Священноисповедник Георгий Коссов - 2

"Внутренний и внешний уклад Приюта".


Само здание Приюта совсем не было похоже на те одноэтажные, низкие приюты, какие все привыкли видеть в городах Российской империи.
В Спас-Чекряке это был высокий 3-х этажный красивый кирпичный дом, с очень высокими (6 аршин) светлыми комнатами, большими окнами, светлыми коридорами, потому что все двери были на половину стеклянные.
Широкая деревянная лестница вела от парадной двери в большой зал в 4 окна, который находился на среднем этаже.  Рядом с ним  была комната для начальницы в 2 окна, стены которой были выкрашены под дуб масляными красками. В зале собирались для молитвы дети, потому они и называли ее  «молитвенная».  Там стояли 2 киота с образами, книжный шкаф, на стенах висели портреты Государя и Государыни и один конец зала занимали  парты, где зимою учились  дети.
Но, что было особенно трогательно – это большой Киот, в середине которого находились 2 больших образа (их пожертвовали при открытии Приюта), а по бокам много маленьких отделений, куда были вставлены простые иконы девочек. Их они приносили с собою как родительское благословение. Воспитанницы очень дорожили этим единственным напоминанием о своих родных. Все же остальное, их лохмотья и платья отдавались обратно.
Об этом Киоте М.Я. писала: «В один из моих приездов когда этот Киот только что был поставлен, все дети с радостью побежали мне его показывать, говоря: «видишь как папаша хорошо спрятал наши иконочки; никто не смеет их тронуть». Это конечно мелочь; но ведь в детстве этими мелочами только и вкореняется в душу то религиозное чувство, которое потом ничем не вырвешь».
Зимой в молитвенной комнате дети играли,  там же на Рождество каждый год  устраивали шумный и веселый праздник, наряжали  елку, играли в живые картины, дарили подарки.
С другой стороны коридора находилась башмачная механической обуви, небольшая, но высокая комната, в единственное окно которой часто и охотно заглядывало яркое солнце. Дальше по коридору – классная,  особенно светлая от того, что у солнца было целых три входа. И, наконец – комната ткацкая, где у каждой девочки у одного из двух окон стоял усовершенствованный ткацкий станок «Самолет». Там же находились все принадлежности необходимые  для тканья, прялки, разной величины каталки и многое другое, столь необходимое для рукоделья. С этажа налево вела узкая лестница, а на право широкая, на верх.
На верхнем этаже по обе стороны коридора располагались спальни, очень светлые и высокие, с железными кроватями, холстинными мешками, набитые соломою для маленьких, а для старших  – мочаловые матрацы (их они делали для себя сами). В спальнях не было казенщины или серого однообразия – убранство оживляли самые разнообразные одеяла, какие только  жертвовали прихожане, всех цветов и расцветок, но больше всего – синего цвета. Красочности добавляли  красные кумачные подушки.
На нижнем этаже (на фотографиях он кажется подвалом, а сам Приют из-за этого двухэтажным)  кухня с русской печью и изразцовой плитой. Туда были вмазаны 2 больших куба для горячей воды к чаю. Рядом находилась длинная, но низкая столовая с асфальтовым полом и окнами, которые были хоть и не большие, но открывали прекрасный вид на живописный цветник перед Приютом, за которым сами девочки и ухаживали.
В конце коридора стоял умывальник с тремя простыми рукомойниками, а дальше, налево, башмачная комната, где находилась  башмачная машина. Там  зимою девочки учились чинить и шить самостоятельно простую обувь.
Были еще комнаты для служащих, причем на всех этажах здания, а на верху   рукодельная, в которой стояли 3 ручных и 1 ножная машина.
Весь дом отапливался снизу. При Приюте была и баня, а напротив здания, в ограде церкви, находилась маленькая больница. В правом углу цветника был вырыт колодезь, откуда по желобу подводилась вода только в кухню, на другие этажи дети воду носили сами.
С правой стороны Приюта было два оврага, огорчавшие всех своим пустынным и печальным видом. Но со временем они приняли совсем другой вид. Один овраг сна¬чала осушили и провели частые, в клетку, бороздки, да так и оставили на целое лето; затем, осенью, посадили  кусты малины, смородины, вишневые деревья и появился  сад – результат  работы самих девочек, под руководством старших служащих.
