Двадцать пять процентов свободы

Фиолетовый круг на мятном небе опускался всё ниже и ниже, и казалось, что ещё немного, и он заденет крыши железных зданий, скатится с них, и на весь город раздастся раздирающий сознание скрежет, вы-званный падением закатывающегося светила на раскаленный до безумия металл. Напряжение усиливалось, и по-хорошему надо бы было встать и закрыть механической горизонтальной пластиной квадратное отверстие в стене, но вечернее солнце завораживало и лишало сил. Воля иссякала, сознание плавилось, дыхание становилось медленным и тяжёлым.
М-000474792 отложил тетрадь, которую он до этого долго и бессмысленно держал в руках, в сторону. Когда-то он прочитал, что раньше, до Падения неба, у Людей, подвластных смерти было принято вести ежедневные записи, чтобы сохранить в памяти те события, которые произошли с ними, а также запечатлеть те чувства, эмоции, ощущения, которыми эти события сопровождались. Записать и сохранить, и в старости, перед самой смертью, когда сознание угасает, воспоминания стираются, а память становится похожа на древний лист бумаги с затёртыми неразборчивыми письменами, снова и снова перечитывать дневник, страницу за страницей, и вновь наполняться растраченной к концу жизни энергией, только, увы, энергией не актуальной, витальной, а ирреальной. Эта энергия помогала им, привязанным своим сознанием к бренному телу, обречённому однажды пройти все стадии разложения в полутьме и холоде земли, в пространстве вечного дома, рассчитанном на два с половиной квадратных метра или, в другом измерении, на во-семьсот восемьдесят шесть литров, цепляться за жизнь разрушающегося тела, пытаться продлить её хотя бы ещё на один короткий бессмысленный день. Ему как Человеку, не знающему смерти всё это было не-понятно, ведь его сознание никогда не угасало, а тело всегда оставалось молодым, но сама идея ему очень понравилась, и он начал вести еже-дневные записи своей долгой, однообразной, и именно поэтому лишен-ной смысла жизни. Хотя лишённой смысла – не совсем точно: смысла её никто и не лишал, его просто не было, а сама жизнь никак не могла этот смысл приобрести.
Однако, в отличие от прежних людей, М-000474792 не прятал свой дневник от посторонних лиц. Единственным человеком, жившим с ним, была его жена, но она не умела ни читать, ни писать, поэтому-то ни про-читать его записи, ни тем более написать на него донос, она, даже при всём её желании, всё равно бы не смогла.
Жена его была самым обыкновенным продуктом деятельности Вечной системы, наделённым самым обычным примитивным сознанием. Она была самой обычной, как, впрочем, все, кто окружал М-000474792, и досталась ему при распределении, как и полагается, как доставались жёны всем другим представителям рабоче-обслуживающего ресурса мужского пола, кто при вводе в эксплуатацию получал литеру М перед ИПНОС – Индивидуальным порядковым номером в очереди создания. Его номер, кстати, с тремя нолями впереди был дан ему не на заре, конечно, Вечной эры, но где-то на полпути к сегодняшнему дню, тогда, когда массовое производство геномов было основным условием выживаемости Управителей. Сейчас геномов производилось несравненно меньше, лишь только для того, чтобы поддерживать существующий уровень инфраструктуры. Ну или в том случае, когда у Управителей появлялся новый потомок. Вот тогда Система начинала напрягаться, производя очередную партию геномов, чтобы обеспечить очередное вечное существование очередного вечного потомка. Благо, потомки появлялись весьма редко и только тогда, когда кто-то из Управителей «попадал в сети Любви». Наряду с принципиальной смертностью и полным сознанием это было ещё одним концептуальным отличием натуральных людей от геномов – они могли любить. И в результате акта любви у них рождались дети. У геномов же детей быть не могло: памятуя о критическом перенаселении планеты к далёкому 2014 году предыдущей эры, ставшем причиной начала войны, которая захватила тогда весь мир, а в Истории новой эры получила имя Падение неба, генетики Системы такую функцию – функцию спонтанного размножения генетически модифицированных продуктов – не запрограммировали. Но интересно было не только это. В самой истории человечества, однако, которая виделась М-000474792 как вечная борьба жизни и смерти, он чувствовал разрушающее противоречие: древние люди, знавшие, что такое смерть, и при этом умевшие любить, уничтожили друг друга, а геномы, вечные и равнодушные, не знавшие наваждения любви и страха смерти, не могли не только не понять идеи войны, но и даже в несознательном состоянии прийти к ней.   
Да, спустя тысячи лет после Падения неба даже не совсем обычному геному идея любви была не понятна. Но сама по себе она была прекрасна! Эта идея, идея любви, завораживала М-000474792. Что это та-кое, в полной степени он понять не мог. Об этом он тоже читал только в книгах. Ему, изначально обычному геному, любовь, как и всем другим геномам, была недоступна. Даже несмотря на то, что у него проснулось сознание. Столетиями он, лежа в своём укрытии на крыше и рассматривая звёздное угольное небо, пытался разгадать секрет любви. Что это? Наваждение, одержимость, идея фикс? Увы… Ответа на этот вопрос у него не было… Разве что в какой-то степени это чувство было сравнимо с его восхищением смертью, его преклонением перед ней. Но любовь, как было сказано в книгах, несла с собой жизнь, а не смерть.    
Сколько ему лет, М-000474792 не помнил. Правда, Вечной системой ему в бесконечно далёкие времена был выдан акт, где была зафиксирована дата его создания, но акт этот лежал нетронутым очень давно – М-000474792 уже несколько сотен лет в него не заглядывал. Зачем? Затем ли, чтобы поупражняться в арифметике, исчисляя свой возраст, который имел начало, но никогда не будет иметь конца? Все М и Ж, созданные Системой, были бессмертными, и, как все бессмертные, они были обречены вечно прислуживать точно таким же вечным Управителям судеб. Но Управители были натуральными, а не созданными. У них было сознание, они отличались друг от друга лицами и телами, именами и мыслями. Они были людьми. Они были личностями.
М-000474792 краем глаза взглянул на кусок зеркала, приклеенного к стене. Оттуда на него искоса смотрел индивид мужского пола. Что он такое? Стандартное лицо, которое носило несколько тысяч аналогичных индивидов по всему региону, тех, кто работал на производстве, обслуживая Управителей, создавая и настраивая других геномов?
