Анатолий Рыжик. Командир дивизиона продолжение

Подчинённые.

Если дела на тыловом, второстепенном участке продвигались, то на основных направлениях – боевом дежурстве, боевой готовности и боевой подготовке появились «камни преткновения». Возникла ситуация отсутствия специалистов на некоторых видах вооружения.
Из трёх моих заместителей только один – заместитель по вооружению – капитан Фокин соответствовал должности по уровню своей подготовки.
Начальник штаба, начальник разведки и комбат стартовой батареи «дослуживали до пенсии» придя в дивизион с других видов вооружений ПВО.
Все они старше меня на 12 – 15 лет, и им как в тюрьме – надо было только «отсидеть срок» и свобода.
Им было всё «до фени», а о том, чтобы их научить не могло быть и речи, но я всё же пытался это сделать.
Три «пенсионера» непроизвольно объединились в борьбе с моими потугами сделать из них классных специалистов.
Ежедневно в 8.00, я, проводил развод на занятия и места боевого дежурства. Ставил задачи заместителям и командирам подразделений на служебный день. Вечером, в 20.00 подведение итогов, на котором они отчитывались за свои дела.
Со временем стал замечать, что всё меньше выполняется моих указаний и всё больше находятся у моих подчинённых причин для их невыполнения.
Объяснения попыток невыполнения, порученного стали перерастать в демагогию с намеками на мою молодость и свою «старческую мудрость».
Это было мной резко пресечено. Теперь я начал ставить задачи на разводе в форме приказов.
Тогда начальник штаба, начальник разведки и комбат стартовой батареи в один голос с 20.00 на вечернем совещании стали отрицать ряд утренних задач, говоря, что их слышат впервые.
Замполит пытался им напомнить о том, что они коммунисты – бесполезно, тем более начальник штаба
майор Музыкин был секретарём первичной партийной организации дивизиона.
Видя нарастающее сопротивление, я завел журнал приказаний, и теперь после развода доводил поставленные задачи исполнителям под роспись.
Вечером виновных в невыполнении моих указаний стал наказывать за низкую личную исполнительность. Первой «жертвой борьбы» стал 45 летний комбат старта – капитан Абросимов.
После объявленного мной взыскания он «взвился как ужаленный» и начал мне хамить.
Пришлось выгнать его из кабинета. Позже, через час, его вызвал. В присутствии замполита сказал, что вижу в нём одном проблему низкой исполнительности в дивизионе. Предупредил, что если он не изменит своего отношения к служебным обязанностям, то напишу рапорт об отстранении его от должности, с последующим увольнением из вооружённых сил.
Замполит меня поддержал. Сказал, что он будет докладывать начальнику политотдела о безответственном выполнении служебных обязанностей коммунистом Абросимовым.
Комбат сник, не ожидая такого оборота событий – ему совсем не хотелось оказаться в такой «мельнице неприятностей» одному.
На следующий день капитан Абросимов выполнил всё поставленные задачи и был на совещании «тише воды, ниже травы».
Теперь «сопротивлялся» мне начальник разведки капитан Усачёв, а начальник штаба майор Музыкин ему поддакивал. Они ещё не знали, чем закончилась «вчерашняя история» с Абросимовым.
Я поступил с Усачёвым точно так же как с комбатом. Наказал, а, оставив одного в кабинете, сказал, что теперь он является первым кандидатом на увольнение. Капитан Абросимов   вчера меня отлично понял, и я думаю, что мы нашли с ним общий язык.
Усачёв не был «мощным противовесом», он был демагог и болтун. Оказавшись «виновным» на «острие моей атаки» сразу же испугался и стал заверять нас с замполитом в том, что теперь будет служить Родине верой и правдой.
Дела в дивизионе пошли лучше. 
Думаю, что мои приказания теперь оспаривались только в туалете - внешне «оппозиция» была сломлена и затаилась.
В течение полутора лет капитаны Абросимов и Усачёв дослужились до предела своих «пенсионных мечтаний» и были уволены из армии.
Их места заняли молодые, толковые офицеры.
Из «оппозиционной троицы» остался служить в дивизионе только начальник штаба майор   Музыкин.
Остался выжидая. Не один, а с большим камнем за пазухой…