В другом овраге была устроена плотина и пруд для купания – так же детскими руками. Девочкам сделали маленькие легки и  удобные холщевые носилки, на 2-х палках.   Старшие старательно  копали пруд, а маленькие самоотверженно  носили землю на плотину. В первую весну, к сожалению, плотину прорвало, и вода ушла, но, воспитанницы приюта не отчаялись и  вскоре восстановили ее, укрепив лучше прежнего.
Этого пруда давно уже нет. Овраг зарос кустарником и деревьями, но часть плотины сохранилась. Как прежде, это место огорчает всех приезжающих в Чекряк паломников своим пустынным и печальным видом. Сохранился лишь детский колодец, но и к нему трудно пройти из-за сильно разросшегося бурьяна.
Через ближайший овраг был перекинуть мостик, за которым находился кирпичный подвал, а дальше кирпичный амбар для хранения необходимых продуктов. Между оврагами и дальше за прудом росла прекрасная березовая роща; там висели качели, на которых дети качались по очереди. Кругом рощи была возведена ограда, чтобы и роща, и сад были достоянием только одного Приюта.
Девочки очень любили Батюшку, старались обязательно выразить свое чувство  к нему. По-детски искренне и от всего сердца, преподносили ему в подарок что-нибудь трогательное. Летом они дарили ему цветы на закладки в книги, и он их бережно хранил. Один из таких цветов-закладок сохранила до наших дней одна из воспитанниц Приюта – Анна Рязанцева.
Не случайно современники в своих воспоминаниях подробно описывали внешний вид Приюта. Дело в том, что в городах мы зачастую видим и высокие светлые комнаты, изразцовые печи, асфальтовые покрытия и нас нисколько это не удивляет, мы привыкли к этому и считаем обыкновенным. Точно также, как освещение улиц, ухоженные  мостовые и пешеходные переходы через дороги – все это примелькавшийся городской антураж, привычный нашему глазу и мы этих удобств вроде  как и не замечаем. Но попробуйте устроить это где-либо в деревне и тут же столкнетесь с удивлением местных жителей, и как писали современники Приюта, «нравственное удовлетворение, что наконец-то культура проникает и в деревни». Стоит особо отметить, что это все было устроено не для привилегированных детей, а для беднейших крестьянских и преимущественно безпрютных девочек.
Что касается внутреннего распорядка Приюта, то и здесь отцом Георгием все было устроено как нельзя лучше и к большей пользе воспитанниц: он был очень оригинален, самобытен. Так как в основу этого Приюта легла идея воспитать детей в истинно христианском духе и приучить их к честному труду, то и воспитывали девочек просто, не отступая от их домашней крестьянской обстановки, не вводя в их жизнь никакой роскоши и излишеств.
Первое, что бросалось в глаза –  кажущиеся отсутствие дисциплины, полная свобода детей. Летом, царили суета и оживление – девочки, в красных или синих сарафанах, гуляли возле Приюта, в цветнике, в роще, – кто за делом, кто просто так. Отдыхали весело и шумно – пели, играли в камешки и песок,  читали, вязали, бегали по мостику, то в рощу, то из рощи, и все как будто без присмотра.  На деле же оказывалось, что где-нибудь сидела старшая девочка, которой было поручено смотреть за тем, чтобы они не поранились или не ушиблись, но муштровать, детей всем строго воспрещалось.
Еще одной особенностью Приюта являлось отсутствие каких бы то ни было наказаний. Отец Георгий об этом даже слышать не хотел. Он просил служащих влиять на детей своим примером, вразумлять их кротко, с любовью; и дети отвечали взаимностью, были естественны и правдивы. Они знали –  наказание их не ждет.  А если кто и пригрозит им иногда: «вот я тебя накажу»,  тут же отвечали: «а я папаше скажу». И ничего плохого в девочках не замечалось, хотя и воспитывали их мягко и без строгих наказаний.
Если какая девочка и упрямилась, не хотела исполнить то, о чем ее просят, ей говорили: «ну, Бог с тобой, сходи к папаше, скажи ему, что тебе работать не хочется, попроси его помолится за тебя, благословить тебя, и все твои капризы и лень пройдут». Иная пойдет к нему, а другая остается. Отчего не пойдет? Говорит одна такая упрямица: «нет, не пойду, папаша нас любит, балует что ни попросишь его, все нам сделает, недавно еще качели нам устроил, мы его просили, а мы все будем ходить к нему и огорчать его; нет, уж лучше вечером сама помолюсь, положу побольше поклонов (так нас мамаша учит), а завтра пойду на работу, как другие». А этот день так и проходил для упрямицы без работы, так  никто ее и не принуждал. В отдалении от всех ходила она одна, сконфуженная и раздумывала, как же ей поступить. а тем временем дети над нею беззлобно посмеивались, но тоже не трогали. И на следующий  день, упрямица, как ни в чем не бывало, работала со всеми.
