Анатолий Рыжик. Командир дивизиона

 


                Навалилось…

Наступило «череповецкое» лето.
В любом виде – лето есть лето, тем более оно было не таким уж плохим. Так говорят…
Увы, я не видел – мне было не до него.
В конце мая командир дивизиона убыл в Калининскую (ныне Тверь) академию ПВО, поступать на командный факультет.
Я принял должность и был назначен приказом командира бригады, временно исполняющим обязанности командира седьмого зенитно-ракетного дивизиона 79-й гвардейской бригады.
Поставили исполнять должность меня, хотя начальник штаба был выше по должности и имел звание «майор».
Он был суетливым, безграмотным по специальной подготовке и прибыл в дивизион «дослуживать» до пенсии. Толку от него было мало, и командир перед своим убытием в академию отпустил его в отпуск.
Это было неверным решением – офицеров не хватало, но майор Музыкин – начальник штаба сумел уговорить командира.
Шёл пятый год моего пребывания в войсках.
   
               
Лето 1976 года.
Дивизион претерпевал сильнейшие кадровые изменения, да такие, что всвязи с переводами к новому месту службы в подразделении осталось пять офицеров и один прапорщик! Это при штатной численности в 19 офицеров и 15 прапорщиков (сверхсрочников).
Несмотря на это, комиссия, приехавшая из бригады проверять готовность дивизиона к несению боевого дежурства, допустила нас к выполнению боевой задачи (очевидно не видели другого решения проблемы).
Об этом я доложил заместителю командира бригады о том, что у меня не хватает номеров боевого расчёта, и мы не в состоянии нести дежурство.
Тот в свою очередь доложил о таком положении с численностью дивизиона командиру бригады.
Выход командование нашло такой - отдать приказом в состав боевого расчёта офицеров соседнего дивизиона. Тех, кто только что сменился с дежурства. Они обязаны были приехать теперь в мой дивизион и, находясь в командировке – продолжать нести дежурную службу.
В указанный срок никто из соседнего дивизиона на дежурство не приехал.
Я обратился опять к замкомбрига. Тот мне сказал, что никто и не приедет: приказ составлен «для прокурора» - если что случиться. Люди везде измотаны.  Я со своим расчётом обязан «как-то справиться».
«Как-то» означало только одно – не делать смену дежурных сил!
Это недопустимо по физическим данным человека – непрерывное дежурство, поэтому я усилил расчёт ещё одним номером – планшетистом, и разрешил офицеру ночью спать на командном пункте зрдн.
Планшетист дублировал, находясь в другой боевой кабине, дежурного телефониста, и обязан был при поступлении на КП боевых сигналов докладывать офицеру – начальнику дежурной смены сокращённого боевого расчёта. Получилось двойное резервирование. Эта система заработала, но у меня были ещё одни проблемы - трудности и с нехваткой солдат.
         