Наступила зима. Паром встал. Теперь через реку Шексна мы переправлялись по льду. По первому, не совсем окрепшему льду.
Меня вызвали в бригаду вместе с начальником штаба для получения совершенно секретных пакетов – сигналов применения спец оружия.
Каждый из нас должен был получить свой пакет лично. Перевозить их положено с охраной, в сейфе.
Сейф небольшой, два человека легко поднимают.
Установили его в кузове грузовика, выставили охрану: начальник караула сержант Зимка и двое солдат караульных. До штаба бригады добрались без проблем, получили пакеты.
На обратном пути, когда подъехали к переправе, все кроме водителя и одного караульного (оставшегося охранять сейф в кузове), вышли из машины и пошли по льду пешком. Так положено по технике безопасности.
Шексна, в месте переправы, шириной метров триста. Машина тихонько едет, а мы идём за ней.
Неожиданно, когда до берега оставалось метров двадцать, лёд затрещал, и проломился под задними колёсами машины.
Мы и моргнуть не успели, как задние колёса ЗИЛ – 157 провалились под лёд. Машина осталась стоять не дороге передними колёсами, почти в вертикальном положении. Все бросились к торчавшей надо льдом части кузова и помогли выбраться караульному.
Он нам сказал, что только машина начала проваливаться - сейф заскользил по кузову, и, проломив «хилые» дощечки изображавшие задний борт, исчез в воде. Солдат, только успел сам вцепиться в кузов, чтобы не свалиться в полынью.
Я увидел, как начальник штаба майор   Музыкин услышав, что сейф утонул, сел задницей на лёд и схватился обеими руками за голову.
У меня самого внутри всё «оборвалось» - сейф ушёл под воду с пакетами грифованными литером «К»!
Надо что-то срочно делать! А что?
Замерили палкой - глубина реки, куда упал сейф, около двух метров. Вроде бы его нащупали
А как достать? На улице за минус 20°. Темнеет.
Начальник караула сержант Зимка, здоровяк с Днепропетровска под два метра ростом, предложил за ним нырнуть.
У меня выбора не имелось. Необходимо справляться с вытаскиванием сейфа своими силами и срочно.
Это не машина, которую можно вытащить потом всеми тракторами, которые есть в деревне или вызвать на помощь из дивизиона.
Сержант Зимка разделся и полез в разлом льда позади машины.
Возился в воде он не долго, но мне показалось, что прошла уйма времени. Присев, он скрылся подо льдом, а через несколько секунд мы уже подхватывали сейф у него из рук.
Растёрли сержанта снегом. Майора   Музыкина я отправил в деревню, на почту – вызвать за нами пару машин из дивизиона.
Всё обошлось. О произошедшем никто никому не донёс, а если всё же сообщил, то никто «сверху» не был заинтересован в огласке этой истории.
Спасло, и то что начальник штаба упаковал полученные нами в штабе документы в непромокаемые спецпакеты, склеенные из прорезиненной ткани. Они не повредились, только намокли немного уголки. Провалившуюся машину доставали целые сутки АТТ и тремя тракторами.
Сержанту Зимка я объявил десять суток отпуска с выездом на Родину.
Когда он приехал в дивизион после отпуска из Днепропетровска, я спросил, как у него дела.
 Сержант доложил:
- «Товарищ капитан! Готов вытащить сейф со дна на поверхность, в любом месте реки Шексна, если за это по десять суток отпуска давать будете!».
Но в Шексне я больше не собирался ничего топить

