Оранжевая повозка

ОРАНЖЕВАЯ ПОВОЗКА

В Оранжевой повозке нет места никому:
ни недругу, ни другу, ни брату моему.

В Оранжевой повозке нет места ничему:
ни радости, ни боли, ни страху моему.

Куда летите, кони? Поворотите вспять! –
Мне не с чем расставаться, и нечего желать.

Но кони непослушны, упрям их твёрдый ход,
они дорогу чуют, они летят вперёд.


1. КРУШЕНИЕ

  Утро выдалось тёплое, ясное, яркое. Колёса поезда мерно постукивали. За вымытыми до блеска, сияющими окнами уютного, словно игрушечного, вагона зеленели поля, густо поросшие молодой сочной травой, в которой кое-где пестрели разноцветные цветочки; за полями трепетали под ветром свежие молодые деревца и кусты. Летний мир за окном уже проснулся и теперь лениво-отстранённо позволял любоваться собой из окна поезда.
Ближайшая остановка – только через десять часов, но и она будет совсем короткой. Немногочисленным пассажирам некуда спешить, – после ароматного утреннего чая они погрузились в ощущение комфорта и покоя. В вагонах просторно, кондиционеры работают, проводники вежливы, а чай свежий, крепкий и душистый. Плата за проезд в этом маленьком удобном поезде – значительная, – возможно именно поэтому пассажиров немного. Поезд удобный, маршрут известный, машинист опытный.
Ничто не предвещало катастрофы.
Внезапно раздался душераздирающий скрежет, а потом наступила неестественная, оглушающая тишина. Через несколько мгновений тишины и неподвижности поезд резко подался назад, – тут же рванул вперёд, – ещё раз назад, – затем в последний раз дёрнулся и замер.
Потом раздался оглушительный взрыв.
 
…Очнувшись, юноша первым движением плотно прижал руки к оглохшим ушам, так, словно это могло возвратить исчезнувшие звуки. Потом Рома огляделся и обнаружил себя сидящим на голой земле в негустом тёмно-сером облаке пыли, в ста метрах от обломков поезда, всё ещё потрескивающих в угасающем пламени, над которым стояла плотная и горькая дымовая завеса.
Постепенно дым сам собой начал рассеиваться, а звуки окружающего мира возвращаться.
«Где же все остальные? Куда подевались остальные?»
И тут, хотя рядом никого не было, Рома ясно услышал чей-то тихий, но властный голос:
– Беги!
Он послушно поднялся на ноги и быстро побежал прочь от горящих, а кое-где уже тлеющих останков поезда. Тем временем тихое гудение и треск за его спиной начали стремительно нарастать. Рома успел убежать довольно далеко, когда раздался новый взрыв. Потом ещё один и ещё. Можно было подумать, что вся земля вокруг сгоревшего поезда усеяна петардами. Взрывы казались несильными, однако, невозможно было предугадать, где и когда последует новый взрыв. Поэтому Рома продолжал бежать прочь от обломков поезда, не оглядываясь и не разбирая дороги. На бегу, споткнувшись обо что-то, он упал навзничь и, широко раскинув руки и ноги, некоторое время продолжал лежать на спине, ощущая затылком успокоительную прохладу утренней земли.
Рома лежал, не шевелясь, и бездумно смотрел в высокое ясное небо. День выдался яркий, но солнце отчего-то не слепило. «На небе ни тучки, – машинально отметил мальчик. – Ни одного облачка…»
И в самом деле, погода по-прежнему стояла ясная. «Когда мы ехали, была такая же погода… Ничего не изменилось…» Приподнявшись, юноша уселся на тёплой земле среди густой, свежей травы.
Рассеянно оглядевшись вокруг, Рома заметил в нескольких метрах от себя три человеческие фигуры: две – взрослые, и одну – детскую. Это были худощавый лысый мужчина, полная женщина в разноцветном платье и кудрявая девочка лет семи. Мужчина и женщина тихо разговаривали между собой, а их кудрявая дочка нетерпеливо подпрыгивала на одном месте. Приглядевшись, Рома решил, что эти трое – как и он, пассажиры, выжившие после крушения.
Недолго думая, Рома направился к этой группе людей, которую он мысленно назвал семьёй.
Заметив подошедшего юношу, муж с женой перестали разговаривать и вопросительно посмотрели на него.
– Простите, вы ведь тоже ехали в этом поезде? – вежливо спросил Рома, обращаясь ко всем троим и в то же время не обращаясь ни к кому в особенности.
– Нет, – ответил мужчина. – Из тех, кто ехал в этом поезде никто не уцелел. Ни единой живой души не осталось, все до одного погибли. А ты что спрашиваешь? Неужели сам не знаешь?
– Нет, – растеряно ответил Рома.
– Всех… Вернее, всё, что осталось от несчастных вывезли отсюда примерно полчаса назад, – пояснил лысый мужчина.
Юноша в ответ промолчал, не стал разубеждать собеседника. Ему почему-то не хотелось объяснять этому уверенному в своих словах человеку, что и он, Рома, тоже ехал в злополучном поезде, однако не погиб – выжил. Словом, вместо того чтобы возражать, Рома принялся рассеянно слушать пространный рассказ о крушении поезда. Он как будто понимал и одновременно не мог понять, о чём же именно говорит мужчина. Мальчик изо всех сил пытался вникнуть в его слова, но они оставались для него невразумительными и странными, точно доносились из чужого сна.
Вскоре в рассказ лысого мужчины вклинилась и его полная жена. Оба напористо вещали что-то, называли точные цифры, увлечённо рассуждали о вероятных причинах катастрофы. Рома переводил взгляд с одного на другого, и ему по-прежнему казалось, что оба говорят о чём-то отвлечённом, неважном, а вовсе не о том, что случилось на самом деле. Наконец, так и не дождавшись вразумительных речей от этого белокурого подростка, мужчина с женщиной замолчали и с недоумением уставились на него. На лицах у обоих явственно читался вопрос: «А может быть мальчик – просто-напросто идиот?»
– Простите, но я почему-то ничего не понял, – отвечая на вопросительные взгляды семейной пары, чистосердечно признался Рома.
Муж с женой многозначительно переглянулись, нахмурились, но промолчали. После непродолжительной паузы, окончательно потеряв к Роме всякий интерес, муж и жена отвернулись от бестолкового мальчишки и заговорили со своей кудрявой дочкой, которая тем временем подбрасывала в руке прозрачный камушек.
– Можно я поиграю с дядей? – легонько тронув мать за платье, спросила девочка. Родители ещё раз недоумённо взглянули на Рому. Их семилетней девочке этот нелепый белокурый юнец и в самом деле мог показаться самым настоящим взрослым дядей, – но им-то, сорокалетним, Рома казался даже не юношей, а мальчишкой, к тому же рассеянным и туповатым. Иначе, как же этот мальчик мог не понять, о чём они тут так долго говорили? Ведь они пытались втолковать ему вполне очевидные вещи!
Но на самом деле взгляд у белокурого мальчика вовсе не был тупым: серо-голубые глаза его смотрели ясно и прямо. Он стоял перед ними – невысокий, но ладный, и ветер чуть трепал его прямые, белые, как снег, волосы.
– Можно я поиграю с дядей? – настойчиво повторила девочка.
– Поиграй, если хочешь, – снисходительно пожала плечами мать. Тут родители отвернулись и от дочки, и от Ромы, отошли в сторону и, негромко рассуждая о чём-то, принялись напряжённо всматриваться в даль.


2. СКАЗКА ЛИДЫ

  Эту кудрявую девочку звали Лидой; она радостно приблизилась к Роме и, смотря на него снизу вверх, спросила:
– Ты можешь нарисовать мне что-нибудь? Вот тут, прямо на земле?
– Чем же я буду рисовать? – удивился Рома.
– Например, этой палкой.
– А что ты хочешь увидеть? Впрочем… Кажется, я не умею рисовать… Не помню, чтобы я когда-нибудь рисовал.
– Не умеешь? Ну и ладно! – легко согласилась Лида. – Тогда… Тогда, пожалуй, я расскажу тебе сказку! Хочешь?
– Ну, расскажи, – улыбнувшись, согласился Рома.
Девочка обрадовалась и тут же принялась рассказывать, на ходу сочиняя фразу за фразой.
Рома слушал маленькую Лиду с улыбкой. Всякий раз, когда он улыбался, лицо его озарялось и даже начинало светиться изнутри. Сейчас, глядя на него со стороны, никто бы не подумал, что несколько минут назад этому подростку пришлось пережить страшную железнодорожную катастрофу. Рома был искренне, от всей души увлечён разговором с этой малышкой, которая казалась лет на десять младше его. Даже смотреть на них обоих было приятно: чувствовалось, что Рома с девочкой поладили и хорошо понимают друг друга.
Тем временем девочка, время от времени сдержанно жестикулируя, серьёзно и увлечённо продолжала рассказывать Роме бесхитростную сказку, которая, только что пришла ей в голову. В сказке говорилось о двух друзьях – Роме и Лиде:

 
– …А потом ты пойдёшь через поле, через лес, потом снова через лес и… увидишь олениху с оленёнком. Ты не обижай оленей, не отнимай оленёнка у мамы, а дай им поесть! – наставляла Лида.
– Чем же я их накормлю? – с улыбкой спросил кудрявую девочку Рома.
– Ну… – Лида на секунду задумалась. – Дай им ореховых веточек!
– Ладно, договорились! – согласился Рома. По-видимому, эта бесхитростная словесная игра очень забавляла его.
– А потом, – продолжала девочка, – ты пойдёшь дальше через лес и… если встретишь медведя, которого окружили волки, помоги ему уйти от волков.
– Да как же я помогу медведю?! Я и сам боюсь волков!
– А… – девочка на секунду задумалась. – Так ведь это не такие волки!
– Не такие? А какие же? – удивился Рома.
– Другие! Они людей не трогают, а только медведей!
– Ну, хорошо, – подыграл ей Рома. – Допустим, я отвлеку волков от медведя.
Лида радостно посмотрела на Рому:
– Вот и правильно! Видишь, ты тоже помогаешь мне сказку сочинять!
Рома с улыбкой кивнул.
– А потом, – продолжала она, – если увидишь птенчика выпавшего из гнезда, положи его обратно в гнездо.
– Ну, это просто! С этой задачей я уж точно справлюсь! – пообещал юноша.
– Да?! Ты уверен? А если гнездо будет высоко на дереве?

 Рома не успел ответить, потому что в этот миг раздался громкий, решительный окрик Лидиной мамы:
– Лида! Лида! Беги скорей сюда! За нами приехали!
И в самом деле: оглянувшись, Рома увидел быстро и бесшумно катящуюся по полевой дороге маленькую синюю машину.
– Извините, но нам пора! – нервно сказала полная женщина, мимоходом поглядев на Рому, и, схватив Лиду за руку, быстро потащила её к стоящему в клубах пыли автомобилю. Кудрявая девочка помахала Роме рукой, он тоже помахал в ответ. Лысый мужчина едва поспевал за женой и дочкой. Шофёр дождался, пока пассажира усядутся, мельком, безразлично глянул из окна на юношу и тут же дал газ.
– Подождите! – опомнившись, громко крикнул Рома, но машина уже отъехала на значительное расстояние, а вскоре и вовсе скрылась из виду.
– Наверное, нужно было попросить, чтобы они взяли меня с собой… – вслух пробормотал юноша, и тут же мысленно возразил сам себе: «Всё равно, в машине больше не было мест!»
Рома глубоко вздохнул, внимательно огляделся и снова вслух произнёс:
– Что-то не похоже, чтобы здесь поблизости было хоть какое-нибудь селение.
В самом деле, повсюду лежали лишь небольшие поля, разделённые тонкими лесополосами, а человеческих поселений не было видно и на горизонте. И ни одной живой души вокруг!
«Надо хотя бы ближайшие окрестности разведать», – зевая, подумал Рома. От изобилия свежего, пряного воздуха его стало клонить в сон. В душе мальчика не было ни страха, ни растерянности, и паника, такая естественная после взрыва поезда, ни разу не коснулась его. Сердце юноши оставалось спокойным и ясным, но мысли в голове начали слегка мешаться – его непреодолимо клонило в сон.


 3. ПОВОЗКА

  Борясь с сонливостью, Рома миновал крохотную невзрачную полянку, потом ручеёк с мутной водой, затем лесополосу, состоящую из двух рядов молодых деревьев. Миновав лесополосу, и выйдя в новое поле, юноша явственно услышал лошадиное ржание. Обернувшись, он с удивлением заметил большую повозку, укрытую брезентом ярко-оранжевого цвета, с двумя запряжёнными в неё оранжевыми лошадьми.
– Оранжевые лошади! – не веря своим глазам, восхищённо прошептал Рома. В восторге он, было, подался вперёд, но тут же, сдержав себя, в нерешительности остановился. Теперь юноша уже явственно различал, что оранжевой была только повозка, а запряжённые в неё крепкие и видимо совсем молодые кони, на самом деле, были булаными. Просто окраска повозки была настолько яркой, что цвет её отражался на конской шкуре.
– Кони… И повозка! – с изумлением произнёс Рома вслух. – Так значит, здесь всё-таки есть люди! Хотя что-то незаметно, чтобы в этой повозке кто-то сидел…
Да, Оранжевая повозка была пустой, – и Рома это чувствовал, даже не заглядывая в неё.
– И как это лошади сумели так незаметно подойти? Нет, это не они подошли, это я сам на них сейчас случайно наткнулся. Странно только, что я не заметил такой яркий брезент издали!
Как бы там ни было, а появление повозки с лошадьми вселяло надежду. Значит, несмотря на отсутствие поселений, место всё же не такое пустынное.
Между тем, ярко-буланые молодые лошади ласково прижимались к друг другу мордами и негромко ржали.
«Нужно подождать, пока кто-нибудь придёт за повозкой, – тогда я смогу попросить хозяев лошадей отвезти меня к ближайшему населённому пункту. Что ж, подожду. В любом случае, другого выхода нет. Идти то всё равно некуда. Искать меня тоже никто не будет: ведь все уверенны, что выживших после крушения поезда не осталось». Рома вспомнил свой недавний бестолковый разговор с семейством, пришедшим поглазеть на катастрофу.
«Интересно всё-таки, почему я так спокоен? Почему во мне нет не только паники, но и какого бы то ни было страха?.. Ну, хотя бы страха перед неизвестностью или перед одиночеством? Хотя, если задуматься, что тут странного? Зачем дрожать, зачем суетиться, когда вокруг всё равно нет ни души, – если только не считать этих невесть откуда взявшихся лошадей, запряжённых в Оранжевую повозку. А всё-таки с появлением Повозки, у меня появилась надежда выбраться из этого безлюдного места. А если уж выберусь, тогда – не пропаду! К тому же сейчас не зима, значит, не замёрзну. И потом, как бы пусто здесь не было, – это всё-таки не пустыня и не океан! По крайней мере, мне здесь не угрожают смерчи, акулы или цунами! К тому же меня никто не хватится… Меня никто нигде не ждёт!» – с усмешкой подытожил он.
Однако начало приметно холодать, а высокое небо вдруг потемнело от налетевших серых тучек.
«Наверняка за лошадьми скоро придут хозяева… – нервно зевая и поёживаясь, старался приободрить себя мальчик. – Да. Может мне и повезло, что я не в бескрайней пустыне, но… Что если за этой Повозкой никто так и не придёт?»
Тревожные мысли становились наглее и прилипчивее, они лезли в голову бесцеремонно и настойчиво.
«А вдруг эти лошади просто потерялись, заблудились? А может, эту повозку кто-то украл, а потом, опасаясь погони, бросил на полпути? Может, лошадям ничего не оставалось, как только брести, куда глаза глядят? Может, лошади и сами робко надеются: вдруг я смогу о них позаботиться?»
Рома подошёл к Повозке вплотную; сначала осторожно, а потом уверенно потрепал гриву одной из лошадей. Лошадка потянулась к нему мордой и тепло дохнула на мальчика.
Он ласково потрепал и вторую лошадь, а потом внимательно заглянул внутрь Повозки.
Впрочем, ему с самого начала было ясно, что внутри Оранжевой повозки никого и ничего нет.
Внутри Повозка оказалась весьма вместительной. На дне её в несколько слоёв лежали вязанные коврики в блёклую разноцветную полоску.
Быстро осмотрев нехитрое убранство Повозки, Рома почувствовал, что ему нестерпимо хочется есть. И пить тоже хотелось. Юноша отошёл от Повозки и направился к ближайшему перелеску. К счастью там он сразу же наткнулся на дикую яблоню с мелкими кисло-сладкими яблоками. Яблоки ели все втроём – он и лошадки, и трудно сказать, кто радовался угощению больше.
«Однако уже начинает темнеть, – снова встревожился Рома, – а за Повозкой так никто и не пришёл! Никто её не ищет! И чего же я тогда жду? Вот сяду сейчас и поеду сам! Поеду! Но куда? Всё равно куда. Лишь бы куда-нибудь ехать…»
Тем временем небо быстро темнело. Лошадки, устав стоять на одном месте, нетерпеливо ржали и переминались с ноги на ногу.
Отбросив последние сомнения, Рома забрался в повозку и расположился на вязаных ковриках.
– Но! – громко приказал Рома лошадям, выглядывая из повозки. – Н-н-но-о-о-о! Поехали!
Лошади не повели и ухом.
– Вот глупые! – рассердился юноша.
«Впрочем, что я так разозлился? – сам виноват. Ещё бы на дерево забрался и оттуда начал понукать. Вон там – место кучера! А вот и вожжи!» Рома быстро перелез на козлы и, взяв в руки вожжи, неуверенно дёрнул за них, снова крикнув лошадям:
– Но!
На этот раз, вопреки его ожиданиям, лошади сразу стронулись с места – ровно и бодро пошли вперёд. Лошадки шли настолько уверенно, будто знали, не только цель своего пути, но и с Ромой были знакомы не первый год, и секрет появления Оранжевой повозки был им хорошо известен.
Рома то напряжённо всматривался в дорогу впереди себя, то внимательно смотрел по сторонам, боясь ненароком пропустить человеческое жильё. Повозка ровно катилась по дороге, которую быстро и решительно выбрали умные лошади. Эти лошадки осторожно обходили ямы и овраги, так, словно чувствовали появление опасных мест и препятствий заранее.
Шаг лошадей был настолько ровен и уверен, что Рому наконец укачало. Прислонившись к брезентовой стене Повозки, он изо всех сил сопротивлялся сну. «Ну, какой из меня возница! Бедные лошадки…» Мысль о лошадях была последней мыслью, промелькнувшей за этот вечер в его усталой голове. Сон, долго и незаметно оплетающий юношу, наконец, одолел.
Но умные лошадки, не обратили никакого внимания на то, что их юный возница, забыв свои обязанности, бессовестно уснул. Похоже, умных животных это нисколько не тревожило, – они и без того знали и чувствовали дорогу...

