было одеколона. По крайней мере, он его никогда не показывал. И по его временами отвратительному запаху трудно было сказать, что он им пользовался.
   Его вещи были нетронуты. Нику так показалось. Футболка с рубашкой аккуратно покоились на двух металлических крючках, штаны, сложенные квадратом, лежали прямо под рубашкой, на скамейке, а его рюкзак — внизу, под скамейкой и был нетр. . . Постойте-ка. . . Рюкзак Ника был полуоткрыт, и ни в коем случае это не было его рук дело. С тех недавних пор, как он носит с собой пистолет, молнию рюкзака он закрывает намертво, каждый раз молясь, чтобы никто туда не заглянул. В этот раз, видимо, что-то пошло не так.
   Ник молниеносно открыл рюкзак до конца и взглянул во внутрь. Глаза бегали с угла в угол, проверяя каждый сантиметр, руки копались в рюкзаке, переворачивая всё с ног на голову, а ему всё ещё казалось, что кобура могла быть где-то здесь. Её там не было, на самом деле. Просто не было. Пропала. Ник тяжело опустился на скамейку и закрыл глаза ладонями. Голова сильно раскалывалась, а по телу гуляло такое чувство, будто он опять влип во что-то серьёзное. Вместе с ним возникло нелепое чувство дежа вю, точно такое уже с ним случалось. Возможно, так и было.
   В этот момент вошли уставшая ребятня, схватили свои вещи и, даже не подумав переодеться, пошли обратно в класс. Сам Ник сейчас о переодевании даже и не думал, ведь все его мысли были направлены совсем не туда, и трудно вообще сказать, куда именно, кроме как потерявшейся кобуры с пистолетом.
   Он опять остался один, единственный против всего мира, словно всё вокруг него застыло, однако мигом прозвенел ещё один звонок — звонок на урок, в этот раз. Ник осведомился, что уже убил бы Шейлу, если бы его позиция в этом так кардинально не поменялась. Кто мог подумать, что всё сложится таким образом, и все останутся здор. . .
      БАХ! БАХ—БАХ—БАХ!
   Мощные, как гром, и тяжелые, как тучи, пронеслись четыре (!!четыре!!) громких выстрела. В мгновение ока Ник очнулся, да ещё как, и испуганно подорвался с места — даже пискнул от страха. В голове у него не было ни мыслей, ничего по этому поводу: только четыре выстрела, как один, повторялись в его голове, гремя, гремя, гремя, как о кастрюлю снова и снова, что аж опять началась мигрень. Спустя полсекунды Ник поспешно выбежал на коридор, кинув свой открытый рюкзак на пол, что все вещи из него вывалились, и перебежал ещё полдесятка метров, чтобы добраться до примерного места, где прозвучал тот выстрел.
   Ему совсем не хотелось думать о том, что это грянул его любимый револьвер, однако такие мысли успели проскочить. Прежде всего Ник жалел о том, что этот первый девственный выстрел сделал совсем не он — не владелец, — а самый обычный вор. Тем не менее, Ник решился забрать револьвер силой, как только застанет ублюдка-вора врасплох.
   . . .Но все его желания были стёрты в то же мгновение, как Ник ступил на лужу крови, текущей прямым ручейком из женской раздевалки. Никому до этого не было дела, ведь в округе было пусто, а кругом стояла мёртвая тишина. Ник ступил за порог раздевалки, и его полностью охватил ужас. Он не мог поверить в то, что видел перед собственными глазами. Слёзы проступили на его лице прежде, чем Ник что-то понял, а ноги резко подкосились, и он упал вниз, прямо на тёмно-красную реку крови.
    (нетнетнетнетенетНЕТНЕТНЕТ)
   Дыхание участилось до возможного — и невозможного — максимума, как будто казалось, что в любую секунду он может задохнуться. Конечности лихорадочно задрожали. Он не мог в это поверить, просто не мог. Всё так стало хорошо для него, и, казалось, Ник нашёл собственное счастье, которое ни с чем другим не сравнится, однако прямо сейчас его счастье валялось окровавленное на полу. И с изуродованным пулей — четырьмя! — лицом.
   Это была Шейла, сомнений не было, но Ник пытался стоять на своём, отговаривая себя, что это просто не может быть она. . .
