М Ж

О своих проблемах так просто не расскажешь. О проблемах принято умалчивать, кусая нижнюю губу, сжимая руки в кулаки и непрестанно ерзая на стуле, спрашивая себя: «С чего же все началось?».
За всю свою карьеру психиатра я повстречал тысячи разбитых горем людей и каждый раз придя домой спрашивал себя: «И сколько же еще их таких?».
Мне часто задавали однотипные вопросы, вроде: «Почему именно эта профессия? У тебя проблем что ли мало?». Я всегда отвечал так: «Я не могу иначе». Действительно, я не мог. Я мог бы пойти на хирурга, но сразу выкинул из головы эту мысль. Я всегда хотел помогать людям, не касаясь их тела.
В работе психиатра нужно оградить себя правилами, которые в свою очередь будут являться твоим спасением.
Правило первое- никогда не осуждать своих пациентов за их проблемы и ошибки, которые они совершили. В мире нет святых, в нашем мире только полукровки. И еще одно не менее важное правило- не ставить своего пациента выше себя. Он ушел, и ты о нем забыл, так же, как и о его проблемах до следующего сеанса.
Чтобы быть хорошим врачом нужно отдавать всего себя целиком, без остатка, что я и делал. Я знал, что у меня никогда не будет своей семьи, но меня это не сильно беспокоило. Я просто не был для этого создан. Мои друзья всегда говорили мне, что я просто еще не нашел ту самую, а я всегда им отвечал, что тех «самых» не бывает.
Как вы уже догадались мне все же удалось встретить «ту самую»-, как выражались мои друзья. На том момент мне было двадцать семь, я еще был интерном и практиковался в бесплатной клинике. Конечно, пациенты в платных клиниках намного отличаются, но не будем вдаваться в подробности. Она отличалась ото всех, кого я встречал.
Я помню нашу первую встречу, словно это было еще вчера. Ровно в пять раздался стук в дверь. Рваные джинсы, черные кеды и еле видимое лицо, спрятанное в капюшон толстовки.
-Здравствуйте, я Джин Бейкер-, стоя еще на пороге произнесла она.
-Да, входите.
Я открыл блокнот и вычеркнул ее имя, следующей должна была приди мисс Уизерспун, и я поставил еле заметную точку напротив её фамилии.
Девушка села напротив меня, устремив свой взгляд в пол и не снимая свой капюшон, словно он был ее второй кожей.
Перед сеансом я всегда выдерживал минуту, чтобы определить тип личности. Если пациент продолжал молчать, то это определённо интроверт, а если же начинал говорить первым-экстраверт.  Можно было даже не выдерживать эту минутную паузу, она пряталась за своим капюшоном и мне это говорило о многом.
-Ну что, начнем? -, нарушил я посильную тишину.
Она сжала руки в кулак и кивнула. Обычно, пациенты, сжавшие руки в кулаки на мое: «Начнем?» продолжают дальше играть со мной в молчанку, но на моё удивление она начала говорить.
-Я пришла к вам, потому что мне об этом нужно кому-то рассказать, понимаете? Я две недели не выходила из дома, просто не могла это сделать. Я не совсем понимаю, что со мной происходит, словно я вне реальности, а за её гранью.
Агорафобия-боязнь внешнего мира. Большинство этой болезнью страдают женщины в возрасте от 18 до 40 лет.  Я не мог определить входила ли Джин в этот промежуток, мне все еще мешал этот капюшон.
-Раньше сталкивались с подобным?
-Да, бывало, но обычно я пересиливала себя, но в этот раз просто не смогла-, она говорила очень тихо, словно боясь, что нас может кто-то услышать.
-Как вы думаете, что послужило причиной вашей боязни выхода из дома?
Вместо ответа она еще больше склонила голову вниз, не давая разглядеть мне её лицо.
-Хорошо, давайте немного представим, что мы управляем временем и перенесёмся в прошлое, допустим в детство.
Услышав слово: «Детство», она тут же подняла голову и посмотрела на меня в упор. Я почувствовал себя виноватым, не сделав ничего плохого. С каким-то вызовом она откинула свой капюшон, и я увидел белое лицо, без намеков на жизнь. Затем Джин откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. Она выглядела лет на семнадцать, больше бы я ей не дал.
-Так значит вы Фрейдист? Разочарована.
Я открыл журнал приема пациентов и посмотрел дату её рождения. Затем поднял свои изумленные глаза, не веря написанному. Ей было двадцать два, но я все равно отказывался в это верить.
-Детство каждого отрыгивается на нас-, наконец произнес я.
— Это пройденный этап-, сказала Джин, разглядывая мой кабинет.
-И все же в этом ваша проблема, в этом, казалось бы, пройденном этапе.
