25. Дом в Коноваловке

Дома помнят судьбы людей. Иногда на них появляются памятные доски, если там жил или работал известный человек. Живы таблички на бывшей гостинице Покровского проспекта в Екатеринбурге, ныне - художественное училище на улице Малышева. Они с гордостью говорят, что в Американке останавливался А.П. Чехов по пути на Сахалин, а также Д.И Менделеев.

В июле 1918-го в подвалах Американской гостиницы ожидал казни будущий изобретатель телевидения Владимир Зворыкин – красные записали его в шпионы. В застенках Американки он узнал, что большевики в доме Ипатьева убили царя Николая II и его семью. Владимир чудом уцелел - белые взяли Екатеринбург. В сентябре 1977-го руководитель свердловских коммунистов тов. Ельцин приказал снести дом Ипатьева. Дом слишком много помнил, и строители гуманизма стёрли ненужную память.

В 100-летнюю годовщину расстрельного июля мы оказались на реке Чусовой близ устья Сылвицы, в бывшей деревне Коноваловке. Это настолько историческое место, что там можно установить дюжину памятных досок!

Вдоль тех берегов летом 1582 года шла дружина волжских атаманов с Ермаком Тимофеевичем покорять Сибирь. В июне 1773 года эти места посетил учёный и путешественник Иоганн Георги, описавший деревню Копчик.

Коноваловские луга мог видеть Родерик Мэрчисон, открывший миру Пермский геологический период. Его экспедиция возвращалась в 1841 году по Чусовой от устья Серебряной через Ослянскую пристань.

На берегах Сылвицы палеонтолог Дмитрий Гражданкин в августе 2016 года сделал мировое открытие. Он обнаружил отпечатки вендской формы жизни, мягкотелых организмов возрастом в полмиллиарда лет! Уму непостижимо.

В 1818 году граф Строганов вёл тяжбу с княгиней Шаховской за Ермаковские рудники, расположенные за Сылвицким камнем. Мимо камня шли легендарные железные караваны!

В 1849 году Копчик и Коноваловку посетил уральский краевед Яков Рогов, участник железного сплава от Билимбаевского завода. Одна из барок села на мель вблизи Копчика, и тамошние вогулы не отказали караванному в помощи.

В 1899 году в экспедицию по Уралу отправился Д. И. Менделеев. Перед тем, как оказаться в Американской гостинице, русский учёный уделил пять дней Кушве. В ходе инспекции дождался великого химика Ермаковский рудник близ Коноваловки. Были заново разведаны 50 млн. пудов рудных запасов в гриве Антонова камня. Кушвинский и Баранчинский заводы решили снабжать углём и лесом с устья Сылвицы.

Вы только посмотрите, какие здесь были Люди! Ермак, Георги, Менделеев!
Чехова не было, и хорошо. Опять ему не понравилось бы, притом решительно.

*** УСТЬ-СЫЛВИЦКИЙ ЛЕСОПИЛЬНЫЙ ЗАВОД ***
По итогам экспедиции Менделеева в 1900 году был составлен проект Усть-Сылвицкого лесопильного завода. Лес должны были валить с помощью электромеханизмов с пилами. Паровые лебёдки подтягивали бы к заводу обработанные стволы.

В 1915 году началась стройка, которую возглавил кушвинский инженер Г.Г. Брезинский. Сюда вербовали жителей Вятской губернии. С фронтов Первой мировой войны везли военнопленных. Их численность на стройке к концу ноября 1916 года составляла почти 5 тысяч.

В Коноваловке был кирпичный завод и элеватор дров, кузница и мастерские. Электричество подавала собственная электростанция. При заводе была контора, пожарное депо и центральный складской магазин. Городок жил с телефонной станцией и больницей, лавкой Кыновского общества потребителей. Управляющий Осип Яблонский выстроил себе близ устья речки Чувашки богатый особняк.

Сердце завода - шестирамный лесопильный цех для разделки сосен и лиственниц. Рядом встали две серии печей углежжения и углевыжигательная печь Клячина. От Кушвы до Коноваловки протянули железную дорогу с девятью станциями.

Герман Брезинский включал в договора с подрядчиками пункт на благое дело – "сделать вычет из платежей 0,1% с рубля на устройство ремесленных классов и женской гимназии в Кушвинском заводе".