4. ЗЕЛЁНЫЙ ДОМ

- Мальчик! Проснись, проснись! – изо всех сил тормошила Рому незнакомая женщина.
– А? Что? – юноша с трудом разлепил глаза, но уже через секунду совершенно проснулся.
– Где я?! – быстро вскочив на ноги, спросил Рома, удивлённо смотря на склонившуюся над ним женщину. Незнакомка была средних лет, с миловидным, но немного строгим лицом. Повозка стояла на месте, но лошадей нигде не было видно!
– А лошади? Где же лошади?! – спросил женщину Рома.
– Я их распрягла, – ответила женщина. – Они отдыхают в сарае. Тебя как зовут?
– Рома.
– А меня Ольга Олеговна. Я в этом доме живу с дочкой Настей.
И, смерив Рому оценивающим взглядом, добавила:
– Дочка моя – твоя ровесница будет. Ну, пошли, что ли?
– Куда?
– В дом, куда же ещё? – удивилась женщина.
Рома послушно последовал за ней.
Небольшое, запущенное селение, куда лошадки привезли Рому, называлось Яблоницы. И в самом деле: яблонь здесь росло много, но в большинстве своём диких, с крохотными зелёными и красными яблочками. А сама деревенька состояла лишь из десятка скромных домишек.
Маленький домик Ольги Олеговны был выкрашен светлой зелёной краской, только рамы окон и двери были белыми. К жилищу прилегал небольшой сад и два сарая, в одном из которых и отдыхали распряжённые лошади. Дом состоял всего из двух комнат, коридора и кухни. Ольга Олеговна и её дочка Настя жили здесь вдвоём.
Сегодня утром, выйдя во двор за водой, Ольга Олеговна с удивлением обнаружила у своей калитки оранжевую брезентовую Повозку, запряжённую парой лошадей, а потом уже заметила и крепко спящего на козлах мальчика. Странно, как только парнишка не замёрз: ночами здесь сильно подмерзает… Погода в Яблоницах и летом была переменчива, и дневная жара сменялась ночью изрядными заморозками.
Увидев Повозку, Ольга Олеговна решила, что это её сердечный друг и благодетель, Филипп Филиппович Свистунов, прислал из города провизию или строительный материал для новой постройки. Со Свистуновым такое могло статься: ухажёр хозяйки зелёного домика умел быть и щедрым, и размашистым. Но, пригласив Рому в дом и немного порасспросив, хозяйка поняла, что гость оказался у ворот её дома совершенно случайно! А когда мальчик рассказал хозяйке, что пережил крушение поезда, удивлению Ольги Олеговны и вовсе не было предела.
Пока хозяйка расспрашивала Рому, её дочь Настя тихонько, словно мышка, сидела в углу и, по-видимому, не обращала на непрошенного гостя никакого внимания. Настя тихо вязала что-то серенькое, и кажется, делала это на ощупь, почти не глядя ни на саму вещь, ни на спицы.
Потом Ольга Олеговна отправилась на кухню, и вскоре до Ромы явственно донесся аппетитный запах овсяной каши. Пока хозяйка хлопотала на кухне, Рома рассеянно смотрел на Настю и думал: «Наверное, надо с ней о чём-нибудь заговорить…» – но не знал, как начать, какой разговор заинтересует девушку.
Накормив Рому густой, горячей, изумительно вкусной кашей и напоив душистым чаем, хозяйка снова принялась расспрашивать гостя. К тому времени Настя уже отложила вязание, и теперь тоже сидела за столом, но не ела, а, безразлично смотря в пространство перед собой, слушала разговор матери с гостем.
Ольгу Олеговну очень удивило, что Роме удалось уцелеть после крушения, в которой, как известно, выживших не осталось! Ей пришло в голову, что катастрофа, хотя и не отняла у Ромы жизнь, но всё же сильно повлияла на сознание мальчика. Видимо в результате душевного потрясения или физического удара, – а скорее всего, того и другого вместе, – мальчик частично потерял память.
Иначе как объяснить тот факт, что подросток не помнил, откуда и куда он ехал на злополучном поезде?! Не помнил кто его родители и где он жил до катастрофы!.. И в то же время мальчик почему-то помнил содержание всех книг, которые читал прежде, и вообще обладал определённым запасом знаний в самых разных областях жизни. Можно сказать, что он ничего не помнил о себе, но всё, что не касалось обстоятельств его жизни, отлично удержалось в памяти Ромы. И вот что самое странное: начисто забывший своё прошлое мальчик, казалось, и не испытывал никакой потребности в подобных воспоминаниях! И при этом подросток оставался общительным, здравомыслящим человеком… Иными словами, Рома не только не скучал по своему прошлому, – он им вообще не интересовался!
Но странно было и то, что умная и рассудительная Ольга Олеговна отчего-то сразу же Роме поверила. Хотя, наверное, и не сразу, а после некоторых раздумий…
Сначала хозяйка пыталась умом понять своего гостя, а потом решила довериться чувству. Сердце же её говорило в пользу Ромы, а потому мальчика не только доверчиво приняли в зелёном доме, но и обрадовались этому нежданному жильцу!
Как выяснилось чуть позже, больше всех мальчику обрадовалась дочка хозяйки, Настя. Полуслепая, замкнутая девочка обладала очень чуткой душой. Бледная, худенькая, среднего росточка, всегда аккуратно одетая, Настя напоминала Роме грустного, беспомощного птенчика. Находясь в обществе матери и Ромы, Настя большей частью молчала и слушала, о чём они говорят. При этом она то и дело поправляла свои маленькие некрасивые очки с выпуклыми линзами. Впрочем, вряд ли очки требовали такой заботы: они и без того сидели на маленьком личике плотно, словно влитые. Иногда, слушая беседу матери с гостем, девочка вязала или просто перебирала в руках мелкие бледно-розовые бусы.
По виду Насте можно было дать не более четырнадцати лет, на самом же деле она оказалась ровесницей Ромы: ей недавно сровнялось восемнадцать. Тонкая, как стебелёк, девчонка была на взгляд Ромы не слишком-то красивой, – впрочем, из-за уродливых очков трудно было разобрать, какая она на самом деле. Очки эти девочку очень не красили. Да если бы только они! На зубах у Насти блестели грубые металлические пластинки – брекеты… Однако, несмотря на все эти «украшения», Настя выглядела не отталкивающе, а беззащитно и трогательно.
Мать старалась одевать дочку со вкусом и заботой, а причёску для неё придумала такую: множество тонких, сплетённых вместе косичек закреплялись на голове дугой. Сама Ольга Олеговна – женщина энергичная и собранная, – отличалась красотой и статью. Свои светло-рыжие волосы она собирала в высокую кичку, закреплённую шпильками. Всё, до мельчайших деталей в нехитром наряде Ольги Олеговны было тщательно подобранно, пригнано, закреплено. Жили мать с дочерью как будто и дружно, но иногда чувствовалось между ними какое-то напряжение… Казалось, что каждая скрывает что-то от другой, – какую-то тайну или, быть может, сокровенную мечту… И пусть даже была эта мечта незначительной, а всё-таки открывать её не хотела ни та, ни другая.


 5. ЯБЛОНИЦЫ

Как мы уже говорили, деревня, в которую лошадки привезли Рому, называлась Яблоницы, и, рассказывая о ней, люди обычно добавляли: «Страшная глухомань!» Во всей деревне насчитывалось всего-то шесть домов, причём один из них стоял на отшибе, за перелеском.
Почти все соседи Ольги Олеговны были пенсионерами – обыкновенными, ничем не примечательными старичками. Выделялись среди них только двое: один – горький пьяница, а другой – не то лекарь-травник, не то настоящий колдун! Но если пьяница был человеком тихим, безобидным, и односельчане его даже жалели, то вот к лекарю-травнику соседи относились по-разному: одни его уважали, другие немного побаивались, а кое-кто предпочитал вовсе с ним не встречаться. А в общем надо сказать, что обитатели Яблониц жили до того тихо и замкнуто, что общаться Ольге Олеговне было особенно и не с кем, – как и её полуслепой дочке Насте, подруг у которой не было.
Так вот и сидели мать с дочерью целыми днями вдвоём в своём зелёном домике с садиком. Ольга Олеговна заказывала на почте, а временами и сама привозила из ближайшего районного центра, городка с названием Осетрово, книги для своей Насти. Хозяйка обучала по этим книгам свою дочь, – преподавала её все те науки, что когда-то сама постигла в школе.
Вскоре Рома с удивлением узнал, что когда-то Ольга Олеговна училась в театральном институте и собиралась стать актрисой. Со своим мужем Игорем она несколько лет служила в небольшом театре города Осетрова. Потом, когда для театра наступили тяжёлые времена, муж предложил перебраться в Яблоницы – место хоть и очень глухое, но зато несказанно красивое, окружённое полями, озёрами и лесами. Ольга Олеговна согласилась, и они перебрались в деревню. Муж стал работать лесником, супруги держали небольшое хозяйство, – были у них курочки, утки и две козы… Дочка Настя родилась уже в деревне.
А потом муж Ольги Олеговны внезапно умер. Точнее сказать, он погиб; случилось это в лесу, ранней весной, во время обхода своего участка, – его разорвал голодный медведь-шатун. Расследование было недолгим. Самого медведя никто так и не увидел, только на месте гибели лесника были обнаружены следы матёрого зверя.
Насте в тот год исполнилось десять лет. Отца девочка просто обожала, и известие о страшной гибели его и в душе дочки произвело настоящий переворот, и физическое здоровье её пошатнуло сильно. Без видимой причины, девочка начала терять зрение, потом стала слегка прихрамывать, а вскоре и вовсе ходила с трудом. В довершение ко всему зубы у бедняжки почему-то стали расти неровно, и пришлось установить ей некрасивые металлические брекеты. Так постепенно из обычного радостного, здорового ребёнка Настя начала превращаться в робкого, беспомощного подростка-инвалида.
Зрения она почти лишилась – осталось всего пять процентов от нормы, – ходила, приволакивая ноги… К тому же и нервная система её пошатнулась: девочка стала слишком ранимой, легко возбудимой. Впрочем, на её умственных способностях это не отразилось: Настя с удовольствием слушала книги, которые читала ей мать, быстро вникала в их содержание и отлично запоминала услышанное.
Помогать матери по хозяйству Настя не могла, хотя бы потому, что из-за слабого зрения она и в собственном доме то и дело натыкалась на что-нибудь, спотыкалась на ровном месте. Без Ольги Олеговны Настя оставалась совершенно беспомощна, хотя мать упорно старалась внушать дочери обратное.
– Ну, иди же, не бойся! Принеси мне то или это! – властно подбадривала мать свою полуслепую дочку. Та никогда не возражала, послушно брела выполнять материнскую волю, – но при этом обе знали, что через минуту-другую Настя непременно обо что-нибудь споткнется, ударится, упадёт… Так и случалось. Однако, что вопреки здравому смыслу, мать изо дня в день упорно продолжала преодолевать Настину беспомощность. И, видимо, это материнское упорство приносило какую-то пользу, – по крайней мере, девочка давно перестала бояться неожиданных препятствий на своём пути, падений, синяков и ссадин. А значит, уменьшился и страх её перед самой жизнью, – перед той самой мачехой-жизнью, которая не слишком-то расположена потакать немощам худенькой девочки-инвалида.
Хотя Ольга Олеговна весьма безжалостно приучала дочь к самостоятельному передвижению, она, безусловно, очень любила Настю и никогда никому не позволяла обидеть её не только словом, но даже взглядом. А взгляды такие – снисходительные или фальшиво-жалостливые ей приходилось ловить часто. Настя их, конечно, не видела, зато уж мать замечала и пресекала непременно.
Вот так и жили Ольга Олеговна и Настя восемнадцать лет неразлучно, словно привязанные друг к другу. И до сих пор всё шло мирно, спокойно, – но приходится признать, что в последнее время Ольга Олеговна сильно изменилась, стала непривычно раздражительной по отношению к Насте. Впрочем, и в минуты раздражения она изо всех сил старалась сдерживаться, и, чтобы скрыть своё плохое настроение от дочери, уходила, – вернее, почти убегала – в сад, и там, в укромном уголке долго и горько плакала. О чём плакала Ольга Олеговна можно только догадываться. Возможно о несостоявшемся семейном счастье, может, о загубленной театральной карьере, а может, о какой-то сокровенной, несбывшейся мечте.
Хорошо, что в последнее время у Ольги Олеговны появился поклонник – некий бездетный вдовец. Его визиты разряжали напряжённую обстановку, – во всяком случае, хозяйку они очень радовали. Поклонником этим стал новый главный режиссёр Осетровского театра Филипп Филиппович Свистунов.
Рослый, крепкий, немного лысоватый и полноватый, он, на взгляд Ольги Олеговны, был всё ещё очень хорош собой. А вот Настя думала об этом человеке с неприязнью, – неизвестно, откуда взявшейся. «Весь такой душистый и пушистый…» – усмехалась про себя девочка.
Но её матери Филипп Филиппович очень нравился; во время его визитов, (которые становились всё чаще), хозяйка зелёного домика оживала, лицо её начинало тихо сиять, движения становились лёгкими и бодрыми. С Настей же Свистунов, как правило, не общался, – и не потому, что он был как-то особенно бессердечен, а просто не понимал человек, о чём можно говорить с этим нелепым, угловатым, – да, попросту говоря, ущербным! – подростком в больших очках.
Если и смотрел Свистунов на Настю, то неизменно с сочувствием, – только сочувствовал он совсем не девочке, а её матери. Вот ведь как вышло: такая интересная, красивая женщина вынуждена жертвовать всем на свете ради этого нелепого создания! Не было, по его мнению, в этом ни справедливости, ни смысла: такие ущербные дети не должны до старости сидеть на шее у своих матерей, – им следует жить в специальных интернатах. Там эти убогие, оказавшись среди себе подобных, перестанут обращать внимание на свои немощи, да к тому же смогут овладеть полезным ремеслом, – разумеется, в пределах своих ограниченных возможностей.
По твёрдому мнению Свистунова, такие яркие женщины как Ольга Олеговна не должны хоронить себя заживо в обшарпанных домиках на задворках мира, – наоборот, они призваны реализовывать свои таланты, украшать своим присутствием не только сцену, но и чью-нибудь жизнь! Его, Свистунова, жизнь, например. Рассудительный Филипп Филиппович не сомневался, что Ольга Олеговна не только могла бы, но и должна была и украсить его будни.
Могла бы… Если бы не эта полуслепая девочка, которая словно паук присосалась к его избраннице! Так думал Филипп Филиппович, рассеянно посматривая на Настю. А та, видимо, догадывалась об этих мыслях, потому что, почувствовав на себе взгляд Свистунова, хмурилась и отворачивалась.


 6. ОБМЕН МЫСЛЯМИ

Беззаботно проживая в гостеприимном зелёном доме, Рома охотно помогал Ольге Олеговне по хозяйству. С помощью хозяйки, он даже научился печь ароматный домашний хлеб, который все трое очень полюбили.
Вскоре, незаметно для себя, Рома сдружился с замкнутой, неразговорчивой Настей. Каждый вечер они уходили в небольшой садик, прилегающий к дому. Обычно Рома осторожно вёл Настю за руку, хотя дорогу в сад она знала – вернее, чувствовала – хорошо. Рома отводил её на скамейку под яблоней, и сам садился рядышком.
Яблоневый садик, хоть и был не слишком большим, но всё-таки казался просторным и уютным; кроме десятка яблонь, здесь росли две роскошные липы, молодой дубок и три берёзки; имелся в саду и неглубокий пруд. Все яблони были разных сортов и заметно отличались друг от друга: когда на некоторых деревьях уже зеленела завязь, другие только-только покрывались мелкими белыми цветами.
Там в саду, возле крохотного пруда с камышами и поющими лягушками, подростки часто и подолгу разговаривали, – им было легко и интересно вдвоём. Настя оказалась очень начитанной: она не только слушала книги, которые ей постоянно читала мать, но освоила азбуку для слепых и пыталась сама одолеть купленные для неё специальные издания.
Роме с Настей всегда было о чём поговорить: юноша не помнил своего прошлого, не помнил людей, с которыми он жил до крушения поезда, зато книги, о которых говорила Настя, почему-то вспоминал сразу же.
– А знаешь, мама хочет увезти меня отсюда. Навсегда, – сказала однажды девушка, неожиданно перебивая свой собственный рассказ.
– Увезти? – удивился Рома. – Куда же? И зачем? Здесь тебе так спокойно…
– В наш город, в Осетрово. Там есть интернат для слепых и слабовидящих. – Настя вздохнула. – А знаешь, Рома, мама мне вчера сказала, что тебе тоже нужно отправиться в Осетрово. Там тебе помогут восстановить утраченные документы, а может быть, и устроиться на какую-нибудь работу.
– О, это было бы хорошо! – с облегчением вздохнул юноша. Он так прижился в зелёном домике, что до сих пор ему не приходила в голову подобная мысль, но теперь он вдруг понял, что совершил ошибку, не позаботившись сразу о документах.
Настя тихо продолжала:
– Ну, так вот… Скоро мама повезёт нас обоих в Осетрово. Тебя проводит до паспортного стола, а меня сдаст в интернат…
Тут голос девочки дрогнул, и Рома с удивлением увидел, что Настя беззвучно плачет.
– С чего ты это взяла? – встревожился Рома. – Ты точно знаешь про интернат?
– Точно знаю! – ответила Настя, внезапно престав плакать. – Я слышала однажды мамин разговор с Филиппом Филипповичем. Знаешь его? Свистунов, режиссёр из Осетрова. Похоже, они с мамой собираются пожениться.
– Вот оно что! Они хотят пожениться и поэтому решили отдать тебя в интернат? Верно?
– Конечно! Ведь для Филиппа Филипповича я только обуза, а мама… Она так влюбилась в этого Свистунова!
И Настя снова тихо заплакала.
– Но как же ты будешь?.. – Рома осёкся. Он и сам не знал, что тут следует сказать, но ему было так жаль эту несчастную, неуклюжую девочку, что слёзы подступали к горлу.
– Я-то?.. Да ничего не буду. Буду болеть, чахнуть и вянуть в этом самом интернате, пока не зачахну и не увяну совсем, – вытерев слёзы, уж спокойно ответила Настя.
– Нет-нет, не зачахнешь… Ты кажешься мне такой… Такой стойкой! – пробормотал Рома, волнуясь. – Кто знает, как дела повернутся… Почему ты так уверена, что никогда не сможешь привыкнуть к интернату?
– Не привыкну! Я точно знаю! Никогда, ни за что не привыкну! – Настя снова тихонько заплакала, а потом как-то невпопад усмехнулась и скороговоркой выпалила:
– Бабки-Ёжки на лугу
Дружно ели курагу!
Рома удивлённо взглянул на Настю и озабоченно спросил:
– Ты что это? Свихнулась, что ли?
– Да нет, – вздохнула Настя. – Это, понимаешь… Это я всегда так. Когда у меня намечается нервный срыв, я начинаю всякую ерунду сочинять. Прокручиваю какую-нибудь бессмыслицу в своём сознании: как бы блокирую этим настоящую мысль, – ту, которая меня мучает. Так мне легче становиться. Помогает иногда.
– А сейчас? – участливо спросил чрезвычайно удивлённый Рома. – Сейчас помогло?
– Немного, – ответила Настя. – Чуть-чуть помогло.
И вдруг, совсем иным тоном она призналась:
– Знаешь, Рома, а ведь я сейчас книжку пишу.
– Правда? – изумился Рома. – Здорово!.. Но как же ты её пишешь? Я хочу сказать… Ты же почти ничего не видишь…
– А я её не на бумаге – я её в уме пишу
– О чём твоя книжка?
– Даже не знаю… Так, обо всём понемногу. А главное, об одной девочке, которая умела летать. Она летала, когда её никто не видел, – это была её тайна. Все думали, что девочка обыкновенная. Она и была обыкновенной. Только – умела летать.
– Значит, она не во сне летала, а на самом деле?
– Нет, не во сне!
Рома немного помолчал, потом решился и попросил:
– Так ты прочитай что-нибудь из своей книги!
– Пожалуйста! – охотно откликнулась Настя. – Слушай! Я последнюю страницу прочитаю, я её недавно написала.
И, словно держа перед собою открытую книгу, девочка принялась «читать»:
 