Почему так произошло, что он вдруг обрёл полноценное сознание, он не знал, и никакого внятного объяснения этому не находил. И у него не было друзей, не было никого, с кем он мог бы поделиться своими мыслями и рассуждениями на этот счёт. Однако, может, это и было к лучшему: в случае, если система обнаруживала развитое сознание, она не убивала его, а подвергала самого носителя сознания жестоким пыткам и потом обездвиживала изуродованное тело. Самая страшная пытка – уметь думать и быть обречённым при этом не иметь ни малейшей возможности что-либо делать. Вечно. Поэтому М-000474792 регулярно выходил на смену, отрабатывал не особо усердно, а так, как все, чтобы ни у кого, тем более у Надсмотрщиков, не возникло никаких подозрений, что он хочет выделиться, стать лучшим – инаким. Он ходил, опустив голову вниз, устремив пустые глаза в пол, а потом, ночами, когда никто его не видел, забирался на чердак и, спрятавшись в оборудованное им непонятно сколько сотен лет назад укрытие, поднимал голову к ослепительно-чёрному небу, на лице которого мерцали звёзды. И думал, думал, думал….
Мысли его были связаны с вечностью. Он чувствовал, ощущал всеми фибрами души, что вечность – самое страшное испытание для человека, наделённого сознанием. И никак не понимал, почему раньше люди боялись смерти. Ведь смерть – это избавление. Избавление от мук, страданий, несправедливости, вечных поисков смысла в бессмысленном мире, вечных поисков себя среди множества потерянных людей. Неужели страх перед смертью не давал людям возможности открыть глаза и увидеть бессмысленность вечной жизни, осознать и почувствовать бесконечный, животный, пробирающийся судорогами и спазмами по телу ужас бесконечного существования?..
Его же самого мучил другой недуг. Он боялся того, что никогда жизнь его, полная скорби и страданий, не прекратится. Прежние люди теряли смысл жизни из-за того, что однажды она должна была закончиться, из-за того, что их достижения однажды должны были стать достижениями трупов, гниющих в могилах, из-за того, что память о них однажды должна была померкнуть и утонуть в массе человеческих судеб. Он же потерял смысл из-за того, что отсутствие смерти лишало жизнь наполненности, из-за того, что у него никогда не могло быть потомков, из-за того, наконец, что никогда человечество не станет обременённым памятью о нём.       
 Скука – самое страшное, что с ним происходило: болото, духовная стагнация, апатия, бездеятельность, депрессия… Ничто не было интересно, и никто не был интересен. Только книги способны были скрасить его одиночество. Но за тысячи лет своего существования он прочёл практически всё, что было написано человечеством за всю его короткую трёхтысячелетнюю историю. И если первое время он проглатывал книги, не имея сил оторваться от них, то в последние столетия пытался рас-тянуть удовольствие, многое перечитывал снова и снова, смакуя особо любимые моменты. И вот возник тупик, безысходность: после того как он прочитает последнюю книгу, читать больше будет нечего, ему останется только перечитывать уже известные вещи. Это будет началом безумия. Ведь как можно жить, не улавливая, не воспринимая новую информацию?!
Новые книги никто не писал – ненатуральные люди не были на это способны в силу ограниченных умственных возможностей, а натуральные – также не были способны на это, ведь в момент Падения небес все творческие люди, демиурги, – писатели, поэты, художники, музыканты – были уничтожены, остались жить только магнаты и олигархи с их амбициозными и официозными жёнами, подтуповатыми любовницами и никчёмными отпрысками.
Но вот что интересно. Сам он был создан как геномодифицированный продукт, лишённый явного сознания. Производитель гарантировал, что в семидесяти пяти процентах случаев поведение генома должно подчиняться алгоритмам генов, отобранных для создания определённой модели. В их число были включены в первую очередь неконфликтность, желание подчиняться, умение работать в команде, выносливость и, конечно же, устойчивость к инфекциям. Оставшиеся двадцать пять про-центов предполагали, что геном в нестандартных ситуациях мог повести себя в соответствии со своим видением ситуации. Это была неявная свобода, которой, однако, пользоваться никто не хотел. Геномы предпочитали просто ничего не делать, чтобы не нарушать границ, обозначенных Системой. И даже больше: они не были способны что-то делать, кроме того, на что были запрограммированы, и даже если и видели возможности достичь большего, не пользовались этим – им было комфортно и так, им просто было всё равно. Они не чувствовали ни скуки, ни апатии, проживали один бездарный день за другим, искали развлечений в примитивных физиологических удовольствиях – алкоголе, сексе, спорте… Никто не читал, никто не думал – нельзя и незачем. Двадцати пяти про-центов свободы хватало для того, чтобы никто не имел желания ею воспользоваться.
Читать, а следовательно, и думать было запрещено самой Вечной системой, ибо считалось, что чтение развивает мышление, так тщательно подавляемое Управителями. Разрешалось только чтение и просмотр тематических журналов, состоящих в основном из фотографических и компьютерно обработанных изображений, которые создавались особой группой ненатуральных, обладающих образным мышлением. Творческое мышление считалось Управителями и Производителями хоть и полезным, но опасным отклонением. В момент создания и перед пуском в эксплуатацию Система тщательно проверяла всех геномов на наличие такого отклонения – крайне редкого, но всё же стабильно возможного. Творчество в геномах не программировалось, пожалуй, это было единственное, что оставалось неподвластно всемогущим генетикам Системы, но, несмотря ни на что, среднее количество мутировавших оставалось одинаковым – один на миллион. Эти геномы были избранными, и именно поэтому жилось им ещё труднее, чем остальным геномам, – следили за ними не в пример куда тщательнее: контроль был всеобщим и всепоглощающим – ни семьи, ни друзей, ни коллег. Полное одиночество – такова была расплата за возможность сохранения творческой натуры этих геномов.
