Никто не моя мама

Два раза я делала это. Устраивалась на ночь под забором. Как-то раз сестричка Нюта, гоняясь за мной по всему приюту с половником (давняя история с дохлой мышью, супом и пропущенной математикой), сгоряча, в сердцах, ляпнула, что меня нашли под забором. Так что я решила специально попробовать – каково это. Быть найденной под забором. Потому что, убейте меня, я ничего такого не помню. Может, если я побуду немного под этим самым забором, мама в мыслях придет ко мне? Ну, или хотя бы хоть что-то всплывет в моей памяти? И я наконец увижу ее.
Из сестрички Нюты, сколько уж я ни билась, ничего вытянуть не удалось. Когда захочет, она может быть очень упрямой. И молчаливой, как поджаренный карп.
Оба подзаборных раза я лежала в темноте и думала о своей маме, которую никогда не знала. Ночи я выбрала специально не очень холодные, чтобы думать было покомфортнее. Что она делала тут совсем одна, и как оказалась в таком ужасном положении? Что оставила меня под забором? Это она-то, девушка из приличной, богатой семьи? Не иначе, как ее папаша выставил и запретил показываться на глаза. И наверняка вот что — виной всему была большая любовь. И был замешан бедный военный, красавец, происхождения далеко не знатного. Наверняка, он не умел как следует складывать салфетку за ужином или шоркал ногами.
У нас в городе есть для этих целей три подходящих забора. Один опоясывает стройку. Что уж там строят, не знаю, может, гостиницу или школу, но забор знатный, деревянный, высокий, хоть и старый – давно строят, уже, наверное, даже позабыли что. Другой - возле вокзала, он рифленый, железный и весь покрыт разноцветными надписями. Третий – так себе заборчик, честно говоря. Огораживает овраг рядом с городским парком, куда часто падают пьяные, придурковатые или влюбленные. И его я не успела опробовать. Каждый раз сестрички находили меня в моем задумчивом предприятии, кудахтали и возвращали обратно в мою комнату.
Тильда, соседка, говорит, что однажды меня отведут не обратно в приют, а прямиком в полицию. Если это поможет мне найти мою маму, так и быть, я согласна. Но только в этом случае.
Моя комната… Что ж, моя комната оклеена обоями с дурацкими детскими розовыми корабликами. У Тильды, например, по стенам резвятся желто-голубые зайчики, ничем не лучше. Хотя особо мне не с чем сравнивать. Я ведь не была в гостях у других детей, которые живут в нормальных домах, а не в приюте, как мы.
Сестричка Нюта считает, что я нарываюсь, и причем зря. Не в каждом доме у ребенка имеется по собственной комнате. Не всех на завтрак кормят тем, чем они захотят. Это правда, у меня полно разных платьев, да вот только пойти в них некуда – нас не выпускают дальше двора, окруженного каменным забором. Мы дети, от которых отказались богатые и даже в некоторых случаях знаменитые семьи. Кудрявая Джила, например, считает, что ее отец – нефтяной магнат, а мама – оперная певица. Это помогает ей на какое-то время отвлечься от проблемы с прыщами.
Но кто чей ребенок – держится в строгой тайне. Один раз я добралась до сейфа с документами, пока сестрички отлучились по каким-то своим религиозным делам. Однако напротив своей фамилии увидела только загадочную надпись «Трастовый фонд 368905нтлШЗЕ».
Так что за газеты, в которые сестрички что-нибудь заворачивают на кухне, у нас в приюте драка. А точнее – за странички светской хроники.
«Для своей возлюбленной знаменитой актрисы Хлои Блюм миллионер Крис Кристонсон купил новый особняк в горах».
«Банкир и промышленник Томми Хоук объявил о помолвке с сестрой владельца алмазных месторождений Ингой Дорн».
Каждая из нас охотно, в любой час и весьма живо готова представить себя дочерью этих прекрасных и успешных людей. Вот почему всегда важно первой завладеть газетой. Чтобы представлять спокойно, без давки и шума, у себя в комнате, когда никто не дышит в ухо.
