Право называться Гражданином страны

     В июне 1992 года Президент России подписал указ «О реабилитации репрессированных народов», в котором в частности говорилось: «В целях восстановления исторической справедливости в отношении казачества, его реабилитации как исторически сложившейся культурно-этнической общности людей… постановляю: Осудить проводившуюся партийно-государственную политику репрессий, произвола и беззакония в отношении казачества и его отдельных представителей».
     Вроде бы, спустя полвека после массовых преступлений власти над маленьким народом (менее 4% населения дореволюционной России), справедливость восторжествовала. Да, признаны заслуги казачества в деле освоения и колонизации земель, что не говори, они прирастили Россию Сибирью и огромной территорией,  раскинувшейся к юго-востоку от нее. Они стяжали славу Отечеству своему на полях войн, которые велись непрерывно. И этот факт признан. Но… не возвратить к жизни невинно убиенных. По приблизительным подсчетам число расстрелянных и погибших в лагерях за годы репрессий казаков составляет более одного миллиона человек. Не исправить искалеченных судеб. Не иссушить временем слез вдов и сирот.
     К репрессиям казачьего населения приложили руку многие видные деятели коммунистической партии. В.И. Ленину принадлежит идея расказачивания. Л.Д. Троцкому мы обязаны тем, что под маниакальные мыслишки вождя он подвел обоснование: «Казачество – это класс, который избрало царское правительство себе в союзники, опора трона. Оно никогда не станет союзником пролетариата. Уничтожить как таковое, расказачить казачество – вот наш лозунг!» Я.М. Свердлов переложил идею в программный документ под названием «Постановление оргбюро ЦК РКП (б) от 24.01.1919 года». После этого он превратился в инструкцию к действию: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Провести беспощадный массовый террор ко всем вообще казакам, принимавшим прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью. Провести полное разоружение казаков, расстреливая каждого, у кого обнаружится оружие после срока сдачи».    
     С установлением советской власти на Дону, Кубани, Тереке, кровь казачья полилась полноводными реками, в это время на Дальнем Востоке еще продолжалась Гражданская война. А когда наступил долгожданный мир, казаки в строгом соответствии со сроками сдачи оружия нервно сдергивали из-под навесов кровель пики, снимали с гвоздей винтовки и примощённые над изголовьями кроватей шашки. Со слезами на глазах вынимали их из ножен, целовали сталь клинков и тащили все сдавать уполномоченным в сельсоветы. Правда, самые отчаянные на свой страх и риск утаивали драгоценные семейные реликвии.
     Едва успели казаки исполнить требования в части сдачи оружия, а уже над ними закружила новая беда. На политые потом нескольких поколений их земли поселили чужаков. И это стерпели казаки. Следом подоспела коллективизация. У кого не отняли имущество по раскулачиванию, те сами с тоской и болью повели в колхоз лошадей и всю живность. Выживали кое-как, карабкались, но верили казаки, что настанет когда-нибудь обещанное светлое будущее.
     Мечты оборвались летом 1937 года вместе с вступившим в силу потрясающим своею жестокостью ежовским приказом за номером 447 «О репрессировании бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В свете этого документа казаки: бывшие белые и красные, беспартийные и коммунисты, колхозники и единоличники, кулаки и середняки, оказались абсолютно равны. И путь для них был уготован один – на плаху.