Поздней осенью 1975 года закончилось строительство сооружения «Панцирь», которое
предназначалось для хранения спецракет ПВО.
Ранней весной «Панцирь» был «обвалован» землёй и подключен к специально выстроенной котельной.
Сооружение покрасили, подготовили документацию и оборудование. Всё это делалось силами солдат дивизиона, которых и без этого не хватало для решения всех стоящих перед подразделением задач.
Такое строительство в армии прозвали «хозспособом» подразумевая, что объект стоится в «свободное от службы время». Как будто такое есть.
Так строили казармы, навесы, свинарники …так мы строили и …сооружение «Панцирь», в котором должны были разместиться три специальные зенитно-управляемые ракеты ПВО.
Раз должны были разместиться, то и разместились.
              Снаряжение и загрузку в хранилище произвели в мае 1976 года, и это опять свалилось дополнительными серьёзными задачами на мою «бедную голову»!
       Как только построили сооружение «Панцирь» и загрузили его ракетами, то сразу в дивизионе появился новый пост – особой важности.
Была дана команда ставить на этот пост «самых лучших» солдат, а их даже плохих не хватало.
Откуда им взяться – штат никто не увеличивал.
Сам пост - сооружение «Панцирь» оградили тремя рядами колючей проволоки, а начальник штаба бригады подполковник Столяров "сочинил" «Табель поста» и «Особые обязанности часового по охране специального сооружения».
Эти обязанности Столяров должен был разработать со своим штабом исходя из важности объекта, но в соответствии с уставом.
Документацию разработали и начали в соответствии с ней нести службу.
Сразу возникли вопросы по разработанным подполковником Столяровым обязанностям часового, а особенно по положению о применении оружия.
Его разрешалось применять при подходе нарушителя ближе трёх метров к рядам колючего ограждения.
Без предупреждения! То есть без окрика и предупредительного выстрела.
Вроде есть смысл – нечего ходить, где не следует.
Но в дивизионе угольный склад котельной спецсооружения находился в десяти метрах от внешнего ряда колючей проволоки.
Я боялся, что ночью кочегар пойдёт «не в ту сторону» и часовой его застрелит.
Перенести склад в другое место по технологии отопления сооружения «Панцирь» не представлялось возможным.
Доложил о своих сомнениях подполковнику Столярову. Он меня внимательно выслушал, подтвердил, что это нехорошо, но, тем не менее, оставил документацию без правок.
Объяснил мне это он так:
- «Часовой в соответствии с этим положением применяет оружие без предупреждения по нарушителю. Остальным там нечего делать».
Я попытался возразить:
- «Мало ли чего…Кочегары угорят в котельной и попрутся…, это же рядом с границей поста…, менее 10 метров!».
Начальник штаба задумался, а потом изрёк:
- «Ну, ты Рыжик нагнетаешь обстановку…. Следи лучше за тем, чтобы был порядок в дивизионе, и чтобы не ходили там, где не положено.
А по «своим» часовой, если он не дурак, оружие применит с предупреждением, следовательно, он сделает окрик, затем предупредительный выстрел. Никуда твои кочегары после этого не полезут - испугаются!».
Ошибся подполковник Столяров, и эта ошибка стоила жизни кочегару и пять лет тюрьмы часовому…
               
                Убийство

В этот злополучный день меня вызвали на подведение итогов в бригаду.
Я попытался отпроситься у комбрига, сославшись на боевое дежурство и нехватку расчёта дежурной смены, куда входил и я. Мне категорически было отказано – подведение итогов в бригаде проводилось за месяц и моё присутствие обязательно.
Рано утром я прибыл в дивизион, провёл «развод» личного состава по местам работ и занятий, затем на УАЗ-469 выехал в Питино - где находился штаб бригады.
Итоги были «как всегда» – из них следовало, что все выполняли свои служебные обязанности очень плохо, и, судя по докладу начальника политотдела полковника  Абдурагимова «Наша Социалистическая Родина из-за этого опять находилась в серьёзной опасности». Ничего нового.