Вы не поверите, но однажды актриса Хлоя Блюм и правда явилась к нам в приют. Как выяснилось потом, она всего лишь сопровождала благотворительные подарки к рождеству. А вовсе не горела желанием кого-нибудь из нас удочерить. По правде сказать, выглядела она роскошно, гораздо лучше, чем на фотографиях в газетах. Большие, как у куклы, нежные голубые глаза, подведенные черными драматичными стрелками, белокурые, будто фарфоровые локоны. Мы еще долго потом спорили, крашеная она или нет, но по-моему, это неважно. Ее блестящий внешний вид не смутил даже Риту, толстую, с волосами жесткими, как половая щетка. Рита вертелась возле знаменитой актрисы и все норовила помять в кулаке ее белый шелковый звездный подол. Вот уж кто точно не мог быть дочерью Хлои Блюм… Хоть она все зубы себе выбей да заново вставь, эта Рита.
Хлоя Блюм в тот раз получила с десяток записок. Что-то вроде «Милая мамочка, как хорошо, что ты пришла и нашла свою доченьку, то есть меня. Хнык. Забери же меня поскорее отсюда! Здесь подают невкусный блюманже.»
Опять же, было важно, насколько ты проворна. Вернувшись из своего благотворительного вояжа, прекрасная Хлоя обнаружила эти записки повсюду – в собственной сумке, за манжетами и даже в кармане плаща, который она оставляла в авто.
После этого приют еще долго гудел и волновался – казалось, даже стены его дрожали от напряжения. Оливия Худобокая от перенапряжения повыщипывала себе все брови. Мы ждали и волновались. Вдруг Хлоя Ошеломительная одумается и вернется, чтобы забрать свою потерянную когда-то дочь. Меня, меня! Каждая из нас ужасно этого хотела.
Спорим на мой браслетик с жемчужиной, что и игры у нас были не такие, как у обычных детей.
Я любила изображать хозяйку светской вечеринки. Здесь в чем радость? Плети себе интриги, разливай чай и говори ядовитым голосом колкости.
Джила заматывалась в штору и пела арии. Она быстро хрипла, поэтому игра была недолгой. Мы вежливо хлопали, нам ведь было нетрудно. Сестричка Нюта, проводив звездную гостью за порог и поработав веником в коридоре, потом еще долго ворчала. Мол, надо бы запретить этим куклам баламутить детей. После их походов с девочками нет никакого сладу.
Не вышло с Хлоей, мы не отчаивались. Чем плоха, скажем, пара Дора и Макс Грин? Он – знаменитый теннисист и лорд, а она – устроительница званых вечеров и модница, каких поискать.
Это я их дочь! Нет, я! Кричали мы, перебивая друг дружку. Иной раз и в волосы вцепишься, чтобы доказать свою правоту. Как может чумазая уродина быть дочерью таких милых людей? А у тебя нос кривой и зуба нет! Доходило до расцарапанных шей и втихаря порезанных юбок.
Мы даже дрались по-серьезному, честное слово. Все что угодно, только бы это помогло нам стать частью этих прекрасных семей. Мы готовы были и на большее.
Роковые красотки, убийства в спальне и кинематограф.
Худая как палка и вечно бледная Моника охотно падала в обмороки. Мы их уже и считать перестали. Жанна изображала героя-любовника и пугала нас, нависая над головами с ножом, вырезанным из картона.
Однажды мы додумались изображать труппу бедных прелестных циркачек, в которых тайно влюблены финансисты и воротилы игорного бизнеса. Тогда-то и случилось то, из-за чего я сбежала в третий раз.
Хлоя Блюм разорвала отношения с миллионером (как его там) и собиралась уплыть на яхте с известным изобретателем крылатых машин. Они должны были отправиться в его владения – на одинокий остров. Чтобы там окончательно пожениться.
Прекрасная яхта «Лучистая» стояла на приколе в маленькой бухточке в самом центре города, и все гуляющие могли любоваться ею. Все, кроме нас, разумеется. Ведь нас держали за каменной стеной, как мелких, но опасных зверюшек.
План был такой – я пробираюсь на яхту, забиваюсь в какой-нибудь темный уголок (места мне надо совсем немного), и когда голубки выходят в море, а еще лучше, отходят от нашего берега на значительное расстояние – падаю в ноги, покрепче вцепляясь в щиколотки… И уж тогда никуда они от меня не денутся. Что-то в нежном повороте головы Хлои говорило о том, что она вполне могла бы быть моей мамой. Разве нет?