Да, читать журналы разрешалось, но мало кто их читал – в основном смотрели картинки: грамотных геномов было мало, те, кто был грамотен, в состоянии были прочитать лишь те скудные надписи, которыми сопровождались изображения на глянцевых страницах, а текстов никто не читал, да их в большинстве случаем и не было, потому как больше трёх слов в предложении быть было не должно – опять-таки же развивает сознание... Но ото всего этого, от ярких картинок, захватывающих дух, у среднестатистических геномов создавалось ощущение роскоши и полноты жизни – а большего Системе и не было нужно: порядок ; тишина ; покой. 
Книг нигде не было, библиотек – тем более. Однако в старых за-брошенных городах, там, куда никто не спускался, на доньях долин, в рассыпающихся неустойчивых зданиях, которые строились как будто на срок в одну человеческую жизнь, равную половине века, лежали давно не тронутые и никому не нужные, забытые книги, листы которых были истрёпаны, изъедены насекомыми, покрыты плесенью. М-000474792 любил перебирать их, читать имена давно умерших людей, написавших эти книги, выписывать их названия. Те книги, что прочитал, он склады-вал в отдельное место, он знал их, узнавал по обложке, улыбался им. В них жили неизвестные ему мужчины и женщины – реальные люди, не такие, как он.
В одной из таких книг и было написано, что характер человека обусловлен его генетикой, и то, как он будет себя вести по жизни, зависит от этого генетического кода. Но вот какой будет эта жизнь, зависит от тех двадцати пяти процентов, которые и составляют свободу человека.


II

Все тайны жизни были сокрыты в недрах полуразрушенной библиотеки. Это было то место, где душа М-000474792 наполнялась тайным восторгом. Библиотека… Волшебное слово, от которого по коже пробегали мурашки, а сердце билось быстрее. Открывая потрёпанные обложки старых книг, перелистывая их разрушающиеся страницы, он испытывал трепетный восторг души и переживал ощущения более яркие, чем секс – ежедневный, многолетний, пожизненный. Ходил он туда раз в месяц и в разные дни недели, чтобы никто не смог ничего заподозрить. Например, вот в такой день, как сейчас.
Сегодня было тепло, весенний ветер принёс свежесть, но не холод. М-000474792 открыл дверь и, оглянувшись по сторонам, проник внутрь помещения. Вот они, любимые. Книги, прочитанные и непрочитанные, лежали справа и слева в неопределённом порядке. Он подошёл к стопке книг, которые отложил в прошлый свой приход, чтобы отобрать для ближайшего чтения. Смахнул пыль, накопившуюся за месяц. Сверху лежала «Засекреченные и обезвреженные вирусы», датированная 2010-ым годом по старому календарю, который использовали предки Управителей до Падения неба. М-000474792 мысленно посчитал – это при-мерно тысяч так тридцать тому назад. Он открыл наугад и начал читать:
«Натуральная или чёрная оспа (лат. Variola, Variola vera) – высоко-заразная вирусная инфекция, которой страдают только люди. Её вызывают два вида вирусов: Variola major (средняя летальность 10-40 %, максимальная по некоторым данным – до 90 %) и Variola minor (летальность 1-3 %), которые относятся к семейству Poxviridae, подсемейства Chordopoxvirinae, рода Orthopoxvirus. Люди, выживающие после оспы, могут частично или полностью терять зрение, и практически всегда на коже остаются многочисленные рубцы в местах бывших язв».
Проблемы читать латинские слова у него не было – было время вы-учить за предшествующее предыдущему тысячелетие. В конце концов, как бы он смог без латыни и греческого познакомиться с величайшими трактатами античных философов?!
«Ранее считалось, что натуральная оспа известна человечеству с древнейших времен. Различные источники относили её первое появление либо к Африке (Египет, 3730-3710 гг. до н. э.), либо к Азии (древний Китай, 3000 г. до н. э.). Однако, согласно генетическим исследованиям, вирус натуральной оспы человека близок вирусу оспы верблюжьей, из-за чего в настоящее время предполагается, что к человеку он перешёл от верблюдов в ближневосточном регионе в начале нашей эры».
М-000474792 пролистал ещё, но глаз больше ни на чём не остановился. А вот слух уловил какой-то странный шум. Мужчина замер и перестал дышать. Звук становился ближе. Вскоре стало понятно, что приближался патруль на летательном аппарате, сопровождаемый пульсирующими звуками поисковика. Этот поисковик своим всепроникающим лучом мог просветить любой объект и зафиксировать любое движение любого субъекта, вдыхающего воздух. Видимо, пропал кто-то из рабочих или, может, совершил противозаконие.
М-000474792 напрягся, мышцы его стали твёрже хрома, он пони-мал, чем может обернуться этот его сегодняшний поход. Он попытался просчитать траекторию полета патруля и, как только определил, с какой стороны раздаются сигналы, лёгкой тенью выскользнул из помещения.
Он бежал и бежал – вдоль стен, заборов, ограждений, так, чтобы поисковик не засёк его. Сознание его было мутными, и прояснилось оно только тогда, когда мужчина захлопнул за собой дверь своей квартиры.
– Чего так рано? – нахмурилась жена, увидев его, и недовольно посмотрела на часы. Рядом с ней на диване сидели две её подруги – в коротких юбках, с яркими розовыми волосами – по всей видимости, выкрашенные по последней моде, с натянутыми подобиями улыбок. Видимо, он помешал им обсуждать мужей. Да, времени было совсем мало, он должен был вернуться только часа через три – столько времени занимали его походы в библиотеку и чтение книг.
– Ничего, – буркнул он в ответ и быстро проскочил мимо них в свою комнату.
Дверь с треском захлопнулась.
Очень давно, непонятно, сколько столетий назад, они договорились, что у каждого из них будет своё личное время, в течение которого каждый будет заниматься тем, чем хочет: он читал – она общалась с друзьями, подругами, любовниками.