                Капустин Яр

Прибыл наш поезд «Волгоград — Астрахань» на железнодорожную станцию Капустин Яр очень поздно. Станция невзрачная, ничем не примечательная. Я задумался, где разместить на ночлег солдат, подошел посоветоваться к дежурному по станции. Тот порекомендовал мне позвонить на полигон дежурному – оказывается, с ними была прямая связь. Позвонил. За нами с полигона тут же выехала машина.
Приехал помощник дежурного по части, майор. Проверил у нашей группы предписания, допуска, документы и только после этого повёз на полигон.
Дорога была как стрела – прямая и ровная «бетонка».
Очевидно по ней раньше, от железнодорожной ветви, возили космические аппараты.
Почему-то длина дороги, не отложилась в моей памяти, но кажется, что до военного городка было около сотни километров.
На ночь нас разместили в казарме, а утром офицеров перевели жить в гостиницу.
Когда мы со своими саквояжами двигались по бетонке, ища служебную гостиницу, замполит заметил на бетонной дороге группу мерзопакостных пауков на мохнатых, длинных лапах.
Это были фаланги. Они спокойно, целым «скопом», пересекали дорогу. Мы такую живность увидели впервые. Их вид, мягко говоря, «очень не понравился».
Грубо говоря – вызывал омерзение.
      

 В Сары-Шагане фаланги нам не попадались, там основной паучьей мерзостью были ядовитые пауки – скорпионы, однажды видели каракурта. (От тюркского: «кара» - чёрный и «курт» - насекомое)
Увы - на последующих полигонных выездах фаланги встречались и в Сары-Шагане. Утром, просыпаясь в палатке, можно было, открыв глаза увидеть их ползающими по брезенту над головой. Были случаи укусов солдат, как скорпионами, так и фалангами.
Последствия оказывались разными в зависимости от времени года, но всегда не очень серьезными – опухало и побаливало место укуса, иногда очень сильно. Вскоре проходило.
Об укусах каракуртов я не слышал – с ними все были очень осторожны, зная о последствиях, к которым может привести такой контакт. Особенно ядовитыми считались укусы самки в «брачный период». Знали: они вызывают гангренозный распад тканей, иногда тяжёлое отравление со смертельным исходом. 
            
Гостиница, в которой нас разместили напоминала казарму, но для полигона это были царские условия. Обычно мы размещались по-боевому - в поле, в песках ставились палатки.               
Обосновавшись, я прибыл в штаб полигона и получил задачу. Нам предписывалось получить на испытательной площадке ЗРК С-75М3, принять его комплектность.  Изучить модернизацию и доработки. Провести предстрельбовое боевое слаживание расчёта, результатом которого должен быть допуск к боевой стрельбе. На всё отводилось десять суток. Затем боевая стрельба.
Если пройдёт успешно, то свёртываем ЗРК (переводим в походное положение), грузим на платформы и едем домой.
Если неуспешно – будут серьёзные проблемы: полёт самолёта с мишенью и выпущенная ракета стоят не «три копейки».
Общий временной цикл нашего пребывания в Капустином Яру должен занять пятнадцать суток.
Получив задание, мы сразу же приступили к работам. Комплекс был хорош. Если настроил параметры, то они не «плавали» как на нашем «старье», а стояли как «вкопанные». Работать было одно удовольствие.
Рабочий день на полигоне имел жесткую регламентацию, и нас выгоняли с площадки, не давая работать, как мы привыкли – сверхурочно.
Вечерами мы «прозябали» в бездействии. Выручил замполит: он привез «походную библиотеку» из десятка книг и проигрыватель, но забыл пластинки.
В военторге городка он сумел купить только одну  пластинку Тухманова и мы гоняли её весь вечер. Песня студента с этой пластинки до сих пор звучит в моём мозгу:
- «Плачьте ж милые друзья горькими слезами….».
       