«…сердца людей застывали от непрекращающейся боли, становились твёрдыми и бесчувственными словно камни. И люди продолжали жить – уже с застывшими, каменными сердцами. Ходили на работу, возвращались домой, ели, разговаривали… Но чувствовали себя умершими, – притом умершими не ради чего-то стоящего, а просто так, ни для чего.
Но иногда, непонятно почему, на земле наступала Оттепель. Оттепель овладевала всей живой природой – и даже теми камнями, которые были когда-то человеческими сердцами. Камни-сердца постепенно оттаивали и оживали. И оживая – плакали. Не от боли, которая когда-то убила их, а от радости, которая их оживила. Они давно перестали верить в существование радости, но теперь память о ней возвращалась, а о боли, превратившей их в камни, сердца начинали забывать. Они пробуждались – и это было чудом».
– Ну, как? Понравилось? – робко спросила Настя.
– Понравилось, – ответил Рома. – Только грустно очень! Скажи, а у девочки из твоей книжки – тоже застывшее сердце?
– Да.
– Сердце-камень?
– Да.
– А у тебя, Настя? Твоё сердце тоже застыло?
– Бывает и так, – подумав, ответила она. – Но не сейчас. Сейчас ты со мной. Сейчас – нет.
Рома помолчал, задумался. А потом неожиданно спросил:
– Настя, тебе кошмары сняться?
– Нет, – ответила Настя. – Никогда. Наоборот! Я во сне или совсем ничего не вижу или вижу что-нибудь хорошее. Море, например, или горы. А тебя что, кошмары мучают?
– Бывает… – серьёзно ответил Рома. – Знаешь, в последнее время мне часто сниться один и тот же сон: будто я умер. Представляешь? То есть, для всех я умер, а на самом деле, по настоящему, я живой. Я вижу со стороны тело моё, и понимаю, что это оболочка, как, например, кожура от яблока… Вот она отделилась от меня и лежит на земле, мягкая, точно тряпочка… Представляешь?
– Ну… А где же тогда ты сам?
– А я… я, кажется, летаю над ней, – прямо как девочка из твоей книжки. Я, Настя, даже стихотворение сочинил про этот сон. Вернее, оно само сочинилось. Прочитать?
– Читай!

Стихотворение Ромы

…И с неба свет пролился
И тогда,
На небе вспыхнула прекрасная Звезда.
– Кто это? Я?!
– Нет. Тише, не спеши!
На небе не ищи своей души.
Ты нужен здесь –
Не мёртвый, а живой,
Хоть этот мир не твой и дом не твой.
На небе – юноши умершего душа,
Она чиста, ярка и хороша.
Твоя душа – ещё незрелый плод.
Однажды время и твоё придёт.

– Мне понравилось, – задумчиво произнесла Настя. – Но, кажется, я не совсем его поняла. Не до конца. А ты долго его сочинял?
– Нет. Говорю же, оно само сочинилось.
Оба помолчали, подумали, – каждый о чём-то своём. Первым нарушил молчание Рома:
– А давай, Настя, ты будешь диктовать мне свою книгу? А я буду записывать!..
– Давай! – обрадовалась Настя. – Только времени у нас с тобой мало осталось. Ведь скоро уже мама отдаст меня в интернат.
И она замолчала, пригорюнясь. Рома тоже молчал. Обоим стало тяжело на душе. Вдруг Настя встревожилась, насторожилась:
– Рома! Рома! Слышишь?! В кустах кто-то есть! Ты тоже слышишь?
– Нет, – ответил Рома, оглядываясь по сторонам. – Может, это заяц?
И тут он заметил у корней ближайшего куста краешек синего ботинка, а может быть, тапка. Рома замер и присмотрелся, – кусты едва слышно зашуршали, и краешек синей обуви скрылся из виду.
– Всё! Уже нет никого, – успокоил он девочку.
– А был кто-то? Ты видел? Да? – встревожено спросила она, поправляя нелепые очки и щурясь.
– Был. Заяц, – зачем-то соврал Рома.
– Заяц? Откуда здесь зайцы?
– Не знаю, – пожал плечами Рома.
– А какой он был? – бесхитростно спросила Настя.
– Обыкновенный. Просто заяц.


7. ПРОСТО, КАК В ЖИЗНИ

Следующим вечером они снова сидели на той же скамейке и разговаривали. Вечер был тёплый и ясный, кровожадные комары, видимо пресытившись, летали вокруг сонно и вяло.
Рома записывал под диктовку книгу, которую сочинила Настя. Вдруг он прекратил писать:
– Подожди, Настя! Но это же история о тебе самой!
– Да, – подтвердила девочка и огорчённо вскинула брови: – Тебе что, не нравится?
– Нет, вообще-то, нравится. Только, ведь сразу понятно, что это правдивая история твоей жизни. Мне-то, честно говоря, больше нравятся фантастические или хотя бы полуфантастические истории. А у тебя здесь всё просто, как в жизни!
– Просто, как в жизни?! Ну, ты сказал!.. Ладно, Рома, однажды попробую специально для тебя написать фантастическую книгу. Но только знаешь, я однажды слышала, как один святой человек советовал: «Писать нужно только о том, что знаешь сам». Этого человека звали Иоанном Крестьянкиным.
Рома задумался:
– Мне кажется, что это очень мудрый совет!.. Даже, если хочешь написать что-то фантастическое, всё равно в основе должен лежать собственный опыт… А хочешь, я угадаю, чем закончится твоя книжка?
– Попробуй!
– Однажды эта девочка улетит из интерната для слепых, – как птицы улетают! Насовсем. Угадал?
– Откуда ты знаешь?!..
Бледное лицо Насти вспыхнуло румянцем. Со смешанным чувством изумления и страха девочка привстала со скамейки, беспомощно всплеснула руками и повторила:
– Откуда ты знаешь?!
– Ну, это же просто! Мне кажется, что все тяжко больные и усталые люди мечтают покинуть мир, где им больно и тяжело.
Настя тихонько опустилась на скамейку.
– И однажды так и случается, – продолжал Рома. – Рано или поздно люди улетают.
– Ты серьёзно? – спросила девочка.
– Конечно. А куда же, по-твоему, девается душа человека после смерти?
– Улетает?
– Конечно.
Оба немного помолчали.
– А ты Рома? Разве тебе не хочется улететь?
Рома задумался. А потом твёрдо ответил:
– Нет. Не хочется пока. Я ведь не болен, и не устал…
– Ты такой странный, Рома! Ничего о себе не помнишь – ни кто ты, ни откуда родом, ни… вообще ничего!.. Однако, на всё у тебя есть готовый ответ! И, похоже, правильный… Во всяком случае, я тебе верю!
Она вздохнула, помолчала, потом смущённо произнесла:
– А знаешь, Рома, по-моему, я успела к тебе привязаться. Когда ты рядом, мне кажется, что и я совсем не устала, и мне не хочется никуда улетать! Я вечно готова носить эти противные очки, натыкаться на углы, спотыкаться и падать, лишь бы… Лишь бы ты хотя бы изредка был рядом.
Рома нахмурился и немного помолчав, сказал:
– Это, наверное, потому, Настя, что в ваших Яблоницах очень мало людей, – а те, которые есть, тебе совсем не подходят. Но… всё равно, ты ко мне, пожалуйста, не привязывайся!
– Почему? – настороженно спросила Настя.
– Я ведь… Я ведь не здешний… Не отсюда я, Настя, понимаешь… Я временно тут…
– Проездом? – невесело усмехнулась Настя.
– Думаю, да, – подтвердил Рома. – Проездом.
Голос юноши на мгновенье стал жёстким и твёрдым, а лицо, наоборот, – таким прекрасным, что Настя невольно залюбовалась.
– Да ведь я по-любому скоро уеду отсюда, – продолжал Рома уже помягче. – Если мне в Осетрове выдадут документы, устроюсь куда-нибудь на работу… А ты… Ты и вовсе – поступишь в интернат!
Рома нахмурился, задумался, потом нерешительно добавил:
– А вдруг тебя всё-таки не отдадут в интернат?! Тогда я смог бы изредка тебя навещать… Хотя бы для того, чтобы записывать твои книжки!
– И рассказывать свои сны, – радостно подхватила Настя. – Ты приезжай, пожалуйста, Рома! Понимаешь, в последнее время мне… Мне немного одиноко. Мама иногда словно совсем не замечает меня. А если и замечает – только раздражается! Похоже, все её мысли заняты теперь этим противным Свистуновым. Подруг у меня здесь нет… Но знаешь Рома, ведь так было не всегда! Было и у меня одно особенное утешение в жизни. Жила рядом со мной добрая живая душа. А теперь нет её, совсем нет!
– У тебя кто-то умер, Настя? – сочувственно спросил Рома.
Она замялась:
– Да… Не знаю только, сумеешь ли ты понять?
– Я постараюсь, – пообещал Рома.
– Ну, хорошо, – доверчиво кивнула девочка.

 
8. ДУША КОТА. ПЕТЯ.

-Знаешь Рома, у нас семь лет жил котик по имени Петя. Чёрного цвета, очень красивый! Мы взяли его совсем крошкой. Петя рос у меня на руках. Котик очень любил меня, а я его. Выходя меня встречать, Петя мурлыкал и прыгал ко мне на руки. Я так привыкла к своему котику, что однажды даже перестала его замечать. Мне казалось: раз он рядом со мной – так будет всегда. Но внезапно Петя заболел и умер. Это произошло мгновенно, я не успела ни понять, ни приготовиться. Ночью, перед самой своей смертью, Петя громко позвал меня: из последних сил замяукал. А я даже не сразу встала с кровати, – не хотелось просыпаться. Не знала я, что это были его последние минуты. А Петя звал и звал, хотел попрощаться. У него уже отнялись задние ноги и половина тельца, но, несмотря на это, когда я подошла, Петя собрал последние силы и замурлыкал. Понимаешь?! Он не о себе подумал в последнее мгновение, а обо мне. Поблагодарил, попрощался и тут же умер. Тихо, мирно, – точно так же, как жил. И только когда котика Пети не стало, я поняла, как важно было для меня его молчаливое присутствие, его тихая, но сильная любовь. И теперь мне его так не хватает! Плохо мне без него. Понимаешь?
Она всхлипнула и горестно добавила:
– Смешно, правда?!
– Нет, не смешно. Я всё понимаю. Это был не просто кот, а родная тебе душа… Я понимаю твою печаль, я сочувствую тебе.
– Спасибо, – тихонько ответила Настя и благодарно прикоснулась к руке Ромы. Несмотря на тёплую погоду, ручка у девочки была холодная.
Рома задумался:
– А знаешь, Настя, если тебя и вправду в интернат отдадут, то это даже хорошо, что твой Петя до этого не дожил! Ведь его бы в интернат не взяли! Вам обоим пришлось бы тогда сильно горевать.
– Пожалуй, ты прав, – кивнула Настя.
Она всхлипнула и вдруг ясно и радостно улыбнулась:
– Спасибо!
Оба помолчали. Комары, похоже, уже уснули. Солнце потихоньку начало садиться. Закат обещал быть ясным, как и прожитый день.
– Настя! Рома! Идите ужинать! – раздался в звенящей тишине голос хозяйки.
– Идём! – громко отозвалась Настя.

9. ДЕРЕВЬЯ

Следующий вечер был уже попрохладнее, ветерок дул порывисто, хотя и не слишком сильно, листья яблонь слегка трепетали и слабо шумели.
– Настя, а почему у вас в саду яблони такие странные? – внимательно оглядывая сад, спросил Рома.
– Странные? Как это? – удивилась девочка.
– Одни деревья ещё цветут, а на других уже яблоки, а кое-где ещё и почки не набухли… Разве так бывает?
– А, вон ты о чём!.. Да это потому, что в Яблоницах микроклимат особенный: каждое дерево живёт в своём собственном времени. Для одного сейчас весна, для другого – лето… Вот в городе Осетрове такого никогда не происходит: там все деревья в одном ритме живут.
– Странно, конечно… – пожал плечами Рома. И тут же упоминание об Осетрове навело его на совершенно иные мысли: – Вот интересно: восстановят мне в городе документы или нет? А если восстановят, то что это даст? Да и вообще: зачем мне документы?
– Ну как же! Ведь без документов даже на работу не устроиться! Но главное даже не документы, а то, что, может быть, в Осетрове тебе помогут вернуть память!
– Помогут, думаешь?.. – неуверенно спросил Рома.
– Честно говоря, не знаю… Мне кажется, у тебя совсем необычный случай: ты ведь о себе вообще ничего не помнишь! Да если бы только это! В твоей истории и кроме потери памяти много странного. Подумай сам: только ты один выжил после крушения, а об этом почему-то никто ничего не знает. Во всех сводках говориться, что в живых никого не осталось. И ещё… Вот ты совсем не помнишь своего прошлого, а тебя это не удивляет и не печалит нисколько… Ты не обижайся, Рома, но моя мама считает, что ты слегка… Слегка чокнутый! Но ты всё равно хороший! И я-то, конечно, не считаю тебя чокнутым! Кстати, если бы не ты, а кто-нибудь другой рассказал мне о подобном случае, я бы ни за что не поверила. А тебе я верю – и мама тоже верит! Да ты не волнуйся, Рома, в Осетрове тебе, наверное, помогут: вылечат и память к тебе вернётся. Там больница хорошая и врачи опытные.
– Я не хочу в больницу! – решительно покачал головой Рома. – Не верю я, что меня врачи смогут вылечить. Тебе-то самой они пробовали вернуть зрение?
– Ну что ты! Пробовали, конечно. Но потом сказали, что моя болезнь неизлечима, и поэтому с ней придётся смириться. Мама уже всё перепробовала, даже к нашему местному лекарю-травнику меня водила. Только всё бесполезно оказалось.
– К лекарю? Разве в Яблоницах есть лекарь?
– Есть. Его Маркелом зовут, вернее Маркелом Семёновичем. Только он не в самой деревне живёт, а за околицей, почти в лесу. И знаешь, говорят, что он вовсе и не лекарь, а злой колдун!
– Неужели, колдун?
– Это глупости, конечно. Но, честно говоря, мне этот Маркел не нравится! Хотя кое-что он и в самом деле понимает. Например, Маркел с первого взгляда точно определил, что зрение у меня – всего пять процентов от нормы. Потом осмотрел меня внимательней, стал что-то бормотать, бормотать и, в конце концов, прописал пить настойки каких-то трав. Мама заваривала для меня эти травы, но меня тошнило, – пришлось от настоек отказаться.
– Понятно. Настя, а как ты думаешь, почему Маркела колдуном называют?
– Не знаю. Неприятный он, – может, поэтому. От него и пахнет гадко – прокисшим молоком, в котором уже плесень завелась. Представляешь?
– Да, что-то такое представляю… – неуверенно сказал Рома.
– Рома, ты ко мне в интернат приезжать будешь?
– Постараюсь, – пообещал он.
– Я всё время буду тебя ждать.
– Да подожди, может, тебя и не отдадут ещё в этот интернат!
– Отдадут. Вот увидишь. Кстати завтра к маме режиссёр Свистунов приезжает.
– Завтра? Откуда ты знаешь?
– Знаю. Мама всегда перед его приездом суетится и беспокоится.
– А какой он, этот Свистунов?
– Ну… мама говорит, что он талантливый и обаятельный. А мне Свистунов не нравится! Противный он!
– Такой же, как лекарь Маркел, который тебе тошнотворные травы прописал?
– Что ты! Они совсем не похожи! Но вообще-то, от Филиппа Филипповича Свистунова тоже неважно пахнет. Не так гадко, конечно, как от лекаря, но всё же.
– Плесенью?
– Наоборот… От Свистунова дорогим одеколоном или духами пахнет. Очень приторный запах! А вообще… – она зябко поёжилась. – Пойдём лучше домой, Рома. Холодно стало.


10. «ДА НА ЧТО ОНА ТЕБЕ?»