Безоблачным майским утром (довольно ранним) я тихонько выковыряла пару кирпичей из кладки в стене (что уже делала не раз и не два). И выбралась наружу, цепляясь платьем за клятые колючие кусты, насаженные вокруг приютской стены. Поцарапала руки, ну, да ничего.
Что хорошо - по виду меня было не отличить от нормальных городских детей, которые гуляли в этот час с няньками или со своими счастливыми родителями в парке. Никакой дурацкой приютской одежды, серых колготок и застиранного сарафана. Я носила дорогое платье, которое выглядело вполне прилично.
Дорога до моря вышла без приключений. Яхта «Лучистая» стояла, покачивая боками, будто танцевала. Мне тоже не сиделось на месте – я ерзала на береговой скамейке, поджидая парочку богатеев, и не знала, куда девать свою энергию.
Напротив, через дорогу располагалась булочная. Или кондитерская, в общем, что-то в этом роде. Так как позавтракать мне не довелось, а позавтракать я очень даже любила, то сладкие запахи прямо-таки сводили меня с ума.
На подоконниках кондитерской в ящиках и горшках цвела герань. У нас в приютском саду тоже имелась герань. Ее листья пахли точно так же, как и подмышки сестрички Нюты, когда та тянулась за обедом, ставя на стол чашку или тарелку.
Высокий парень в белом переднике выглянул из двери.
- Эй!
Это он мне?
- Хочешь заработать пару монет?
Какой же дурак этого не хочет. Но сейчас больше всего я боялась пропустить момент, когда мне можно будет забраться на яхту. Пока что было очень хорошо видно только одно – все ее дверки задраены и законопачены наглухо.
Так что я встала и подошла к двери кондитерской, с отстраненным видом разглядывая цветочки.
- У нас разносчик заболел, - почесывая щеку, пожаловался парень.
Солнце было яркое. Он щурился, и его веснушки будто бы плясали на щеках. Мы редко видим каких-нибудь других людей, кроме своих, приютских. В некотором смысле мы, может, диковатые. Поэтому я люблю разглядывать лица, и всегда в такие моменты думаю, могли бы мы быть родственниками или нет. В данном случае, пожалуй, что нет – типчик был высокий, даже слишком, худой, сутулый, ноги большие. Да еще и конопатый. Но глаза вроде ничего. Так что в итоге я смилостивилась — в лучшем случае какой-нибудь троюродный кузен.
Я очнулась, когда «кузен» легонько постучал меня по плечу.
- Отнесешь корзину с черемуховыми пирожными тетушке Кристине – розовый дом с флюгером через две улицы, и 5 монет твои.
Возможно, поразмыслила я, пока он доставал корзину, в дальних странствиях эти 5 монет спасут мое неспокойное тело.
Я тревожно поглядела на яхту, потом на парня, быстро кивнула и схватила корзинку. Я неслась так быстро, что, казалось, черемуховые пирожные неодобрительно вскрикивали под белой кружевной салфеткой.
Задумавшись о «Лучистой» и о том, как устроено ее уютное, комфортабельное нутро, наверняка, я трезвонила в дверной колокольчик слишком долго. Так что открывшая дверь тетушка Кристина, любительница черемуховых пирожных явила мне несколько озадаченный вид. У нее и самой было лицо как будто пирожное – розовое, глазированное, обрамленное белой порцией сливок.
Она посмотрела сначала на меня (вопросительно), а потом на корзинку (не без удовольствия).  Из дома пахло кофе. Кофе нам перепадал редко, разве что кто-нибудь, начитавшись украденных у сестричек газет (кофейные вечера, балы и антикварные столики), устраивал истерику, требуя двойной капучино на полдник. И сигару (здесь подзатыльник от сестрички Нюты).
И вот я уже сижу в премиленькой гостиной и болтаю ногами на диване, среди разноцветных подушечек с розочками. Сама не знаю, как так получилось, но я оказалась в гостях! А я до сих пор еще никогда не была в гостях.
Я приглашена на кофе и пирожные. Да Тильда посъедает все свои кружавчики на рукавах от зависти. Захватывает дух. Прямо как в газетах пишут.
И все же между делом давало знать сильное волнение насчет яхты. Вдруг она возьмет да и уйдет без меня?