Вся обстановка в Приюте давала полную возможность успокоится, обдумать, что предпринять дальше, как исправить сложившуюся ситуацию. Такое обособленное от всех положение  очень тяготило, и нашалившая девочка сама была рада выйти из него. Характерно было то, что детей не заставляли насильно переломить свое упрямство из страха наказаний, а давали им время самостоятельно пересилить собственную лень и  упрямство. В таких трудных ситуациях, им помогали добрым советом, тем самым, приучая  обращаться к молитве, к благословению, словом к Божией помощи, и в ней только черпать нравственную силу и  с ее поддержкой давать отпор всему плохому и злому.
М.Я., в своей книге рассказывает об одном забавном, но в то же время и поучительном, случае. «Однажды приехала дама, заведующая где-то Приютом. Она была заинтересована, как ведется Приют, многое расспрашивала у детей, но была очень удивлена, что на ее вопрос: «как вас здесь наказывают?» получила при общем хохоте веселый ответ: «никак – папаша не позволяет наказывать». Ее удивлению положил конец кроткий ответ начальницы: «наш Приют основан совсем на других началах, чем Ваш; от Вас требуют детской муштровки, дисциплины, а от меня и всех нас только ласки к детям, чтобы они не чувствовали своего сиротства; в основе нашего Приюта положена христианская любовь». На том и разошлись обе Начальницы».
Устав Приюта, если охарактеризовать его несколькими словами, можно было бы резюмировать так: не обижай никого, не обирай, не осуждай; но сам трудись, как можно больше и служи ближнему, кто чем может, без принуждения, скромно, – и только таким поведением докажешь, что ты истинная христианка и за это Господь тебя благословит.
В Приюте все девочки были одеты в сарафаны, и при виде их, как писала М.Я., все чувствовали, что «вы в русском Приюте, что здесь не гнушаются всем русским, не восхищаются только чужим, иностранным, а напротив любят свое русское и детям стараются внушить уважение и любовь к своему родному, национальному. О сарафанах теперь осталось только предание, между тем, как раньше они воспевались даже в народных песнях; их вытеснили из деревень ради подражания городским нарядам. Но здесь о них вспомнили, ввели, как самый удобный покрой платья для всяких работ».
Обыкновенно дети носили красный рубашки, синие сарафаны, (или наоборот), белые холщевые фартуки (летом работали без них), а в праздники белые рубашки, красные сарафаны и белые коленкоровые фартуки (у старших они были обшиты узким кружевом – собственной работы). Не только в детских платьях, но повсюду, при входе по парадной лестнице, на столах, скамейках, кроватях, везде можно было увидеть соединение этих 3-х цветов – эмблему русского флага.
Еще поражало то, что Приют не был заперт, как подобные заведения, а открыт и доступен всем. Сюда   приходили много крестьян, богомолок. «И вот бабы в лаптях – писала современница – то и дело снуют   по коридорам,   заглядывая в стеклянные двери классных, ткацкой, башмачной, поднимаются на верх в спальни и, при виде железных кроватей, необыкновенно поражаются и умиляются; затем, осмотрев внизу кухню, столовую, присутствуя при обеде, ужине и чае, прослушав их стройное пение молитв перед едой и после, уходят, приговаривая: «вот какой рай устроил Батюшка сиротам крестьян – нигде этого нет».
Здесь ничего не скрывается от глаз публики, хорошо ли что или дурно, вы сразу все видите, никто вас не остановят словами: «сюда нельзя». Но при этом нельзя, конечно, требовать в коридорах той чистоты, какая бывает там, где сторожа только и знают, что моют полы швабрами. Здесь больше обращено внимание на чистоту детской души, за которую придется дать ответ Богу.
Итак, стеснения здесь нет, ни детям, ни взрослым. Необыкновенная простота – чисто русская!».