-А что, хозяюшка дома? – неожиданно донёсся с порога дребезжащий старческий голос. И тут же, не дожидаясь хозяйского приглашения, посетитель уверенно распахнул дверь зелёного домика.
– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый Маркел Семёнович, – суетливо подскочила к гостю Ольга Олеговна.
– Это он, колдун! – чуть слышно шепнула Настя, больно схватив Рому за руку.
– Полегче ты! – мягко высвобождая руку, предостерёг её Рома и вежливо кивнул головой бодрому старику с длинными седыми волосами. – Он же услышит!
Юноша с любопытством оглядел вошедшего старика. Гость выглядел помятым, потёртым, очень неопрятным… Но, несмотря на это, чувствовалась в нём необъяснимая важность и самоуверенность.
Старик разулся на пороге и, прямо в носках, легко касаясь ступнями половиц, прошёл в комнату. «Ботинки! – неожиданно пронеслось в голове у Ромы. – Где-то я уже видел эти ботинки… В кустах! Когда мы с Настей сидели в саду!» Они тогда сидели у пруда, а кустах кто-то закопошился… Рома успел заметить лишь тупой носок синего ботинка. Неужели и в правду в кустах прятался этот самый старик? Но зачем же он там затаился?!
Тем временем старик взглядом окидывал комнату. Глаза у него были грязно-серые, водянистые, но, судя по всему, зоркие, а взгляд, хотя и мутноватый, но не рассеянный, а жёсткий и сосредоточенный. Длинные седые волосы лекаря Маркела были спутаны, на воротник свешивались пряди разной длины. Рома сразу обратил внимание на крупный, острый нос старика и большую круглую родинку под глазом. Во всём в облике Маркела Семёновича просматривалось некое несоответствие: голос у лекаря был слабый, по-старчески дребезжащий, а походка наоборот – бодрая, да и морщин было немного. Видимо, несмотря на возраст, Маркел обладал завидным здоровьем. Речь у Лекаря казалась мягкой, дружелюбной, слова он подбирал ласковые и постоянно широко улыбался, но взгляд его мутных глаз был жёсток и напряжён. Что же касается одежды, то на лекаре свободно болтался выгоревший, потёртый, заношенный до ветхости летний костюм – широкие штаны и свободная блуза без пуговиц.
– Ох, да у тебя, Олечка, оказывается, гость! – удивился старик. – Вот уж, не знал, не знал!
– Вы познакомьтесь, Маркел Семёнович! Это – Рома, – торопливо представила гостя хозяйка. Лекарь кивнул и пронзительно посмотрел на юношу.
– Очень, очень, приятно, – не отводя от мальчика испытующего взгляда, ласково сказал старик, взлохмачивая свои и без того лохматые волосы. С полминуты он разглядывал Рому, потом, точно вспомнил что-то, отвернулся и хлопнул себя рукой по лбу:
– Эх, чуть не забыл! Я же тебе, Олечка, молочка принёс – тебе и Настёне твоей! Вот, пейте на здоровье, да вспоминайте старика добрым словом!
Тут лекарь вытащил из мешка трёхлитровую банку с молоком и поставил её на стол.
– Ой, спасибо, Маркел Семёнович, спасибо! Не нужно было так беспокоиться! – радостно засуетилась Хозяйка. – Мы ведь с Настенькой всё равно в Осетрово за продуктами собираемся…
Она хотела сказать ещё что-то, но вдруг, взглянув на Настю осеклась: такой бледной и несчастной ей показалась сейчас дочка.
– Тебе не плохо ли, Настя? – участливо спросила мать.
– Воздуху что-то не хватает, мама! – ответила Настя. – Можно мы с Ромой пойдём в сад?
– Ну конечно! Что ты спрашиваешь?
Рома, точно только и ждал этих слов. Он быстро схватил Настину руку и едва ли не силком потащил девочку ко входной двери. Общество Маркела было тягостно юноше.
– Ты Настёну-то во двор отведи, а сам-то вернись! – ласково и в то же время властно сказал ему вслед Маркел. Рома удивлённо остановился и вопросительно посмотрел на Ольгу Олеговну.
– Да, Рома, ты уж, пожалуйста, вернись в дом, раз Маркел Семёнович просит. Ненадолго ведь, – попросила хозяйка. В знак согласия Настя тихонько сжала руку друга. «И зачем я ему понадобился?» – сердито подумал Рома. Они с Настей молча дошли до скамейки во дворе, Настя села на неё, а юноша нехотя поплёлся обратно к дому.
– Очень тебе сочувствую, – провожая Рому взглядом, серьёзно сказала Настя. – Но, думаю, Маркел скоро уйдёт. Как только еда у мамы закончится – его и след простынет!
Рома снова зашёл в дом.
– Так, так… И надолго этот молодой человек к тебе пожаловал? – со смачным чавканьем поедая пирожок с рыбой и не смотря в сторону Ромы, поинтересовался Маркел. Но, поскольку рот у лекаря был набит до отказа, хозяйка не сразу разобрала, о чём он спрашивает. Прожевав, старик повторил вопрос.
– Как получится, Маркел Семёнович, – кивнув на тихо вошедшего Рому, сказала она. – Парень он, кажется, неплохой, невредный… И она виновато улыбнулась юноше, точно извиняясь, что приходится оправдываться за него перед посторонним человеком.
– Так, так… Ну, пусть ещё поживёт денёк-другой, пусть, – разрешил Маркел. Можно было подумать, что Рома остановился в его собственном доме.
– Понравилось ему у нас? Вижу, что понравилось… – по-прежнему не глядя на Рому, пробормотал старик. – Да и то сказать… Места у нас тихие… Глухие места, можно сказать.
– Да, да!.. – подобострастно поддакнула хозяйка. – Тихие у нас места.
Рома тотчас отметил про себя: «Она разговаривает с ним так, точно его боится».
– Уважает! – неожиданно произнёс Старик – отчётливо и твёрдо, в упор взглянув на гостя. Голос его на этот раз был ровен и звонок, словно у молодого. Вздрогнув от неожиданности, Рома удивлённо уставился на Маркела.
– Что-что? – встрепенулась хозяйка.
– Я говорю, уважают меня соседи-то мои! А я, старик, и рад! – и Маркел Семёнович негромко, но выразительно засмеялся. Смех его показался Роме недобрым. Теперь, когда Маркел Семёнович улыбался, лицо его стало другим: улыбка старику очень не шла.
Роме стало не по себе. «Скорей бы он ушёл!» – нетерпеливо думал юноша.
– Ой, да что я сижу-то всё, да сижу! – снова как будто прочитав Ромины мысли, сказал старик и резво хлопнул себя рукой по блестящему лбу. – У меня ведь дел-то, дел-то, невпроворот!
– Ну что вы, Маркел Семёнович, вы так редко заходите. Посидели бы ещё! – принялась уговаривать хозяйка.
– Редко, Олечка, – согласился Лекарь. – Редко… А проводи-ка ты меня до калитки!
– С удовольствием, Маркел Семёнович, – заторопилась хозяйка. – Хоть до самого вашего дома!
– До дома? – старик почесал выпуклый лоб. – До дома, пожалуй, не надо. Ну, до свидания, молодой человек, до свидания… Увидимся ещё. Придётся. Да.
И старик протянул ему свою неприятную холодную руку.
«Надеюсь, всё же, что больше не увидимся», – подумал Рома, нехотя пожимая эту руку и невольно отводя взгляд от травника.
– Кто знает, кто знает… – то ли в ответ на его мысли, то ли просто так пробормотал Маркел и побрёл к двери. Хозяйка поспешила вслед за гостем.
«Какой неприятный дед!» – думал Рома, пристально смотря на удаляющегося лекаря.
И тот вдруг обернулся, холодно вперился глазами в лицо юноши:
– Что?
– Ничего, – невольно поёжась, тихо ответил Рома.
– А-а… Ничего? – повторил старик. – Тогда ладно.
Хозяйка и лекарь вышли на крыльцо. В дверях они посторонились, пропуская Настю в дом. Девочка посмотрела на Рому, потом молча направилась к окошку и уселась возле него. Юноша присел рядышком.
Хозяйка проводила Маркела до самой калитки. Когда старик-лекарь и Ольга Олеговна проходили мимо окна, Рома с Настей, не договариваясь, отпрянули в комнату, так что с улицы их не заметили.
Окно было чуть приоткрыто. Через узкую щёлочку Рома и Настя ясно расслышали, как Ольга Олеговна говорит Маркелу Семёновичу, что собирается отдать Настю в интернат для слепых. Хозяйка спрашивала у лекаря совета.
Настя с Ромой невольно замерли, прислушиваясь к ответу старика.
– Настю-то в интернат отдать? – переспрашивая, продребезжал Маркел Семёнович. Голос у него снова стал старческим, дрожащим. После небольшой паузы старик ясно произнёс: – Конечно, отдай! А на что она тебе?
Проводив Маркела, Ольга Олеговна вернулась в дом. Вид у хозяйки был усталый и нерадостный. Разговаривать никому не хотелось.


11. ОСЕТРОВО

-Так, понятно… Значит, где ты жил до катастрофы ты не помнишь. Ни города, ни улицы, ничего! Есть правда одна зацепка – раз уж ты разговариваешь по-русски, можно предположить, что ты всё-таки не иностранец. Ха-ха-ха!
Очень довольный этим остроумным замечанием, загоготал начальник Осетровского отделения полиции, вместе со стулом повернувшись к своему помощнику.
Помощник подобострастно улыбнулся и укоризненно глянул в сторону Ромы, тихо сидевшего на скромном казённом диванчике. Роме же сейчас было совсем не до смеха.
– В сущности, дорогой мой, всё, что я могу для тебя сделать, – так это посадить в тюрьму за бродяжничество. Да, такие дела! – начальник натужно вздохнул. – Но, вот ведь как тебе, беспамятному, повезло: ходатай у тебя есть. Да ещё какой! Филипп Филиппович Свистунов – человек в нашем городе не последний.
Тут он нахмурил густые брови и отёр лоб мясистой ладонью.
– Так… И что же мы имеем в результате?.. А имеем мы то, что каким-то образом нужно будет придумать тебе новые документы. А? Как ты считаешь, Никодим?
– Так точно, Ревестрий Нефёдович, придётся придумывать! – помощник почтительно кашлянул.
– Ты вот что: сфотографируй-ка пока этого беспамятного. И распорядись там, в паспортном столе, чтобы они поживее всё сделали! Это, как-никак, пожелание Филиппа Филипповича!
При этих словах начальник безразлично посмотрел на Рому. Рома, в свою очередь, взглянул на начальника полиции, пытаясь взглядом показать, что он заранее согласен на любое решение. Дело в том, что хозяйка зелёного домика заранее предупредила юношу: в отделении полиции он должен слушать, молчать и не вступать ни в какие споры. В противном случае ему не поможет даже ходатайство всесильного Свистунова.
Помощник проворно достал камеру и усадил Роме поближе к свету. Всё необходимое для фотопечати в отделении имелось, и через считанные минуты готовая фотография лежала на столе начальника полиции.
Спустя несколько дней был готов и паспорт. Начальник полиции с значительным и самодовольным видом вручил его Роме. В новеньком паспорте значилось: «Беспамятный Роман Романович». Прочитав эту запись, Рома почти не удивился, и, хотя невыразительная фамилия и взятое с потолка отчество ему не очень-то понравились, – но других-то всё равно и нет, и взяться им неоткуда. Так что спорить с полицией не приходилось. К тому же, он понимал, что не следует снова ворошить запутанную и невразумительную история о крушении поезда и потери памяти.
Выдав документы, начальник полиции предложил Роме на выбор три места работы с предоставлением жилья. Первое – мужской монастырь со странным названием «Клумба»; второе – огородное хозяйство «Картофельный рай»; и третье – молочная ферма. Времени для выбора начальник предоставил не много.
– А что тут долго думать? – пояснил он. – Всё равно: хрен редьки не слаще!
– Точно! Куда ни кинь – везде клин! – подобострастно улыбаясь начальнику, сострил помощник и, видимо, гордясь своей остротой, радостно хлопнул себя по колену.
– Я, пожалуй, выбираю «Клумбу», – немного подумав, сказал Рома.
– Так… Значит, монастырь выбрали… – безразлично кивнул начальник. – Ладно. Запиши, Никодим… Ну-с, вот и всё. На этом – до свидания, гражданин Беспамятный.
Рома поблагодарил начальника и вышел на улицу.
Тут он увидел, что Ольга Олеговна с Настей поджидали его возле серебристой машины Свистунова. Самого Филиппа Филипповича поблизости не наблюдалось.
– Значит ты теперь – Роман Беспамятный?! – удивилась Ольга Олеговна. Ненадолго оставив Настю в машине, она отозвала Рому в сторонку и доверительно сообщила: – А я ведь Настю-то сегодня в интернат отдаю!..
Несмотря на решительный тон, во взгляде хозяйки читалась неуверенность.
– Не отдавайте! Нельзя! – неожиданно твёрдо возразил Рома.
Ольга Олеговна настолько не ожидала такого дерзкого ответа, что даже слегка отпрянула. С минуту она озадаченно помолчала, а потом вопросительно посмотрела на Рому:
– Почему же это?!
– Потому, что Настя в интернате может совсем разболеться. Даже умереть…
– Вот ещё, пророк! – рассердилась Ольга Олеговна. – С чего ты это взял?
– Ольга Олеговна, в интернате Настя зачахнет, – твёрдо повторил Рома.
– Рома! Опомнись! Что ты такое говоришь?
– Я это знаю, Ольга Олеговна. Точно знаю! Не отдавайте Настю в интернат! Пожалуйста!
Тем временем, закончив свои неотложные дела, к ним семимильными шагами приближался высокий, статный и душистый Свистунов. Одет он был в белый фланелевый костюм, на голове его красовалась белая фланелевая шляпа, в руках Филипп Филиппович сжимал ручку белоснежного кейса.
«А у этого-то ботинки тоже синие! Как и у колдуна Маркела!..» – с удивлением отметил Рома. Он смотрел на приближающегося Свистунова с плохо скрытой неприязнью, что было, конечно, несправедливо, – ведь именно Филипп Филиппович помог ему получить новые документы.
– Ну что, путешественник! – широко разводя руками, сказал Свистунов. – И куда же теперь несёт тебя слепая судьба?
– В монастырь «Клумба», – ответил Рома.
– В монастырь? – удивился и даже отпрянул Свистунов. Лицо его неприязненно исказилось. – Да как же это?! Я и не предполагал, что они тебе «Клумбу» предложат!
Непроизвольно сжав кулаки, он грозно обратился к юноше:
– Ну а ты-то сам о чём думал?! Зачем монастырь выбрал?!
Удавлённый Рома молчал. Свистунов злобно засопел, притопнул ногой, потом взял себя в руки и сосредоточенно почесал вспотевший затылок.
– Ну, думаю, всё ещё можно переиграть! – почти добродушно сказал он. – Пойдём в отделение!
– Нет, – неожиданно резко возразил Рома. – Спасибо за заботу, но я уже принял решение. Поеду в «Клумбу».
Филипп Филиппович состроил неприязненную гримасу.
– Ну ладно! Это, брат, не страшно! – не то злобно, не то насмешливо произнёс он. – Свои люди у нас есть везде!
И тут, заметив недоумённо-растерянный взгляд своей избранницы, Свистунов решил «притормозить». Он натужно улыбнулся и пояснил, стараясь говорить как можно мягче:
– Я хочу сказать: «Куда ни кинь – везде клин!» Что ни выбирай, разницы-то никакой! Согласен?
– Да, наверное… – пожав плечами, кивнул Рома.
Внимательно наблюдая за этим напряжённым разговором и почувствовав, что накал их страстей слегка утих, Ольга Олеговна неожиданно предложила:
– Филипп, а давай, сводим Настю с Ромой в твой театр? Как ты считаешь? Куда нам торопиться? Рома все свои дела уже решил… Да и Настеньку мы тоже скоро…
Ольга Олеговна не договорила, понурила голову и тихо, болезненно вздохнула. Потом встряхнула головой, точно отгоняя ненужные мысли, и продолжила:
– Так, может, пока есть время, ты свозишь ребят свой на спектакль? По-моему, это было бы здорово…
Ольга Олеговна считала Свистунова очень талантливым человеком и замечательным режиссёром; спектакли, идущие в Осетровском театре, просто завораживали её, – она готова была смотреть их снова и снова. Впрочем, видела она не все спектакли, поставленные Свистуновом, а только те, которые он считал нужным ей показывать. Надо сказать, что, поддавшись удивительному обаянию Филиппа Филипповича, Ольга Олеговна слушалась его почти во всём.
– Правильно! – радостно подхватил Свистунов, хотя видно было, что думал он при этом о чём-то своём, и улыбался тоже чему-то своему. – Да! Сегодня же вечером я их и отвезу в театр! У нас как раз премьера…
Он скептически взглянул на Настю с Ромой и добавил не без сомнения:
– Вам понравится!
– А я? Я ведь тоже поеду с вами? – с надеждой спросила Ольга Олеговна.
– Нет! – твёрдо возразил Свистунов. – Я их в театр отвезу, а потом к тебе вернусь: нам с тобой кое-что обсудить надо… В спокойной, так сказать, обстановке… Потом я за ними заеду…
– А мне бы тоже на премьере побывать…
– Да посмотришь ты ещё этот спектакль!.. Мы-то с тобой никуда не торопимся.
И Свистунов ласково улыбнулся.

 

12. В ТЕАТРЕ

Осетровский драматический театр был красив снаружи и изнутри; в зрительном зале гостей ждали уютные, обитые синим бархатом кресла, сцену скрывал яркий, разноцветный занавес, а когда он поднялся, все увидели роскошные богатые декорации. Спектакль, на который Свистунов привёз Рому с Настей, оказался историей о любви и предательстве. В общем, это была простая история о женщине, вышедшей замуж за человека, который впоследствии оказался не деятельным, а созерцательным. Он был художником, и хотя картины его были очень неплохими, покупателя на них почему-то не находилось. Так и жила эта маленькая семья – бедно и трудно. Женщина впадала в отчаяние, часто плакала, – сама она тоже зарабатывала немного, работая швеёй. В общем, дела у героев спектакля шли не слишком весело. И вдруг, точно солнце из-за тучи на горизонте появился преуспевающий владелец большой рыболовной компании, – красивый, благополучный и весёлый. Героиня быстро увлеклась им и почувствовала себя очень легко: ей больше не нужно было думать о том, где достать пищу на завтра, как дошить в срок недошитую юбку… Она без памяти влюбилась в рыбного магната и однажды, оставив мужа-художника, ушла к своему новому избраннику. Художник запил с горя и умер. Перед смертью он протрезвел и произнёс только три слова: «Я жил неправильно».
Актеры играли блестяще; история, исполненная ими, казалась вполне правдоподобной. Хорошо подобранные костюмы, остроумные диалоги героев, изысканная музыка, сопровождавшая спектакль, усиливали впечатление от премьеры. Когда занавес опустился, зрители долго рукоплескали и не хотели расходиться…
Но Роме с Настей спектакль категорически не понравился: он оставил у них тяжёлое, мутное чувство. Что-то во всей этой истории было не ладно, – во всяком случае, так казалось Роме с Настей…
Свистунов заехал за ними на своей серебристой машине. Он был спокоен и даже весел:
– Ну как? Понравилось?
Рома с Настей переглянулись, и Рома осторожно спросил:
– А по чьей пьесе этот спектакль? В программке не указано…
– По моей, конечно! – ответил Свистунов, усмехаясь. – А что? Ты бы по-другому написал, что ли?
– Да, – неожиданно ответил Рома.
– И как же? – насмешливо поинтересовался Свистунов. – А, понимаю: у тебя бы она всю жизнь с алкоголиком промаялась! Верно?
– Так ведь алкоголиком он стал уже потом, когда… – решительно начала Настя.
– Ах, да бросьте, вы эти подростковые бредни… Что вы понять-то можете детским своим умишком?
Рома с Настей снова переглянулись, не зная, что ответить.
– Ну, ладно, – неожиданно смягчился Свистунов. – А как бы вы то историю эту закончили? Мне даже интересно стало…
– Много есть вариантов… – задумчиво произнёс Рома.
– Так-таки и много? – снова усмехнулся Свистунов. – Ну, давай, умник, назови хотя бы один.
Рома молчал. А Настя почти скороговоркой, точно боясь, что ей не дадут договорить, выпалила:
– Ну, я бы, наверное, сделала так, чтобы художнику стали платить за его картины, и тогда бы жизнь в его семье наладилась. Или же…
– Да ладно! – раздражённо махнул рукой Свистунов. – Понятно с вами всё. Жизни не знаете ещё! Ну, ничего, ничего… – постепенно точно убавляя громкость своего голоса, продолжал он. – Скоро узнаете…
– Пусть ещё спасибо скажет, что он на неё вообще внимание обратил! – после некоторого молчания злобно произнёс режиссёр.
– На кого? – робко переспросила Настя.
– «На кого, на кого!» – передразнил Свистунов. – Да на сосульку эту старую, на героиню главную, на кого же ещё?!.. На швею эту… на мотористку… А! С вами говорить всё равно, что…
– Слушай, а он, когда злится, всю свою элегантность сразу теряет, – тихонько шепнула Настя на ухо Роме.
– Да… – так же тихо ответил Рома. И, пожав плечами, добавил: – Может, мы с тобой, и правда, плохо во всём этом разбираемся, а только всё равно – неинтересный спектакль. Тёмный он какой-то, что ли…
Настя согласно кивнула:
– Точно. Тёмный. И неинтересный. Ты только маме не говори, что нам не понравилось, ладно? А то она расстроится. Сам знаешь, как она к этому Свистунову…
– Ладно. Не скажу, – кивнул Рома.
Всю оставшуюся дорогу ехали молча.