                Отец

     Мартовской ночью 1938 года к бараку жилого поселка станции Даурия, что находился в Борзинском районе Забайкалья, подъехал воронок. Послышались тяжелые шаги кованых сапог, громкий стук в дверь. Молодая чета отворила. В комнату вбежали люди в форме НКВД, учинили обыск, разбили стекло висевшей на стене рамы с фотографиями. Карточки разлетелись по полу, их топтали ногами, что-то выкрикивали, чего-то требовали, потом увели главу маленького семейства.
     Арестованный (впрочем, в Забайкалье говорили «забранный») Иван Федотович Марков, двадцати пяти лет от роду, работал грузчиком на сенобазе. В Гражданской войне по юности возраста на тот момент не участвовал, хозяйства своего не имел, наемной рабочей силой отродясь не пользовался, избирательных прав не лишался и в делах нехороших замечен не был. Жил себе с молодой женой скромно и тихо, вместе мечтали заработать денег на постройку собственного дома и ждали появления на свет первенца. С какой стороны не глянь, портрет получался советский, добропорядочный. Было, правда, одно «но».
     Его отец Федот Филиппович в прошлом служил в белоказачьем отряде, а с ноября 1937 года находился под арестом. Старший брат Петр тоже арестован, в Гражданскую он был красным партизаном, на момент ареста работал возчиком в погранотряде. Среди близкой и дальней родни, проживавшей в бывших станицах Нерчинско-Заводского уезда, только по линии отца арестантов набиралось больше двадцати человек. 
     Марковы – фамилия распространенная и, на первый взгляд, не примечательная. Мало ли наберется по России тех, кого предки в далекой старине нарекли в честь отцов своих или по имени Святого евангелиста? Только вот, на территории Забайкалья фамилия эта слишком заметная. Марковы были среди товарищей Ермака и среди переселенцев середины 19 века, прибывших на усиление только что образованного Забайкальского казачьего войска. Были они среди поселковых атаманов, заслуженных станичников и Георгиевских кавалеров. Никак чекистам не обойти вниманием славной фамилии. Представителям ее в подавляющем большинстве «тройка» выносила смертный приговор.
     За что судить Ивана Федотовича Маркова, ведь, как говорил товарищ Сталин, «сын за отца не отвечает». Не отвечает. Однако, в ходе пятидневного следствия была доказана вина самого подследственного! Дело в том, что миссия по освоению смежной китайской территории, через которую прошла КВЖД, и охране железной дороги была в свое время возложены на казачество. А для беспрепятственного передвижения, дабы не порушить служебные и родственные связи войскового населения, участки границы по решению царского правительства оставили открытыми. В руках следователей этот факт приобрел совсем иное толкование. Люди, бывавшие в Китае, обвинялись в контрабанде и связях с заграничным контрреволюционным ядром, замышлявшим свержение советской власти в СССР.
     Ивана Федотовича осудили за измену Родине и расстреляли. Впоследствии выяснилось, ошибочка вышла. Не существовало в Забайкалье казачьей контрреволюционной организации, ни служащие погранзаставы и железной дороги, ни местное колхозное крестьянство не помышляли свергнуть советскую власть. Однако до реабилитации оставалось целых 19 лет. По человеческим меркам за это время выросло новое поколение.