     (нетнетНЕТнет Это не она нетнетНЕПРАВДА ПОЖАЛУЙСТА ГОСПОДИ СКАЖИ ПОЖАЛУЙСТА ЧТО ЭТО НЕПРАВДА ГОСПОДИ ПОЖАЛУЙСТАПОЖАЛУЙСТАПОЖАЛУЙСТА)
   . . .но Шейлу выдавал шоколадный цвет кожи и её потрёпанная и порванная одёжка, хоть и уже окаймлена кровью в придачу. Это была она, Господи, это была она. . .
   "Кто это сделал. . ? Кто. Это. Сделал?! КТО. ЭТО СДЕЛАЛ?!" — прокричал у себя в голове Ник, но, не успел он крикнуть это вслух, нашёл на полу маленькую квадратную записку.
   Ник поднял её, смахнул капли крови и прочитал, шепча вслух. Записка, скорее всего от убийцы, была совсем немногословна. Она содержала лишь: "Ник, прости меня.......Твой Эрик"
   Когда Ник дочитал записку, дрожащими руками засунул её обратно к себе в карман. Медленно повернулся обратно, не зная, что делать дальше, ведь в какой раз из-за него кто-то обрывает себе жизнь, просто из-за его неосторожности. Однако в проходе появился прибежавший директор школы, по виду совсем не удивлён, который сразу же прочистил свою глотку и громко выдал:
   — Стой там, где стоишь! Повторяю: стой там, где стоишь! — В прошлые годы мистер Валентин работал полисменом, поэтому реакции на такие события совершенно не спонтанные, а наоборот — отточенные.
   Крови, которой штаны Ника были промокнуты, холодили его кожу и вызывали неприятные мурашки. Ник хотел было банально объясниться, что это не его рук дело, но следующая реплика Валентина разрушила все его надежды. В том числе и на хорошую жизнь в будущем.
   — Преступника уже нашли, однозначно! Какой же  ты ужас тут натворил, Господи-Боже, меня сейчас вырвет! — Директор окинул взглядом лежащие гильзы. — Четыре выстрела, товарищ Ник! Я в тебя столько же всажу, если ты хоть раз дёрнешься! А Иванович же мне говорил, что видел ствол у тебя за пиджаком, а я и не поверил!
   Иванович! Это же учитель физики! Он всё-таки увидел мой пистолет?! О нет. . .
   — Вызывай скорую и полицию, Коля, и поскорее! — крикнул он куда-то вдаль, а затем опять обратился к самому себе. — Меня таким уже не удивить на старости лет, разумеется, но, я думаю, всей школе показывать это точно нельзя! . .
   Чертовски взволнованный и взъерошенный Ник стоял смирно, как ему приказали, и невольным взглядом едва присматривал за покойным телом Шейлы. Слёзы и отчаяние мучили его лицо, искажая его до неузнаваемости. Он мечтал, чтобы Шейла внезапно для всех встала и, вытерев томатную пасту на лице, громко объявила, что они попались на розыгрыш, однако это было не более, чем дикие грёзы. Ник сам предпочёл бы умереть, честное слово. Умереть не за себя. Умереть за Бена. Умереть за Шейлу.


***
Обвинения

   Так он простоял ещё несколько минут, пока к нему не приехала полиция и не забрала его в участок. А там — всё, как по классике. Одинокая комната для допросов с окошком на коридор, яркий свет, который ослепляет взор глаз, совершенно дурацкие, повторяющиеся вопросы от полицейских и внеплановые перерывы на перекур. Ник отвечал на всё честно и сжато, держа в себе наивную надежду расположить полицейских к себе. Суровая реальность состояла в том, что они думают только о следующем своём перекуре, изредка отвлекаясь на дело Ника.
   — У нас нет прилежных доказательств обвинять вас в содеянном, сэр, — медленно проговорил Джек, короткий и лысый капитан полиции, который в одиночку всем распоряжался. — Всё, что мы имеем, — кучка бессвязных слов учителя, мол, сведения о том, что тот видел у вас оружие, а вдобавок ещё то, что директор сказал нам, что если бы ему наобум дали бы выбрать ребёнка, больше всего склоненного к убийству, он выбрал бы Вас. К вашему сожалению, дело ещё не может быть закрытым, пока не найдутся доказательства вашей невиновности, однако полиция не вправе пока что-то делать, ведь ордера на обыск вашей квартиры от суда ещё не приходило.