В Приюте дети проводили время следующим образом: зимою их обучали Закону Божию, грамоте русской и славянской, арифметике, географии, истории, но курс обучения был кратким, как в сельских школах. Старшим девочкам читали народную гигиену Бобровскаго. Кроме этого, зимой их обучали разным профессиям и навыкам, исходя из интересов и способностей самих  воспитанниц.  Девочек учили всему, что им могло пригодиться в будущей жизни:

1) рукоделию – девочки сами шили себе белье, так например до сих пор сохранились рубашка и сорочка сшитые в Приюте Анной Рязанцевой. Они кроили  сарафаны, вязали спицами, плели крючком кружева и вышивали гладью;
2) башмачному ремеслу – обувь сначала шили только простую, для нужд всего Приюта, но со временем научились шить и механическую обувь: мужскую, женскую и детскую. Для обучения этому мастерству 2-х девочек отправили в Орел, а затем они всех обучали этому ремеслу.
3) девочки пряли волну для шерстяных чулок; в Приюте было 30 прялок;
4) ткацкому ремеслу – приютянки сами убирали лен, красили нитки в красный и синий цвет, ткали себе материю на платья, сарпинки разных узоров, салфетки белые и красные, одеяла, полосатые, ковры и т.д.

Что касается работы гладью, то в Приюте научились хорошо вышивать не только по батисту, но и шелками по бархату. Девочки вышили облачение на престол; вышили знамя для потешной роты второклассной Чекряцкой церковной школы с изображением св. Кукши; знамя для Орловской второклассной школы – по заказу Епархиального Наблюдателя А. И. Георгиевскаго – с изображением Преподобного Сергия. Для этого сначала мальчики Чекряцкой школы нарисовали карандашом св. Сергия в надлежащей величине, а девочки с этого рисунка уже вышивали.
Кроме этого детей приучали ко всем домашним работам: каждая взрослая служащая имела 2-х дежурных девочек на три дня; затем они чередовались, переходя к другим работам. Весь приют дети убирали сами, мыли полы во всех комнатах, коридоры, лестницы, служили в столовой, в больнице, услуживали приезжим, начальнице. Были только 2 работы, на которые не пускали детей до 15 лет – это стирка белья и печение хлеба, потому что они считались тяжелыми для детей. Кроме того, каждая, по очереди, приучалась ходить за маленькими детьми. В ее обязанности входило умывать, одевать, кормить с ложечки в столовой, учить младших пению, а так же девочки  шили  им из лоскутьев кукол и играли с малышами  играть в разные игры. Словом, воспитатели  заботливо предусмотрели  все, что им потом предстояло делать в жизни.
Летом все вышесказанные работы прекращались, исключая, конечно домашних. Сосед о. Георгия, помещик, в 4-х верстах от Приюта пожертвовал 60 десятин земли. Там батюшка устроил хутор и каждое лето учительница брала 30-40 постарше девочек, переезжала с ними туда и девочки сами, под ее руководством, исполняли все полевые и огородные работы. Осеню, после уборки картофеля, кореньев, заготовив продукты на зиму, они к Покрову переезжали все в Приют и снова начиналось учение грамоте и ремеслам.
Еще девочки изучали садоводство и пчеловодство: сеяли медоносные цветы, ухаживали за пчелами по системе  Дадана и Левицкаго – сами приготовляли вощину и т. д. Осенью 1912 года в Болхове проходила пчеловодная вы¬ставка и Приют получил почетную награду.
В Приюте религиозное воспитание было поставлено, без сомнения, хорошо. Закон Божий преподавался под наблюдением отца Георгия. Ежедневно пелись утренние и вечерние молитвы всеми без исключения, от того и маленькие очень скоро заучивали множество молитв, только повторяя их за старшими. Всегда молились за Царя, Царицу, Марию Федоровну, Наследника, за Синод, за своего Преосвященного и за о. Георгия. По четвергам читался и пелся Акафист Николаю Чудотворцу, а по субботам Богородице.
В церкви пели тоже девочки из Приюта, а зимою и мальчики из школы; оба хора, по свидетельству современников, были очень хорошими. Всенощных в Чекряке не было. Литургия служилась только по Воскресеньям и большим праздникам и тогда все (даже живущие на хуторе за 4 версты, приходили со своею учительницею до начала утрени) шли к утрени, которая начиналась в 7 часов. Затем по окончании ее, во время Проскомидии (которая продолжается 1,5-2 часа), дети шли в Приют пить чай, а к обедне опять возвращались в храм.
Отец Георгий вообще не спеша служил, а потому обедня и затем общий молебен оканчивались 1-2 часов дня, а Успенским постом, когда было много исповедников, то в 3-4 и даже 5 часов. После обедни все шли обедать. Батюшка же оставался в церкви и стоя принимал народ, выслушивал их горести и печали, утешал их советами, назиданиями и это иногда  продолжалось до 7-8 часов вечера. Вот так, в заботе о ближнем, проводил батюшка день, в который он удостоился принять Св. Тайны!   