 Все действия - мои и расчёта контролировал инструктор-испытатель полигона. Ему мы были подотчётны.
Подполковник предпенсионного возраста, кандидат технических наук. Он был замечательный - культурный и спокойный человек. Объяснял нам все особенности проведённых модернизаций и доработок на ЗРК.
Наступила пятница. В конце рабочего дня мы с Кнутовицким, беседуя в присутствии инструктора, высказали сожаление - двое суток нечего будет делать. Услышав наш разговор о «свободном» времени, подполковник предложил поехать с ним на озёро, ловить раков. Мы конечно, с огромным желанием, согласились.
В субботу утром инструктор заехал за нами на своих «Жигулях» и повёз в степь по накатанной дороге. Привез он нас на озёра, которые были небольшими, располагались недалеко друг от друга и выглядели ярким пятном на фоне песков, так как у них по краям росла зелень.
Я и Кнутовицкий надели солдатские сапоги, которые взяли с собой по рекомендации инструктора и залезли в озеро. Раков было много – мы их нащупывали и собирали руками ходя вдоль берега. 
Подполковник, использовал другую тактику: ползая по озеру «весь босиком», на четвереньках, доставал их помногу, «пачками».
Погода стояла знойная - решили покупаться.
При такой температуре воздуха, в такую жару это было наслаждение – вода более 30°!
Когда я выплыл на середину озера, то сначала не понял, что торчит недалеко от меня из воды, а когда разглядел, то чуть не обо…. Это плавала змея! Потом я увидел ещё нескольких! Их головы как перископы буквой «Г» торчали из воды. Я закричал, предупреждая всех:
- «Змеи! Много змей!»
Инструктор посоветовал не волноваться и не дёргаться, а спокойно купаться дальше – змеи в воде не кусают. Они здесь кругом, поэтому он нам и посоветовал надеть сапоги. А мы с Кнутовицким думали для того, чтобы не проколоть ногу!
Если скажу, что последовал совету инструктора и
продолжал спокойно купаться – это будет неправда.
Ни меня, ни замполита уже нельзя было затащить в воду даже арканом.
Три ведра уже было наполнено кишащими раками, как бы просящими превратить свою грязно-серую окраску в красную. Подполковник пригласил нас к себе домой – сварить и попробовать раков Капустина Яра.
Спустя час мы пересекали охраняемую территорию жилого городка. На меня он произвел впечатление, как только может произвести оазис среди пустыни. Кругом пески, а тут зелень и деревья. Возле некоторых домов цветы. Подполковник сказал, что всё «зелёное» поливают два раза в сутки пожарными и поливомоечными машинами, иначе всё «сгорит».
В небольшой квартирке нас радушно встретила его жена, и вскоре мы ели раков, запивая их разбавленным спиртом. О традиционном напитке к ракам - пиву тогда можно было только мечтать. Дефицит.
Спирт я предусмотрительно взял с собой из дивизиона в достаточном количестве. В те времена его называли «жидкой валютой». И не зря.
Началась новая неделя. Несколько дней мы вспоминали с замполитом «раковую» охоту, ощущая во рту нахлынувший в воспоминаниях привкус раков Капустина Яра.