 13. «НУ, ЛАДНО, ПОЕХАЛИ!»


Свистунов ещё несколько раз пытался уговорить Рому поменять свой выбор и отказаться от монастыря «Клумба», но Рома оставался непреклонен, хотя и сам не смог бы толком объяснить причины своего упрямства. Сначала Свистунов отказывался даже вести Рому к месту назначения, так что Ольга Олеговна уже собралась вызывать такси из Осетрова, но вдруг режиссёр передумал:
– Ну ладно, поехали! Так и быть, довезу тебя до… До места. Почти до самой «Клумбы» довезу. Сам, конечно, заходить не буду. Там настоятель новый, отец Платон, – тяжёлый человек! Ух, до чего ж тяжёлый! К тому же бездельник, каких мало! Круглый год болеет. А куда больному с таким хозяйством управляться?! Ну, ничего, подождём, подождём, – скоро его снимут! Я уж чувствую – он не задержится…
«Начало многообещающее!» – подумал Рома, с любопытством разглядывая Свистунова, ставшего вдруг непривычно суетливым и дёрганным.
– Вот прежний настоятель был, это да! – энергично продолжал режиссёр. – Не чета новому! При прежнем-то, молодом, всё облагораживалось, бла-го-у-кра-шалось! Расцветало прямо на глазах. Храм прямо сверкал весь! Ис-крил-ся даже! А этот, новый… Одно название – «настоятель»! А если называть вещи своими именами, – бездельник! Дармоед! Ко всему ещё и косноязычен: двух слов связать не может!.. Чудик!!!
Последнее слово Свистунов выкрикнул так пронзительно, точно собака взвизгнула. При этом маленькие глазки Филиппа Филипповича зло блеснули. Прокричавшись, Свистунов насупился и ненадолго замолчал, потом подобрел, заулыбался:
– Только прежде мы в другое место заедем. Правда же, Олечка? Мы в интернат один заедем. Вот это, я вам скажу, место! Славное! Спокойное! Настеньке там очень понравиться.
И хотя Настя сидела в машине далеко от Ромы, он почувствовал, как при этих словах девочка задрожала. Ольга Олеговна решительно поджала губы и согласно кивнула:
– Конечно, понравится!
Серебристая машина Свистунова до сих пор ехавшая на приличной скорости, вдруг резко притормозила: впереди по шоссе белела «зебра», по которой медленно продвигалось человек десять полуслепых подростков. Одной рукой сжимая белые трости, свободной рукой дети держались друг за друга. Переход был не длинным, но они все шли и шли, то отступая назад, то снова продвигаясь вперёд, – можно было подумать, что подростки исполняют странный замедленный танец.
– Издеваются! – потеряв терпение, сказал побагровевший от злости Свистунов. Но тут же, как ни в чём ни бывало, с ласковой улыбкой обернулся к Ольге Олеговне.
– Настя, скажи в последний раз: ты в интернат хочешь? – вдруг мягко спросила дочку хозяйка.
– Нет, мама. Не хочу, – грустно, но твёрдо ответила Настя.
– Ну, что она может знать! – приятным голосом возразил Филипп Филиппович. – Там в интернате…
– Я передумала её отдавать! – неожиданно прервала Свистунова хозяйка. – Поворачивай обратно, Филипп!
– Как?! Олечка! Мы же с тобой договорились! – от раздражения лицо Свистунова покраснело.
– Я передумала! Поворачивай обратно! – властно сказала Ольга Олеговна.
– Ну и дела! Ну и дела!
Глаза Свистунова налились кровью, он выскочил из машины и, довольно осторожно ударяя ладонью по серебристой поверхности, разразился громкой нецензурной бранью.
– Режиссёр Филипп Филиппович Свистунов всем хорош, – неожиданно, бесстрастным тоном громко сказала Настя, – кроме одного: время от времени он впадает в мрачные истерики.
При этих словах, сказанных таким спокойно-серьёзным тоном, Рома не выдержал и громко рассмеялся. Хозяйка зелёного домика никак не отреагировала на дерзкую выходку Насти, – Ольга Олеговна смотрела в сторону, хмурилась и молчала.


 
14. «КЛУМБА»


-Всё! Дальше не поеду, – резко затормозив, недовольно сказал Свистунов и обернулся к Роме: – Приехали, приехали! Вылезай… друг семейства! Ходить пешком полезно!
– Спасибо вам за заботу, Филипп Филиппович! – торопливо поблагодарил Рома. Из окон машины уже явственно виднелся монастырь. – Спасибо за документы и за то, что подвезли… Теперь, и вправду, сам дойду.
– Филипп, – обращаясь к Свистунову, попросила хозяйка, – может, всё же подъедем поближе? Прошлись бы немного, прогулялись по монастырю. Там сад, кажется, есть – и, говорят, розы в нём растут красивые. Пусть бы Настя полюбовалась!
– «Полюбовалась»! – зло передразнил Свистунов, внезапно утратив всю свою обходительность. – Увидит она твои розы, – как же! В город едем!
Прощаясь, Рома от всей души поблагодарил добрую Ольгу Олеговну за тёплый приём и приют. Потом он пообещал девушке, что обязательно, при первой же возможности, навестит её. Настя ничего не ответила, но кивнула головой и, нервно поправив некрасивые очки, с силой сжала руку юноши.
Рома остался один на дороге, а серебристая машина Свистунова, развернувшись, быстро набрала ход.
«Монастырь красивый, конечно…» – думал Рома, пытаясь успокоиться: ему было очень горько расставаться с Настей, да и общение со Свистуновым оставило в его душе неприятный осадок.
Как только серебристая машина театрального режиссёра скрылась из виду, Рома, не спеша, побрёл к белеющим вдалеке монастырским воротам.
«Интересно, как меня там примут? – размышлял он. – И примут ли вообще? Живу, точно во сне… Почему во время крушения я не погиб, как все остальные? Почему выжил именно я? Куда и зачем я ехал в том злополучном поезде? Кто были мои попутчики, да и были ли они вообще? Или не важно всё это, и не стоит забивать голову такими воспоминаниями? Неужели же всё вообще, всё в этой жизни – не важно?! Вот не пойду я сейчас в этот красивый, чужой для меня, – впрочем, как и всё здесь, – монастырь, а вместо этого улягусь прямо здесь, на дороге, и буду ждать смерти. А что? Смерти я не боюсь. Думаю, что там, в загробном мире, тоже есть деревья, небо, монастыри… Уж люди-то там наверняка есть. А как же иначе? Ведь все, кто умер, – они там сейчас, в том невидимом нами мире… А я вот почему-то не умер в свои восемнадцать лет, – как будто моя никчемная жизнь кому-то всё-таки нужна. А может, и вправду нужна? Нет, наверное, я не умер просто потому, что и там, в другом мире, я тоже никому не нужен. Видно, и там, и здесь дел у всех хватает и без меня. Только… Только жизнью моей всё равно кто-то управляет, – в этом я не сомневаюсь нисколько. Кони, запряжённые в оранжевую повозку, не случайно ждали меня на пути, не случайно привезли в незнакомый зелёный дом. Старый дом, тёплый и гостеприимный… Сначала дикая яблоня накормила меня своими яблоками, потом хозяйка зелёного дома пустила меня под свой кров, а теперь вот и монастырские, наверно, примут, обогреют, накормят… А ведь меня давным-давно мог убить самый обыкновенный голод. А может… Может, мне суждено стать монахом? И не каким-нибудь там обычным, средним монахом, а настоящим или даже великим?! Может, именно ради этого хранит меня Бог?»
Размечтавшись, Рома на мгновение воспрянул духом, но тут же опомнившись, снова нахмурился. Осветившееся светом надежды и радости лицо юноши снова осунулось и даже посерело. «Монах?! Да какой из меня монах? Я и в Бога-то верить толком не умею, а так – знаю только, что Он есть, вот и вся моя вера. Нет у меня к этому делу никакого призвания, да и силы во мне никакой тоже нет… А!.. Что толку думать или не думать? Всё равно я, точно сухой лист с забытого всеми дерева: где-то, когда-то случайно оторвался и лечу теперь – покорно и бездумно, по воле тихого ветра, не ведая дороги, ничего не помня и ничего не желая… Кстати, говорят, именно так и должны жить истинные монахи – ничего не желая. Впрочем, мне-то какое дело до монашеской жизни?.. Я же не монах! Я – сухой оторвавшийся лист».
Роме так понравилось это сравнение, что в его голове тут же начали складываться стихотворные строки:
 
Я лист сухой в Оранжевой повозке,
Смотрю на гривы ласковых коней…

Юноша запнулся и неожиданно для самого себя продолжил так:

А где-то гибнет девочка слепая,
И я невольно думаю о ней…

«Бред получился какой-то! – недовольно тряхнул головою Рома. – Почему кони ласковые? Они умные и не злые, – но и не ласковые. Да и где теперь эти кони? Нет коней! У хозяйки остались. А слепая девочка? Это я про Настю, конечно. Но она же не слепая… Да и не гибнет она: ведь отдавать в интернат её уже не собираются! Уф! Ну и бред сочинился! Хорошо, что этого стихотворения никто никогда не услышит».
Рома снова недовольно тряхнул головой и сердито сказал вслух: «Всё. Хочу в монастырь!»
Он и в самом деле уже подошёл к воротам монастыря.
 

15. В МОНАСТЫРЕ


Худощавый пожилой монастырский сторож предложил Роме подождать настоятеля на одной из скамеек монастырского сада.
– Настоятель наш, отец Платон, отлучился по делам, но минут через тридцать будет.
Взгляд сторожа был добрым, но его тонкие длинные губы то и дело непроизвольно складывались в недоверчивую улыбку.
– Скажите, пожалуйста, как правильно обращаться к настоятелю? – спросил у него Рома.
– Так и обращайся – «отец Платон». Или – «отец игумен». Или просто – «батюшка».
Видя, что сторож настроен доброжелательно, Рома осмелился спросить ещё кое-что:
– А… скажите ещё: правду ли говорят, что отец Платон очень строг? И что с ним… что к нему нелегко найти подход?
Сторож нахмурился, ненадолго погрузился в раздумья, а потом произнёс:
– Да, пожалуй, что и правда!
– И что же – очень он строгий? – переспросил Рома.
– Ну… это когда как… – задумчиво покачал головой собеседник.
Рома снова нерешительно взглянул на сторожа, а потом вдруг выпалил:
– А правда, что отец Платон… немного, как будто, со странностями?
– Со странностями, говоришь? – спокойно переспросил старик. – Да, пожалуй, что и со странностями.
Проговорив это, сторож как бы невзначай отвернулся от Ромы и пристально поглядел вдаль, точно высматривая кого-то. Но вдали ничего особенного не происходило. Видимо, сторож намекал, что разговор закончен. Вскоре он выразился ещё определённее:
– Шли бы вы, юноша, лучше на наши сады наши посмотрели! Вон там у нас – Верхний сад, а вон там – Нижний.
– Спасибо. Я так и сделаю! – быстро согласился Рома и отправился в указанном направлении.
В Верхнем саду росли яблоневые, вишнёвые и сливовые деревья, а в нижнем, расположенным под пригорком, был разбит обыкновенный огород с картофельными, капустными и свекольными грядками.
Немного побродив по этим садам, Рома уселся на скамейку невдалеке от сторожки. Людей вокруг совсем не было, если не считать самого привратника. Однако, едва Рома уселся на скамейку, мимо него громко пошаркал разбитыми ботинками высокий сгорбленный старик с жидкими седыми волосами. На старике свободно болталась серая поношенная ряса.
 «Интересно, скоро ли придёт игумен? – провожая старика взглядом, подумал Рома. – И как он ещё меня встретит?»
Рома подошёл к сторожу:
– Простите за беспокойство, а может, пока я по саду ходил, настоятель уже явился?
– Конечно! – удивился сторож. – Он же только что мимо тебя прошёл. Ты иди к нему скорей, пока он снова не убежал куда-нибудь! Он у нас такой: когда медлительный, а когда и, наоборот, быстрый.
Рома быстро направился к Игуменскому корпусу, поднялся на второй этаж и робко постучался в дверь. Ответа не последовало. Тогда Рома снова постучался и, не дожидаясь ответа, заглянул в кабинет.
– Проходи, проходи, – услышал он. За большим дубовым столом сидел отец Платон. Это и в самом деле был тот самый старик, который недавно прошаркал ботинками мимо Ромы, но сейчас игумен выглядел совсем по-другому: теперь он показался юноше не немощным и старым, а наоборот, крепким, высоким и даже мощным. Может быть, на такую перемену в облике настоятеля повлияла обстановка кабинета, – однако в самом кабинете не было ничего особенно примечательного: просторное помещение, стены выкрашены в бежевый цвет, стеллажи с книгами, большой стол, на подоконнике цветы в горшочках, – вот и вся обстановка.
Старик-настоятель внимательно посмотрел на Рому и предложил ему сесть на стул.
– Слушаю вас.
– Я к вам из Осетрова… По направлению, – начал Рома, но вдруг оробел и смешался.
– Ах, вот оно что… – игумен неспешно встал из-за стола и подошёл к окну.
Отец Платон теперь был без рясы, в белой рубашке и чёрных брюках. «Довольно высокий, весь седой… – отметил про себя Рома. – Негустые волосы зачёсаны назад… Черты лица у него крупные, нос тоже крупный, продолговатый. И лицо тоже продолговатое…» Никакой особой красоты в настоятеле не было, но что-то в его внешности привлекало взгляд.
Отец игумен отошёл от окна и взял в руки документ, который Роме выдали в Осетрове, бросил на него беглый взгляд, отложил на дальний конец стола. Сказал неторопливо:
– Ну, хорошо… А что вы делать-то умеете? Какая у вас специальность?
Рома задумался.
– Понимаете, отец Платон, – начал объяснять юноша. – Я в «Клумбу», в общем-то, случайно попал…
– Куда-куда вы попали? – сердито переспросил настоятель. – Вы не в клумбу попали, молодой человек! Вы в Покровский монастырь попали! А «Клумбой» нас только внешние называют. Чужие, то есть. Это вы, пожалуйста, уясните себе хорошенько!
– Уясню, – поспешно пообещал Рома.
– Ну, ладно… Так значит, тебя Романом зовут? – настоятель внезапно смягчился и перешёл на ты. – Ладно. Настоящей своей фамилии не помнишь?.. И какую же тебе фамилию прилепили?
Он снова заглянул в документ и прочитал вслух:
– «Беспамятный»… Ну, ладно… А если ты не возражаешь, так я тебя буду называть не Беспамятным, а Нездешним. Хорошо?
– Хорошо… – пожав плечами, согласился Рома, а сам подумал: «Что Беспамятный, что Нездешний – хрен редьки не слаще! Всё равно, настоящая фамилия у меня другая!»
– Ну, ладно, Роман Нездешний… Сейчас подберу тебе книжки – будешь читать. Можешь читать и днём, и ночью, – а лучше даже конспектируй: через неделю я тебя проэкзаменую. И ещё: будешь у нас работать – на подхвате, куда пошлют. Работа у нас есть, работы много, а вот монахов – всего пятнадцать человек. Сейчас пойдёшь во второй корпус к ключарю Игнатию, он тебя разместит и выдаст всё необходимое. Потом на трапезу отправишься вместе со всеми. Ключаря пока и слушайся. Нужно будет – я тебя сам вызову. Есть вопросы?
Вопросов у Ромы было много, но от обилия новой информации он смешался и не мог сообразить, о чём именно следует спросить.
Отец Платон подошёл к книжному шкафу, вынул несколько книг, сложил их в аккуратную стопку… Рома молча наблюдал за действиями настоятеля.
Сложив книги, игумен снова уселся за стол, задумчиво посмотрел на пачку и вдруг… уснул, – да так крепко, что даже начал негромко сопеть и похрапывать.
«Спит!» – удивился Рома.
Ступая тихонько, чтобы не разбудить настоятеля, он подошёл к столу, взял книги, и так же тихо направился к двери. Во дворе, шагая ко второму корпусу, юноша думал: «Ну, конечно, он со странностями! Странный – да, но совсем не косноязычный, как утверждал надушенный Свистунов. Интересно за что Свистунов так ненавидит настоятеля? Назвал его чудиком, – да ещё с такой злостью! Неужели их дороги когда-нибудь пересекались? До чего эти книги тяжёлые! Можно подумать, что я смогу их за одну неделю перечитать!..»
Судя по табличке на ближайшем здании, Рома уже подошёл ко второму корпусу.


