Посвящается российским литераторам

Примерно 1850 год. Россия, недалеко от Москвы
Возвращение на Русь не было ни счастливым, ни сентиментальным. Грязные, разъезженные дороги, покосившиеся, тёмные от времени убогие крестьянские домики навевали тоску. А попавшийся навстречу нескладный мужичонка, в нелепом драном зипуне и мерзких опорках на ногах вызвал сильное, до скрежета зубовного, желание бежать обратно в благополучную Европу с её давным-давно вымощенными улочками и благообразными фрау в белых чепцах.
Поэтому в гостиную к маменьке длинноволосый худощавый студент вошёл с возмущёнными словами:
-Как вы здесь живёте?!
Матушка только удивленно всплеснула руками.
-Николенька! Уже приехал! А мы ждали тебя только завтра.
-Вы что же мне не рады? - вспылил студент.
-Что ты! Что ты! - засуетилась женщина, - рады! Очень рады!
Николай смотрел на неё с сожалением. Так постарела, осунулась. Морщины, седые локоны…  Совсем другой он помнил мать. Уверенной в себе белокурой красавицей. В сердце горячей волной вдруг хлынула нежность.
-Мама…
Студент бросился ей на грудь рыдая.
-Я так соскучился. Так тяжело жить одному, без вас. Я не могу больше! Я вернулся, совсем вернулся!
Она его не поняла, переспросила строго:
-Но ты же завершил курс?
-Всё, всё закончил, - рассердился сын, - понимаешь, я совсем вернулся домой.
Мать поверить, осознать не могла, похлопала глазами, повторила печально:
-Домой? А как же Германия? Неужели тебе не понравилось?
-Чему там нравиться?
-Многие хвалят.
-За что?
-Идеи там интересные, девушки…
-Девушки там дурные, - поморщился юноша, - сухари, помешанные на политике.
-Бог с  ней, с политикой, - отмахнулась мать, - в девушке главное совсем другое, - поправила оборки на пышной груди блондинка.
Недавний студент только рассмеялся:
-Да нет у них там ничего, как у доски. Эмансипация - платья серые, лица скучные. Наши бабушки гораздо привлекательней.
-Скажешь тоже, - кокетливо поправила начавшие седеть волосы женщина, - не может того быть.
-Они даже варенье варить не умеют. Им служанки делают конфитюр.
-Он-то хоть вкусный?
-Протертый словно его уже ели… И варят специальные кондитеры. «Каждый должен заниматься своим делом», - передразнил немок Коля.
Он уселся в креслице напротив маменьки, даже вальяжно взгромоздил ногу на ногу. Женщина посмотрела на него с сожалением. В её взгляде появилась искорка понимания, она расплылась в улыбке.
-Так тебе немки не нравятся? Вернулся жениться?
-Жениться?! - возмущенно взвизгнул студент.
Он даже вскочил, как ошпаренный, и принялся большими шагами мерить комнату, громко вещая:
-Жениться! Ах, маменька, какая тоска. Мне что же разгуливать в халате, обзавестись брюшком, отрастить бакенбарды среди орущих детишек, рассуждать с толстухой женушкой о нравах, брюзжать о погоде… такой  жизни вы мне желаете?
-Что ж в этом такого? - искренне недоумевала мать, - все так живут.
-Серость! Обыденность! Вот именно, всё так живут. Все. Любая посредственность.
-Да все… - не понимала мать, -  живут, стареют вместе…
-Стареют?! - неистовствовал сын.
-Ну да, - подтвердила женщина, -  это естественный ход вещей. Сперва мы сами заводим семью, потом наблюдаем за успехами наших молодых детей, ведь они наше продолжение…
-Нет! - решительно отрезал сын, - они сами по себе, я сам хочу жить вечно. Я должен стать бессмертным!
При этих словах Николай гордо выпрямился, выпятил грудь, поднял голову и даже картинно заложил руку за край сюртука на груди, как делал маленький,  но заносчивый император совсем недавно побежденный Россией.  Матушка в этот миг усомнилась в уме ли её сын, не спятил ли от заграничной учебы. Она ахнула, громко вздохнула, вскочила на ноги, запричитала:
-Что ты? Что ты? Всё будет так, как скажешь. Только не волнуйся. Тише. Тише, - стала она успокаивать, усаживать сына.