В один из вечеров, после рабочего дня, когда мы по установившейся традиции читали «библиотеку замполита» и слушали музыкальную «новинку» Тухманова, ко мне, в гостиницу, пришел солдат из моего расчёта по фамилии Каримов.
Это был высокий, крепкого телосложения парень, старше всех своих солдат-сослуживцев, по причине позднего призыва.
Каримов окончил институт иностранных языков, и только после получения диплома попал в армию.
По национальности он был калмык, из этих краёв.
Это была основная причина, по которой я взял его с собой на полигон. Мало - ли, пригодится…
Каримов держал в руках солдатский, алюминиевый поднос, накрытый газетой. Шел аромат чего-то вкусного, скрытого от глаз, находящегося между прессой и металлом.
- «Товарищ капитан! Это Вам. Сазан. Жареный».
- «Спасибо Каримов, а где ты его взял и где пожарил?» - насторожился я.
Оказалось, что личный повар начальника полигона из одного села с Каримовым. Он выделил жареного сазана командиру земляка из запасов генерала.
Сазан был огромных размеров - хватило на всех офицеров, и мы устроили пиршество.
А как он был приготовлен! Именно приготовлен, а не пожарен. Вкусней я нигде и никогда сазана не ел. Кстати это не эмоции -  я кроме как в консервах его вообще не ел.
Следующий вечер – Каримов приносит огромного судака, и у нас опять прекрасный ужин.
Я его спросил, как долго он будет «носить», на что Каримов ответил:
- «Генералу рыбу специально ловят, он её очень любит и холодильник ею забит. Мой земляк готовит сазанов и судаков генералу на ужин – тот на диете и ест рыбу каждый день».
То сазаном, то судаком, то ещё какой-нибудь рыбой мы лакомились несколько дней, пока не произошло происшествие, которое могло кончиться плачевно для меня.
Когда Каримов нёс нам на подносе «подарок» в очередной раз, то столкнулся в дверях столовой с начальником полигона – генерал-лейтенантом.
Тот, уведя свою любимую пищу «на выносе», в чужих руках, заорал:
- «Кто такой? Где взял? Куда и кому несешь? Твоя фамилия?».
Каримов молниеносно сориентировался (умный парень) и притворяясь «чучмеком» залепетал:
- «Моя твой началник непонимай!».
Генерал вызвал дежурного по кухне и своего повара. Повар, услышав причитания Каримова, понял задуманный план и свалил всё на него:
- «Я ищу рыбу, которую Вам пожарил товарищ генерал, а её этот «чурка» украл!».
Генерал задал ещё несколько вопросов Каримову:
- «Твоя фамилия? В составе какой воинской части прикомандирован? Её номер? Кто командир? Фамилия? Звание? Где размещены?».
В ответ получал только Каримовское:
 - «Моя твой началник непонимай!».
За этой фразой следовала длинная тирада предложений на языке хинди (хинди - название индоарийского языка, распространенного преимущественно в северных и центральных регионах Индии), который «чурка» - Каримов изучал в институте и знал в совершенстве.
В конце концов, генералу надоело, и он приказал дежурному по столовой:
- «Отвести к дежурному по полигону. Разобраться из какой части. Откомандировать всю часть с полигона. В предписании указать: отстранены от выполнения задания командировки за нарушение воинской дисциплины».
Слово в слово - мне о произошедшем рассказал Каримов.
Он смог убежать от дежурного по столовой, когда тот вел его к дежурному по полигону.
Частей, прикомандированных к испытательному центру, было пара десятков – полигон огромен и выполнял огромный спектр оборонных задач.
Начиная от получения ЗРК и кончая запуском искусственных спутников земли.
Испытывали новую технику, дорабатывали старую. Переделывали ракеты РМ-207 комплекса кольцевой обороны Москвы ЗРК С-25 под ракету- мишень и ещё множество всяких секретных инноваций, о которых я даже не имел представления.
Частей много, искать солдата затруднительно.
Однако, будучи наслышанным о крутом нраве начальника полигона, я был уверен – Каримова будут искать, и не ошибся. Дежурная служба полигона с дежурным по столовой ходила по казармам прикомандированных солдат и делала опознание всех по списку. Но как говорилось: «Мы тоже не лыком шиты -Советскую разведку не проведешь!».
По моей команде лейтенант Соловьев и рядовой Каримов временно поменялись военными формами и местами пребывания. Лейтенант стал рядовым и находился в казарме двое суток под фамилией Каримов, пока тот проживал в нашей гостинице.
Через пару дней всё успокоилось, но на всякий случай Каримов был острижен, носил форму лейтенанта и никуда не выходил из гостиницы до самого убытия с полигона.
Сазана я с тех пор не ел и не потому, что «переел» генеральского, или остались «стрессовые» впечатления от этого случая.
Нет, просто не приходилось, да и тиной он пахнет…
               