В Коноваловке был построен раскосный железнодорожный мост по технологии русского инженера Д.И. Журавского. Составы пролетали по нему над лугом. В лесу высились белоснежные стены паровозного храма - веерного депо. К 1918 году дорогу запустили, и завод был почти готов.

*** ЗНАКОМАЯ ДЕРЕВНЯ ***
Прошло сто лет. Коноваловка встретила нас упоительно голубым небом и безмятежным спокойствием Чусовой. Июль выдался жарким, и крупные рыбины время от времени выпрыгивали из омутов в воздух, взлетая над волнами, как дельфины над морем. Над рекой охотились коршуны и сапсаны. Травы благоухали и пышно цвели. В них роилось несметное число диких пчёл.

Лесные дороги были утоптаны следами медведицы с выводком медвежат. Вдоль дорог порхали мириады разнообразных бабочек и стрекоз. Лиственничные боры ломились от крупной земляники и черники. Честно говоря, я был восхищён богатством Копчика и Коноваловки. Да это просто рай!

И было странное чувство – словно я здесь жил? Хотя место вижу первый раз. После копчиковских лугов наслаждением было пройтись босиком по холодным водам Чувашки. За речкой мы оставили велосипеды с рюкзаками.

Здесь! По наитию я бросился в ближайший перелесок и не поверил глазам. Передо мной были руины дома Яблонского. Угрюмо молчали камни, служившие фундаментом. Они помнили Осипа Эмильевича. Сада с павлинами не было. С террасы открывался до боли знакомый вид на Реку Теснин.

На карте было заранее отмечено, как искать депо. Она не пригодилась. Почему-то я знал, что от дома Яблонского будет к нему дорожка. И уверенно её нашёл. Спустя небольшое время мы с сыном стояли перед чудными арками, верхом искусства в железнодорожной архитектуре. Веерное депо меня впечатлило. Внутри здания проросли вековые сосны.

Мы обошли всю Коноваловку. Ровная кладка каменных заводских стен, фундаменты и арматура – всё, что осталось от лесопильного гиганта. После засыпанного землёй лаза нас встретило холодное подземелье кирпичной башни. В болотине среди моря из таволги возвышались огромные утёсы – быки моста Журавского. Взобравшись у горы на самый крайний, мы проследили их цепочку.

Заводской посёлок строился линейным порядком. Одна линия вдоль железной дороги, параллельно – снова линия, за ней другая, и так до берега Чусовой. Но от домов ничего не осталось, кроме больших ям на месте подполов и погребов. Я продолжал поиски – хотел найти большой дом. Не только у Яблонского был господский особняк. Ещё один был выстроен для заводоуправления и квартир служащих.

Руины завода выглядели какими-то разорванными. На одном конце Коноваловки – дом Яблонского и депо, на другом – остатки печей и быки моста. Строить управу логично где-то посередине? И мы отчаянно полезли в невообразимый бурелом.

Солнце клонилось к полудню. На жаре оводы и комары просто зверели. Ветки хлестали в лицо. Ноги в густой траве то и дело натыкались на заброшенные ямы и колодцы. И это радовало. По улочке идём!

Я будто помнил эту улочку. С неё так красиво внизу смотрится коноваловский луг и волшебная лента Реки Теснин. В ногах появилась лёгкость, заваленного сухостоем леса для меня не существовало. Я был из другого Времени.

Наверное, наша фамилия пришла на Чусовую из вятских. Строгановы переселяли вятчан в Кайгород. Афонины дети Кокчиковы оставили на берегах Камы свои починки "Чеякуши" - Чеякуш на диком лугу, Чеякуш на ключе, Чеякуш на ручью. В переписи 1678 года отмечено, что в Чеякуше-на-враге жил бобылём Мишка Семенов сын Латышев.

Рядом, помнится, был двор бобылки Аринки Гавриловской. Жена Пашкова была вдовой. Якушка Павлов, сын Кузьмин, всё к ней сани поворачивал. "Эх-ма, бросить опостылое житьё да пойтить на белые земли за щастьем", – говаривал им Мишка, сидя на завалинке. Однажды, вечеруя у Аринки, порешили - иттить на Чюсовую!

И пришли к устью Сылвицы первые русские поселенцы. Прошли маненько вверх по Чусовой – шибко по нраву пришлись земли на левом берегу! В новой деревне Кокчиковой лог стал Афониным, а речка – Мельничной. На правом берегу вогульские избушечки стояли, да вогул там почти не видать. Ничем помешать они не могли, и войны не хотели.