Он отмахнулся:
-Оставьте меня. Вы напрасно так переполошились. Я прекрасно понимаю, что моя смерть неизбежна. Не стал дураком, атеистом, я всё понимаю вполне трезво, холодно, - оправдывался студент, -  человеческая жизнь коротка, но все эти разговоры о том, что дети наше продолжение по-моему глупости. Ведь я же не мой отец. У меня совсем другие желания и планы.
Эти его вполне здравые рассуждения успокоили блондинку. Она вздохнула с облегчением, опустилась обратно в кресло, привычно расправила юбки, спросила обстоятельно:
-Не хочешь жениться, что ж ты делать собираешься?
Сын взглянул свысока, выдержал театральную паузу… и женщина сразу паузу эту заполнила:
-Ну, и правильно, с женитьбой не торопись. Тут у нас в округе у всех соседей одни мальчики. За невестой придется в Москву ехать, а то и в столицу. Я все эти годы после смерти мужа ждала, пока вернешься, возьмёшься за дело. Хозяйству нужна мужская рука.
-Ах, маменька, - поморщился сын, - я хочу заняться совсем другим. Хочу написать такую книгу, чтоб она пережила меня, и имя моё осталось в веках. Я хочу, чтобы творчество моё стало бессмертным.
Женщина совсем успокоилась, выдохнула с облегчением, вернулась к привычной теме:
-Так книгу-то писать, чем же супруга мешает? Пока ты в кабинете сочиняешь, она по хозяйству с детками.
-Вот именно, - взвился студент, - дети будут бегать, кричать, плакать, жена приставать с разговорами. А с хозяйством и вы отлично справляетесь, матушка.
Блондинка улыбнулась польщенная, а сын ещё добавил:
-Не нужно мне никого больше. Не может быть в этом доме другой хозяйки.
-О чём писать-то станешь, знаешь уже?
-Да нет, - пока потёр лоб гений, - я полагал, вернусь домой, осмотрюсь. И родится мысль российская, самобытная. Разве ж можно о Руси писать в дали от Руси?
Поброжу по полям, воздухом милым подышу и пойму, узнаю, что писать стану, о чём. Может и героев своих встречу.
Так и отправился Николенька рано утром на следующий же день в поля за вдохновением.
Только-только зоря позолотила кромку дальнего леса, студент отправился тревожить зябкую утреннюю свежесть. Ещё кутал природу легкий белёсый  туман, ещё висели на травинках тяжёлые холодные капли росы, ещё  глаза его сонно щурились и по спине забирались под одежду зябкие мурашки, он ежился, шмыгал носом, но шагал вперед к будущей славе.
Поля, поля… жёлтые колоски, зелёные травы. Настроение начинало портиться, время шло, а бесподобная идея всё не посещала. Вспомнился давний совет – «пиши, что знаешь».
-Я много чего знаю, - бурчал студент, - о чём писать всё равно не понятно.
И тут студент заметил одинокого путника, неспешно бредшего по накатанной пыльной дороге, отделявшей одно поле от другого.
-Вот-вот мой герой! - возликовал будущий писатель, - о нём, о жителе глубинки российской, я  и  стану писать, о его мыслях и чаяниях.
Он поспешил к незнакомцу, успев порадоваться, что вид у аборигена не дикий, а очень даже цивильный. Запыхавшись, поспешно разгребая обеими руками словно волну, высокие колосья, Николай ринулся к своему герою. Тот остановился, вежливо подождал неожиданного собеседника. Студент подошел, восстанавливая дыхание, поздоровался, раскланялся. Худощавый незнакомец улыбнулся в ответ приподнял  свою  соломенную шляпу.
-Я Ганс, Ганс Циммер.
Студент опешил, даже отступил на шаг.
-Это ж надо столько лет учиться в Германии, вернуться на Родину и сразу встретить немца...
Тот всё не мог понять ужаса на лице молодого человека, принялся объяснять на чистейшем немецком:
-Я сам из Берлина, доктор. Услышал, что так делают и приехал сюда работать. Мои знания здесь очень востребованы…
Но странный русский не дослушал его, замахал руками, как на привидение, и бросился бежать прочь.
-Хам! - вырвалось у давно живущего в России доктора, - этих русских понять невозможно, - добавил он с немецкой флегмой, пожал плечами и продолжил свой путь.
Николай тоже отправился своим путём. Вернее побежал куда-то в поля, словно поплыл среди волнуемого ветром золотого хлебного поля. Но, молодой писатель не оставил надежду встретить сегодня же своего героя. Яркий российский тип на родной земле. Поэтому решительно убежав от немца, он остановился, постоял озираясь, поразмыслил и побрел обратно к дороге. Студент шёл и бранил сам себя.
