Анна Каренина. Удивление по последнему прочтению

 

Перечел недавно роман, совсем другие смыслы и ощущения.
Чепуха эти школьные коннотации вкупе с совеццким фильмом:
муж Анны, Алексей Каренин - один из самых достойных, глубоких и умных людей в романе, несмотря на оттопыренные уши, так презираемые его женой. Это видно не потому КАК он говорит, а по тому ЧТО делает, по его поступкам, поступки очень разумного человека, даже когда у него невыносимо болит душа.
Толстой издевается над Анной, облекая свою ядовитую иронию во вполне благопристойные слова, но иногда оттуда плещет такая кислота, что дух от испарений перехватывает, думаешь: "За что ж ты ее так ненавидишь, Лев Николаевич?"
И дело, конечно же, не в том, что Толстой более всего ценил семейные отношения и сам факт "преступной" любви ему был неприятен, а в констатации того трагического и непонятного ему феномена: безрассудной и всеохватывающей любви замужней женщины, способной сломать свою жизнь и сломавшей в итоге.

Остались непонятными ономастические смыслы.
Один зять князя Щербацкого - Львов, женатый на старшей Наталье. Другой зять - Левин, женится на младшей, Екатерине.
Обе фамилии смыслового корня «лев», вряд ли Толстой имел ввиду «леви, левит». Вряд ли это недостаток фантазии.
Первое, что напрашивается, Лев, Лев Толстой, в смысле.
Понятно, что Левин - сам Толстой.
Общеизвестно, что Лев Толстой перед женитьбой дал прочесть невесте Сонечке (Софье Андреевне) дневники, где описывал интимные моменты своей жизни, вкупе с описаниями женщин, поддерживавших его сексуальное здоровье. В романе Левин сделал то же самое, хотя Толстой пишет об этом весьма скупо, одной строчкой.
Толстой этим ставит как бы знак равенства между собой и Левиным.
Но почему Львов?
Непонятно. Возможно, автор собирался написать про Львова тоже какую-то поучительную историю в контексте романа, Львов, как другое альтер эго Толстого но, видать, места для Львова уже не нашлось.

Опять же непонятно, зачем Толстой называет Каренина Алексей и Вронского Алексей.
Два Алексея одной Анны.
Разумеется, тут нет совпадения, Анна в послеродовой горячке сама об этом говорит.
Но зачем?
Казалось бы: Анна презирает своего мужа Алексея и другой Алексей должен вызывать отторжение на бессознательном уровне.
История Левина, конечно, не случайна: это противопоставление пары Вронский-Каренина паре Левин-Кити, хотя в этом изрядная доля самолюбования автора.
Логически-событийная связь между милым, но беспутным Стивой Облонским и его сестрой - Анной Облонской, в замужестве Карениной, бросается в глаза и это специально подчеркивается Толстым. Здесь подспудное  убеждение Л.Н. в том, что из Облонских и не могло выйти ничего хорошего в силу врожденных качеств их семьи, особенно памятуя маменькины эротические приключения, о которых автор сообщает нам хотя и вскользь, но очень ясно и даже слегка иронично. Не зря роман начинается с адюльтера Стивы. Но грех Стивы и примирение с Долли описывается как анекдот, как  легкая прелюдия к измене его сестры Каренину, и последовавшей за этим драмы.
Здесь ставится явный знак подобия меж двумя событиями и очевидный вывод, который автор как бы оставляет читателю.
Подумалось, что Толстой вообще строит композицию романа по какому-то музыкальному алгоритму.
Возможно, симфоническому.

Вот интересно: самые важные, узловые моменты романа, такие, как первое соитие Анны и Вронского, попытка самоубийства Вронского описаны Толстым чрезвычайно скупо и нарочито невыразительно. Тем выразительней и гуще, не жалея красок  автор описывает последующие за этим события. 

Каждая третья (третья ли?) русская женщина, в большей или меньшей степени иногда подражает Анне Карениной, примеривает на себя ее трагедийную роль, ее безумную, сжигающую страсть и надвигающиеся поездные колеса, разрывающие тело, чем отчаянней положение такой женщины, тем больше русской женщине хочется умереть именно так, как Анна. А перед тем появиться в обществе в своем ослепительном блеске, в своем лучшем наряде, сделав свою лучшую прическу, даря жгучие свои улыбки направо и налево, не щадя никого перед смертью: «Я вам всем покажу! Плакать будете!»
Разумеется, далеко не каждая (и это прекрасно) женщина, находящаяся в подобных условиях, сводит счеты с жизнью.
Но их много, даже, пожалуй, слишком много. Невозможно и, наверное, некорректно сравнивать Каренину, принявшую роковое решение только потому, что Вронский ее не слушается и ходит где ему вздумается, с той, реально существовавшей, что в трагической безысходности накинула себе веревку на шею, по причине непринятия ее на работу посудомойкой в Литфонд.
Вторая как-то ближе и понятней.