Джин закусила нижнюю губу, в попытке сдержать свои слезы, но от этого не было толку. Мне захотелось извиниться перед ней за это, вытереть слезы с её лица, белизна которого была сравнима с первым снегом.
-Хорошо, давайте оставим детство. К черту его.
Она улыбнулась и тогда я начал чувствовать то, что раньше никогда не испытывал. Это пугало меня, но не останавливало.
Улыбка пропала, и она снова начала говорить.
-Я просыпаюсь с болью и с ней же усыпаю и только во сне я от неё защищена. Наверное, все началось с того, когда я до конца поняла, что я одна, а тот, кто не умеет быть один среди других общество всегда вытеснит.
Сеанс закончился ровно в шесть. Психоаналитик должен проводить каждый сеанс так, будто он последний, но мысль о том, что возможно я вижу её в последний раз пугала меня. Я боялся за неё и дал ей свой номер телефона, что в последующем стало для меня роковой ошибкой.
Джин позвонила спустя неделю, днем. Она умоляла меня приехать, говорила, что снова не может выйти из дома. Я тут же приехал.
Завешанные шторы, не пропускающие ни луча света, всюду на полу валялись книги и она, моя Джин, завернутая в одеяло, дабы защитить себя.
Я тогда остался у неё на ночь, мы говорили с ней о кино, музыке, книгах. Поздно ночью она рассказала мне о своем детстве. Её мать, Глэдис, сошла с ума, когда Джин было еще совсем ребенком. К пятнадцати годам она поменяла пять приемных семей. Они брали и отдавали её, словно ненужную вещь, у которой не было срока годности. Отца она никогда не видела. Затем она вдруг умолкла, боясь сказать вслух что-то очень важное, самое сокровенное.
-Иногда я их слышу….
-Кого? -, в недоумении спросил я.
-Голоса, как моя мать.
В первый раз я не знал, что сказать, но знал, что эта девушка, девушка по имени Джин однажды меня сломает и не прогадал. С ней я нарушал все правила и самое обидное было то, что это были мои правила, моя защита, которую она разбила одной лишь улыбкой. Она переставала быть моей пациенткой и становилась чем-то большим.
Джин разбудила меня на следующее утро. Только открыв глаза я заметил, что на выглядит ослепительно. На ней было красное платье, подчеркивающее белизну её кожи, а черные пряди волос аккуратно ложились на плечи.
-Вставай, я хочу показать тебе одно место.
Она привела меня на голливудскую аллею славы, где кумиры Америки оставляли свои отпечатки, сказав, что однажды и её имя будет здесь.
Мой взгляд застыл  на ней довольно долго, она не выдержала и спросила.
-Ты чего?
-Я люблю тебя, Джин Бейкер.
Теперь её взгляд застыл на мне.
-Ты уверен?
-Уверен.
Она отпустила голову вниз, словно была виновата в том, что её любят.
-И что будем делать? -, спросила она.
-Жить.
Она улыбнулась той улыбкой, которую я увидел в первый раз.
-И я люблю тебя, Джон Гринсон.
Уже через неделю мы расписались. Я любил первый и последний раз и не мог думать ни о ком другом кроме Джин. Но наша идиллия продлилась недолго. Через полгода Джин ушла от меня, ни проронив ни слова.
Возвращаясь с работы, я увидел записку:
«Прости, Джон, я не могу так. Документы на развод пришлю позже». Внизу стояла подпись: «Пока еще твоя Джин».
Теперь психиатру требовалась помощь психиатра. Я не пытался её искать, поскольку понял, что это уже бесполезно. Я лечил себя выпивкой, но вскоре сказал себе: «Хватит!».
Спустя три года я узнал о ней как о Марлен Миллер.
«У студии 20th Century Fox появилась новая звезда»- со всех сторон кричали репортеры.
Я смотрел все её фильмы, в которых она снималась и все так же её любил.
Действительно, как она и говорила на аллее, славы теперь были и её отпечатки. Я был там только один раз после её триумфа. Я положил свою ладонь на её отпечаток и вспомнил тепло её руки.
Через семь лет она умерла. Её нашли мертвой в собственном доме.
«Марлен Миллер покончила жизнь с самоубийством»-писали газеты.
Спустя два года после её смерти журналисты узнали о моей связи с ней, предлагали дать интервью за приличный гонорар, но я послал всех к черту. Память о ней уйдет вместе со мной.
Мне уже пятьдесят четыре года, каждую пятницу я смотрю с ней фильмы и в день её рождения присылаю на могилу белые розы, её любимые.
Я все так же остался работать психиатром и больше не любил, и был спокоен, что не полюблю, ведь таких как она в мире нет и не будет никогда.