-Как безобразно и невежливо я себя повёл. Не простился, не объяснил ничего. До чего же я устал от немцев,  - усмехнулся он, - и надо ж было первым делом на Руси встретить немца. Хотя,  - посерьёзнел литературный гений, - Германию-то я знаю куда лучше, чем свою Родину. В пору писать про немцев, но кому они нужны, сухари европейские. А тот доктор, наверняка ещё долго будет рассказывать какого странного русского он встретил, пусть рассказывает, пусть ещё присочинит что-нибудь… хотя немцы не умеют сочинять.
Он выбрался на  дорогу, посмотрел в  одну сторону, в  другую.  Доктор  был уже далеко, зато к студенту приближался какой-то открытый экипаж. Оказалось это было грубое деревенское подобие модного ландо. Везла то ландо пузатая невзрачная гнедая лошадёнка, на облучке правил ею совсем невзрачный мужичок. Зато в повозке вальяжно восседал настоящий российский былинный герой. Рослый, светловолосый с настолько голубыми глазами, что это сразу выделялось в его образе. Лицо обрамляла аккуратная курчавая бородка. Этакий Садко из сказки.
-Наконец-то!  -  возликовал бедующий писатель, -   вот он, мой герой, - подумал он и счастливо улыбаясь, приветственно протянул руки к незнакомцу. Тот охотно ответил улыбкой на улыбку и остановился рядом со студентом. Николай сразу же затараторил:
-Я ваш сосед. Только что вернулся, знаете ли, с учебы. Брожу по своей земле, спешу надышаться Родиной, втянуть, напитаться её воздухом, прочувствовать чем она пахнет.
Былинный красавец брезгливо поморщился:
-Воняет здесь…
Голос у него был вполне подходящий для русского героя – низкий, бархатный баритон, но  что он говорил?!
-Дурно, дурно здесь пахнет, сударь.  Навозом воняет.  Крестьяне ведь поля навозом только удобряют, вот и собирают его всю зиму на своих дворах, а  весной раскидывают по полям.
-Сейчас же не весна.
-Летом соберут урожай и раскидают опять. А  куда иначе навоз девать? Коровы только и делают, что жуют и лепешки роняют.
-Они ещё молоко дают.
-Сами не дают, с трудом бабы доят, а сами коровы только жуют и гадят. Так что Родина пахнет навозом.
-А как же романтика? - слова молодого писателя прозвучали как-то жалко, - Русь, родная земля…
-Поверьте, я живу здесь, на  этой земле родной всю свою жизнь, и отлично понимаю, что ничего романтичного здесь нет, - устало вздохнул былинный герой, - я ведь помещик местный Вениамин Григорьевич Просторов, поклонился Садко.
Николай принялся поспешно представляться, стянул шляпу с головы, наврал, что вернулся в родное имение помогать матушке с хозяйством. Рассуждал, что не женское это дело, хозяйство большое в порядке держать. Мужик нужен…
А писатель внутри него уже прикидывал:
-Как идеально этот здоровяк подходит для моей книги. И фамилия у него какая подходящая. Вот только имя дурацкое, но ничего. Я назову своего героя Иваном. Эх,  хорошо быть писателем,  - расплылся в улыбке студент,  - всё можно переиначить по своёму. Вот бы и в жизни так. Его доставшаяся от славных предков фамилия сразу показалась гению не солидной и он твердо решил взять псевдоним.
А собеседник его в это время рассуждал:
-В нашей культуре роль женщины чрезвычайно преувеличена. Мы, христиане, носимся с ней слишком. Ну, родила одна из них бога. Рожать вообще женское дело. Ну, родили, вырастили … придумали тоже мне, что наша страна вся Россия - это женщина- баба, а мы как же?
Говорил бородатый громко, убежденно. Видно, идеи эти уже давно у него созрели, он их продумал, совсем принял. Делился теперь с новым соседом тем, что наболело.  Вот, у моей жены на уме одни тряпки да сплетни. Переживает целыми днями - кто что сказал, да что он имел ввиду.
Рассуждал бородач так зло и серьёзно, что молодой писатель невольно ощутил раздражение и неприязнь к своему новому знакомому.  Его полный восторг от былинного героя стал сменяться недоумением, которое знакомо писателям, когда их родные персонажи начинают вдруг вести себя не так, как ожидал автор. Николай даже не выдержал, и спросил Просторова:
-Как же вы можете ругаться? Разве сама русская природа  не настраивает вас на  благостный лад?