Теперь у него было время осмыслить всё, что произошло, но в об-ратном порядке: побег, патруль, пульсирующие сигналы поисковика, библиотека, книга, оспа… Оспа! Эх, вот бы сейчас почитать…
Этим вечером к жене он не вышел. Да, он был дома, но мысли его были беспредельно далеко, не здесь, и даже не в этой реальности. Поглощённый размышлениями, он не слышал, как смолк гул женских голосов за стеной, как хлопнула сухим затвором закрывающаяся за уходящими женщинами дверь, как его жена напевая какой-то новомодный сонг, расчёсывала волосы и окрашивала их купленной сегодня на маркете сухим спреем – суперкраской, обещавшей мгновенный результат, в фуксию, как в их дверь тихо кто-то постучал, как на этот стук его жена, нервно оглядываясь на его комнату, выбежала за порог, прикрыв за собой входную дверь, как встретившиеся там, за порогом, мужчина и женщина тихо о чём-то шептались, а потом соединились в поцелуе, как потом женщина бесшумно вернулась обратно и долго не могла отдышаться – ничего из всего этого он не слышал. А если бы и слышал, то не придал этому никакого значения – всё это не вписывалось в его личное жизненное пространство и не имело в нём никакой ценности.
Он лежал на кровати, сердце его билось, дыхание было неровным. Руки всё время пытались схватиться за оставленную в заброшенном здании книгу. Ах, если бы можно было сейчас вернуться туда и прочитать хотя бы одну страницу! Что-то важное было в этой книге, он чувствовал это, что-то концептуальное. Но что именно, сколько ни думал, он уловить не мог. Мысли его толпились, как будто пытались открыть новую дверь с неизведанными за ней пространствами. Но чем больше он думал об этом, тем неприятнее становились его ощущения.
Однако самые неприятные мысли посетили его с наступлением ночи: до следующего похода в библиотеку надо было ждать около месяца, а между тем бежать хотелось завтра, рано утром, нет, прямо сейчас. Приходилось волевым усилием сдерживать нервные порывы выскользнуть на улицу и под покровом ночи, оставив позади город, добежать до библиотеки, уединиться там и долго и внимательно читать древние тексты.
Он не спал, долго и мучительно переживая ситуацию и мысленно возвращаясь обратно в библиотеку. Какая-то прекрасная и спасительная мысль, едва возникшая в его голове, была потеряна, оставлена среди пыльных книг в неживом пространстве. Ему казалось, что если бы он смог туда вернуться, то сразу бы осознал то, что могло быть смыслом его жизни. Но это было невозможно, и мысли бежали по кругу, сменяя друг друга, снова, снова и снова… они кружились, не давая себя пой-мать, словно издеваясь над ним…
Однако, несмотря на круговорот мыслей в голове у генома, запрограммированный жизненный цикл взял своё: явь перестала быть явью, и он впал в липкий тягучий сон, во время которого всё время просыпался и вздрагивал.


III

Сон – залог жизни. Сон – единственное жёсткое условие, которое должны были соблюдать геномы. А сна нормального не было.
Утром, с трясущимися руками, проходил он через фиксаторы. Если они зафиксируют бессонницу, то его ждет неминуемая участь одиночной камеры. Этот поведенческий механизм был разработан Управлением по режиму господствующей системы, и не просто так. Система безоговорочно считала плохим, когда человек не спит, и на то были две причины: первая – он ведёт разгульный образ жизни, а бесполезные люди Системе не нужны, вторая – он занимается творчеством, читает, рисует, а такие люди Системе не нужны тем более. Ведь творческий человек – человек думающий, а когда человек думает, он непременно думает о том, как он несчастен. И ещё он думает о том, что во всём виновата Си-стема. Первых понижали до разряда человекоподобных гуманоидов, лишённых сознания вообще и обречённых вести бессознательную жизнь и деятельность, выполняя самые грязные работы, вторых обрекали на обездвиженное вечное существование. Ни те, ни другие не были запрограммированы на смерть, они были неуничтожимыми, иначе бы М-000474792 давно использовал девиантное поведение, чтобы получить возможность быть уничтоженным. Их нельзя было убить, они не разбивались, падая с высоты, не тонули в воде, не задыхались без воз-духа, их невозможно было отравить. Это было очень удобно – не надо было убивать промышленность на то, чтобы постоянно производить рабов, а потом уничтожать их, перерабатывать их тела, производить новых рабов, и так до бесконечности.
Выращивали геномов в специальных баллонах, и оттуда они выходили уже в том виде, в каком им в дальнейшем предстояло провести вечность. Возможно, там, в баллоне, когда-то давным-давно М-000474792 был ребёнком. Эта мысль позабавила его. Кто такие дети, он не знал, вернее, ни разу не видел их, но читал о них в книгах. Однако он знал, что у натуральных людей дети есть, и поэтому натуральных людей становится больше, но не так чтобы значительно – уж больно щепетильно они относятся к своему потомству. Интересно, что натуральные люди до сих пор озабочены проблемой бессмертия, и их ученые создают всё более совершенные и совершенные способы продления и сохранения жизни, благодаря которым современные Управители, прожившие две, три, четыре тысячи лет выглядят лучше, чем тридцатилетние люди до Падения небес. Хотя были среди них и старики – с дряблым телом, сухие, с жухлой кожей на лице – те, кто жил со времён Падения небес, старыми они были уже тогда. Но что поделать, современные учёные могут остановить старение молодых, но они пока бессильны омолодить старых.
Среди ненатуральных людей старых нет, нет и совсем молодых. Всем двадцать семь – физиологический возраст, все дебилы – возраст психологический.
Как только появляется необходимость, производится новая партия М и Ж с новыми номерными знаками, нанесёнными на шею, чтобы всем было видно, кто это. Одинаковые мужчины, одинаковые женщины – и только с разными знаками на теле. И кто бы мог подумать, что раньше, до Падения небес, все люди были разными, уникальными. Но да, люди! Он-то не человек, и все его знакомые – не люди тоже. А люди, натуральные люди, они-то да, все разные. Но он таких ни разу не видел воочию.
А что делать-то с ней, с вечной молодостью?! Ответа он не знал. И даже не предполагал. Каждый следующий день его бесконечной жизни был до безумия похож на день предыдущий, и все эти одинаковые дни сплетались в месяцы, годы, столетия… Рутина – вот то, что его убивало психологически. И именно поэтому смерть физиологическая была его единственной мечтой, избавлением и спасением от этого мира, этой жизни, самого себя, своей бессмысленности.