После подведения я сделал коё-какие дела и уже собирался выезжать обратно в дивизион как меня срочно вызвал комбриг – полковник Денисов.
Я прибыл к нему в кабинет. Там находился начальник политотдела и заместитель командира бригады подполковник Хозяинов.
Комбриг сообщил:
- «У тебя в дивизионе чрезвычайное происшествие – часовой стрелял в солдата. Что произошло, твои балбесы толком не доложили.
Вроде тот, в кого стреляли, ещё жив, и его транспортируют в Череповец на операцию.
Срочно выезжай в дивизион. С тобой поедут подполковник Хозяинов и полковник Абдурагимов».
Мы немедленно выехали в дивизион. Всю дорогу начальник политотдела причитал:
- «Ну, как это произошло? Как он мог стрелять? …
Зачем ты поехал на совещание и бросил дивизион?
Хоть бы солдат живой остался…».
 И, обращаясь к Хозяинову:
- «Виталий Николаевич! Надо было с собой начальника штаба взять - это его участок….
Много нареканий на этого коммуниста… Нам тоже башку оторвут, если узнают, что в дежурном дивизионе всего пять офицеров.
Сейчас комиссии округа и корпуса «пачками» будут приезжать в бригаду и к Рыжику».
Хозяинов его успокоил, сказав, что дал команду, и в дивизион выехала группа офицеров с соседнего подразделения для усиления состава боевого расчёта.
Мы загрузились на паром, и он вскоре отошёл.
Я заметил: паром с противоположного берега реки двигался необычно близко, приближаясь к нашему.
Когда судна сблизились на минимальное расстояние, то мы увидели грузовую машину моего дивизиона, в открытом кузове которого (в белом халате) стояла и махала руками фельдшер.
Она кричала мне:
 – «Ранили рядового Ишкова. Пулевое ранение в грудь, в область сердца».
Я прокричал ей вопрос:
- «Он жив? Как состояние?».
Она ответила, что не может понять: он в коме или уже умер. Фельдшер кричала что-то ещё, но уже нельзя было разобрать.
Паромы быстро разошлись, удаляясь друг от друга на безопасное расстояние.
До дивизиона мы ехали молча. Я дико переживал, понимая, что произошло и что за этим последует.
Посмотрел на подполковника Хозяинова и полковника Абдурагимова. Первый был спокоен, а второй сразу как-то посерел и ссутулился.
Начальник политотдела уже не причитал, а глубоко погрузился в свои мысли.
У въездных ворот нас встретил старший лейтенант Салахов – исполняющий обязанности комбата старта.
Утром, уезжая на совещание в бригаду, я его оставил «за командира».
Салахов подал команду: «Смирно» и представился.
Абдурагимов в сердцах вскипел:
- «В дежурном дивизионе одни лейтенанты! Идиоты! Безответственные сволочи! Дежурный дивизион один из первых со спецракетами, а мы оставили в нём всего пятерых лейтенантов! И я тоже «хорош» - полгода в дивизионе нет замполита! Оторвут нам башку…. Точно оторвут! Но до этого момента кое-кто из руководства бригады «положит на стол» свой партийный билет – получит выговор по партийной линии!».
Эти слова он произнёс с болью и горечью в голосе, видно было - сам здорово переживает.
После выплеска эмоций Абдурагимовым, мы пошли на пост, где случилось ЧП.
По дороге Салахов рассказал, что произошло.
В первой половине дня на посту №7а часовым стоял рядовой Поздеев. Он перемещался между рядов колючей проволоки, в соответствии с тем как предписывалось в табеле поста.
Когда Поздеев приблизился к угольному складу котельной спецсооружения, то его окликнул   кочегар рядовой Ишков – он его что-то спросил.
Часовому разговаривать не положено.
Поздеев не ответил, а кочегара это разозлило:
- «Ты что из себя строишь? Видишь, никого из посторонних нет, чего молчишь?».
Часовой молча продолжал движение, тогда Ишков кинул куском угля ему в спину (судебная экспертиза подтвердила это, найдя на плащ-накидке часового следы удара угля).
Поздеев остановился, повернулся к Ишкову лицом и молча, сняв карабин с плеча, взял его в положение «наперевес».
Тут Ишкова «понесло»:
- «Никак мне угрожаешь? Подожди, разберёмся…» - он подошел к ограждению поста. Теперь он находился вплотную с первым рядом колючей проволоки.
Наклонился и, подняв ряд проволоки, попытался пролезть на пост.
Когда Ишков просунул сквозь ограждение голову и половину туловища, то Поздеев, в соответствии с положениями устава, стал «действовать штыком и прикладом» - нанеся ему несколько неглубоких уколов в тело.
Ишков выскочил обратно и рассвирепел:
- «Я сейчас тебя угроблю скотина…» - он, взял как копьё большую сапёрную, штыковую лопату, которой откалывал уголь.
Поздеев загнал патрон в патронник и перевёл карабин в готовность к стрельбе…
Ишков продолжал агрессивные действия:
- «Ах, ты так…Ты чего - стрельнёшь? Да я, тебя, козла…» - он размахнулся, метнул лопату в часового.
Поздеев повернул корпус влево - лопата ударила его в плечо (это тоже установила судебная экспертиза), развернувшись обратно, он произвел выстрел…
Ишков «кулем» упал рядом с ограждением - находясь в зоне применения часовым оружия без предупреждения.
Пуля вошла ему в грудную клетку (задела сердце – как мы узнали потом), и вышла в области копчика, повредив позвоночник.
Салахов рассказывая, доложил, что он долго делал Ишкову искусственное дыхание – не помогло.
На последние слова уже никто не обратил внимания – мы пришли на пост.
Возле колючей проволоки, со стороны кочегарки, лужа крови и кровавые тампоны.
За ограждением часовой … Поздеев!
С карабином на перевес – шел пятый час его пребывания на посту!
Я спросил у Салахова, почему его не сменили сразу же после происшествия, тот ответил, что «закрутились» было не до того.
Наш разговор услышал полковник Абдурагимов и заговорил шепотом – вооруженный Поздеев стоял в пяти метрах от нас:
- «Рыжик! Что? На посту стоит тот, кто стрелял? С тех пор? Немедленно разоружи его! Только осторожно, не то он ещё кого-нибудь….  Или от переживаний себя…».
Я с начальником караула и сменой прошёл на пост. Подошел к Поздееву. Он был спокоен, только смотрел куда-то мимо меня. Передо мной он принял строевую стойку, поставил карабин в положение «к ноге».
– «Главное успокойся» - сказал я ему.
– «Ишков негодяй. Разберёмся. Всё будет нормально.
А сейчас сдай мне оружие и иди, отдыхать в казарму».
Поздеев ни слова не сказав, отдал мне карабин. Начальник караула выставил на пост другого часового.