   Сам он про себя подумал: "Четыре выстрела в лицо. Что за монстр?"
   Если бы можно было подобрать словосочетание, которым бы Ник описал эту картину, он бы ответил: "Американские горки". С его чувствами как будто игрались. То ему становилось ущербно плохо из-за прошлого, в спину било чувство вины, то в его жизни появился ангелочек, который осветил ему путь, то происходит совсем нежданное событие, потому что из его же револьвера сломали крылья его ангелу, а теперь опять случилось чудо! Оказывается, надежда выйти из полицейского участка невиновным была не такая уж и наивная. Однако со следующими словами офицера прозвенел тревожный колокольчик, и Ник уже неспокойно заёрзал на стуле.
   — А зачем же нам ордер, правильно, мальчуган? Можем и без него, запросто! Поехали, малыш, а мы заодно с твоей мамой потолкуем. — Офицер Джек повернулся к своему напарнику, который стоял в углу комнаты и наконец обратился к нему: — Поехали со мной, Корри. Я не справлюсь с их семьёй один. Вдруг что-то у них там неладное?! Ха-ха-ха-ха!
   — Единственное, что  здесь неладное, это весь этот день, ей-богу. Я такого странного дела давно не видел. "Школьник убил свою одноклассницу из калибра .38 револьвера "Смит & Вессон". . . какой там модели?". . . Неплохой заголовок для завтрашней утренней газеты.
   — Десятой модели, — подсказал Джек и удивился. — Наверняка очень дорогая. Мне бы такую. . . 
   — Да, точно, — притих Корри и вернулся ко своему стенду с одеждой, где напялил пальто и шляпу.
   Джек поддержал его, и спустя минуту все были одеты и готовы незамедлительно отправиться в путь.
    — Нам нужно быстро решить все дела по этому поводу, Ник, — ласково отозвался Джек, когда они втроём уже сидели в машине. — Пойми, мы тебя совсем не считаем за виноватого, но мы обязаны завершить это дело как можно скорей, чтобы тебя побыстрее отпустить. Нам отведено 6 часов на удержание подозреваемого в участке, — объяснял офицер, — и мы имеем уважение к тебе, в первую очередь, чтобы не ждать ордера на обыск от суда и чтобы быстрее осмотреть вашу квартиру.
   Джек врал испуганному Нику, потому что на уме у него было только то, что Ник, если того отпустят, у себя дома уничтожит все потенциальные улики, поэтому нужно двигать сейчас. Конечно, приличного обыска произвести не получится, но тут нужно полагаться только на удачу и на неосторожность подозреваемого. А для такого школьника, как Ник, негативный исход мог вполне случиться.
   Прошло ещё десяток долгих минут в молчании, как недавно помытая полицейская машина остановилась у дома Ника и Ребекки в луже грязи, и Джек с Корри синхронно открыли дверцы машины, попросив Ника поторопиться. В их распоряжении оставалось только три часа, и следовало бы это сделать поскорее.
   — Ой, я же в халате! — хихикнула Ребекка, когда открыла двери двум офицерам полиции, которые смотрели на неё с хладнокровным спокойствием, будто задержали её сына малость из-за того, что тот прогуливал школьные уроки.
   — Добрый день, миссис. . .
   — Беннет. — подхватила Ребекка и ещё раз посмеялась. — Что уже там мой малый успел сделать? Ничего серьёзного?
   — Боюсь, мне с Вами придётся провести беседу, и Ваша обязанность — отвечать честно, потому что каждое произнесённое Вами слово будет записано.
   Игривая улыбка тотчас же слетела с лица Ребекки, и та углубилась в неспокойствие. Джек без позволения вошёл в квартиру и сразу же принялся инспектировать помещение. Ник виновно вышел из-за спины офицера Корри и жалостливо посмотрел маме в глаза, словно говоря "Я не виноват" и "Мне так жаль, мам". Ребекка не вытерпела такого взгляда своего сына и в любую секунду могла заплакать, подозревая что-то совсем серьёзное, но Корри быстро обратился к ней:
     — Мы офицеры из третьего окружного участка полиции. — Корри протянул полицейское удостоверение, затем спрятал во внутренний карман пальто. — Поступил вызов о. . . о школьном стрельбище. Есть один тяжело раненый. Остальных, слава Богу, нет. Вашего сына зарекомендовали как главного подозреваемого, однако нужных сведений по этому поводу ни у кого нет. Улик не найдено. Мы только выяснили модель оружия нападавшего по стреляной гильзе на полу. "Смит & Вессон" десятой модели .38 калибра. Это название Вам о чём-то говорит?