                Казачка по праву рождения

     Фаина Ивановна, урожденная Маркова, никогда не видела своего отца. Образ неизвестного родителя, запечатленный одной-единственной сохранившейся маленькой фотокарточкой, открывался перед нею по мере взросления. Сотканный из воспоминаний матери, бабушки и тетушек – его родных сестёр, из обрывков случайно услышанных фраз, получался он дорогим и непонятым. Она мечтала о встрече и надеялась, что когда-нибудь, возвратившись из школы, застанет в комнате мужчину с фотокарточки.
     Жить с фамилией, к которой прилипло клеймо врагов народа, было невероятно трудно. Незамужние тетушки при первой возможности поспешили уехать подальше от родных мест, а мама Фекла Ивановна за прошедшие после ареста мужа два года наплакалась из-за неведения о судьбе его, намаялась от безнадеги и беспомощности. Ни на работу более-менее оплачиваемую, ни на ясли претендовать она не могла, устроилась рабочей на железнодорожную станцию. Перед сменой отвозила годовалую дочку к матери, а та нянчила еще и вторую внучку – чуть старше, при этом сама работала дояркой в колхозе. Ни догляда хорошего не могла обеспечить внучкам бабушка, ни помочь материально.
     Тяжелые испытания оказались не по силам хрупкой восемнадцатилетней женщине. Не находя иного выхода из кругооборота неразрешимых проблем, Фекла Ивановна решила, «да простит меня законный супруг, попытаю-ка я счастья в новом браке». ее оказался человеком добрым, трудолюбивым, Избранник как родную принял ее дочурку. Отношения в семье ладились, дочка совместная родилась.
И снова мечталось матери семейства о собственном домике, тесновато вчетвером в одной комнате в бараке. Только вот, не спешил новый супруг связывать себя законными узами с женой врага народа. Понятное дело, затея, как выражались казаки, могла вывернуться рваным боком. Он искал выход, не ведая, что ничего уже не требуется. У ворот стояла война, с которой ему не суждено возвратиться.
     На момент Великой Победы Фекле Ивановне исполнилось всего 25 лет. Она была дважды вдовой, даже не подозревая об этом, о будущем не загадывала. Ясно ей виделось только одно, когда возвратятся мужья, корить им ее будет не за что, ведь она выжила и сберегла их кровиночек.
     Что памятно Фаине Ивановне из раннего детства? Она одета хуже других детей, в старенькое пальтишко поверх латанного платья и худые ботинки. Соседские пацаны ее и сестру дразнят безотцовщинами. Их-то отцы живут с ними или  воюют на фронте, а ее отчим — незаконный, со стороны выходит, будто не Родину защищать ушел, а от них сбежал. Ей хочется есть. Затянувшееся на годы чувство голода -  первичная субстанция, на которой воспоминания зиждятся. Этим чувством пронизана атмосфера военного и первых лет послевоенного времени. Оно заставляет детей искать решение далеко не детских проблем, и оно соседствуют со вкусом… американских галет и горячего школьного обеда.
     Без этих обедов многие малокровные и дистрофичные дети реально бы не выжили. С Фаиной самой не раз дело доходило до обмороков. Откуда на этом фоне взяться галетам? Ими угощали советские солдаты в августе 1945 года. Как-то среди ночи жителей поселка разбудил звук моторов. Люди выбежали на улицу, и Фая вслед за мамой тоже выбежала. Аккурат мимо барака шла колонна советских танков и «Студебеккеров» в Китай. Завидя детей, солдаты начали бросать с машин лакомство, а дети додумались встречать очередные колонны, двигавшиеся в продолжении нескольких ночей.
     Окончив второй класс с отличием, перед Фаиной открылась возможность попасть в интернат для одаренных детей. Многие родители мечтали о такой возможности, как сказали бы сегодня, учреждение-то элитное. Но Фекла Ивановна дочь не отдала. Она решила своими силами обеспечить для дочерей лучшую (синоним для того времени «сытую») жизнь и устроилась прачкой в воинскую часть. Там давали паек: заправленную маслом или тушенкой кашу и полбуханки хлеба в день. Как-то хлеб из ее рук выхватил на улице мальчишка. Фекла Ивановна догнала его, а он с такою жадностью жевал буханку, что она не посмела ее отнять.
     Население голодало, а совсем рядом, в открытых полувагонах на железнодорожной станции ждала отправки подлинная роскошь - зерно. Взрослому человеку за кражу грозил расстрел на месте. Но что сделаешь с детьми, которые толпами кружили по территории? И хотя с большой поклажей все же было не пройти, кто-нибудь из отчаянных пацанов забирался на вагон и засыпал зерно в мешок. После его разбирали по карманам, галичкам и варежкам. Охранявшие станцию солдаты на детские кражи закрывали глаза, поэтому для предотвращения их НКВД затеял обыски в домах жителей.
     За несколько Фаиных походов дома накопилась половина ведра риса. Хотя мама запрещала дочери ходить на станцию, рис она использовала по назначению, при этом, старалась экономить, рассчитывая растянуть до весны. Узнав, что в соседнем бараке идет обыск, она успела вынести припас на пустырь, облить бензином и, не скрывая от детей слез, сжечь.
     После семилетки Фаина поступила в вечернюю школу в поселке Отпор (нынешний Забайкальск), а днем нянчила двоих маленьких детей в семье сотрудника таможни. Люди оказались нечестными, поначалу, как договаривались, платили ей по 100 рублей, потом от оплаты оставили только пропитание. А она, не взирая на обман и обиду, не бросала учебу. Путь к среднему образованию стал для нее школой жизни.
     «А дальше случилось так, - вспоминает Фаина Ивановна, - будто Ангел распластал надо мною крылья». Неожиданно нашлась подходящая работа, вскоре после этого случайно узнала из газеты про набор на сельскохозяйственные курсы. Уже через год возвратилась она в родной район со специальностью за плечами. Успела вступить в колхоз, как ей доверили возглавить сепараторное отделение молочно-товарной фермы. Следом случилось другое событие - парня встретила: собою видного, тракториста, к нему с детских лет испытывала она симпатию.
     Судьба распорядилась так - переехали супруги Фаина Ивановна и Виктор Александрович в Яковлевский район Приморского края. Здесь они обрели вторую родину. Сами немало порадели на благо ее и признание получили, собрав в семейную копилку от медалей за трудовую доблесть до газетных публикаций. Здесь они построили дом, вырастили детей, их семью ставили примером землякам. Это ли не семейное счастье?
     Беспокоила Фаину Ивановну безвестность о судьбе отца. Эту тайну она пестовала и оберегала от детей. Бывало, увидят они, как мать запоном смахивает слезы, пристанут с вопросом «кто обидел», а ей только и оставалось, в очередной раз свалить вину на попавшую в глаз соринку. Когда узнала она про реабилитацию казачества, начала искать родственников по линии отца, обращаться с письмами в разные учреждения. Тогда только и выяснилось про расстрел родителя ее и реабилитацию военным трибуналом Забайкальского военного округа в марте 1957 года.
     В 2004 году и сама Фаина Ивановна получила свидетельство о признании ее подвергшейся политическим репрессиям. Я спросила, что для нее значит этот документ, и она ответила:
- Очень многое. Я могу пользоваться социальными льготами, но главное ни в этом. Реабилитация началась давно, но кампания проходила так тихо, что люди, которых не коснулись репрессии, продолжали считать, что в нашей стране просто так не сажали и уж, тем более, не расстреливали. Настоящий документ дал мне законное право не утаивать свою родословную, а гордиться ею, и, наконец-то, сказать вслух: мой отец был хорошим человеком и достойным гражданином своей страны!

Ф.И. Галицких с мамой. 1957 г.