                Суд и приговор

...К этому моменту закончилось следствие по делу Поздеева.
Оно «вершилось» очень быстро - следователи работали, не покладая рук.
Вскоре, в клубе бригады, был назначен суд.
Я дал команду: максимальное число солдат вывозить на судебный процесс для поддержки Поздеева.
Адвокат попался (их назначали) грамотный и въедливый.
Защищая, он правильно формулировал положения устава и воинских наставлений, несмотря на то, что был сугубо гражданским человеком.
Основные направления защиты опирались на следующие формулировки устава:
-   Часовой лицо неприкосновенное.
- Он обладает особой охраной прав и личного достоинства.
- Оружие применяется без предупреждения в случае явного нападения на часового или охраняемый объект. Так трактует устав.
А теперь что произошло.
-   Было оскорбление личного достоинства Поздеева.
- Часовой рядовой Поздеев убил рядового Ишкова, который осуществил явное нападение на часового – кидал углём, бросил в него лопату.
- Ишков пытался проникнуть на пост. Экспертизой зафиксированы на трупе уколы штыком - значит осуществлялось нападение на охраняемый объект.
Вывод, сделанный адвокатом:
«Ишковым было нанесено оскорбление часовому. Затем он совершил явное нападение на часового и охраняемый объект.
Часовой рядовой Поздеев действовал в соответствии с положениями устава, правомерно применил оружие».
Зал аплодисментами встретил речь адвоката.
Основную вину Поздеева сторона обвинения сфокусировала во фразе:
- «Поздеев не имел права убивать Ишкова. В этом просто небыло необходимости».
Тогда все были возмущены такой трактовкой дела, и только сейчас, спустя многие годы, я думаю, что очевидно обвинение было во многом право. Каков бы не был Ишков – он человек.
Вызови Поздеев начальника караула нажатием кнопки «нападение на пост» - такая была, и Ишков был бы жив.
Я и офицеры моего дивизиона были молоды, категоричны: есть положения устава, есть служба.
Причём тут жизнь какого-то рядового Ишкова, тем более что он был разгильдяем?
Суд длился трое суток.
Совершенно неожиданным для всех оказался приговор, вынесенный Поздееву – пять лет тюрьмы общего режима. Зал возмутился, но в армии всё решается просто – дали команду: «Встать. Выходи строиться» - и всё стихло.
Я подошел к адвокату, поговорил с ним.
Спросил, повлияло ли то, что была сменена документация караула, будет ли подана апелляция.
Адвокат сказал, что смена документации не выгородила командование бригады и на приговор Поздееву особо не повлияла.
А ещё адвокат меня заверил - апелляция, конечно, будет подана, более того, он уверен в том, что Поздеев при пересмотре дела получит два-три года. Отбудет срок не более года. Все отлично понимают ситуацию, но….
Но это потом, а не на показательном суде, целью которого было заставить задуматься командиров и солдат в необходимости и правомочности применения оружия. Чтобы уменьшилось количество расстрелов солдатами своих товарищей – их в армии было не слишком, но много.