  Ник невольно и резко дёрнулся, однако, на пребольшое благо, офицер этого не заметил. Ребекка в свою очередь только смущённо и очень-очень медленно помотала головой. Сердце её будто в панике остановилось, а кровь застыла в жилах. Она не могла произнести ни звука, находясь в полнейшем смятении и пытаясь усвоить информацию, которой она не хотела никак верить. Затем Корри продолжил:
   — Мисс, не беспокойтесь. Мы ни в чём не обвиняем вашего сына, а лишь пытаемся собрать важные улики и закрыть дело. Мой напарник Джек не имеет права ничего трогать, открывать или сдвигать в вашем доме, пока мы не получим ордер на обыск, поэтому он лишь тщательно обойдёт ваше жилище, прикасаясь к одному лишь полу да и только. — Корри повернулся к прижатому к стенке потерянному Нику с большущими глазами и успокаивающе заверил того: — Расслабься, Ник, всё будет хорошо. А сейчас, будь добр, оставь нас с миссис Беннет наедине, а сам составь компанию моему приятелю Джеку. Уверяю тебя, он любит детей.
   Ник, пытаясь не смотреть на потерянную матерь, неспешно тронулся с места и зашагал в комнату. Чувство испуга постепенно переменялось на чувство спокойствия и удовлетворённости, так как растерянный офицер мотался из комнаты в комнату в спешке, пытаясь что-то выяснить и найти, но постоянно ругался и фыркал. Один лишь Ник знал, что нужные им улики в виде патронов .38 калибра лежат взаперти в прикроватном ящике и ещё одна пачка холостых безопасно покоится в коробке из-под обуви под кроватью. Ни к коробке, ни к ящику офицеру прикасаться положено не было, поэтому с истечением времени Ник стал чувствовать себя в своей тарелке, расхаживая по дому взад-вперёд, будто просто принял гостей.
   Корри с мамой о чём-то оживлённо беседовали — точнее говорила только Ребекка, а Корри, сидящий напротив у кухонного стола, внимательно слушал её, иногда кивал и всё время держал переносной диктофон перед собой. Обстановка в доме была посредственной — даже спокойной в какой-то степени, если не брать во внимание тяжёлые стуканья берцовых сапог Джека по полу снова и снова. Спустя минутку после окончания разговора между Корри и Ребеккой, которая предложила первому выпить стакан мятного чая и не дожидаясь ответа сразу же принялась его делать, Ник решил прилечь на свою кровать, потому что его ноги жутко ныли, словно он весь день простоял на ногах. В это же время из кухни вышел хмурый Корри, который прятал свой диктофон в чехол и клал его в свою барсетку. Он отозвался своему напарнику, что уже закончил работу и что по факту ничего путного не нашёл, — последнее Корри сказал очень тихо, однако Ник был рядом, поэтому услышал весь разговор. Джек поддержал приятеля в своём несчастии:
   — Угу-угу, всё печально. Ничего путного я не нашёл. Имеется подозрение, что вся амуниция, если таковая имеется, спрятана по шкафам и шкафчикам, но это уже не наших рук дело. Я все комнаты прочистил, начиная от  кухни, заканчивая заваленным вещами балконом, — докладывал Джек, а Корри только смотрел печальными глазами и медленно кивал. — Не знаю даже, что можно здесь найти. Мы должны были это предусмотреть наперёд. Не будет же мальчик, который просчитал момент стрельбища в школе, когда он может остаться сухим, оставить своё оружие прямо перед порогом, правильно? Нужно пока что отпустить этого малого, хоть и имеется риск заодно выпустить дело из рук. . . Мне нужна чашка крепкого кофе, приятель.