Разумеется, именно Каренина была инициатором связи: мне вообще Вронского трудно винить. Мужчина делается идиотом, если ослепительная дама обратила на него свой взгляд и решила покорить.
Не во всех случаях, но в подавляющем большинстве.
Так устроен мир и с этим ничего не поделать. Но с чем большей охотой она старалась завоевать Вронского, тем с большим отчаянием, а даже удовольствием в этом отчаяньи, упрекала потом именно Вронского в своих несчастьях.
Говоря же отстраненно, Анна Аркадьевна - несчастное существо вовсе не потому что пострадала от любви, каковая взорвалась в ней своей болезненной силой и погубила.
Г-жа Каренина покончила с собой, борясь с критическими, навязчивыми шизофреническими страданиями на фоне наркомании.
Да-с.
Что и предопределило ее самоубийство, по крайней мере, сильно помогло: Толстой несколько раз упоминает о все более и более сильном увлечении ее опиумом.
Это та хрень, из которой героин делают.
Сначала Анна принимает опиум только тогда, когда в сильном рассройстве. Ее отговаривают. Потом Италия, она принимает все чаще и тоже оправдывает себя расстроенной нервной системой, Вронский прямо предостерегает от чрезмерного увлечения, но Анна в сильном волнении наливает из склянки больше, чем нужно, машет рукой на это. Уже тогда начинаются все более увеличивающиеся дозы. К моменту смерти ее доза - два раза в день, Толстой описывает прием капель, описывает состояние после этого приема, у нее нет полноценного сна, она как бы спит, но спит полубодрствуя, ровно так же недостаточно ясно она и воспринимает действительность. Явная клиническая картина опиумной наркозависимости в тяжелой стадии: гл. XXX, часть 7.
Любые тяжелые наркоманы оправдывают себя неудачной жизнью, роковой любовью, грязью этого мира и невозможностью существовать в нем.
Опиумная зависимость и сегодня часто приводит к смерти, но полтора века назад на это закрывали глаза, считая панацеей от многих болезней.
Так что нет тут никакой особенной роковой любви, только сильная душевная болезнь, усугубленная наркозависимостью.
Но наркотики то ладно.
Гораздо интересней ее душевная болезнь.
Интересны корни ее.
Толстой, описывая Анну, не оставляет ничего, кроме жгучего презрения к мужу.
То есть презрение как причина или благоприятная среда для шизофрении? Интересно.
Из в общем-то заурядной, поначалу не вполне нормальной барыни, руководствующейся все возрастающим отвращением к мужу, желанием выйти из этого состояния, ("а потому что я лучшая!") решает сначала пофлиртовать(сцена на балу с Вронским), потом кидается в постель к нему. На протяжении романа она все больше погружается в свои душевные страдания, которые маскируются под жгучую любовь, умножая болезнь тяжелой наркотической зависимостью.
Даже в Италии с Вронским, где все относительно хорошо, чувствуется ее нарастающее критическое состояние. Постоянное желание держать Вронского подле себя,  недовольство им, ревность на пустом месте.
Вронского жаль, честно говоря. Он хоть и рыцарь, но даже рыцари не могут выдержать женщину, поджаривающую со всех сторон своим чрезмерно болезненным психологизмом.
Толстой исчерпывающе описывает процесс нарастания ее психической дисгармонии, особенно ясно это становится в день смерти.

Одно из самых главных таинств чувства, именуемого любовью, - способность отдать объекту своей любви всё, а иногда и саму жизнь. Любовь -  жертва прежде всего. Но если Анна требует от Вронского жертвы только в свою сторону, не допуская самой мысли, чтобы поступиться чем-то в сторону Вронского, очень сложно назвать это любовью. Как-то язык не поворачивается. Толстой специально подчеркивает событийным рядом романа, что Вронский не сделал ни одной даже попытки посмотреть в сторону другой женщины, ведет себя в высшей степени благородно и порядочно. Ради Анны он пожертвовал своей карьерой блестящего петербургского офицера, самым невыгодным для себя образом разделил наследство с братом, потеряв много капиталу, не позволяет себе ни в малейшей степени вести образ жизни, даже слегка напоминающий жизнь Стивы Облонского.
Сильное недоумение, основная интрига в том, что адюльтер молодого, свободного от брачных уз офицера с замужней дамой в петербургском обществе того времени был чем-то вроде "обязательной программы". Роман, названный автором как "роман о современной жизни"  был закончен Толстым в 1875 году, т.е. в период царствования Александра Второго, мужчины "дюже охочего" на красивых дам, устроившего квартиру для своей любовницы в Зимнем дворце, не обходившим "царским вниманием" ни одну молодую фрейлину при дворе. Разумеется и двор, и высший свет поступал точно так же как и государь, не ограничивая свою интимную жизнь только супружеством, нравы в описываемые автором "современные" времена были весьма вольными. На связь молодого, двадцатипятилетнего офицера с замужней дамой смотрели как на нечто само собой разумеющееся и никто не требовал от блестящего молодого ротмистра Вронского рушить карьеру и саму жизнь из-за любовной связи с женой чиновника.
Более всего современников удивила эта жертвенность ради замужней женщины, но Вронский всё же сделал это для Анны.
Несмотря на сильное недоумение друзей.
Анна же не только это не оценила, но и постоянно упрекала Вронского в том, что тот сломал ей жизнь. Сама суть ее упреков вызывает изрядное удивление: разве всё не наоборот в сухом остатке?

Дочитал, но так и не понял: где там про любовь?
Про бабскую дурь? Да.
Про болезненную страсть к самой себе? Да.
Про презрение к миру? Да.
Про душевную болезнь? Да.
Про тяжелую наркозависимость? Да.
А вот про любовь…
Не знаю, не знаю.

Уместен ли тут анекдот:
Крестьянка, прочитав этот роман, пригорюнилась и  изрекла: "Корову бы ей... а лучше двух..."
Говоря вообще, роман не об Анне Карениной, точнее, не столько о ней.
Роман как минимум наполовину автобиографичный, Толстой описывает себя, свои мысли, свои ощущения, и выглядит это очень, очень вкусно.
Язык Толстого великолепен, мелодичен и поэтичен.
Деда Лёва велик.