16. БУДНИ МОНАСТЫРСКИЕ


Ключарь – отец Игнатий поселил Рому в самом дальнем конце братского корпуса. Несмотря на то, что юноша поселился в одном помещении с монахами, те жили по своему расписанию, он – по своему. Добросовестно выполняя указ отца Платона, Рома всю неделю читал выданные ему книги. Книги оказались интересными.
Ключарь время от времени заходил в келью к Роме. И, хотя обычно он заходил без стука, но неизменно предупреждал о своём появлении, нарочито громкими шагами. Несколько раз ключарь давал Роме разные поручения: разгрузить машину с продуктами для кухни, прибраться в кладовой, очистить сарай от мусора и тому подобное.
По вечерам шофёр отца Платона учил Рому водить машину. Машина была небольшая, серого цвета и очень старая. Водить Рома научился быстро. Иногда юноше даже казалось, что в прежней жизни, из которой он так внезапно и так безболезненно выпал, ему тоже приходилось машину.
Книги, данные отцом игуменом, рассказывали в основном о жизни, подвигах и чудесах праведников – монахов и мирян, которые жили в разное время, в разных странах и монастырях. Чтение юношу увлекало. Если в книгах встречалось что-то непонятное, Рома шёл за разъяснениями к ключарю и тот охотно и ясно всё объяснял. Ключарь оказался очень начитанным человеком, да и характер у отца Игнатия был спокойный, ровный.
С остальными насельниками монастыря Роме общаться почти не приходилось. Монахи всегда были заняты своими делами, к тому же оказались людьми не любопытными, – новый трудник их не особенно интересовал. Всецело увлекшись чтением, Рома изредка вспоминал свою полуслепую подругу Настю, оставшуюся в Яблоницах. Вспоминалась Роме иногда и деревянная скамейка у зелёного домика, где они с Настей часто и подолгу беседовали. Впрочем, эти воспоминания всё больше бледнели под впечатлением от книг, от густого запаха чайных роз под окном, от совместных трапез с монахами и от мысли о предстоящем экзамене.
Казалось, глухое местечко Яблоницы всё больше отдаляется от Покровского монастыря: и Настя, и её зелёный домик таяли где-то на горизонте сознания.


17. ЭКЗАМЕН

Неделя прошла, и вот игумен, как и обещал, вызвал Рому в свой кабинет. Рома очень волновался, – он не знал, как будет проходить экзамен. Отец Платон встретил юношу просто и дружелюбно. Усадив его рядом с собой, настоятель спросил, что гость успел прочитать, а что – нет, что ему понравилось больше, что – меньше. Всё это гораздо больше напоминало непринуждённый разговор, чем строгий экзамен.
Игумен задавал вопросы мягко, будто невзначай. Тон настоятеля был не напряжённым, а как будто даже вялым, полусонным. «Сейчас снова уснёт…» – невольно думал Рома.
Видно было, что содержание книг настоятель не только хорошо знал, но и многое в них помнил наизусть. Все, с виду небрежные вопросы, на самом деле оказывались не поверхностными, – они заставляли задумываться, смотреть на прочитанное с новой стороны.
Надо сказать, что Рома и в самом деле прочитал от корки до корки почти все эти книги, – и не только потому, что обещал, а потому, что и вправду заинтересовался ими. В них дышала жизнь, жила вера – это удивляло и очаровывало новичка.
Расспросив Рому, настоятель поднялся из-за стола, подошёл к окну и стал там внимательно что-то высматривать… Казалось, он тут же забыл о присутствии юноши. Растерянно оглядывая высокую статную фигуру отца Платона, его орлиный профиль, Рома подумал: «Хорошо бы сейчас было встать и ретироваться. Но что если настоятель готовит в уме новые вопросы? Вот возьмёт и неожиданно спросит сейчас что-нибудь каверзное. От такого мощного старика всё, что угодно можно ожидать…» – с уважением и опаской думал Рома. Юноша видел, что этот старый седой человек при всей видимой мягкости и даже некоторой расслабленности, на самом деле внутренне закрыт и собран. Невозможно было угадать, какие мысли живут в этой седой голове с гордым профилем.
– Ну, хорошо, Роман Нездешний, – наконец оторвавшись от окна, проговорил настоятель. – Можешь идти. Устал я… Ты иди, отдыхай пока. А завтра… Завтра, пожалуй, я дам тебе новое поручение. Завтра.
Тут настоятель протяжно зевнул.
– А я вот сейчас чайку поставлю.
Он уже взялся за чайник, как вдруг негромко вскрикнул и схватился за спину. Судя по всему, резкая острая боль неожиданно пронзила его тело. Но странное дело: выражение лица настоятеля при этом не изменилось. Не зная, как тут быть, Рома повернул дверную ручку:
– До свидания!
Но отец Платон уже не слышал его. Отвернувшись от Ромы, по-стариковски кряхтя и охая, игумен неторопливо наливал воду из графина в белый электрический чайник.
– До свидания! – на всякий случай негромко повторил Рома, аккуратно прикрывая за собой толстую дверь.
На следующее после экзамена утро Рома встретил игумена во дворе и, по обычаю монастыря, подошёл к нему за благословением. И тут отец Платон сказал:
– Ты, Роман Нездешний, будешь у нас теперь вторым шофёром. Хорошо? Возьмёшь машину, научишься водить, и будешь ездить в город: привозить оттуда книги и утварь, отвозить отца ключаря за продуктами и тому подобное… Словом, что тебе поручит отец ключарь, то и выполняй.
– Хорошо, – согласился Рома. – А сейчас? Что мне сейчас делать?
Настоятель немного подумал:
– Ну… Сегодня у тебя выходной. Машину бери, если нужно: попробуй в первый раз самостоятельно прокатиться до города.
В этот миг отца Платона почтительно окликнул один из монахов, и тут же позабыв о Роме, игумен, не прощаясь, удалился.
«Поеду-ка я в Осетрово… – глядя в след удаляющемуся настоятелю, решил Рома. – Город рассмотрю, как следует. А может лучше в деревню, в Яблоницы съежу?.. Уж очень Настю повидать хочется. Правда, съезжу-ка я лучше в Яблоницы, а то что-то тревожно на душе… Интересно, как там она?»
Рома наскоро собрался и отправился во двор заводить свою старую неказистую машину. Но едва Рома её завел, как к нему подбежал ключарь. Энергично размахивая обеими руками, монах явно давал понять юноше, что уехать ему сегодня никуда не удастся. Нахмурясь, Рома вылез из машины: он уже успел настроиться на поездку к Насте.
– Подожди. Не уезжай! – отдышавшись, властно попросил ключарь.
– Но ведь отец Платон мне разрешил… Он дал мне выходной!
– Понимаю, что дал! Но обстоятельства внезапно изменились. В нашей больнице именно сейчас санитар потребовался!
– Именно сейчас?! – переспросил Рома. – А прежний санитар где?
– Его в центр срочно вызвали, в Осетрово. Так что, сам понимаешь, – без тебя никак. У остальных дел по горло.
– Ладно… – нехотя согласился Рома.
Он отвёл машину в гараж и поплёлся в больницу.
– Вот он, твой больной, – тихонько шепнул отец Игнатий, кивком головы указывая на койку, где спал старый тощий человек, с узким разрезом глаз, очень большим лбом и длинными спутанными волосами.
– Это кто-то из ваших, из монахов, да? – удивлённо смотря на пациента, спросил Рома
– Что, на наших-то не слишком похож? – усмехнулся ключарь. – Нет, это не монах, это странник. По крайней мере, так его отец настоятель называет. Ему, конечно, виднее… Только по мне, так он самый обыкновенный бродяга, бездельник… А может быть, и похуже того! Давно бы уж на ноги встал, – а он всё валяется на койке! Впрочем, кто его знает… Его отец Платон где-то на дороге подобрал. Может этого бродягу машина сбила, а может люди лихие постарались. Он, по-моему, уже на поправку идёт. Тамиром твоего пациента зовут.
– Тамир… – машинально повторил Рома. – Имя какое-то необычное…
– А по-моему, имя как имя… – нахмурился ключарь. – Говорят же тебе: его настоятель подобрал где-то. Ну, ладно, за ним уход нетрудный: судно подставлять, да выносить. Поить будешь из ложечки, кормить жидкой кашей, но не насильно, а когда сам захочет. Кашу ему принесут из трапезной, – это уже не твоя забота. Одного его старайся не оставлять, палату почаще проветривай. Ну, всё, как будто. А я пошёл: дел, сам знаешь, невпроворот.
– А когда санитар вернётся? – спросил Рома
– Да откуда я знаю? Может, сегодня к вечеру, а может, завтра, – смотря как с делами справится.
Ключарь ещё раз окинул взглядом палату, осмотрел кровать, на которой лежал Тамир, и ушёл.
Вопреки ожиданиям, Роме пришлось ухаживать за Тамиром не один, а целых четыре дня. Внешне Тамир был человеком не слишком симпатичным: долговязый, худой, с большим лбом, с узкими, как щелочки, тёмными глазами и с длинными густыми волосами, которые хоть сто раз причёсывай, всё равно быстро спутывались. К тому же, бродяга оказался капризным, требовательным и ленивым. Тамир явно шёл на поправку, но похоже ему нравилось, что за ним ухаживают, поят и кормят с ложечки. Частенько Роме казалось, что пациент хитрит и притворяется больным: пусть он и слабоват ещё, он всё же вполне мог бы, опершись на плечо Ромы, потихоньку доходить до туалета и даже до столовой. К тому же и аппетит у Тамира рос, что называется, не по дням, а по часам.
Когда под конец четвертого дня прежний санитар вернулся в монастырскую больницу, Рома вздохнул с облегчением.
– Завтра можешь ехать, куда ты там собирался! – разрешил отец ключарь. – Но к вечеру возвращайся! Дел невпроворот, сам понимаешь, рук рабочих не хватает. Вот и картошку пора окучивать!.. Займёшься картошкой?
– Я? – удивился Рома. – Я не умею…
– Научим! – заверил Игнатий. – Не сомневайся.
– А я и не сомневаюсь! – раздражённо буркнул Рома, вспомнив, что из-за ключаря ему пришлось надолго отложить поездку к Насте. Но он тут же взял себя в руки и сказал уже мягче: – Научусь, дело не хитрое.
– Ну и хорошо, – не смотря на юношу, проворчал ключарь; мысли его, по-видимому, были уже далеко.


18. НАСТЯ БОЛЕЕТ

Старый автомобиль Ромы затормозил у знакомого зелёного дома. Дверь оказалась не запертой. На громкий зов гостя никто не вышел, не откликнулся. «Что-то случилось! – пронеслось в голове юноши. – Здесь явно что-то случилось!» Быстро минуя крохотную прихожую и коридор, Рома прошёл в комнату и огляделся. У окошка на диване, плотно обернувшись чёрным шерстяным одеялом, лежала и, по-видимому, очень крепко спала хрупкая как цветочек Настя.
– Настя!.. Настя!.. – негромко позвал Рома, осторожно дотронувшись до укрытого одеялом плеча девочки. Настя пошевелилась, открыла глаза и несколько секунд равнодушно смотрела на юношу.
– Настя! Ты что? Это же я! Я! – испуганно проговорил Рома. –Ты что, не узнаёшь меня?
– Ах, это ты!.. – вздохнула Настя, и взгляд её стал тёплым и радостным. Нелепые очки не уродовали сейчас лица девочки и, в первый раз за всё время их недолгого знакомства, она показалась Роме красивой.
Настя села на постели, Рома присел рядышком. Она была одета в выцветший зелёный халат с нарисованными на нём большими коричневыми квадратами. Длинные волосы Насти не были заплетены как обычно в мелкие тощие косички, а свободно и плавно ложились на плечи. Лицо девочки было очень бледным.
– Так ты болеешь… – грустно сказал Рома.
– Болею, – согласилась Настя. – Ещё как.
– А где же твоя мама? Где Ольга Олеговна?
– Мама уехала – по срочному делу.
– Уехала?! – изумился Рома. – Но как же… Ведь ты здесь совсем одна!..
– Не одна, к сожалению. За мной лекарь Маркел присматривает.
– Кто-о-о?! Маркел?! – привстав с кровати, вскрикнул Рома. – Этот страшный колдун?!
– Да, он… – кивнула Настя. – Если бы ты только знал, как я его боюсь!
– Ещё бы! – согласился Рома. – Но… почему же именно он? Почему?
– Не знаю, – горько покачав головой, сказала Настя. – Мама доверяет ему.
– А ты?
– А я нет.
– И я нет! – нахмурился Рома. – Как можно доверять такому? И чем же он тебя лечит?
– Травами своими.
– Горькими?
– Нет. Наоборот сладкими. Делает настойки и заставляет пить.
– Но тебе от них хоть немного лучше?
– Нет, Рома, ни капельки! Только хуже становится. Но он всё равно заставляет, понимаешь? Я его боюсь. Очень.
– Ясно! Выходит, ты сейчас целиком в его руках… А где же он сейчас? Куда Маркел скрылся?
– Ушёл куда-то. Наверное, травы свои собирать. Он не боится оставлять меня одну: знает, что бежать-то мне некуда. Да и не к кому!
Настя закрыла лицо ладошками и беззвучно заплакала.
– А Ольга Олеговна когда приедет?
– Нескоро ещё. Она на неделю уехала, но я не помню, сколько дней прошло с тех пор. Я, Рома, уже почти ничего не соображаю. Я от этих трав так ослабла, что никуда не выхожу – только сплю всё время. Если бы ты сейчас меня не разбудил, я бы так и проспала всю неделю.
Вдруг Рому осенило:
– А поедем-ка со мной, Настя! В наш монастырь! У нас ведь там и больница есть и санитар умелый. Поедем, а?
– Да как же я поеду, Рома? А Маркел? Он ведь убьёт меня! Увидит, что я исчезла из дома, разозлится, догонит и убьёт!
– Не убьёт. Я тебя спрячу. А ты, если он всё-таки догонит нас, скажешь, что я тебя насильно уволок, – спящую. Соглашайся, Настя, – тебе непременно нужно лечь в больницу, а не то, ты тут совсем заснёшь! Навсегда. А когда неделя закончится, я к Ольге Олеговне приеду и расскажу ей, где ты находишься. Поехали! Вот только… Не знаю, разрешит ли отец Платон…
– Игумен Платон? Ваш настоятель?
– Да.
– Неужели он не разрешит?
– Разрешит, разрешит… Надеюсь. Всё равно, Настя, поехали.
– Хорошо, я согласна! – оживилась Настя. – Знаешь, Рома, как мне всё-таки умирать не хочется! Особенно теперь, когда ты рядом.
Настя встала с кровати и решительно сделала первый шаг, но её тут же качнуло, и она снова невольно села на кровать.
– Видишь, Рома, какая я слабая стала… Даже ходить сама не могу.
И Настя снова заплакала.
– Ничего, – сказал Рома. – Не волнуйся. Я тебя на руках в машину отнесу. Ты сейчас, наверное, легче пёрышка!
– Пёрышка? Скажешь тоже, – улыбнулась сквозь слёзы Настя. – Возьми там, в шкафу, моё синее платье и босоножки. Вот эти – серенькие…
Рома отдал Насте одежду, засунул в карман своих брюк очки девочки, которые лежали тут же, на тумбочке, на всякий случай, немного размял плечи, и, решительно подхватив свою хрупкую подружку на руки, вынес её из дома. Через несколько минут машина увозила их прочь от зелёного дома.


 
19. НАСТЯ В МОНАСТЫРЕ


Когда старая, грохочущая машина Ромы приблизилась к воротам обители, Настя, завернувшись в старое одеяло, крепко спала на заднем сиденье. Сторож узнал старую монастырскую машину издали и без лишних слов пропустил её.
Во дворе Рома сразу заметил сидящего на скамейке настоятеля. Тот, кажется, дремал. Оглянувшись на спящую Настю, юноша вышел из машины и тихонько подошёл к отцу Платону.
«Дремлет, – тревожно всматриваясь в лицо настоятеля, подумал Рома. – Интересно, что он мне на это скажет? Понравится ли ему, что я Настю сюда привёз? Наверное, выгонит нас обоих теперь, – вот и всё!»
Тревога юноши всё возрастала.
– Да ты не стой, – присаживайся! – неожиданно бодро, точно совсем и не спал, предложил отец Платон. Стараясь скрыть подступившее к горлу волнение, Рома сел рядом.
– Ну, как съездил-то? – всем корпусом повернувшись к Роме, спросил игумен.
– Да я… Ну… тут… вот… – смутившись, юноша запутался в словах.
– «Да я…», «да тут…» Что ты бормочешь? Привёз кого? – слегка приподнявшись с места и всматриваясь в окна стоящей невдалеке машины, перебил отец Платон.
Рома тоже машинально посмотрел на машину, – Настя, лежащая на заднем сиденье, была почти незаметна отсюда, однако настоятель её всё-таки разглядел. «Какой зоркий!» – болезненно поморщившись, подумал Рома.
– Ты девочку к нам привёз, что ли?
– Да, – покраснев, кивнул Рома.
– Что, заболела? – участливо спросил отец Платон.
– Да. А как вы догадались?
– Так ведь к нам или лечиться, или учиться едут… Богомольцы в Осетрове – редкость.
«Верно!» – подумал Рома.
– Хорошо, – легонько похлопывая себя по коленам, сказал настоятель. – Пусть ещё поспит в машине. А когда проснется, отведешь её в нашу больницу. Девочка-то хорошая? Хулиганить не будет?
Рома отрицательно покачал головой.
– Отец Платон, а бродяга… То есть, странник Тамир, – уже выписался, да?
– Тамир-то? Конечно! Выписался! И уже странствует! Пошёл наш Тамир по свету бродить, лягушек по болотам пугать… Рассказывает наш Тамир сейчас комарам сказки… – с теплотой в голосе произнёс настоятель.
«И дался ему этот хитрый бродяга»! – удивлённо смотря на игумена, думал Рома.
– Отец Платон, а можно… Можно я сам за больной Настей ухаживать буду?
– Нет уж! Ты, Роман Нездешний, в больницу больше не ходи. Ты теперь картошку окучивать будешь!
– Да разве её ещё не окучили?! – удивился Рома.
– На один раз окучили, – теперь на второй раз пора. И прополоть её следует хорошенько… Очень уж у нас, Роман Нездешний, сорняки наглые! Нравятся им у нас, в монастыре, – пора бы их нрав обуздать.
И настоятель с усмешкой посмотрел на Рому. Но тот, задумавшись о Насте, уже потерял нить разговора и тревожно переспросил:
– Кого обуздать?
– Как это – кого?! А того, брат Роман, кто тебя самого глупее… Мы ведь с тобою про что сейчас говорили?
– Про сорняки, – сердито буркнул Рома. И неприязненно подумал: «Издевается!»
Оба помолчали немного. Наконец, вытерев со лба пот, настоятель поднялся со скамейки и, зевнув, произнёс:
– Жара-то, жара какая!
Рома согласно кивнул, но отец Платон уже встал со скамейки и неспешно удалялся. И странно: с каждым новым шагом походка настоятеля приобретала всё большую лёгкость. Вскоре Роме почудилось, что старик уже не идёт, а летит, едва касаясь подошвами земли. Рома вздрогнул и, с трудом оторвав глаза от двери, за которую порхнул игумен, подумал: «Однако же – и вправду жара! Ясное дело – почудилось мне… Но странный он всё-таки – этот отец Платон! Странный, но, кажется, добрый: Тамира вот подобрал… Потом меня… Теперь ещё и Настю…» Рома встал со скамейки и направился к машине, в которой безмятежным сном спала совершенно ослабевшая девочка.