Тем временем, пока я изводила себя сомнениями, тетушка Кристина вплыла в комнату с подносом и двумя чашками кофе. На тарелочке лежала парочка тех самых чудесных черемуховых пирожных. У меня даже голова закружилась. И чтобы немного прийти в себя, я стала таращиться в сторону, на каминную полку, где стояли фотографии в рамках.
Знакомый поворот головы. Я решила присмотреться повнимательнее. Белокурая девочка с куклой. А вот девушка в кружевном воротничке. Знакомый лисий взгляд из-под белокурой челки.
Так-так… Интересно…
Уж если она и была крашенной, так только самую малость.
- Это что, Хлоя Блюм?
Я даже вскочила на ноги и так сильно взмахнула руками, что со стороны могло бы показаться, что я какая-нибудь больная и у меня припадок. Нет, сестрички, что ни говори, все-таки мало внимания уделяют нашему воспитанию. Слишком уж нас много.
- Это моя дочь, - мне показалось, что губы тетушки Кристины слегка дрогнули, - еще до того как она стала звать себя... Хлоей Блюм.
Вот это да, - сказала я себе, бывают же в жизни совпадения!
- Я тоже хочу стать актрисой!
К моему удивлению, черемуховая тетушка печально вздохнула и грустно глянула на меня (кажется, с легким оттенком жалости) поверх своих круглых очков.
- По-моему, не так уж это и весело.
Она немного раздраженно пожала плечами и сосредоточилась на кофе.
Через несколько минут мне стало стыдно. Потому что я обнаружила, что от волнения быстро-быстро съела оба пирожных с тарелки.
Мы с тетушкой посмотрели на внезапно опустевшую тарелку с одинаковым искренним удивлением.
Я попыталась как-то отвлечь ее мысли от тоски по упущенному удовольствию.
- Я знаю несколько танцев. И неплохо пою.
- Раз так, - она аккуратно поставила чашку с кофе на стол, поднялась и направилась в соседнюю комнату, - я могу тебе кое-что показать.
Что-то зашуршало там, в уютной домашней дали. Прикрытая дверь и косяк мешали мне увидеть, что тетушка там делает, хотя я очень старалась.
И вот на торжественно вытянутых руках она вынесла платье, обшитое блестками. Белое сказочное платье. Даже если бы я топала ногами и орала не своим голосом, сестрички не смогли бы мне даже на рождество достать такой чудесный наряд.
- Я сама сшила его своей дочке, когда она в первый раз выступала на сцене. Всего лишь крошечная роль в школьном спектакле. Она играла танцующую снежинку. Знаешь, это когда так медленно-медленно падаешь на землю.
- Шутите! – закричала я. – Хлоя Блюм - снежника? На рождество толстая Марта у нас всегда изображает снежинку, потому что никто больше не соглашается. Все хотят быть королевами. Ну или надменными герцогинями на худой конец.
- Это была самая лучшая роль на свете, поверь мне. Бедняжка ужасно волновалась.
Я уже все равно зарекомендовала себя как невоспитанная и бесцеремонная девица, так что дело осталось за малым. Я вцепилась в платье и вопросительно вытаращила глаза.
- Хочешь примерять?
Я закивала так яростно, что не иначе как лишилась половины ресниц.
- Что ж, - вздохнула тетушка, внимательно разглядывая мое лицо, – кажется, тебе будет впору.
А дальше случилась уж и вовсе невероятное.
Нацепив платье звездной Хлои Блюм, я забыла обо всем на свете. О яхте, приюте, герани и пирожных. Я кружилась среди пуфиков, диванов и старомодных картин на стенах и вопила какую-то дурацкую песню во весь голос. Но добродушная тетушка не выставила меня за дверь. Она лишь только и делала, что вытирала глаза кружевным платочком.
В конце концов, когда мое выступление достигло кульминации, я высоко подпрыгнула и сшибла вазочку с незабудками с карточного столика. А потом рассыпала стопку газет (со светской хроникой, где повсюду было лисье голубоглазое личико Хлои Блюм). Тетушка Кристина вдруг разрыдалась в полный голос и прижала меня к себе так крепко, что я уж было подумала, что вот-вот лопну.