-Природа? -  бородач рассмеялся невесело, спрыгнул со своей повозки в дорожную пыль, поправил что-то на сиденье и продолжил:
-Природа погода. Что здесь умилительного. Небо, птички, грязь и пылюка! Ненавижу эти российские просторы.
Будущему гениальному писателю нестерпимо захотелось стереть, удалить персонажа похожего на былинного Садко из своей бессмертной книги. Но он утешил себя, предположив, что герой не плох, только поссорился с любимой женой и теперь зол на весь белый свет. Нужно только встретиться с ним в другой день, в других обстоятельствах.
Этим его мыслям очень помогли слова Садко о своих планах посетить имения соседей. 
-Да-да, - оживился будущий писатель, - приезжайте к нам. Я вас с матушкой познакомлю.
Приготовился Николай к важному визиту, но Садко все не появлялся и решил автор время зря не терять и начать работать над книгой, тем более что матушка отдала ему  для рабочего кабинета самую удобную и  светлую комнату, поставив возле большого окна громадный письменный стол.
На нём были разложены отличные листы белой бумаги, уложенные в аккуратные стопки, сразу три остро заточенных пера возле пузатой чернильницы ждали вдохновения.
Писатель сел за стол в удобное, даже слишком удобное кресло, откинулся на спинку, протянул руку, взял перо, покрутил в пальцах, пожевал кончик, потёр лоб, сломал перо, бросил обломки, схватил другое, задумался, потянулся, обмакнул перо в чернила и написал торжественно:
Был жаркий летний день….
Отстранился, полюбовался, собрался писать дальше, но поставил жирную кляксу, вскочил, пробежался по комнате, снова сел, схватил испорченный листок, зверски измял его и  швырнул на пол. Помедлив ещё Николай взял новый  лист, обмакнул новое перо и ринулся писать. Живописно и многословно он принялся описывать летнюю погоду и травы, и колосья, и мелкие жёлтые цветочки, и вившуюся над ними пчелу.  И тут откуда-то громко жужжа прилетела толстая зеленая навозная муха, покружилась вокруг гения и сала громко биться в стекло. Она отвлекла писателя и он поднял исписанный листок, взглянул на него словно со стороны, воскликнул в отчаянье:
-Я бездарность. Я графоман.
Измял его, тоже бросил на пол.
Муки творчества прежде ему незнакомые едва не отвратили его совсем от прежнего твердого решения стать писателем и творить прекрасное и вечное, согнувшись  над столом. Чистый безмятежный лист едва не положил конец всем его самоуверенным планам и мечтам. Он мучительно размышлял о том, стоит ли даже затевать сочинять эти дурацкие слова, решил даже бумаги не марать и сделался не писателем, а читателем, завалился на тахту, принялся перелистывать страницы толстых книг тех, кто сумел-таки одолеть нрав капризной музы. Дни проходили за днями, он перелистывал, перелистывал затёртые странички чужих книг, завидовал таланту авторов, даже поглядывал с тоской на закрытую дверь кабинета, но не случалось ничего нового и взгляд всё скучнел и скучнел…
Наконец, в долго пустовавшую гостиную вошёл слуга и объявил торжественно:
-Господин Просторов с супругой.
Студент так и подскочил в волнении. Матушки где-то не было, и Николай отбросил скучную книжонку,  приготовился принимать долгожданных гостей.
Супруга рослого Садко оказалась такой маленькой и сухонькой, что только выгодно оттеняла героическую фигуру мужа. Она вообще оказалась серой мышкой, фоном для яркого помещика. Серенькое платице, невзрачный платочек на плечах, движения мелкие и беспокойные, выражение серого личика тревожное. Муж рядом с ней казался большим и величественным.
Студент даже пропустил мимо ушей имя женщины. Она и в разговоре соседей почти не участвовала, только переводила взгляд с одного на другого. Вениамин Садко вёл себя как важный павлин, распустивший свои великолепный хвост. Он сразу понял неопытность студента в хозяйственных делах и стал поучать его:
-Вы на большой урожай не рассчитываете. Земли здесь бедные. Это вам не Украина, где чернозём такой жирный, что хоть на хлеб намазывай. Если украинцы всё продадут,  будут землю свою продавать, - хмуро  рассуждал Просторов.