   — Можем попросить у миссис Беннет сделать его. Она уже варит мне мятный чай. А вообще надо выбираться отсюда поскорее к нашему уютному кабинету и подавать разрешение на обыск. . . — Корри внезапно захохотал, давясь воздухом, и в шутку спросил: — Ты, кстати, под кроватью смотрел? Кто его знает, этих подростков, что там под кроватью. У одних монстры, у других крэк и кокс. Так может, у третьего окажется охотничья винтовка? Ха-ха-ха. —  Смеялся Корри, хватаясь за живот, однако взволнованный Джек развернулся и ступил в комнату Ника, где тот как раз лежал и пытался вздремнуть.
   Джек, как только подошёл близко к кровати, опустился вниз настолько, чтобы всё хорошо видеть, вот только, к его сожалению, там не было ничего, кроме кучки коробок, которые заставили всё свободное пространство ниши. Джек решил обойти кровать и посмотреть с другого боку, но в этот момент громко засвистел чайник, и Ребекка позвала всех на кухню. Джек не дрогнул. Он сделал ещё шаг, затем ещё, стуча своими берцовыми сапогами, и остановился на другой стороне кровати. Ник сонно открыл глаза, приподнялся, осмотревшись по сторонам, и снова ввалился в подушку, возможно думая, что это всего лишь дурной сон. С кухни ещё раз эхом донеслись слова, в этот раз от Корри:
   — Приятель, приходи быстрее в кухню, твой кофе готов! Я же пошутил насчёт кровати!
   Джек всё ещё не обращал на зов внимание, ни разу не обернувшись в сторону кухни, и опустился вниз, ожидая увидеть что-то стоящее. И он действительно увидел. Действительно стоящее.
   — Корри! Мигом ко мне! Ми-и-игом! 
   Не прошло мгновения, как напарник оказался в комнате вместе со Джеком и пытался выяснить, в чём дело.  Джек не сказал ни слова, а лишь приподнял для Корри патрон, который как раз лежал под кроватью. Он был тяжеловатый, а значит — не холостой и не стреляный. 
   Ник мгновенно раскрыл оба глаза и подорвался с кровати так же, как бывает, когда долго смотришь на спящего, и тот внезапно просыпается. Тот проснулся совсем не из-за пристального взгляда — на него пока никто не обращал внимание, — а это всё нарастающая паника и тревога, которая вдруг вспыхнула ярким пламенем, словно шестое чувство. Он приподнялся, прищурив глаза от яркого дневного света, и опёрся об стену. Расплывчатым и сонным взором Ник осмотрел комнату, и заметил два нечётких пятна, которые стояли у его кровати. Спустя секунду все вещи обрели заметные очертания, и Ник уже мог разглядеть двух офицеров, один из которых зачем-то лежал на полу практически под его кроватью. Второй смотрел на первого изумлённо и шокировано, хотя последняя частичка пазла — самая пугающая — восстановилась ещё позже. Вскоре Ник понял, что дела у него обстоят очень, очень плохо.
   — Калибр .38, как мы и заказывали, Корри. Ты только взгляни на это, — говорит Джек и повернул пулю хвостовой частью, где был написан номер калибра, и постучал по злосчастному числу указательным пальцем. — Это то, что нам надо, Корри! Закроем это дело сегодня же и отправимся в. . .
   Джек заметил, как на них пялится Ник, и на секунду неловко умолк. Внезапно Джек подумал: "Четыре выстрела в лицо. Четыре жестоких выстрела в лицо." Он сделал вдох полной грудью, его товарищ протянул руку за пулей и получил её. Джек посмотрел Нику в глаза и тихо сказал:
   — Боюсь, мой дорогой друг, у Вас большие проблемы. Прошу следовать за нами обратно в участок, где мы ещё раз Вас допросим. У нас есть главная улика. Покажи её, Корри.
   Напарник послушался, и, держа золотистую пулю указательным и большим пальцами, поднял её вверх, вертя её то так, то эдак. Мягкие лучи солнца, попадавшие на пулю, отбивались от её поверхности и иногда попадали на лицо совсем растерянного Ника, ослепляя его. Долго, много, очень много прошло времени, пока обескураженный Ник не промолвил одно слово. Скорее, звук.
    — Я. . .