20. «ОНА СМЕЕТСЯ!»


Уже вторую неделю Настя находилась в монастыре. Скромная, но уютная палата, заботливый уход санитара, частые посещения Ромы – всё это радовало девочку, помогало ей поскорее встать на ноги. Теперь даже казалось, что никакой определённой болезни у неё и не было, а только сильное истощение и слабость.
Да это и неудивительно: в последние несколько дней перед переездом в монастырь, лекарь Маркел совершенно запоил девочку своими отвратительными травяными настойками.
Теперь девочка уже умудрялась без очков ходить по палате и даже по узкому больничному коридору. Однако, видела Настя по-прежнему слабо: уже на расстоянии двух-трёх шагов лица людей и очертания предметов расплывались в её глазах.
Однажды в палату к девочке неожиданно заглянул настоятель. Едва его высокая внушительная фигура появилась в дверях, Настя, только что безмятежно дремавшая, встрепенулась и слегка приподнялась на постели.
В тот момент в палате кроме больной находились санитар и Рома, заглянувший навестить Настю. Не обращая внимания ни на санитара, ни на Рому, не переобувшись, настоятель быстро и грузно раскачиваясь на ходу, точно медведь, прошлёпал прямо к Настиной кровати. «То бегает, точно летает, то вразвалочку ходит…» – удивлённо наблюдая за настоятелем, подумал Рома.
Подойдя к кровати, игумен уселся на табуретку и молча уставился на девочку. Чуть приподнявшись на подушке, Настя тоже молча смотрела на отца Платона.
Рома с санитаром переглянулись. Кинув недовольный взгляд на запылённую уличную обувь настоятеля, санитар пожал плечами и вышел. Рома же отошёл к двери и с любопытством смотрел на нежданного посетителя. «Интересно… И долго они будут друг друга гипнотизировать? – с любопытством думал юноша. – Оба молчат, оба спокойны… Точно уже давно всё друг другу сказали».
Наконец настоятель заговорил.
– Поправляешься? – спросил он Настю.
– Поправляюсь, – тихо ответила она.
– Не обижают тебя у нас?
– Не обижают.
Настоятель встал и, отодвинув табуретку, направился к Роме:
– А санитар где?
– Только что вышел, – пожав плечами, сказал юноша. Рассеяно похлопав его по плечу, отец игумен вышел из палаты.
Рома подошёл к Насте. Девочка улыбалась и даже светилась от счастья. Рома удивлённо всматривался в преобразившееся лицо подруги.
– Ты понял, Рома, кто ко мне сейчас приходил?! – сияя, спросила она.
– Ну, конечно, – пожал плечами юноша. – Ты что, уже встречала его, что ли? Просто у вас обоих был такой вид, будто вы давно знакомы… Честное слово!
– Вроде бы нет… Не встречались мы с ним, кажется…
– Странно. Не понимаю я этого! – ревниво сказал Рома. – Почему же вы ним точно родственники общались?
– Ха-а-а!.. – неожиданно рассмеялась Настя. – Ха-а-а-ха-ха!.. Сам прибыл неизвестно откуда! Вообще ниоткуда! Выжил, хотя больше никто не выжил!.. Нашёл в чистом поле лошадей с повозкой, которые сами его к нам привезли!.. О себе ничегошеньки не помнит… Да ещё чему-то удивляется! Ха-ха-ха!
«Я же никогда не слышал, как она смеётся… – в изумлении смотря на Настю, думал обрадованный Рома. – Надо же!.. Настя смеётся!»


21. «НЕ ВИДЕЛ, НЕ ЗНАЮ!»


Ольга Олеговна уже трижды приезжала к Насте. Ни разу она не упрекнула Рому за то, что тот увёз девочку, ни словом не предупредив её мать: она сразу поняла, что дочке хорошо в монастыре, что Настя идёт на поправку. При виде такой разительной перемены, происшедшей с дочерью, лицо Ольги Олеговны – с некоторых пор непрестанно напряжённое и тревожное – тоже прояснялось и светлело. Во время всех трёх визитов Настиной матери в монастырь, настоятеля на месте не оказывалось, а значит, ни переговорить с ним, ни поблагодарить за лечение дочери Ольге Олеговне не удавалось.
В один из тёплых и ясных вечеров, когда Настя с Ромой, взявшись за руки, прогуливались по небольшому монастырскому саду, откуда ни возьмись, подул сильный, холодный, совсем не летний ветер. Сразу ощутимо похолодало.
– Пошли к скорее к нашему корпусу! – поёжившись, предложила Настя.
– Пошли, – удивлённо взглянув на внезапно потемневшее небо, согласился Рома.
И едва войдя вместе с Настей во двор монастыря, он тут же не столько увидел, сколько почувствовал: к монастырским воротам быстро и неумолимо приближается серебристая машина Свистунова.
Укрывшись в стенах Настиной палаты и отойдя на значительной расстояние от окошка, Рома с трепетом следил за внушительной фигурой Филиппа Филипповича, стремительно влетевшего на монастырский двор. Решительная размашистая походка режиссёра внушала ужас, – Настя даже не решилась взглянуть на него из окна. Она съёжилась, забилась в угол, и, опустившись на колени, тихонько дрожала, шепча посиневшими губами:
– Он заберёт меня, Рома, он меня заберёт…
Сердце Ромы стучало так громко, что этот стук отдавался в ушах и заглушал Настин шёпот. Казалось, что сердце подкатило к горлу и теперь мешает дышать… Всем своим существом Рома ощущал, что вместе со Свистуновым в их жизнь снова входит опасность. Тем временем, режиссёр уже скрылся за дверями игуменского корпуса.
Роме и Насте показалось, что Свистунов пробыл там очень долго. Наконец, дверь корпуса распахнулась, и из неё выскочил, – нет, вылетел! – взъерошенный и взлохмаченный Филипп Филиппович. Несмотря на то, что выражение его лица ни Рома, ни тем более Настя, которая уже выбралась из своего угла, различить не смогли, обоим стало ясно, что режиссёр крайне раздражен.
– Уходит! – со вздохом облегчения произнёс Рома.
– Уф!.. – вырвалось из уст Насти. – Наконец-то!
Подождав для верности ещё несколько минут, друзья осторожно вышли во двор. Ни Свистунова, ни его серебристой машины уже не было видно.
– Интересно, что у них там сейчас было?.. Рома! А вдруг Свистунов… Вдруг он поранил настоятеля? Или вообще… Ой!
Видимо боясь произнести что-то очень страшное, Настя испуганно прикрыла рот ладонью.
Рома задумчиво посмотрел на Настю и отрицательно покачал головой:
– Нет, не думаю… Хотя Свистунов, конечно, гад, но… Цивилизованный же он, всё-таки!
По-прежнему смотря на Рому испуганными глазами, Настя не выдержала и рассмеялась… Но тут же снова стала серьёзной:
– Это Свистунов-то? Цивилизованный?! Не-е-ет! Он такой злой, что даже притворятся добрым не всегда может… Помнишь, Рома, как он из себя вышел, когда вёз тебя в монастырь?
– Ещё бы!.. От Свистунова, конечно, чего угодно можно ожидать… А отец Платон хоть и сильный, а всё-таки пожилой уже… Даже старый!.. Надо бы мне к нему сходить…
– Сходи! – горячо поддержала Настя.
– А вдруг отец Платон после этого разговора выгонит нас с тобой отсюда? А? Ведь не знаем же мы, что ему Свистунов про нас насвистел… – тревожно проговорил Рома. Потом подумал и махнул рукой: – А, всё равно! Пойду!
Он решительно встал со скамейки и, обернувшись к Насте, приказал:
– Жди меня здесь!
Настя кивнула.
Рома быстро поднялся на второй этаж и громко постучал в дверь настоятеля. Ответа не было. Ещё раз постучав, Рома тихонько приоткрыл дверь и заглянул в кабинет: «Где же отец Платон? Он ведь не выходил. Это я точно знаю!»
– Ну что ты там топчешься? – неожиданно раздался из дальнего угла комнаты голос игумена. – Проходи уж…
Отец Платон держал в руках лейку для поливки цветов, к его простой серой рабочей рясе прилипли сухие листики какого-то домашнего цветка.
– Вон видишь, цветок-то совсем засох! Эх! – с досадой махнул рукой настоятель. – Кроме меня и полить уже некому! Вот беда!.. Ну, ничего: пусть твоя Настя за моими цветами присмотрит. Ведь ей уже получше? Так?
– Так! – радостно кивнул Рома. Он уже понял «Не выгонит!»
Юноша удивлённо, во все глаза смотрел на настоятеля: «Вроде бы ничем не расстроен… Как будто и не забегал сюда только что разъяренный Свистунов!»
– А ты зачем пришёл-то? – внимательно вглядываясь в растерянное лицо Ромы, спросил настоятель.
– Я… Можно вас спросить, отец Платон?
– Да конечно можно. Спрашивай.
– К вам только что заходил режиссёр Свистунов… И мне хотелось бы узнать…
– Что? – настоятель удивлённо поднял бровь. – Какой такой режиссёр? Не было сегодня у меня никаких режиссёров! Да и не нужны они нам тут – режиссёры-то!..
– Но как же?! – вытаращил глаза Рома. – Высокий такой, в бежевом костюме… Только что! Десяти минут не прошло…
– Да не было у меня никого – ни в костюме, ни без! Хотя… А ну, подожди, дай-ка я подумаю…
Настоятель поставил лейку на подоконник, отошёл от окна и уселся за свой письменный стол.
– Утром, когда ты наверняка спал ещё, две богомолки ко мне заходили. Так… Потом приятель мой из соседнего монастыря заглянул. Так… Потом шарлатана одного, врача мнимого, злой ветер сюда занёс, но – слава Богу! – тут же обратно и унёс… Потом мальчишка один глупый зашёл… Да он и сейчас тут стоит! Глаза вон как вытаращил!
И настоятель рассмеялся
Рома потупил глаза и опустил голову. «Издевается…» – краснея, с досадой думал он.
– Ну, всё? Выяснил, что тебе нужно было?
– Да, – не поднимая глаз, сухо ответил Рома. «Вот так всегда. Я к нему с важным вопросом, а он шутит!..»
– Ну а если выяснил, так иди, – уже строго сказал настоятель. – Что без дела-то болтаться? Иди, вон, к ключарю, пусть тебе дело какое-нибудь даст. А Настю ты ко мне пришли, пусть за моими цветами поухаживает. А то, погляди-ка, совсем бедняги пересохли…
«Что же это? Неужели Свистунов и вправду до него не дошёл?!.. Но я же ясно видел, как он сюда явился, вернее, не явился даже, а влетел, – да ещё такой разъяренный! А тут… «Не было у меня никакого режиссёра…» Или, может быть, постоял режиссёр в коридорчике, а в кабинет войти так и не решился? Но чтобы Свистунов, да ещё в таком возбуждённом состоянии – и вдруг не решился?! Странно…»
Юноша не знал, что и подумать.
Увидев Рому, Настя в нетерпении привстала со скамейки:
– Ну что?!
– А! – Рома с досадой махнул рукой. – Говорит, что не было у него никакого Свистунова! Представляешь?!
– Как это?! – не поняла девочка.
– А вот так! Просто. Он, кстати, тебя зовёт.
Настя испуганно взглянула на Рому.
– Да нет, ничего особенного… Ему там цветы нужно полить. Он у себя на подоконнике целый цветник развёл.
– А как же всё-таки Филипп Филиппыч? Что он там делал?
– Да не знаю я! Не говорит мне отец Платон ничего!.. Хитрый больно! – в сердцах воскликнул Рома.
– Кто хитрый? Настоятель – хитрый?
– Ну, а кто же ещё?! Конечно, настоятель!
И Рома сердито отвернулся.


 
22. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ


На следующий день настоятель вызвал Рому к себе.
– Ну, что? – вместо приветствия спросил отец Платон.
Дружелюбно взглянув на игумена, Рома только пожал плечами.
– Собирайся. Буду тебя стрелять учить! – неожиданно заявил настоятель.
– Как? Стрелять? – вслух изумился Рома и невольно обвёл глазами кабинет. – Так ведь… монастырь же!
– Правильно, монастырь! – согласился настоятель. –Только ты-то ещё не монах.
Рома задумался. Кивнул.
– А разве монастырю защита помешает?
– Не помешает. Только… Неужели же вы сами будете учить меня стрелять?
– Да, я.
– Так вы же…
– Что? Монах? – прервал настоятель. – Правильно! Я –монах, мне стрелять нельзя… А тебе, в случае необходимости, можно. Вот поэтому я тебя и научу.
– А разве… Разве нашему монастырю грозит какая-нибудь опасность? – озабоченно спросил Рома.
– Так ведь лес же кругом… И звери в наших лесах водятся разные… А скоро тебе с Настей надо будет в лес собираться… Тут уж без ружья никак нельзя!..
И настоятель тяжело вздохнул.
– В лес? – снова удивился Рома. – А зачем?
– За травами да за ягодами целебными для нашей монастырской больницы…У нас ведь и миряне эти травяные сборы покупают. Говорят, хорошее лекарство, действенное.
– Так значит, мы в лес с Настей пойдём? – переспросил Рома, думая про себя: «Зачем же Настю туда отправлять, если там звери опасные бродят?»
– Конечно, с Настей. – Настоятель немного помолчал. – Ей воздух здешних лесов только на пользу пойдёт… Целебный в наших лесах воздух-то…
– А если звери? Хищники?.. Сами же говорите…
– А ты на что? Я же тебя стрелять научу, ружьё дам. Вот вам вдвоём и не страшно будет…
– А как же я целебную траву отличу от не целебной?
– Всё объясню тебе, всему научу, – ты не волнуйся!
Пытаясь представить поляну с неведомыми целебными травами, Рома внезапно вспомнил лекаря Маркела и внутренне содрогнулся.
– Отец Платон! А тот бродяга… то есть, странник, – Тамир? Он что тоже от диких зверей пострадал или… Или от людей?
– Трудно сказать… – задумчиво произнёс настоятель. – Тут ведь что?.. Бывает, что и звери, как люди, а бывает, что и люди, как звери.
«Странно, – продолжал удивляться юноша. – Неужели в монастыре никого повнушительнее меня не нашлось, чтобы в лес ходить? А если и вправду нападёт кто-нибудь на нас с Настей, а я и за ружьё взяться не успею…»
– А ты, я смотрю, не из пугливых, Роман Нездешний! – улыбаясь, покачал головой игумен.
– Не из пугливых, – опустив голову, сердито буркнул Рома.
– Это правильно, – поддержал отец Платон. – Чего бояться? Лес у нас богатый, целебный, – он вам обоим пользу принесёт! Ладно, Роман Нездешний, сходи покамест, пообедай, а потом к дальнему сараю приходи. В этом сарайчике у нас весь нужный инвентарь хранится. Там, за сараем мы с тобой, пожалуй, наш полигон и устроим.
«Полигон!» – удивлённо качая головой, мысленно повторил Рома.
Уже в дверях он вдруг остановился и спросил:
– А разве травы сейчас собирают?
– Это ведь смотря какие травы, – уклончиво ответил настоятель. – Иные и осенью в самый раз собирать… А ты, брат, не прост: как тебя зовут и откуда ты прибыл, не знаешь, а вот когда травы нужно собирать, знаешь! Ну ладно, иди пообедай…


 
23. РОМА УЧИТСЯ СТРЕЛЯТЬ


С тех пор каждый вечер отец игумен учил Рому стрелять из старой тульской одностволки полувековой давности.
– И где вы его только откапали? – задумчиво рассматривая неказистое ружьё, недоумевал Рома.
– Где откопали, там его уж нет, – добродушно усмехнувшись, ответил настоятель.
– А если оно от старости само в руках взорвётся? – снова с сомнением оглядывая ружьё, беспокоился Рома.
– Да нет, оно хорошее, прочное! – успокоил настоятель.
Рома снова недоверчиво покосился на ружьё.
– А выглядит не очень-то прочно!
– Да не бойся ты! Может, оно у нас особенное, – заговорённое. – загадочно улыбнулся настоятель.
«Да уж, – всё бы ему шутки шутить!..» – подумал Рома, но вслух сказал:
– Отец Платон… Если не секрет, – откуда у вас это ружьё взялось? Вы на охоту ходите? Или у вас война была?
– Война, говоришь?.. У нас тут всякое бывало… Но только это ружьё – чистое.
– Как это? – не понял Рома.
– А так. Лежало оно долгое время без дела, а теперь вот понадобилось…
– Почему же только теперь? Ведь дикие звери в ваших лесах всегда водились?
– Водились-то, может, и всегда, а вот нападать до сих пор не решались.
– А теперь могут?
Игумен молча кивнул.
– Но почему же именно теперь? – не отставал Рома.
– Почему-почему… – нахмурился настоятель. – Да как же иначе?.. Монастырь-то живёт, растёт…
– Ну, а дикие звери тут причём? Им-то какое дело до монастыря?
Настоятель пытливо взглянул на Рому и, немного помолчав, пояснил:
– Не нравится им, что мы здесь, возле их леса расположились. Опасаются они такого соседства. Чем монастырь сильнее становится, тем и звери больше свирепеют.
– Да нет! Они тогда отступили бы, поглубже в лес забрались. Так обычно бывает… – размышлял Рома.
– Куда – глубже? – отрицательно покачал головой настоятель. – Там ведь деревни, а в них – церкви действующие.
«Причём тут церкви? – снова не понял юноша. – Какая зверям разница, церковь там или не церковь!.. Или он просто имеет ввиду, что и там, и тут людей прибавляется…»
– Ты про ружьё-то не забыл, Роман Нездешний? Стрелять-то будем? – нетерпеливо спросил настоятель. – Так ведь мы с тобой и до утра разговоры разговаривать станем…
– Будем учиться! – с готовностью отозвался Рома. – Я только рад!
Настоятель оказался очень терпеливым учителем. Он хорошо чувствовал своё старое ружьё, отлично знал его устройство и возможности; а мысли и страхи своего ученика он чувствовал ничуть не хуже. «Какой странный человек! – удивлённо смотря на отца Платона, думал Рома. – То кроткий, то грозный…Монах, а стрелять умеет не хуже любого военного. До чего же необычный человек!»
– Не отвлекайся! – точно услышав мысли Ромы, говорил настоятель. – Не рассеивайся! Бери ружьё, как я тебя учил! Вот так… Целься чуть ниже мишени. Спускай курок на выдохе. Ещё раз. Точнее! Ещё раз.
Через месяц непрерывных тренировок Рома так набил руку, что ему казалось, будто он может поражать мишень с завязанными глазами.
– Ну, пожалуй, хватит, – однажды сказал настоятель. – Теперь собирайтесь с Настёной: завтра отправитесь в лес. Будете солонику собирать.
– Солонику? Это трава такая? Никогда не слышал.
– Есть такая трава в наших краях. Отвар из неё – от простуды первейшее средство.
Поймав недоверчивый взгляд юноши, настоятель повторил:
– От простуды у нас все ею лечатся! А если не знаком с такой травой, спроси у отца ключаря, – он тебе её покажет. Сегодня же к нему и сходи! Пусть он и обувь вам выдаст подходящую. Ружьё сам утром возьмёшь. Вот тебе ключ от сарая.
Рома повертел в руках небольшой ключ.
– Так значит, завтра с утра – в лес?..
– Да, – кивнул настоятель. – Можешь спать спокойно. Ключарь и тебя, и Настю разбудит.
Настоятель уже повернулся, чтобы уходить, но Роме почему-то казалось, что разговор ещё не закончен.
– Отец Платон…
– Что? – остановился настоятель.
– И это всё?
Рома был уверен, что старый игумен чего-то ему не договаривает, о чём-то умалчивает.
– Всё, – сухо ответил настоятель и добавил: – Ничего не бойся, Роман Нездешний, ничего.
И, выдержав тревожный взгляд Ромы, добавил:
– Чего боишься? У нас здесь все только по одному разу умирают. Причём один раз – это обязательно! А всяким нездешним, невесть откуда пришедшим, – так тем смерть у нас и вовсе не страшна.
Произнеся эти непонятные слова, настоятель повернулся и ушёл.
«Сам же назвал меня Нездешним, – а теперь говорит, что нездешним, мол, смерть не страшна. Что же я – бессмертный, что ли? Это вряд ли. Но то, что я нездешний – это правда. Всё время чувствую: я не из их мира, – из какого-то другого. Только из какого – не помню. Кто и зачем посадил меня в этот странный поезд, в котором никто кроме меня никуда не доехал? Да и были ли там другие люди кроме меня? Ольга Олеговна как-то говорила, что ни одного пассажира никто из родственников отчего-то не разыскивал, никто никого не хватился. Странно всё это. И зачем я здесь? Чтобы подружиться с бедной одинокой девочкой, влюбить её в себя, влюбиться самому и потом уехать? Куда? Туда, куда мне снова прикажут? Кто прикажет? Кто пошлёт? Зачем?»
Ответа на эти вопросы не было. Но надо сказать, что вопросы эти, как ни странно, тревожили Рому очень редко. Он понимал, он чувствовал, что здесь, – в Яблоницах, в Осетрове, в монастыре – он временный житель. Он не чувствовал, что послан сюда с какой-то миссией, не видел особенного смысла в своём появлении здесь… Но с другой стороны Рома понимал и то, что ему дано помнить и знать ровно столько, сколько необходимо. Он знал, вернее, чувствовал, что кто-то незримый руководит его жизнью, смотрит сейчас на него сверху – властный, неведомый и добрый. Этот тайный руководитель жизни, казался Роме добрым потому, что ему не было страшно: он не боялся жить здесь и совсем не боялся умереть, как будто знал, что на свете нет никакой смерти.