-На Украине не дураки живут, - оптимистично возразил студент, - в Российской империи им очень сытно живется, а последнее они станут продавать только если со всеми поссорятся и останутся одни. Нет, не может быть такого, - убежденно заявил оптимист.
-Порой мы и предположить не можем, как всё будет, - сокрушался бородач с видом мудреца, - на всё божья воля.
-И бог на нашей стороне, - радовался Николай.
-С чего вы взяли? - буркнул былинный герой.
-Мы православные, мы молимся.
-По вашей логике, мусульмане со своим аллахом всё делают не правильно?
Будущему гению вовсе не хотелось забираться в философские, а тем более  теософские дебри. Он попытался просто отвлечь собеседника, взял со столика под длинной скатертью тяжелый кувшин и обратился к гостю:
-Вам налить?
-Что там у вас?
-Квас, - произнес студент с гордостью, - маменька сама ставила. Удался квасок.
-Квас… - протянул гость разочаровано, - лучше бы вино, как в Европах.
-Зачем нам европейские вина?! - воскликнул молодой писатель, - а как же патриотизм?
Былинный герой в ответ бросил презрительно:
-Квасной патриотизм... Весь ваш патриотизм квасной...
-Патриотизм он один единственный - любовь к Родине… - обиделся студент,  - при чём тут квас?
-Верно, - снисходительно согласился Вениамин, - не в квасе дело. Вот только вино гораздо лучше напиток, чем квас, цевильней, современней…
-После вашего хваленого вина современники творят чёрти что, потом валяются пьяные.
-Дурак и с кваса напьется, - сердился бородач, - и пойдет валяться на любимой родине. Трудно любить наше грязное неприглядное отечество! - грохотал Садко.
Его серенькая супруга испуганно смотрела на мужа снизу вверх. Николай был только  рад, что  его матушка не присутствует при этом некрасивом споре. Она-то очень любит эту землю и точно не смогла бы спокойно слушать злые слова гостя. У самого студента в голове роились толпы убедительных аргументов. 
-Ваш квасной патриотизм - такая глупая, наивная выдумка! - Садко снова хохотнул, - Любовь к Родине. К чему любовь? К отеческим гробам или к крестьянам этим вонючим? Межу крестьянами и дворянами, помещиками непреодолимая пропасть! Мы совсем не понимаем друг друга. Даже говорим на разных языках, дворянам ближе французский или хотя бы литературный русский, а грязные крестьяне и говорят-то как-то по-деревенски, - он передразнил распевную манеру крепостных, - позорище!
-Вы что же, поддерживаете революционеров? - ужаснулся студент.
-А что? Ведь живут же американцы без царя.
-Но у них рабство!
-А у нас крепостное право.
-У нас его скоро отменят!
-Когда-нибудь и рабство отменят, - холодно парировал Просторов.
-Но революция - это страшно! Всё ломается, смерть везде!
-Нам уже пора что-то сломать!
-Революция крушит всё сразу!
-А чем мы хуже французов? У них было три революции, а у нас ни одной.
-Но убьют стольких людей!
-Революции нужны жертвы!
-Вы понимаете, что мы с вами, как помещики, аристократы, мы первые станем жертвами. Нас убьют!
-Кого-то убьют, кто-то будет убивать, - спокойно и холодно ответил Просторов.
Николай отпрянул в ужасе, прошипел холодными губами:
-Вы будете убивать меня?
-Или убьют меня. Я не хочу быть убитым. Я молодой и сильный, смогу за себя постоять.
Взгляд студента упал на маленькую, жалко съёжившуюся фигурку супруги смелого революционера.
-А как же они?  - указал на женщину студент, - те, кто не сможет убивать?
-Революции нужны жертвы, - равнодушно ответил борец со старым.
-Значит, - потемнело в глазах у Николая, - и моя матушка, и я сам - просто жертвы?!
-Революция всё оправдает.
-Выходит, - писатель говорил медленно, словно взвешивая каждое слово, - выходит, вы готовы убивать беззащитных?
-Таков закон революции. Кто не способен бороться - умирает.
Николай ощутил вдруг себя великим автором, творцом истории. Он набрал в грудь воздуха, вздохнул сильно, героически и выпалил:
-Я не стану ждать, пока вы свершите своё зло. Я убью вас раньше. Вызываю вас на дуэль!
Гость громко презрительно расхохотался, переспросил:
-Вызываете на дуэль?!