   Офицер не дал тому договорить и весьма иронично оскорбил его:
   — Да, да, да, мы все знаем, что ты хочешь сказать нам. "Я не виноват!" — изображал Джек наигранным голосом, — "Меня подставили!" Прости,  Ник, но этому объяснения ты вряд ли найдёшь. К тому же, хранить всякого рода амуницию в 17-летнем возрасте строго запрещено, поэтому в любом случае ты попадёшь либо в колонию, либо в самую настоящую тюрьму. Я всячески сожалею. Надо было думать, прежде чем делать.
   С этими словами оба офицера поднялись из пола и полностью выпрямились. Кивнув друг другу, они вышли из комнаты и направились на кухню, видимо, к матери преступника, чтобы оповестить, что её сын — самый настоящий убийца. Полностью опустошённый, Ник продолжал смотреть в одну мёртвую точку, находясь на грани слёз. Как оно могло сложиться таким образом? Я же не убивал её! Как можно было убить её? Она же ангел. . .
   Ник вспомнил, как одна-единственная револьверная пуля выпала у него из рук, когда громкий голос матери спросил его, собран ли он. Ник вспомнил, как небрежно поленился достать её, рассчитывая, что домой он больше не вернётся, так как его задержат на месте. Ник дурак. Ник полный, полный дурак.
   Он решил лечь спать. Да, так точно. Пока оба офицера оживлённо докладывали Ребекке об обвинении её сына, Ник лёг на свою подушку, сдавленно рыдая и всхлипывая, и постарался уснуть. Забылся сном он мгновенно, как по щелчку.
   Ему снился Бен. Как он играл с ним, как он хвалил его за успехи, как он гладил его по голове, как он смотрел на него и только умилялся. . . Затем картинка переменилась, и обычные поглаживания превратились в сильные удары по голове. Теперь Бен плакал от боли и негодования, а вместо похвал Ник кричал и кричал, приказывая заткнуться. Следующей картиной стала Шейла, которая своим злым видом пялилась на него, но спустя секунду невинно улыбнулась и обняла смущённого Ника. Весь обзор у него плыл, потому что — наверняка — мешали проступающие вновь и вновь слёзы. В конце счастливая Шейла поцеловала не менее счастливого Ника в красную щеку, а затем Шейла исчезла, превратившись в пар. Сначала её голова, а потом всё остальное тело. Холодный пот проступил на лбу у Ника, когда оба офицера, допив сначала чай, а затем поведав Ребекке об преступлении, вошли в комнату и разбудили его тяжёлыми стуками сапог, точно револьверные выстрелы.
   (БАХ! БАХ-БАХ-БАХ!)
   Это был конец. Эти стуки были такими же, как звон колокола или вой сирены. Больше Ник не сказал ни слова. Он ничего не чувствовал. Всю оставшуюся жизнь он так и останется трусом, который убил своего младшего брата, а затем добил Шейлу — лучшую девушку, которую он когда-либо встречал. Ник не может с этим ничего поделать. Он не хочет с этим что-то делать. Он заслужил. Трусы получают по заслугам.
   Ник в давящих наручниках и под строгим сопровождением обоих офицеров покинул свой родной дом, оставив маме единственное слово: "Прости." Ребекка не обратила на него внимание. Впервые за всю свою жизнь Ник увидел, как его матерь села на дедушкино кресло-качалку. Ребекка поставила кресло в гостиной прямо перед стеной. Офицеры поблагодарили её за вкусный чай и кофе и вышли с Ником из квартиры. Последнее, что Ник услышал, — ласковый свист матери, напевающий знакомую ему с детства песню. Этой песней она колыхала его, вырастила из колыбели, затем колыхала Бена и печально насвистывала её на его похоронах. Сейчас этой песней она провожает своего единственного сына за решётку, пытаясь не смотреть на него через силу и не веря этому всему, что происходит. Её сын отправился из родительского гнёздышка, как это сделал Бен. Она совсем не хотела именно такой уход, ой, совсем.

   Следующее своё слово Ник промолвил только в комнате допросов. На все обвинительные вопросы он только кивал и угрюмо соглашался. У него не было достаточно сил и храбрости, чтобы доказывать свою невиновность.