*** ДОМ В КОНОВАЛОВКЕ ***
Спустя два с лишним века другой Мишка Латышев топал спозаранку к управе Сылвицкого завода.  Война с германцами замедлила строительство и в правительстве были этим недовольны. К ноябрю 1916 года управляющим был назначен Я.Д. Здобнов. Яков был невысокого роста и в меру упитан. В конторском кабинете он разглаживал жидкие чёрные волосы, а для пущей солидности доставал пенсне.

Каждый день с ним ругался Куртуков, отставной войсковой старшина Уссурийского казачьего войска. Сан Санычу было велено передать дела новому управляющему. Он то и дело величал его Сдобновым. Яшка был в меру воспитан и старался отвечать по существу.

Куртуков привык к порядку и на дух не переносил разгильдяйства. Пленных вместо стражи охраняет какой-то сброд! С продовольствием перебои. Муки осталось на 5 дней, в день уходит 300 пудов.

Дорогущий инструмент на складах разворован, в бумагах чёрт ногу сломит. Что-то здесь намухлевал инженер Яблонский. Домище-то себе отгрохал, а про завод забыл - в портняжной и сапожной мастерских до сих пор нет электричества! Из пленных австрияков нашли 29 портных и 34 сапожника. Толку от них мало – света нет и день короток.

Австрийский врач Владислав Гибль подал 21 ноября А.А. Куртукову  подробный рапорт об ужасном содержании военнопленных. Их новые партии с фронта привели к тесноте в сырых и холодных бараках, у которых не было ни умывальников, ни выгребных ям. На куренях нет бань, никакой медицинской помощи. Чтобы помыться или сходить к врачу, нужно пройти по тайге несколько вёрст.

И ещё две тыщи австрийцев навезли, караул! Коноваловская больничка на 80 человек и инфекционный барак на 6 человек – это всё?
Куртуков тряс рапортом врача. "Будем больных переправлять в Серебрянку", – невозмутимо отвечал Яков Здобнов.

Оставной старшина написал доклад Главному начальнику уральских казённых горных заводов. Его превосходительство пусть узнает, как содержатся пленные!
На Журавлике из 698 человек работает только 60, без тёплого платья – 621 человек. В Коноваловке из 2282 пленных работает 813, без тёплого платья – аж 1350 человек, 119 больных!

На куренях 11-ой версты из 627 человек на работу выходит половина, половина сидит в бараках раздетыми. И ещё 207 пленных без зимней одежды и сотня больных в  221-ом квартале и Печах.

Холода идут, а люди в бараках не одеты, не обуты. Казна их кормит, а работать они не могут. Мрут, как мухи. Развели туберкулез и дизентерию! Здоровые заражаются тифом от больных, особливо на Чёрном Камне и на 8-ой версте. Только успевай на кладбище вывозить.

Утром Здобнов вызвал к себе бригадира и велел строить дощатые балаганы на коноваловском лугу, ближе к берегу Сылвицы.
- Чего-о!? Балаганы? Цирк приедет! – не удержался Мишка, чтоб не съязвить.
- Врач просил. Людям одёжку стирать негде. А цирк у тя в голове,  - ответил Здобнов, и стёкла пенсне недобро блеснули.

Балаганы так балаганы. Мишка нахлобучил шапку и развернулся к выходу, забросив на плечо топор с длинным топорищем. Он шёл по заснеженной улице и щурился от неожиданно яркого солнца. Рядом прогудел паровоз…

Прошёл ещё век. Мишка Латышев шёл к управе привычным путём. Только не было слышно локомотивов. Огромные сосны и лиственницы заслонили небосвод, словно ты стоишь под куполом цирка. Не было и управы.

Я подошёл к фундаментам этого когда-то большого и красивого здания. Камни были на ощупь тёплыми и шершавыми. Они взирали с высоты на прибрежную луговину, где стояла деревня.

Сто лет назад здесь стоял громоздкий стол, обтянутый зелёным сукном. Под портретом императора сидел человек в чёрном мундире и о чём-то спорил с отставным казаком. Из окон дома стройка была видна, как на ладони. Пыхтел новенький паровой экскаватор, присланный с Западно-Уральской ветки. Муравьями суетились люди – из пекарен подвезли хлеб.