Я опустила руки, и не знала куда мне всю себя деть. Стоять неподвижно во всхлипывающих объятиях стоило большого труда, потому что песня, танец и блестки так и клокотали во мне.
Тетушка вымазала все мое лицо своими слезами. Но я не возражала, я готова была стерпеть все, что угодно. И не только потому, что в конце концов она решила подарить мне это чудесное сказочное платье.
Обратно через две улицы я возвращалась задумчивая. Много чего вертелось у меня в голове.
Я прямо так и вышла из ее двери с колокольчиком – в сверкающем, белоснежном наряде. Снять его я отказалась, хоть что со мной делайте. Вперед. По улице, мимо деревьев, людей, витрин, домов. Мне казалось, что я иду по тесному коридору где-нибудь в театре или киностудии… Что вот сейчас я наконец выйду на свет, и раздадутся аплодисменты. И я попаду туда, где нет никаких каменных стен, заборов и слов «фу, как некрасиво ты себя ведешь».
Я получала свои честно заработанные 5 монет как раз в тот момент, когда белокурая Хлоя выкатилась из авто. Ее большие кукольные глаза были красными, и на знаменитого изобретателя она даже не смотрела. Все воротила свой премиленький вздернутый носик. И даже фыркнула, когда кавалер насмелился подцепить ее под руку.
Увидев меня в своем же собственном детском платье, звезда запнулась, остановилась и вздрогнула. На мгновенье ее лицо сделалось испуганным и до смешного похожим на детскую фотографию. Бедняжка, небось, решила, что ей явилось приведение из прошлого. Она оглядела платье и медленно перевела взгляд на мое лицо (растопыренные уши, короткая стрижка, потому что я кусала сестричку Нюту всякий раз, когда та принималась драть мои волосы, пытаясь изобразить подобие приличной прически, руки в царапинах). Все это просто-таки кричало о том, что, увы, в родстве с ней я состоять никак не могу.
- Противная ты Хлойка! - я, прищурившись от солнца, сразу перешла к делу, - а ведь она скучает по тебе!
И пнула великую актрису в загорелую ухоженную лодыжку.
Видимо, все-таки еще не весь артистический задор был израсходован в гостиной с пуфиками.
После этого было бы ошибкой остаться и подождать, что она мне ответит, так?
Так что я бежала так быстро, что хлоино сверкающее платье, для мимоидущих прохожих должно быть, превратилось в сверкающее пламя и слилось с солнечным светом. А я сама превратилась в комету.
Я пролезла сквозь дырку в заборе и аккуратно вставила камни на место.
Поспела как раз к обеду. Суп из брокколи я не любила. Но чего еще ждать от места, окруженного серой каменной стеной?
Сестричка Нюта через весь стол погрозила мне своим маленьким сморщенным кулаком и нагрузила в мою тарелку гору овсянки. Потом, не глядя, пододвинула поближе блюдо с куриной ножкой. А это говорило о том, что сердится она не очень.
Что-что, а поесть я люблю.
- Она сказала, что выдерет тебя как следует, если ты не явишься к компоту, - испуганно прошептала Тильда, и ее пухлые щеки с ямочками порозовели. – Где ты взяла такое платье?
От избытка чувств я не нашла ничего получше, как ущипнуть подругу за локоть. Говорить мне было трудно, потому что рот был набит овсянкой. Я даже прикрыла глаза, вдруг в темноте разжуется быстрее. Сестрички приготовили ее как я люблю – с сыром.
- Ты можешь забрать все мои газеты, - наконец, выдохнула я с облегчением, проглотив свою порцию.
Тильда отложила ложку и перестала ковыряться в тарелке. Аппетит у нее всегда был так себе.
- Правда?
Будто бы я предлагала ей невесть какие богатства, а не фотки призрачных незнакомцев в цветастых тряпках.
- Ну да.
Вдруг запахло геранью. Сестричка Нюта не любила, когда мы шептались за обедом. У нее была привычка подкрасться сзади и рявкнуть под ухо что-нибудь вроде
«А вот кто тут у нас болтает?!»»
- А вот кто тут у нас болтает?! – услышала я знакомый вопль, от которого малорослая Джин пролила компот себе на коленки.
Тогда я больше не смогла сдерживаться. Я отодвинула куриную ногу, положила локти на стол и принялась хохотать как сумасшедшая.