   Спустя сотню вопросов капитан третьего участка полиции сэр Джек встал со своего стула и спокойным и ровным голосом сказал фразу, которую так сильно хотел сказать весь этот день:
   — Мистер Ник Беннет, Вы обвиняетесь в убийстве 17-летней Шейлы Маркович и приговорены к 5 годам изоляции и тюрьмы в округе Блоуп. Никаких колоний и никакого задержания Ваших родителей вместо Вас самих. Вы сами, завтра же, отправляетесь в Блоупскую тюрьму и отсидите 5-летний срок без шанса на обжалование и досрочное освобождение. Мне жаль, что всё случилось таким образом, гражданин Ник, но обдумывайте свои последствия заранее. И Бог будет Вам судьёй.
  Ник молчал.
   — Следующие пять лет без выходных Вы проведёте в тюрьме строгого режима вместе со взрослыми преступниками, которые могут убить Вас в два счёта, — продолжал Джек.
   Ник молчал.
   — А первый год Вам будет запрещено даже видеться со своими родными и близкими. Полная изоляция от внешнего мира.
   Ник по прежнему молчал. Хладнокровным и пугающе спокойным взглядом он смотрел прямо в глаза Джеку. Наконец тот не выдержал и вылетел пулей из кабинета в ярости. Тем не менее, со всем остальным было покончено.
   На следующее утро в газете появилась новость о том, как 17-летний школьник жестоко убил свою ненавистную одноклассницу выстрелом в лицо. Про остальные три выстрела, к счастью, ничего не сказано. По словам одноклассников убийцы, они знали, что это рано или поздно должно было случиться. Учитель физики, Вениамин Павлов, утверждает, что чётко и ясно видел торчащий ствол пушки у брюха убийцы, и уверяет, что Ник Беннет — самый агрессивный и больше всего склонен на совершение убийства. На вопрос, почему Вениамин не сообщил о замеченном оружии органам, тот не ответил.
   Ник, в свою очередь, подобрал утром эту газету с земли, увидев на ней своё лицо, но проходящий мимо него офицер Джек вырвал газету и сказал, что совсем скоро у него будет полным-полно времени дочитать её.
   Ровно в 8:45 утра сонный Ник стройно стоял линейкой вместе с другими подсудимыми, которые вышли на улицу на дневной пересчёт. Ровно в 09:00 Ника зачислили в ряды заключённых. И его жизнь пропала, как песок сквозь сито.

***
Сон наяву

   — Вставай, вставай! — кричит ему на ухо Бен жаркой летней тюремной ночью.
   Ник еле прорезал глаза, силой их открывая, ибо весь прошлый день он работал в тюремном дворе, и сейчас его немытая футболка была насквозь промокшая потом. День стирки был завтра. А сейчас на него смотрит Бен, самый настоящий и самый живой Бен. Ник успел подумать, что это всё дурной сон, и даже ударил себя пощёчиной, но почувствовал яркую и вполне реальную боль. В этот момент он резко подорвался и посмотрел живому мертвецу в глаза. Это был всё тот же полу-глупый-полу-счастливый взгляд с полуоткрытым ртом. Ник этому событию был несказанно рад, однако другая его часть, разумная, решила к этому отнестись скептически. Он же сам видел, как его переехала машина. Как он переломанный валялся на земле. Как его хоронили, в конце концов. Однако он встал, и Бен сразу же взял его за руку и вывел из его одиночной изолированной камеры.
   — Мы будем выходить. Вы-хо-дить, — прочитал Бен медленно по слогах, чтобы было разборчиво.
   — Выходить откуда?
   — Сюда. — сказал Бен и широко улыбнулся.
   Они прошли через несколько коридоров, прошли парочку спящих охранников, которых уже утром скорее всего уволят, и вышли на улицу через открытый главный вход. Сегодня всё шло им на руку.
   Когда Ник спросил у него, как ему удалось открыть его камеру, Бен не ответил, потому что в этот момент из-за угла, будто поджидая, вышла Шейла. Здоровая, целая и вполне себе красивая Шейла. Лицо её было девственно нетронутым, а рыжеватые, слегка золотистые волосы шикарно развеивались на ветру. Ночь была прохладной и приятной — особенно лёгкий моросистый ветерок, который игрался с их кожей, вызывая озноб. Насчёт этого неожиданного появления Ник ничего не сказал и даже ничего не подумал. Всё шло как-то совсем плавно и спокойно, будто эта картина была давно нарисована в его голове. Тем не менее, Ник осознанно понимал, что в этом нет ничего нормального, если брать во внимание то, что это происходит наяву.