-Да! Я хочу вас убить.
-Вы стрелять-то умеете?
-Научусь. На один выстрел сил хватит, справлюсь! - гордо выпрямился студент.
Просторов посерьёзнел, спросил совсем тихо:
-Так вы не шутите?
-Нет! - сурово покачал головой студент, - готовьтесь к смерти!
Гость  неожиданно стал не солидным, суетливым, словно до него только дошёл смысл происходящего.
-Вы гордитесь своей верой в бога? - обратился к Николаю Просторов с выражением утопающего, хватающегося за соломинку, но воодушевился, - но разве убийство не смертный грех?!
-Грех - убийство невиновного, - рассержено отозвался студент, - вы же собираетесь хладнокровно уничтожить тысячи ни в чём неповинных людей. Уверен, Бог меня  простит.  К тому же я ведь и сам рискую быть убитым. Вот и поглядим чьи планы больше по нраву создателю.
Его маленькая супруга встала страшно бледная, готовая упасть в обморок.
-Но у нас нет секундантов, - пробормотал Садко с надеждой.
-Найдем, - уверенно ответил Николай, - он ещё понятия не имел, кто мог бы исполнить эту роль, но в груди у него росла уверенность, что он поступает верно и всё получится идеально.
-Договоритесь с кем-нибудь, - потребовал он и завтра же на рассвете стреляемся.
-Уже завтра? - голос Просторова звучал испугано и жалко, - зачем завтра? Я не готов…
-Стойте! - голос серой мышки прозвучал неожиданно громко, так не правильно. - Я читала в книгах тот, кого вызвали, должен выбрать оружие.
-Вы предпочитаете шпагу? - снисходительно осведомился студент.
Гость замотал головой.
-Отлично. Присылайте секунданта.
Как всё изменилось, они буквально поменялись ролями. Николай воодушевился, воспрял духом, выпрямился, словно стал выше ростом, гордо поднял голову, вытянулся как офицер на параде. Просторов наоборот ссутулился, сжался, утратил свою солидность и вальяжность. Смотрел как-то растеряно. Даже его серая маленькая  супруга перестала быть только его фоном, отошла от мужа, встрепенулась, даже решилась обратиться к его противнику:
-А кто будет вашим секундантом?
Студент задумался, но вынужден был признать:
-Я совсем недавно вернулся из университета из Германии и плохо знаком со здешним обществом. Совсем не знаю, кого бы мог попросить… - растерялся писатель.
-У мужа много знакомых.  Я думаю, он сможет договориться сразу с двумя секундантами.
Женщина так воодушевилась, словно сама захотела, чтоб её мужа убили или хотя бы ранили на дуэли, и революционного вождя из него не получилось.
-Но, - подал голос бородач, - вы, сударь, напрасно так спешите. Такие дела быстро не делаются. Нужно время. Поединок придётся отложить. - Он растерял всю солидность. -Найти секундантов дело ответственное и спешка неуместна. Вы ведь помните, милостивый государь, что теперь не времена Петра первого, нынче за дуэли наказывают строго и секундантов. Им придется врать и выкручиваться чем бы дело ни кончилось. Я должен найти надежных людей. Боюсь завтра ещё ничего не выйдет.
-Не стоит чрезмерно скромничать, - не поддержала его тираду  супруга, - не  стоит недооценивать людей, уверена, пара секундантов легко сыщутся. Будьте спокойны, сударь, завтра же часам к двум двое надёжных секундантов будут здесь и вы сможете  обо всем договориться.
Гости распрощались несколько поспешно, и вернувшаяся позже матушка так и не узнала ничего о странном визите соседей. Она была абсолютно спокойной, оставив сына поговорить с двумя солидными мужчинами, пришедшими на следующий день и отправилась к себе доделывать любимую вышивку.  Ведь она  не знала ничего ни о мыслях, сомнениях и злых страхах, не дававших её сыну уснуть всю ночь. Потому женщину не смутила его утренняя рассеянность и бледность.
Секундант Просторова оказался немолодым толстяком с изрядной отдышкой и вторым подбородком. Представившись Семёном Семеновичем Одоевским он поспешно плюхнулся в кресло. Второй худощавый и подтянутый гость представился Константином Львовичем Северовым.
Он сразу напомнил студенту старого поседевшего офицера, привыкшего прямо, подтянуто держать спину, он словно с готовностью ожидал команды. С таким человеком и сам студент почувствовал себя бравым и способным на многое. Николай внимательно слушал как просто и понятно всё продумал и распределил опытный Северов.