Все посты соблюдались аккуратно, к говению и Причастию все относились особенно благоговейно. И удивляться этому не стоит: дети ежедневно видели страждущий народ, пришедший сюда за утешением, за молитвой, а из окон – храм, почти целый день отпертый, где о. Георгий принимал народ.
Вся эта благочестивая обстановка  убедительней всяких поучений и проповедей воздействовала на окружающих. «Здесь даже и посторонние  проникаются этим религиозным чувством – писала современница – как то раз слышу пение «Христос Воскресе!» я думаю, что несут иконы, пошла смотреть и – мое удивление! вижу партию 30-40 человек крестьянок с граблями на плечах идущих мимо Приюта с работы от соседнего помещика, поют не песни, а «Христос   Воскресе!». Я невольно остановила одну, спросить: почему они это поют? Ответ: «да что же нам петь? нешто это улица, ведь это Приют».
Отец Георгий заботился о сиротах не только пока они жили в его Приюте, но и обеспечивал их будущность. Когда девочке исполнялось четырнадцать лет, он заказывал кованый сундук и все годы до выхода из приюта «набивал его добром» – будущим приданым.
Каким же была дальнейшая судьба выросших девочек? В этом вопросе отец Георгий предоставлял все на волю воспитанниц. По своему желанию девочки могли выбирать себе дорогу в жизни:  уехать ли  в Орел или Болхов, вернуться к своим родственникам (если таковые имелись), пойти учиться, выйти замуж, поступить на производство, уйти в монастырь. Несколько из воспитанниц пожелали остаться в Приюте навсегда, изъявив желание трудится в качестве старших служащих; иные, по окончании, возвращались к своим матерям или отцам.
Некоторые из девочек вышли замуж за крестьян Чекряковского прихода, несколько за стражников, одна за учителя. Тем, кто выходил замуж, матушка Александра очень заботливо готовила приданное, им давали денег, венчали в Спас-Чекряке и отправляли их из Приюта, как из родительского дома. Те, кто уехал, очень часто наведывались в Чекряк то за тем, то за другим, как в свое родное гнездо, а по большим праздникам с мужьями приезжали к Матушке, и она принимала их как собственных детей.
Отец Георгий отправил в город Великие Луки Псковской губернии, 10 девочек в возрасте 17-18 лет, в Общину Сестер Милосердия Красного Креста. Сначала туда отправили только 2-х девочек; затем Начальница Общины попросила прислать еще двух; а в апреле 1912 откомандировали туда еще 6 девочек.
Среди приютянок много было разговоров об устроении монашеской общины в Спас-Чекряке. Между собой девочки сравнивали отца Георгия с прп. Серафимом и его Дивеевским женским монастырем, с прп. Амвросием Оптинским и основанном им женским монастырем в Шамордино. «И наш батюшка непременно устроит женскую обитель в Чекряке» – говорили они. Так бы оно скорее всего и произошло, ведь среди них было несколько монахинь, если бы не переворот 1917 года.
Большим событием для Приюта и всех живущих в Спас-Чекряке, стало освящение нового, теплого каменного храма во имя Преображения Господня. История устроения этого храма весьма любопытна и многим почитателям отца Егора, она хорошо известна, но все же, мы в нескольких словах опишем ее, ради духовного назидания всем нам, колеблющимся и смущающимся на духовном пути.
Когда только что рукоположенным священником, отец Георгий приехал на приход в 14 дворов, то его бедственное положение ужаснуло молодого священника, и ему стало понятно, почему здесь не держался причт. Ветхий деревянный храм, выстроенный в очень давние времена, стоял на отшибе, верстах в двух от села, среди голого пустыря, с проржавленною кровлю и грозил вот-вот разрушится, а зимой во время службы даже Святые Дары замерзали. И вот здесь он должен был служить.
Молодой священник сразу же впал в растерянность. Думалось ему, что в этом приходе Господь отворачивается от него. Не одну бессонную ночь провел в размышлениях о. Георгий, и когда стало совсем невмоготу от безысходности, надумал он оставить приход и просить перевода в другое, более хорошее место, но прежде, решил он пойти за советом в Оптину пустынь. Там старчествовал преподобный Амвросий.