Трудно жить, имея яркое сознание и развитый мозг, среди существ, подобных тебе только телом, существ, чьи потребности сводятся к примитивному минимуму. Не с кем поговорить, не с кем помолчать, не с кем помечтать…
…Смена прошла без происшествий, но он не думал о работе. Механически он настраивал высокоточные приборы патрульных поисковиков, но думал только о том, как побыстрее завалиться спать, и не только потому, что надо было быть осторожным и высыпаться, чтобы не по-пасть под подозрение, но и потому, что так быстрее пролетело бы время до нового похода в библиотеку. 100 дней… Целый месяц… Невыносимо…
Смена закончилась, ему вернули его пропуск, и он вялой походкой направился к дому.
Дома всё повторилось: комната, тишина, бессонница…
Странно: спустя тысячи лет люди всё ещё использовали слова древнего языка, на котором говорили люди, подвластные смерти, но вкладывали в них иные значения, далеко не всегда те, что вкладывали древние люди. Вот, например, дом… Для древних людей дом был семьёй, с близкими, любимыми людьми, с детьми и стариками, с рождения-ми и смертями, с мелкими семейными радостями и печалями, которые никуда не выносились, а переживались всё там же, дома. А сейчас, что такое дом сейчас? Кровать в комнате большой серой коробки. Никаких стариков, никаких детей, ни смеха, ни слёз, ни плача – тупое, слепое равнодушие. М-000474792 поднял руку и провёл ею по абсолютно гладкой стене, настолько гладкой, что начинало мутить, гладкой до тошноты, до кома в горле, гладкой, как его жизнь, без малейшего изъяна, в которой не за что зацепиться. Да только вся суть в том, что изъяны-то и придают смысл даже чему-то идеальному. Однако же… Он закрыл глаза… Его мутило, и только полная тьма спасала его, не давала вы-литься из его тела и его души тому, что копилось в них годами, десятилетиями, столетиями…


IV

Следующее утро было жутким, следующая смена – ещё более жуткой. Долго так продолжаться не могло. Ещё два дня, и на него начали коситься надзиратели. Тогда он решился: пошёл и попросил внеочередной пропуск смены. И – о Небо! – ему дали.
Рано утром, когда даже и не начало светать, почти ночью, известной только ему дорогой шёл он в то место, где осталась мысль о мечте. Вот оно, старое холодное здание, вот она, древняя библиотека, где многие годы хранились знания, добытые предками и закодированные в печатных знаках огромных фолиантов, увесистых томов, брошюр.
Геном порылся в куче книг, оставленных им второпях в прошлый раз. Нервными, трясущимися руками он достал нужную книгу, раскрыл её и начал читать с того места, где остановился тогда:
«Эпидемия чёрной оспы впервые прокатилась по Китаю в IV веке, а в середине VI века поразила Корею. В 737 году от оспы вымерло более 30% населения Японии (уровень смертности в густонаселённых районах доходил до 70%).
В Индии существовала особая богиня оспы – Мариатале. Её изображали в виде молодой женщины в красной одежде, обладающей весьма раздражительным характером. По преданию, однажды она за что-то рассердилась на своего отца и в гневе бросила ему в лицо своё золотое ожерелье, и там, где бусины коснулись кожи, появились пустулы. Памятуя об этом, верующие старались задобрить и умилостивить Мариатале, приносили ей жертвы.
В Корее эпидемии оспы объясняли посещением духа, которого называли уважаемый гость оспа. Ему ставили алтарь, куда приносили лучшую еду и вина».
Так, что такое, вернее, кто такие боги, он знал – читал в мифологиях разных древних народов. Дальше, однако, шла речь про религии. Про это он тоже знал, хотя плохо понимал, как можно верить в то, чего нет. 
И всё же текст был увлекательным. И даже не просто увлекательным, было в нём что-то такое, что будоражило сознание генома, и он продолжил чтение.
«Некоторые исследователи считали, что оспа упоминается в Библии (Исход, гл. IX, стих 9-10), где в описании десяти казней египетских сказано: «…и будет на людях и на скоте воспаление с нарывами, во всей земле Египетской».
Из Индии оспа была распространена в другие регионы войсками Александра Македонского. Предполагалось, что во II веке н. э. эта болезнь под именем «чумы Антония» поразила римские легионы Марка Аврелия, а в 60 г. до н. э. появилась в Древнем Риме».
Безумцы! Они считали себя в праве жаловаться на смерть! Чёрная зависть разлилась по венам генома, а лицо исказила улыбка презрения. Счастливцы! Они познавали смерть!!!
«У арабов, по свидетельству арабского врача Арона, жившего в VII в., оспа была известна с древних времён. Согласно достаточно достоверным научным данным, первым описанием эпидемии оспы в западной части Старого Света является краткое упоминание в Коране: в 569-570 гг. войско эфиопов, осаждающее Мекку, было поражено неизвестной им болезнью. В VI веке оспа уже хозяйничала в Византии, будучи занесён-ной в последнюю из Африки при Юстиниане I. Арабы-мусульмане, при-ступив к завоеваниям, в VII-VIII веках разнесли оспу от Испании до Индии: история засвидетельствовала появление оспы в Сирии, Палестине и Персии в VII веке, в Сицилии, Италии, Испании и Франции в следующем, VII-ом столетии.
С VI века оспа фигурирует под сохранившимся до сих пор её латинским названием variola, впервые употреблённым епископом Марием из Аванша в 570 году. С этого времени оспа под своим несменяемым именем уносила ежегодно множество жизней в Европе».
Безумные счастливцы…
Дальше было ещё интереснее. К счастью, ничто сегодня не отвлекало М-000474792 от завораживающего чтения. Он открыл следующую страницу.
«В дальнейшем в отношении оспы предпринимались радикальные меры. Так, бургундская королева Аустригильда, умирая от оспы, просила своего супруга в виде последней милости казнить её обоих врачей, если они не сумеют спасти её. Король Гунтран исполнил её просьбу и приказал изрубить мечами учёных врачей Николауса и Донатуса.
Меры против оспы предпринимались разные, в том числе и мистические. Однако придуманные против оспы заклинания, молитвы и талисманы, конечно, нисколько не содействовали её ослаблению, равно как и тогдашние методы лечения. Распространение болезни дошло до такой степени, что редко можно было встретить человека, не перенёсшего оспу. Поэтому в средние века у немцев и сложилась поговорка: «Von Pocken und Liebe bleiben nur Wenige frei» (Немногие избегнут оспы и любви)».