-Поступим традиционно, - серьёзно и негромко говорил офицер, назначить дуэль на рассвете мысль была весьма разумная, нужные пистолеты есть. Стреляют сейчас с двадцати шагов и для того чтобы не постигла кара, лучше отъехать подальше в поля. В случае смерти или ранения, выдадим все за несчастный случай на охоте. Врача я найду.
-Бросьте,  - вальяжно махнул пухлой рукой второй секундант, - Просторов стреляет из рук вон плохо да господина студента обучали совсем другому. Они ведь не солдаты. Постреляют, побоятся, выпустят блажь и разойдутся. Уж сколько раз я бывал на таких дуэльках, всегда всё проходило благополучно.
-И всё же мне бы хотелось попрактиковаться, - сказал  студент.
-А зачем? - возмутился толстяк, - вам не к чему быть снайпером.
Убедившись, что секунданты спокойны и даже настроены довольно легкомысленно, дуэлянт и сам несколько успокоился и поверил в благополучный исход дела, они мирно раскланялись, сговорившись устроить поединок на рассвете следующего дня.
Когда он остался один, особенно когда село солнце, выпустив в темноту миллиарды страхов и сомнений, мысли недавнего студента приняли другое направление.
Он напрасно ворочался без сна, мял простыни и сомневался буквально во всём. Желание спать совсем покинуло его.
-С чего я взял, - размышлял он лихорадочно, - с чего я вообще взял, самонадеянный, что поступаю правильно, что я имею право так распоряжаться своей и, подумать только, чужой жизнью. Ведь я не знаю, что суждено, как должно быть.  А вдруг, - он похолодел от одной мысли, - вдруг меня убьют завтра? И разом всё кончится. Смерть, темнота, пустота. Всё кончится, всё. Все мои планы! Мечты! Никогда не воплотятся. Даже вспомнить обо мне нечего. Я ничего не успел. Матушке останется вспоминать каким смешным и неуклюжим я был в детстве, - грустно улыбнулся дуэлянт.
Он больше не мог лежать соскочил с кровати. 
-То ли жил, то ли не было меня, - воскликнул Николай в отчаянье.
Он нервно топтал по скрипучим половицам, выписывал по комнате затейливые петли и круги, беспокойно всплескивал руками, бурчал ругательства, обижался сам на себя, что ничего так за свою жизнь и не успел. Пыхтел, пыхтел, словно беспокойный ёж пока не вспомнил, что уже рано утром он должен будет явиться на дуэль и желательно ему быть свежим и довольным. Противник не должен заметить, как трудно далась ему эта ночь. Студент припомнил, как давно уже гулко в ночной тишине сонного дома прозвучали  монотонные двенадцать ударов больших часов в гостиной. И когда из темноты донесся тяжёлый гул одного удара Николай приказал себе спать. Повалился на кровать и неожиданно быстро заснул.
Проснувшись, едва первые утренние лучи заглянули в окно, он встал на удивление легко. Холодная вода для умывания и даже крики деревенских петухов - всё радовало студента своей свежестью. О смерти он больше не думал. В голове было ясно и пусто.
Пешком топать не пришлось Северов прикатил на отличном открытом экипаже. Рядом с ним лежали три сабли и сидел худой носатый доктор, деловито представившийся господином Малаховским, и все вместе они помчались вперед, только прохладный ветерок обдувал лицо.
Коляска остановилась где не было ничего приметного и Северов пошёл просто в поле, заросшее невысокой сочно-зелёной травой  для  второго покоса. Там была уже заранее заготовлена тщательно утоптана большая площадка  для поединка. Он спокойно, резким движением воткнул в землю тяжёлый клинок сабли, широкими сосредоточенными шагами отсчитал двадцать и воткнул в землю второе оружие, ещё двадцать и последняя сабля подрагивала, вонзённая сильной рукой в землю. Студент никогда раньше не видел приготовлений к дуэли, только слышал восхищенный шепот однокурсников о том, что кто-то вчера стрелялся. Поэтому он был рад, что Просторов ещё не приехал и он не видит его неопытности. Вот секундант сразу это заметил, по отечески похлопал Николая по плечу и подсказал указав на крайнюю саблю:
-Ваше место здесь.