Его благотворное влияние простиралось и на монашествующих, и на мирян. Слава о нем распространилась по всей России. Георгию Коссову было ведомо, что этот духоносный старец своими советами и молитвами исцелял всех обремененных, кто приходил к нему с верою. Поэтому он поспешил к нему, имея в мыслях как можно скорее объяснить обстоятельства своей жизни и теперешнее безысходное положение, получить благословение перейти в другой приход. Он слышал, что советы и наставления старец изрекал, приходившим к нему или при всех, или в уединенной беседе, отвечая на сокровенные мысли часто в шутливой, но имевшей глубокий смысл, форме, просто и даже отрывочно, и этим как бы скрывал свою прозорливость. Отец Георгий готов был предать себя в полное послушание мудрому старцу. С такими намерениями он и вступил в Оптину пустынь – место сердечных исканий многих благочестивых россиян.
Келлия старца была полна людей и ожидавшие выхода отца Амвросия надеялись, что у него, крайне изнеможенного болезнью, будут силы выйти к народу. О. Георгий стоял в толпе, далеко от входа. Когда, наконец, старец появился, он остановился на ступеньке перед расступившимся народом, помолился перед поставленной иконой Божией Матери «Достойно есть». Затем внимательно взглянул в толпу и как же велико было удивление о. Георгия, когда старец стал манить его через толпу к себе. А ведь он никогда не видел и не слышал о Георгии Коссове, который к тому же пришел в монастырь без иерейской одежды.
Старец  ему и говорит: «Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросать? А ты знаешь, кто иереев-то ставит? А ты бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться стал. А ты строй новый, да большой, каменный, да теплый, да полы в нем чтоб были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, ступай, да дурь-то из головы выкинь! Помни: храм-то, храм-то строй, как я тебе сказываю. Ступай, иерей, Бог тебя благословит!».
С великим недоумением воспринял о. Георгий повеление прозорливого старца. Как воздвигнуть каменный храм, можно сказать, в пустыне?! Какое усердие и труды надо положить! И все же он увидел в словах отца Амвросия указание свыше. Вернувшись в Спас-Чекряк, о. Георгий решил продолжить свое служение, еще не ведая, что это место Господь определил ему местом духовного подвига.
Прошли годы и вот наступил этот знаменательный день – день исполнения благословения Амвросия Оптинского. Это событие подробно описано в Орловских Епархиальных ведомостях.
 «В понедельник, 27-го октября 1903, в селе Спас-Чекряке, происходило   освящение двух теплых приделов в новоустроенном каменном   храме во имя Преображения Господня.
За несколько дней до   освящения храма в Спас-Чекряк начали  собираться  богомольцы   из   всех соседних, а некоторые и из отдаленных губерний. 20-го уже все село было полно   народом.  Здесь   были   представители всех классов и состояний;  но  всего более было, разумеется, простого народа, который с особенною искренностью и любовью относится к о. Георгию. Прибыли и многие духовный лица, как из  местного   благочинническаго округа, так и из Болхова, Белева и  Орла, В 6 часов вечера в новоустроенном   храме собравшимся   многочисленным сонмом духовенства, во главе с  протоиереем Болховского собора О. Д.Рудневым,  было отслужено  торжественное всенощное бдение.
На другой день, в 6 часов утра, местный благочинный о. И. Феноменов, в сослужении с некоторыми другими иереями, совершил освящение придела устроенного во имя Пресвятыя Богородицы,  а затем отслужил литургию   в   новоосвященном   приделе, причем им же в обычное время было сказано поучение по поводу настоящего торжества. Затем в 9 часов протоиереем Д.Рудневым также соборне было совершено освящение другого придала — во имя святого Архистратига Михаила, после чего была отслужена литургия, за которой прот. Д. Рудневым было произнесено поучение о значении храмоздательства. По окончании литургии всем собравшимся духовенством был отслужен Благодарственный Господу Богу молебен. За всеми Богослужениями весьма стройно и умилительно пел ученический хор местной второклассной школы.
Из церкви все духовенство и почетные гости перешли в здание приюта для девочек. Здесь и духовные, и светские лица в одушевленных речах выражали о. Георгию свои чувства и пожелания по поводу только что совершившегося торжества. Между прочим была сказана речь, и от местных прихожан одним почтенным крестьянином. Последний в своем бесхитростном, но искреннем и глубоко прочувствованном слове, вспомнил то еще сравнительно недавнее время, когда село Спас-Чекряк было бедно и убого и в духовном, и в материальном отношении, шаг за шагом проследил многополезную, деятельность о. Георгия в этом селе и закончил свою речь пожеланиями многих лет достойнейшему пастырю».

Опубликовано: "Орловские Епархиальные ведомости", № 1 (109), январь 2019.