   Вместе они вышли на пустую улицу, где иногда проезжали машины. Нику было немного холодно, ведь его тело покрывала всё ещё мокрая футболка, а усиливающийся ветер всё только ухудшал. Он понадеялся, что не получит воспаление лёгких.
  Никто ничего не говорил, и они шли как-то странно вперёд, ничего не оговаривая, ничего не спрашивая, а просто шли, никто не зная куда. Ник не хотел ничего спрашивать, не хотел прерывать драгоценную тишину, которой уже был сыт по горло за эти прошедшие три года тюрьмы. Совсем недавно, примерно с месяц назад — Ник не ориентировался в датах без своего рисованного календаря на стене камеры, — он праздновал своё двадцатилетие, сидя в пустой камере, задыхаясь грязным и душным воздухом. Он этого заслужил, и ему крайне повезло, что всё ещё жив. Над Ником смиловались, ведь он должен был получить не 5 лет тюрьмы, а смертную казнь. Как жаль, что в современном мире такой меры наказания больше нет.
   Ник не хотел больше думать. Он был пуст. Совершенно без мыслей. Всё, о чём он мог думать, было продумано и обсуждено за эти три года. Больше не было того, что заслуживало его мысли. Его больше ничем нельзя было удивить. Восстание из мёртвых Бена, разумеется, немного застало его врасплох, только вот такой же трюк с Шейлой не дёрнул его глаз ни на миллиметр. Кто-то будто играл с ним в шахматы и допустил ошибку повторением такого же хода, и Ник был к этому готов. Его время пришло, знал он, потому что жить в этом однотонном мире покажется ему сущим адом, и Ник даже предсказывал свою скорую смерть. Ею завоняло просто везде — невыносимо.
   Бен и Шейла вместе остановились посреди какой-то узкой дороги, освещаемой одним-единственным тусклым фонарём. Они что-то сказали друг другу, сыграли в камень-ножницы-бумага, и радостный Бен убежал в сторону. Шейла осталась на месте и сделала два резких шага к бетонной стене напротив. Опёрлась об неё, закрыла глаза двумя ладонями и принялась считать громко вслух: "Один, два, три, четыре. . ." Ник просто наблюдал за этим и стоял в сторонке. Ему хотелось присесть, потому что ноги его болели от такой долгой ходьбы, но подумал, что достаточно храбр, чтобы стоять.
   Внезапно Бен остановился и обернулся назад, испуганно посмотрев на Ника. Затем он прокричал — громко, внятно, быстро, с совсем несвойственной ему манерой речи:
   — Убегай! Убегай! Тебя словят.
   Ник фыркнул и посчитал, что такие детские игры не для него, и остался стоять на месте. Скоро будет его час, и он сам убежит, знал Ник.
   "Пять, шесть, семь, восемь. . ."
   — Убегай! Не будь трусом, братец, убегай! — услышал Ник свой же голос, но остался стоять на месте, как камень, только фыркая в ответ.
   . . .Убежит далеко, куда глаза глядят, где птицы не летают, где не слышен голос человека.
   "Девять. . ."
   — Ты трус! Самый настоящий трус! Трус-трус-трус, вот и стоишь! — кричал Ник сам себе, но тот всё стоял и мечтал, и молчал, да фыркал.
   . . .Убежит прямо сейчас.
   "Десять! Я иду искать! Кто не спрятался, я не виновата!"
   Словно из-за тумана, возникает чёрная, как ночные тучи, и грязная, как сапоги после дождя, машина. Ник не обратил на неё внимания, и даже сам водитель не обратил внимание на стоящего столбом сутулого молодого человека, который странным образом совершенно один стоял посреди дороги и игриво улыбался. Спустя короткое, как жизнь, мгновение тело Ника улетело на три метра вперёд, а водитель, перед тем как в спешке уехать по своим делам, только выглянул из своей двери на то, что после того молодого человека осталось. Пока ещё не мёртвый Ник лежал на асфальте со сломанными ногами и руками, но у себя в голове он уже не был здесь — он убегал. Убегал далеко. Убегал ото всех. Убегал ото всюду.
   Убегал, потому что боялся.