Молодой дуэлянт встал, замер и почувствовал, как бешено забилось сердце, захотелось бросить всё и быстрее-быстрее сбежать отсюда, но он стоял, старался держаться браво. Даже улыбнулся, обернувшись к секундантам.  Они как раз готовили пистолеты. Но когда он увидел подъезжающего Просторова, в голове невольно мелькнула мысль:
-Ну вот и всё!
Противник тоже был серьёзен и сосредоточен, соскочив на дорогу спросил торопливо:
-Куда мне встать?
-Тоже не опытный, - с радостью отметил студент. Северов указал ему на дальний край площадки, просто маханув небрежно рукой, чем снова порадовал Николая.
-Сперва надо выбрать пистолеты, - громко напомнил второй секундант.
Студент взял из поданной плоской коробки пистолет с отполированной деревянной рукоятью, поразился тому, какой он большой и тяжёлый.
-«Как трудно из него попасть в цель…»
Николай встал на позицию, поднял руку с оружием, посмотрел на противника. Мысли неслись с бешеной скоростью…
-«Интересно, скольких уже убил этот пистолет? Вот-вот! Вот о чём стоит писать, о чувствах, когда стоишь вот так на волосок от смерти или убийства».
-Сходитесь! - донеслось из страшной дали.
Николай поднял вытянутую руку старался, держать оружие ровно, чтобы ствол не дрожал и не двигался справа налево. Он так сосредоточился, что совсем не смотрел на  противника, а  Просторов выстрелил первым, совсем пропал в сером облаке. Он едва не попал студенту в голову. Пуля, мерзко взвизгнув, метнулась у самого уха, обожгла, резко ударила по шее, потекла горячая струйка крови.
-Больно!  - едва не закричал раненный дуэлянт и выстрелил бестолково  не прицеливавшись.  Буквально зря потратил свой выстрел. Даже не задел Просторова, не ранил.
-Всё?!
Студент был разочарован. Подошел секундант забрал  пистолет, он отдал его. Состояние было странное, почти равнодушное. Внутри поселился пустой холод. Николаи просто наблюдал за обыденными размеренными действиями секундантов. Он видел, как Просторов со скучающим видом отряхнул пыль со своего светлого сюртука сел в экипаж коротко простился и уехал. Врач ещё раз осмотрел раненое ухо, пробормотал, что-то вроде «ничего страшного, даже кровь перестала течь». Ситуация вызвавшая у эмоционального писателя столько мыслей и сомнении кончилась. Вот так просто и даже глупо бессмысленно прошла и безрезультатно скучно закончилась. Северов подошёл положил руку на плечо, сказал мирно:
-Пора возвращаться домой, к матушке. Всё обошлось. Жаль, только Просторов так ничего и не понял, уезжая повторял упрямо, что революция в этой стране просто необходима ради будущего простого человека. Похоже он и поспешил за этим пониманием, -  подытожил доктор. Пора и вам отправляться домой к матушке, пока она не забеспокоилась.
Николай так и поехал не придя в себя, оставшись словно в плену странного тумана, который мешал здраво мыслить и рассуждать. Переступив родной порог молодой литератор жадно бросился к столу, торопясь доверить бумаге все острые эмоции, все самые тайные чувства, идущего убивать или быть убитым. Он торопился пока внутри все свежо, не покрыто патиной давних воспоминании. Он торопился, оставлял кляксы, ломал перья, взъерошил волосы чернильными пальцами, испачкал лоб тряс головой и выкрикивал бессвязные фразы.
Матушка заглянула к  сыну, но тихонько прикрыла дверь, не  стала тревожить вдохновение, но даже она разом позабыла всю деликатность резко распахнула дверь кабинета громко закричала, ломая руки.
-Убили! Убили! Просторова убили!
-Это не я! -  вырвалось у дуэлянта, только что пытавшегося это  сделать.
-При чём тут ты? Его забили палками его же крестьяне. Говорят, барин собрал их и агитировал на восстание против царя.
-Достойная смерть для революционера, - пожалуй, слишком спокойно отреагировал дуэлянт.
Он вернулся к работе, но вдохновение прошло, он поднял листок, другой, стал перечитывать, разочарованно покачал головой:
-Детский лепет. Какая бездарность!
Расстроенный автор посидел, горестно подперев рукой тяжелую голову, посмотрел на жидкие язычки пламени в камине, разгонявшие ночную сырость и вдруг сунул в огонь все свои исписанные листы. Пламя весело поднялось и зашумело, поглощая любое творчество и бездарное, и талантливое.