Любовь и оспа! Геном вздрогнул, так неожиданно поразило его воображение столь точное сопоставление оспы с любовью… Но что он мог понять из этого? Ведь о любви он знал только из книг. Сама она была ему недоступна.
«С ХV века Европа уже представляла собой как бы сплошную оспенную больницу, так что врачи (например, Меркуриалис) стали утверждать, что «каждый человек должен болеть оспой, по крайней мере один раз в жизни». Английский врач Кильвай в своём трактате об оспе (1593 год) считал излишним вдаваться в подробное описание этой болезни, так как она хорошо известна почти каждому.
Из Европы оспа перешла в Америку, где в 1527 г. она унесла много миллионов жизней, вымерли без остатка многие племена. В 1577 и 1586 годах страшные оспенные эпидемии терзали Францию. Баллоний писал о них: «Такой смертности не случалось на памяти людей; умирали почти все, кто был поражён оспой».
И тут что-то гнилостно-сладостное начало копошиться в сознании генома, как всегда бывало перед тем, как на него снисходило озарение. Чувство близости к открытию тайны терзало его, но надо было выждать время – открытие истины никогда не приходило сразу. И он снова по-грузился в чтение.
«Последняя естественная вспышка заболевания была зарегистрирована 26 октября 1977 года в сомалийском городе Марка. С тех пор наблюдались только случаи заражения после непредвиденного происшествия в лаборатории в 1978 году в Бирмингеме (Англия), результатом которого стала смерть одного человека и ограниченная вспышка заболевания. В 1979 году было официально объявлено об искоренении данного заболевания».
М-000474792 был в восторге от прочитанного. Но в полный восторг его привела следующая фраза: «Трупы умерших от оспы также сохраняют высокую заразность».
И тут его озарило. Вот оно, спасение! Умереть – реально! Надо лишь найти этот вирус и вдохнуть его, вдохнуть всей грудью! Но где же найти сейчас труп умершего от оспы человека? Так… Нужен другой вариант. Он перевернул страницу. В конце статьи было сказано:
«После официального объявления об уничтожении заболевания в декабре 1979 года, было подписано соглашение о том, что все остатки материалов вируса будут либо уничтожены, либо переданы на хранение в безопасные лаборатории – одна находится в США, другая в России. Процесс передачи был закончен в начале 80-х. С тех пор никакие другие лаборатории не имели официального доступа к материалам вируса оспы. Считается, что в настоящее время вирус натуральной оспы существует только в двух лабораториях в мире: в ГНЦ ВБ «Вектор» (Россия) и в CDC (США). Вопрос окончательного уничтожения вируса оспы от-ложен до 2014 г. Правительства некоторых стран предполагают, что существует риск того, что вирус заболевания находится не только в официальных лабораториях. Степень этого риска на данный момент не-возможно оценить».
Так, так, так… Россия и США… Он бросился к старой, но практически не выцветшей в помещении, куда столетиями не попадало солнце, карте, найденной им среди всякого бумажного хлама, предназначения которого он до сих пор не мог ни понять, ни даже угадать. 2014-ый год… Именно в тот год по древнему календарю произошло Падение неба. Одно это могло вселять надежду на то, что лаборатории не были уничтожены правительствами стран по решению учёных, а это значило, что где-то в тёмных холодных камерах хранится то, что приносит смерть.
М-000474792 лихорадочно думал, перебирая карты и перерывая потрёпанные атласы. Россия… Где же она, Россия?..
Однако пора было возвращаться. Солнце скосилось на восток, пытаясь упасть за горизонт. Геном выглянул в окно, любуясь фиолетово-изумрудным цветом угасающего светила. Надо же, а ведь в книгах древних людей написано, что солнце вставало не как сейчас, на западе, а напротив, на востоке, на западе же оно затухало в конце короткого двадцатичетырёхчасового дня, вспыхивая напоследок ярким красно-оранжевым цветом, после чего небо тонуло в глубине индиго, переходящего в угольно-чёрный. Много странного было в тех книгах… Например, что год был равен трёмстам шестидесяти пяти дням, и что был ещё особенный год – предки называли его високосным – в котором был один лишний день, и приходился один такой год к четырём обычным. И в сутках их было всего двадцать четыре часа, а не 31. Странно всё это…
Дорога обратно была кратка. Вернее, длиною она была как обычно. А по времени – он не успел почувствовать, так как все его мысли были направлены на обдумывание того, что он прочитал, и на построение плана.
Жены дома не было. И славно! Как надоело ему каждый день видеть лицо этой похотливой женщины, меняющей любовников едва ли не чаще, чем цвет волос. К чёрту её! Он старался как можно реже прикасаться к ней, используя её лишь как средство вынужденного освобождения своего тела от периодически возникающего физиологического напряжения. Но как он при этом её ненавидел и презирал! И себя тоже… Однако ответить ей взаимностью и в свою очередь завести любовницу он не мог – ни к чему ему была ещё одна такая же бестолковая дура.   
М-000474792 быстро проскочил в свою комнату и лёг в постель – пусть она, вернувшись с гулянки, думает, что её грубый и бездарный, как она считала, муж спит сладким сном, не ведая о её вечерних похождениях. Да и не до неё ему сейчас было. Другие мысли одолевали его. 
Сбросив с себя одежду, он, не включая в комнате свет, юркнул под одеяло и лёг на спину, заложив руки за голову. Закрыл глаза и начал представлять себе, как его убогое тело будет страдать: сначала повысится температура, появится усталость, какая появляется после не-скольких бессонных ночей – иной усталости он не знал, затем на лице, руках и ногах появятся высыпания, заполненные жидкостью и гноем, потом начнут появляться и отваливаться корочки – предвозвестницы смерти. Потрясающе! Он был восхищён. Правда, придётся ждать около недели-двух, чтобы убедиться, что вирус действует – именно столько дней длится инкубационный период. Но ничего, ради такого дела можно и подождать.