                Стрельба

Всё шло согласно установленного графика -  мы, сдав зачеты и выполнив предстрельбовое слаживание на ЗРК С-75М3, были допущены к боевой задаче.
 Теперь всё зависело от погоды – она должна быть лётной. Дождей и тумана в этот период не возникало, а вот песчаные бури могли помешать.
Наступил «стрельбовый» день.
За какое-то время до начала стрельбы получили команду «Белый флаг». Значит, в воздух поднялся самолет, несущий мишень. Началась работа.
До начала стрельбы около двух часов. По команде «Белый флаг» из зоны огня выходят все воздушные аппараты, прекращается движение по дорогам и постороннее перемещение по огневой позиции.
На дальности самолёта около 300 километров пошло оповещение по радиосети о его местоположении.  Вскоре отметка от самолёта появилась на индикаторах средств разведки и целеуказания дивизиона.
С командного пункта от руководителя стрельбы поступила команда «Красный флаг». По этой команде прекращается всякое движение на земле, стыкуется пусковая цепь борта ракеты с пусковой установкой – разъём ОШ-10.
В небе находятся только летательные аппараты - участники стрельб, которые немедленно покидают зону поражения ЗРК.
 «Красный флаг» – значит, сейчас будет сброс мишени.
Наступала кульминация – скоро пуск ракеты, но стыковать ОШ -10 мне пока запретили. Инструктор пояснил, что при испытаниях эта операция делается, когда самолёт отлетит от мишени на 20-30 километров, перед самым пуском ракеты.
На дальности порядка восьмидесяти километров мы увидели, как самолёт сделал «горку» - подъём траектории полёта до 20 километров.
Затем отметка, наблюдаемая на индикаторе станции наведения ракет, «разделилась», их стало две. Одна резко пошла на удаление (самолёт), а другая «зависла» в воздухе, почти не меняя координат своего движения. Не меняя кроме одной - угла местоположения, значит, цель (уголковый отражатель) снижается.
(Сопровождение цели в ЗРК С-75 велась в полярных координатах, а стрельба в координатах относительных).
Операторы ЗРК захватили цель, и перешли в режим автоматического сопровождения. Самолет был уже достаточно далеко от цели. С командного пункта поступила команда стыковать цепи команды «пуск» на борт ракеты.
Уголок спускался на парашюте достаточно быстро, находясь в зоне поражения ЗРК. 
Запросил разрешение на уничтожение цели. Разрешили. Я немедленно дал команду, и офицер наведения произвёл пуск.
Скорость ракеты около 750 метров в секунду.
Расстояние в восемьдесят километров она летела долго – больше минуты. Около двух минут дикого напряжения и ожидания.
Когда произошла встреча её с целью, на индикаторах наблюдался «всплеск» и резкое увеличение размеров отметки. Через несколько секунд все отраженные сигналы исчезли. Цель была поражена.
Стрельба оказалась проще «пареной репы».
Обычно, на полигонах, стрельба ведётся на встречных курсах, ракетой в ракету. Скорость сближения около двух километров в секунду. В зоне поражения цель иногда находилась не более 10 секунд. Величина отметки на индикаторах в 20 раз меньше чем от уголкового отражателя.  Стрельба ведётся в условиях радиоэлектронных помех. Всё в сотни раз сложнее - малая неслаженность расчётов и … мимо. 
Это чревато серьёзными проблемами для всей части – итоговая оценка за год не могла быть выше результата стрельб.
В Капустином Яре стрельба была проще некуда, но и на ней можно было «обделаться».  ЗРК, как говорили политработники - коллективное оружие, и мало ли что у кого заклинит?
В данном случае они были правы.
Это первая моя «отличная» оценка, полученная за выполнение задачи в должности командира дивизиона. Она дала очень многое -  я прошел реальную стрельбу, научился вести воздушный бой.
Самые сложные стрельбы, конечно, были впереди, но я уже был к ним немного подготовлен, знал «с чем и как их едят».
Итак, задача была выполнена. Погрузили и закрепили зенитно-ракетный комплекс на железнодорожные платформы, выставили свой караул, для которого мы везли из части оружие и документацию.
Оставался последний, важный фрагмент всего задания – всем вернуться в дивизион живыми и невредимыми. Поэтому, в караул, для следования эшелоном я выделил самых лучших офицеров и солдат.
 Когда они уехали, то, забрав останки команды, я покинул Капустин Яр – нам предстояло добираться пассажирским транспортом.