Оборванные рабочие мигом выстроились в очередь, звеня котелками. Австрийцы и венгры, немцы и поляки, словаки и чехи - пленные считались присутствующими на войне! Как для российской армии, им установили в неделю два мясопустных дня. И сегодня кашевары приготовили нехитрую похлёбку из чечевицы.

Под бряканье ложек звучала немецкая речь, неласковая русскому уху. Полфунта мяса приравняли к полутора яйцам, и немцы возмущались. Вот тебе, гросмутэр, и  мясной день! Знали б они, что скоро это будут восемь золотников солёной рыбы…

*** УЧЁНЫЙ ГОСТЬ ***
После революции пленные с завода разбежались. Красные расстреляли служащих и железнодорожников, носивших форму с погонами. Осип Яблонский в последний раз увидел речку Кын под Плакун-горой. Он был повешен вместе с купцами Устелемовым и Ромашовым.

Опустел человеческий муравейник в Коноваловке. Мишка не знал, к кому примкнуть – народ разделился на белых и красных. Белые офицеры воевали за Отечество. Большевики задались целью разрушить вдрызг старую жизнь, обещая затем новый и лучший мир. Им вполне удалась первая часть.

…Я стоял в тишине чусовского леса у развалин конторы. Сто лет назад это здание поделили на квартиры. Заводской совет депутатов во главе с А. Седовым 27 февраля 1918 года постановил: реквизировать имущество и капиталы у буржуа.

7 марта сгорела электростанция, и через день в ОблСовет ушла телеграмма о критическом положении завода и просьбой дачи денег или хлеба…

Перед тем, как исчезнуть, завод принял особого гостя. В список выдающихся людей, посетивших Коноваловку, добавился профессор Владимир Ефимович Грум-Гржимайло.

О встрече с ним вспоминал Владимир Петрович Аничков, управлявший в Екатеринбурге Волжско-Камским коммерческим банком. В книге "Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)" он пишет:

"…У меня в квартире появился известный профессор металлургии Грум-Гржимайло. Он состоял консультантом Алапаевского округа, и я с ним часто виделся на заседаниях дирекции. Профессор, захваченный большевиками, находился у них на службе несколько месяцев и, конечно, не был назначен по специальности, а строил лесообделочный завод, кажется, на Часовой".

В.Е. Грум-Гржимайло летом 1918 года вывез семью из Москвы в Алапаевск, опасаясь репрессий. Думал, на Урале спокойнее? Романовых, сосланных в Алапаевск, большевики зверски убили, сбросив в шахты. Вещи убитых в августе были распроданы, а народу рассказали небылицы, якобы те сбежали на аэроплане.

К власти пришли те самые рабочие, которые ещё десять лет назад хотели "порешить" управляющего казёнными заводами, которым и был тогда Владимир Ефимович.

Учёного от жажды крови и денег спасла известность. Владимира Ефимовича отправили на лесопильный завод в устье Сылвицы. Кушвинские заводы простаивали. Ничего, что металлург мировой величины. Советская власть остро нуждается в угле и древесине!

Профессора с сыновьями разместили в коноваловских "квартирах". Возможно, они жили в том самом доме, который мы нашли!

Грум-Гржимайло исследовал предприятие. Его вердикта ждал Россов, бывший чиновник по особым поручениям горного управления. Уполномоченный от комитета большевиков Б.В. Дидковский назначил Россова комиссаром по делам лесного хозяйства. Профессор Грум заявил новоиспечённому комиссару, что завод "следовало в корне перестраивать".

К зиме особый гость дождался прихода белых. Позже профессор вспоминал, как гремели выстрелы за домом и красноармейцы в панике бегали по улицам Коноваловки. У станций был слышен стрелковый бой.

Владимир Ефимович выехал через село Кын в Екатеринбург. Оттуда с эшелонами Белой Армии его семья добралась до Томска.

В декабре 1919-го В.Е. Грум-Гржимайло зачислен в штат Томского университета. Однако в 1920 году он преподаёт азы металлургии в Уральском университете Екатеринбурга, став "красным профессором". В 1924 году учёный вернётся в Москву.

Москва – Кушва – Коноваловка – Кын - Екатеринбург – Томск – Екатеринбург – Москва.
Невероятный зигзаг профессора Грума! Но это уже другая история.