Однако вскоре восторг сменился сомнением: летальность заболевания составляет 25%. Тем не менее за всю историю человечества это заболевание унесло жизни миллионов человек. Почему бы ей не унести в придачу к этим миллионам человек ещё одного, пусть и ненатурально-го, но всё равно человека! Ведь для создания его генома использовался геном натуральных людей. Получалось даже, что сами по себе геномы были более совершенными, чем натуральные люди, или, вернее, были бы, если бы у них было стабильное сознание. Но люди, страшась идеи искусственного интеллекта, избавили от ясного мышления тех, кого сами же создали.
И всё же, как ему казалось, маленькая лазейка-таки была: вряд ли Создатели смогли просчитать всё и создать тела геномов устойчивыми и к тем вирусам, о которых не думали уже даже их предки. Скорее все-го, тело его, способное противостоять всем известным современным вирусам, к слову сказать, исчезающим друг за другом за неимением тех существ, кто был восприимчив к ним, станет прекрасной пищей для древнего вируса оспы. А ведь подумать только: когда-то именно вирусы правили миром! Сколько счастливых людей нашло своё успокоение в тесных объятиях душных вирусов! Остаётся только надеяться, что это древнее заболевание, изматывавшее человечество на протяжении более чем трёх тысяч лет, принесёт успокоение и ему.
И его осенило: заманчивая перспектива – двадцать пять процентов против семидесяти пяти, что весь этот ужас, называемый жизнью, можно просто прервать, остановить! Осталось только найти её, эту Россию. Ну или США. На это и стоило пустить имеющиеся у него интеллектуальные усилия. Ничего, раз уж он смог найти выход, то непременно найдёт и дорогу к нему. Надо только ещё немного подумать.
Ночь М-000474792 провёл наедине с мутной бессонницей. На смену ночи пришло утро, а решение – нет. И пришло ему время познать истинные мучения души, о которых он и не мог раньше даже подозревать. Ему всегда казалось, что всё, происходящее с ним, настолько плохо, что хуже некуда, но сейчас он начинал понимать, что ещё есть, и ой как куда хуже.


V

Дни тянулись невыносимо долго. Не знать, но желать узнать – тяжело, куда тяжелее – знать и не иметь возможности ничего сделать. Каждый день начинался одинаково: будильник, жена, энергозавтрак… И продолжался, как все предыдущие дни: смена, однотипные лица, убогие разговоры рабочих в короткие перерывы и отсутствие голосов во время выполнения работы… Неизменным было и его завершение: дорога до-мой, надоевшее лицо жены, постель… И всё это время – постоянно, неизбежно – глобальное одиночество. Иногда он завидовал другим геномам, иногда презирал их. Генетический сдвиг разбудил его сознание, и теперь он не мог ощущать себя на равных ни с кем из них – ограниченных, безвольных, неосознанно проживающих бесконечную жизнь. Он чувствовал себя избранным. Но что это давало ему? Упоение осознанием своей уникальности? Счастье от каждого прожитого дня? Нет. Одиночество – от того, что даже поговорить не с кем, а ведь именно сейчас этого хотелось больше всего. Скуку – от бесконечной, однообразной ежедневной работы, не соответствующей уровню его интеллекта. Апатию – от того, что ничего невозможно изменить. Наконец, тоску – оттого, что в его жизни нет места смерти, – тоску по смерти.
Невыносимыми были дни, проходившие под шум техники: он ни с кем не общался, так как опускаться до уровня массы рабочих не хотел, да и уже, если честно, и не мог. И все десять часов он думал, думал, думал… Иногда ему казалось, что мозг не вынесет таких эмоциональных нагрузок и его постигнет участь тех, кто находился обездвиженным: он сойдет с ума, выдаст себя и его обрекут вечно переживать своё сумасшествие, свой индивидуальный кошмар.
Невыносимыми были и ночи. Они были сущим испытанием. Каждую ночь он долго не мог заснуть, но, когда засыпал, сознание подкидывало ему один сюрприз за другим. Он ложился на спину, закрывал глаза, и начиналось жуткое: мысли летели одна за другой, подталкивая и подгоняя друг друга, потом он впадал в сон, который ему рисовал од-ну картину за другой возможного его спасения, его смерти, но желаемое не становилось действительным, и утром он просыпался абсолютно живым и абсолютно несчастным оттого, что проснулся.
Раз в месяц, стабильно, он навещал библиотеку, перерывая тонны книг, выискивая в них ответ всего лишь на один вопрос: где может храниться вирус оспы. Иногда он отчаивался от мысли о том, что, может, и вируса этого уже не существует, как уже не существует предков, а он всё носится со своей мечтой, вполне вероятно, несбыточной, и погружался в бездействие. Но потом на место апатии приходил порыв деятельности, и он с новой силой принимался выискивать, вычитывать, делать расчеты. И однажды, когда ему казалось, что удача никогда не улыбнётся ему, не только в жизни, но и в смерти, всё перевернулось с ног на голову и его расчеты сошлись.
Счастье, обрушившееся на его голову, не опьянило, а напротив, отрезвило его. Теперь нельзя было сделать ни единого прокола, именно сейчас, когда он был в двух шагах от мечты, этого сделать было нельзя. И он, простроив детальный план, приступил к его пошаговой реализации, методично идя шаг за шагом к намеченной цели. Свернуть его с этого пути было уже невозможно.
Он хотел стать нормальным человеком, но сейчас более, чем когда-либо, он должен был походить на генома. И походил. Его будто подменили: его глаза были тускло-ровными, без малейшего блеска, он четко выполнял все указания руководства, работал как все – ровно и чётко, никуда и никогда не опаздывал, вовремя приходил на работу и возвращался с неё в опостылевший дом, каждый день заходил в комнату к жене, чтобы исполнить глупый физиологический акт, – он совершенно ничем не отличался от миллионов подобных ему геномов. Но как обманчива была внешняя сторона жизни! Он был расчетлив и холоден снаружи, а тем временем внутри его кипели страсти, выплеснуть которые ему предстояло уже очень скоро. Жизнь более не казалась ему скучной и однообразной, ведь теперь у него была цель.
Да, он хотел стать человеком. И, как и все люди, он хотел обладать великим даром смерти – даром обретения вечного покоя. Глупая идея, но, для того чтобы достойно умереть, он решил наделить себя истинно человеческим атрибутом – именем. Майкл Джонсон – в самый раз, ни вычурно, ни слишком просто.
М-000474792 – снаружи, Майкл Джонсон – внутри. Два человека, способные уместиться в одном теле, – вот это сюжет для повести! И он начал писать.


VI
 
Год подходил к концу, повесть к своему логическому завершению, а жизнь Майкла Джонсона к закату. Так распорядилась судьба. За особые заслуги перед Управителями М-000474792 был удостоен двухнедельного отдыха с правом перемещения по территории Государства, находящегося под властью Вечной системы.
Две недели! Большего ему было и не надо! Россия, по его расчётам, и оказалась тем местом, где так комфортно расположилась инфраструктура Государства. Правда, карты показывали, что Россия была чуть ли не в десять раз больше Государства, но главное – место, где хранился в заброшенной лаборатории вирус оспы, находилось в его границах, а это значило, что М-000474792 не надо было даже переступать закон, покидая территорию страны.
Собрав провизии на две недели и официально попрощавшись с коллегами и женой, он отправился осуществлять свою мечту. Для начала он прокрался в библиотеку и забрал оттуда имевшиеся там и совершенно необходимые ему карты и приборы, которые использовали раньше люди для определения местоположения географических объектов. Он не знал, сложен ли или лёгок будет его путь, но то, что он будет преодолим – он знал наверняка.
Две недели он плутал по странным местам, изображения которых он никогда не видел, вдыхал неизвестные запахи, слушал неизвестные звуки и открывал для себя мир – удивительный и такой разнообразный! Теперь он был в полутора шагах от своего счастья, и дело было сейчас исключительно во времени, но время не напрягало его, время его возбуждало.
Он ночевал на деревьях, пил воду из рек, он научился убивать – ради еды – неизвестных ему существ. Выбросив полупластиковую энергоеду, которой снабжали геномов Управители, он потрошил туши животных и жарил их нежное мясо на обжигающем руки огне. А потом, сняв с огня дымящееся мясо, он жадно рвал зубами плоть убитых им животных, чувствуя себя зверем, диким и неуправляемым. Что-то истинное, настоящее просыпалось в его душе, прорывалось наружу, и он чувствовал это. Две недели он шёл навстречу себе, ища в себе человека, – с его животной природой, делающей его частью всего мира. И нашёл. Теперь его миссия на земле была исчерпана.
Две недели назад он ушёл за мечтой и, действительно, спустя две недели вернулся с мечтой в кармане – длинной, узкой, плотно закупоренной пробиркой с невидимой смертью внутри.
Теперь оставалось главное – умереть.
Возвратившись из своего дальнего путешествия, М-000474792 послушно прибыл в Пункт регистрации вольноотпущенных геномов и зафиксировал факт своего возвращения. Его снисходительно похвалили и отправили домой с приказом непременно приступить к работе завтра с утра. Геном с непререкаемой покорностью поставил плюс в графе «Подпись» и удалился. Никто, абсолютно никто не смог бы заподозрить его в том, что он, ушедший две недели назад геномом, возвратился уже человеком. Он научился лгать, притворяться, его сон был крепок, как никогда, как никогда прежде он был уверен в своих силах, и ни один мускул лица его не дрогнул, когда он склонился в уничижительном по-клоне перед портретами Главных управителей в знак подтверждения верности его мыслей господствующей идеологии.
Дома ничего не изменилось, как будто и не было этих двух умопомрачительных недель. Жена его встретила приветливо, рассчитывая на интимную близость, и не ошиблась в своих ожиданиях. Но он, выполняя свой социальный долг, не испытывал более никаких эмоций и использовал её тело исключительно как средство достижения своей цели. Весь процесс занял десять минут, по истечении которых он грубо оттолкнул её и пошёл к себе. Больше она для него не существовала.
И вот настало время сведения счётов с жизнью. В полной тишине он достал из кармана пробирку, повертел её в руках, задумчиво улыбаясь, глядя на поблескивавшее в его руках стекло, и наконец откупорил. Поднеся пробирку к самому лицу, он глубоко вдохнул её невидимое содержимое. Из неё пахло старостью и смертью. Они заполнили его лёгкие и начали делать своё дело. М-000474792 закупорил пробирку обратно и положил её в ящик стола рядом с дневником. Теперь осталось ждать – всего две недели. Теперь уже один шаг отделял его от смерти.
Результат проявился быстрее, чем М-000474792 того ожидал. Стойкое к известным современным, но совершенно не подготовленное к неизвестным древним вирусам, тело генома мгновенно, восприняло новую болезнь и подчинилось ей. Уже к следующему вечеру у М-000474792 поднялась температура и начало ломить тело, что доставляло ему невыносимое, неимоверное удовольствие. Через два дня появилась усталость и стало трудно работать. Тело начали покрывать истекающие гноем язвы с отваливающимися корками. Ещё немного, и он сляжет. М-000474792 предусмотрительно написал заявление на безработный день. Надсмотрщик недовольно покосился на него, но, памятуя о предыдущем достижении на производстве, соблаговолил заявление принять, и геном на следующий день на смену не вышел.


VII

Утром он не встал. Лучи солнца скользили по его впалым щекам, окрашивая их в баклажановый цвет, перемещались на жёлтую грудь, изъеденные язвами руки. М-000474792 был счастлив.
Яркими вспышками сверкали в его мозгу мысли о предстоящем. Теперь он знал, что чувствовали люди перед своей смертью. Он ощущал её скорый приход, как ощущали её те люди, о которых было написано в книгах. Нет, это ощущение спутать было нельзя ни с чем. Это была долгожданная свобода, на реализацию которой ему было отведено всего лишь двадцать пять процентов его натуры. Мучительная сладость страха перед происходящими изменениями и одновременно страстью и обладания разливалась по его умирающему телу вплоть до угасания светила. Но он уже не чувствовал времени, он был поглощён исключительно своими ощущениями болезни и предстоящей свободы. Как прекрасно было чувствовать неизбежность и безысходность явления смерти! Пусть остальные живут и, продолжая жить вечно, завидуют ему…
М-000474792 закрыл глаза, с блаженной улыбкой счастья ожидая своей так давно и столь невыносимо желанной кончины. Фиолетовый луч последний раз скользнул по крышам домов, и уже через две минуты после его захода человек, носящий имя Майкл Джонсон, перестал существовать. Навсегда.