 
 
 24. ПЕРВОЕ УТРО В ЛЕСУ


Рано утром отец ключарь разбудил Рому и Настю, помог им собраться, и, махнув рукой в сторону виднеющегося вдали леса, сказал:
– Там тропинку сразу увидите, – вот по ней и ступайте!
Рома с Настей посмотрели в ту сторону, куда махнул рукой ключарь, но, конечно, никакой тропинки увидеть отсюда не смогли.
– А потом куда? Когда тропинка закончится? – спросил Рома.
– По обстоятельствам… – уклончиво ответил ключарь. –Посмотрите, где солонихи больше, туда и идите.
– А сколько нужно набрать травы? – спросила Настя.
– Так я же дал каждому по корзине! Вот когда с верхом корзины наполните, тогда и возвращайтесь. Ну, или смотрите по обстоятельствам: как там, да что. Вдруг в этом году её мало уродилось…
И отец ключарь нетерпеливо посмотрел в сторону, собираясь уйти.
– Подождите! – попросила Настя. – А звери? Дикие звери? Их там много?
Голос её дрогнул и замер.
– Да какие там звери! – махнул рукой ключарь. – Вы что, отца Платона не знаете, что ли?! Он же пугает вас просто. Шутит! Ну ладно, – ровной вам дорожки! Ступайте, не бойтесь ничего!
– Шутит?! – удивлённо проговорила Настя.
– Хороши шутки! – покачал головой Рома. – Шутить отец Платон, конечно, любит, да только стрелять-то он меня учил, совсем не шутя!
И друзья направились в сторону леса.
Трава солониха оказалась невысокой, но заметной среди многочисленного разнотравья. От тонкого ствола солонихи, покрытого нестрашными, мягкими шипами, отходили крохотные веточки, увенчанные маленькими трилистниками. У травы был особенный, острый запах: она пахла свежими парниковыми помидорами. Правда, услышать этот запах, можно было, лишь приблизившись к солонихе на расстояние одного шага. Рома с Настей даже попробовали траву на вкус, – всё-таки она была целебной. Трава оказалась сочной и немного солоноватой. Собирать было нетрудно: солониха не пряталась, к тому же на лесных полянах её росло предостаточно. Лес был не слишком густым, сухим и совсем не страшным. На деревьях темнели гнёзда маленьких и больших птиц, раза два Настя с Ромой натыкались на зайцев, однажды заметили ежа. Попадались им белки, барсуки, на ручье они видели бобровую плотину, – вот только следов хищных зверей им не встретилось ни разу. Ветер не доносил до них ни волчьего воя, ни медвежьего рёва, и лес казался таким мирным, что и представить нельзя было, что где-то по нему бродят опасные хищники.
Целую неделю Настя с Ромой бродили по лесу, собирая солониху. Возвращались в монастырь уставшие, наглотавшиеся пряного лесного воздуха, и буквально валились с ног от изнеможения. В воскресенье настоятель разрешил в лес не ходить, и друзья остались дома.
Вечером, прогуливаясь по монастырскому саду, Настя с Ромой обсуждали свои впечатления о лесе.
– Представляешь, я по нему даже немного скучаю! – вздохнула Настя.
– По лесу? – переспросил Рома. – Можешь не скучать, завтра всё равно снова туда пойдём! Интересно, а много им нужно солонихи? Сколько нам ещё её собирать?
– Да много, думаю. Эту солониху сушеную даже в Осетровских аптеках продают. Монахи её здесь сушат и потом в город отвозят.
– А я видел, как монахи вчера двух козочек купили.
– Да ты что?! А я и не видела ещё!
– Да они ещё маленькие совсем. Там, за нижним садом в сарае будут жить…Говорят, козам солониха тоже очень полезна. Вот наберем её, она посушится, а зимой и нашим козам пригодится.
– Молока напьёмся! – улыбнулась Настя. – Слушай, Рома, похоже, отец Платон ошибается: в этом лесу нет никаких опасных зверей! Я думаю, даже, что их там никогда и не было…
– Мне тоже так кажется, – согласился Рома. – Только вот… Непонятно в таком случае, откуда взялся…
Юноша вдруг осёкся и с опаской взглянул на Настю.
– Откуда взялся медведь, который моего отца разодрал? – печально переспросила Настя. – Да, всё это конечно странно. Но не похоже, чтобы здесь медведи водились.
– А может это в другом лесу было? – предположил Рома.
– Нет, в этом самом. Это я точно знаю! Мама, да и все люди в нашей деревне много раз говорили, что это произошло в Монастырском лесу. А других монастырей у нас здесь нет!
– Значит, это было здесь… – задумчиво согласился Рома. – Выходит, что мы с тобой ещё плохо наш лес знаем.
– Пожалуй, что плохо! – поддержала Настя. – А давай мы завтра, не будем по одним и тем же полянам ходить, а попробуем за просеку зайти. Знаешь, там за кустарником просека виднеется? Давай, посмотрим, что там, за ней!
– Давай! – согласился Рома. – Займёмся, наконец, настоящим исследованием леса! Если только этой просекой лес не кончается…
– Да, может, и кончается, – согласилась Настя. – Посмотрим завтра…Да ведь?
– Да. И зачем я только это старое ружьё с собой таскаю? Всё равно от него никакого толку! Я его вчера чуть не забыл под берёзой. Так бы и ушёл без него, если бы случайно об это дурацкое ружьё не споткнулся. Может не брать его завтра вообще?
– Ну, может и не брать, – пожала плечами Настя. – А что, оно тяжёлое?
– Да нет, – ты же его тоже в руках держала!
– Ну, подержать – это одно, а всю дорогу нести – совсем другое!
– Да не тяжёлое оно, а просто бесполезное. Что мне из него по шишкам, что ли, стрелять?! Оставлю я его, пожалуй, – решил Рома.
На следующее утро, когда ключарь, разбудив, по обычаю, сначала Рому, а потом Настю, вынес сумку с провизией, из своего корпуса неожиданно вышел настоятель. Он решительно и как-то уж слишком грозно направился к Роме с Настей. Не шёл, а прямо надвигался, как туча. Чувствовалось, что настоятель чем-то сильно рассержен. Хотя, может быть, просто не выспался – утро-то было раннее.
– Здравствуйте, отец Платон, – удивлённо посторонившись, настороженно поприветствовали настоятеля Рома с Настей.
– Где ружьё?! – вместо приветствия грозно спросил игумен. – Почему ружьё не берёте?!
– А… я… ду… я подумал… Сейчас, – заторопился Рома. – Сейчас принесу!
– Быстрее! – сердито сказал настоятель. – Я больше повторять не буду! Без ружья в лес не ходить!
– Хорошо, – тихо сказал Рома. Ему стало стыдно, что он ослушался. Юноша вспомнил, что настоятель вполне искренне считал этот лес опасным и боялся совсем не за себя, а за Настю, а его, Рому, назначил её защитником.
Юноша поспешил в сарай за ружьём. Настоятель ещё некоторое время посмотрел ему вслед, потом повернулся и зашагал обратно к своему корпусу. Настя и ключарь долго смотрели ему вслед: непривычно грозное настроение игумена их несколько озадачило. Но сейчас вид удаляющегося настоятеля был другой: его страдальчески согнувшаяся спина говорила не о злобе, а об отчаянии или боли. Ни Настя, ни ключарь, конечно, не могли видеть лица отца Платона; но обоим вдруг подумалось, что неожиданно ушедший в собственные мысли настоятель несёт на своих плечах какую-то печальную тайну.
 

 
25. ЗА ПРОСЕКОЙ


Оказалось, что за широкой просекой начинался ещё один лес. Он был не похож на тот, в котором Рома с Настей привыкли собирать солониху, и был намного гуще, а местами казался и вовсе непроходимым. Деревья здесь, в отличие от стройных деревьев первого леса, росли вкривь и вкось, ветки их переплетались друг с другом, и поляны среди этих зарослей встречались не часто. Да и солонихи на этих полянах почти не росло, и поэтому Роме с Настей пришлось собирать свою траву на обратной дороге, когда они снова проходили через первый лес.
С той поры, постепенно изучая новую местность, Настя с Ромой углублялись все дальше и дальше в эту чащу. Исследовать второй лес было интересно: в нём водились совсем иные птицы, не знакомые, молчаливые, они вили гнезда в зарослях кустарников и высоко на верхушках деревьев. Цветы на здешних полянах тоже были другими: очень яркие или наоборот – совершенно блёклые; чуть поднимающиеся от земли или тянущиеся вверх выше человеческого роста; ничем не пахнущие или наоборот – пахнущие так сильно и пряно, что у друзей начинала кружиться голова. Однажды, когда Настя с Ромой уселись передохнуть на одной из полян среди непроходимой чащобы, рядом с ними оказался такой большой куст пряно пахнущих бледно-жёлтых цветов, что Насте стало плохо от этого запаха; девочка стала тяжело дышать, а потом и вовсе начала задыхаться. Рома, который как раз в это время задремал, вдруг проснулся точно от резкого толчка. Он сразу увидел беспомощно вытаращившую глаза, задыхающуюся Настю. Схватив девочку за руки, он сильным рывком поднял её с земли и потащил в другое место, подальше от этого сильного одуряющего запаха. Усадив Настю рядом с большой осиной, Рома вернулся за рюкзаком остальными вещами.
– Что за ужасный лес! – с трудом отдышавшись, сказала Настя.
– Да, не совсем обычный, это верно… – осматриваясь, согласился Рома. Полянка, на которой они теперь сидели, была маленькой и светлой, впереди виднелась широкая, освещённая солнцем, просека, разделяющая первый и второй лес, а за спиной у друзей тревожно шумела хвойными лапами дремучая, непроходимая чаща – ещё более тёмная, чем та, которая уже была им знакома. Когда Настя с Ромой, не сговариваясь встали на ноги и, повернувшись лицом к этому третьему лесу, стали всматриваться в него, обоих одновременно охватил непонятный озноб.
Непроизвольно Настя больно стиснула Ромину ладонь.
– Ты что? – аккуратно разжимая Настины пальцы, спросил юноша.
– Мне страшно!.. – прошептала Настя.
Рома ничего не ответил. Самому ему страшно, пожалуй, не было. Но смутная тревога не покидала его сердце.
– А всё-таки… Это странно, Рома, но…
Рома вопросительно смотрел на подругу,
– Мне отчего-то очень хочется туда попасть.
– Туда, в эту темень, в эти дебри? – зачем-то переспросил Рома.
– Вот именно! – кивнула Настя. – Мне даже кажется, что я там когда-то уже бывала.
– Может быть, когда была маленькой, – со своим отцом? Он же был лесником. Вряд ли его можно было испугать каким-то тёмным лесом, – подбодрил Настю, а заодно и сам себя Рома.
– Да наверное, наверное, с ним. С кем же ещё? – согласилась Настя. – Может, он и вправду ничего не боялся, да только… Только разорвал же его в одном из этих лесов медведь…
Глаза Насти увлажнились, но она сдержала слёзы.
Рома долгим, невидящим взглядом посмотрел на Настю и задумчиво кивнул.
– А я ведь тоже…
– Что тоже? – не поняла она.
– Я тоже когда-то там бывал. Да, верно! И в том тёмном, где мы с тобой ещё не были, и во втором, и в первом лесу…
– Как это?! – не поняла Настя. – Ты же совсем недавно у нас очутился! Ведь крушение поезда было несколько месяцев назад, а до того ты просто не мог здесь бывать! Разве не так?!
– Так, – кивнул Рома. – Не мог. И всё-таки я здесь раньше бывал. Сейчас я это вспоминаю! Просто меня тогда звали по-другому. И всё это происходило совсем в другое время. Нет! – в другом измерении. И мир тогда был совсем иной. Это был мир после очень большой войны. Когда война закончилась, человечество разделилось на три части: одна часть – это люди, которых называли отщепенцами; другая – те, кого знали, как нафталинщиков, а третья… Третья была самая маленькая, её составляли жители Деревни и хранители Грота.
– А ты? Ты в какой части жил?
– Сначала у отщепенцев, потом сбежал от них к жителям Деревни, а потом мы с Медведем стали хранителями Грота, а потом…потом меня заменили другим хранителем и отправили сюда.
– Зачем?
– Не знаю.
– А Медведь?
– Остался в Гроте.
– Ты так здорово рассказываешь! – восхитилась Настя. –Так интересно придумываешь!
– Я ничего не придумываю, – не согласился Рома. – Впрочем, вряд ли ты мне поверишь… Конечно, это очень трудно понять: трудно, находясь в одном мире, представить себе другой. Чтобы его понять, нужно самому в нём очутиться.
– Наверное, – сказала Настя. – Вот я пока ничего и не понимаю. А ты что, – только сейчас это вспомнил?
– Да. Только сейчас. Заглянул в это тёмный лес и вспомнил почему-то. А прямо сейчас, в эту секунду, я вспомнил ещё кое-что. Знаешь, как меня тогда звали?
– Как?
– Робином. Моё имя было – Робин.
– Странное какое-то… – пожала плечами Настя. – Тебе оно что, нравится?!
– Да, – кивнул Рома. – Мне нравятся все мои имена.
– А у тебя что – много их, разных?!
– Возможно, – сказал Рома. – Но сейчас я помню только два: Робин и Рома.
– Да… Не знаю, что и подумать… Но всё равно с тобой ужасно интересно!
Снова всмотревшись незнакомую, непроходимую чащобу, Настя поёжилась и осторожно спросила:
– А мы с тобой пойдём туда? Как ты считаешь?
– Пойдём, – решительно сказал юноша. – Но не сегодня. Сейчас мы вернёмся домой.


 
26. «ЧТО, СОЛОНИХА-ТО РАСТЕТ?»


Вечером, когда Настя с Ромой замешкались в трапезной после ужина, к ним неожиданно подсел отец Платон. Друзья переглянулись и, отодвинув в сторону свои пустые тарелки, приготовились слушать. Настя с Ромой знали, что отец Платон заговаривал с ними редко и всегда исключительно по делу. Значит и теперь – по делу.
– Ну, как сегодня побродили по нашему лесу? – спросил отец Платон. – Что там, солониха-то, растёт? Не выстарилась ещё?
– Нет, – отрицательно покачав головой, тихо ответила Настя. – Старая, конечно, потихоньку отмирает… зато новая тут же нарастает…
– Ну-ну… – одобрительно закивал отец Платон. –Наверное, весь лес уже исходили? Или ещё не весь?
– Не-е-ет, не весь ещё – отрицательно покачал головой Рома.
– А там ведь не один лес, а целых три! – неожиданно выпалила Настя.
Отец Платон молча вопросительно посмотрел на неё.
– Да, – кивнула Настя. – И они разные. Все три леса совершенно не похожи друг на друга! Только вы, наверное, это и сами знаете…
– Три леса, говорите? Ну, что ж, можно и так сказать. Так что же вы во всех трёх уже побывать успели? – с острым вниманием смотря на друзей, поинтересовался игумен.
– Нет. В третьем мы ещё не были, – ответил Рома. – Просто не успели ещё. Мы как раз завтра туда собираемся…
– Завтра? – с неожиданной заботливой тревогой в голосе переспросил отец Платон. И вдруг строго и резко: – А ружьё-то ты проверял?
– Нет. Так оно, вроде, в порядке было! Зачем его проверять?!
– «Вроде» к нашему случаю не подходит! Оно тебе завтра не поможет, это твоё «вроде»! – очень сердито сказал отец Платон.
– Завтра? – одновременно вздрогнули друзья.
– А…что будет завтра? – осторожно спросила Настя. Рома во все глаза смотрел на настоятеля и с тревогой ожидал ответа.
– Завтра будет завтра! – сухо отрезал игумен. – А вот сегодня…
Он помолчал, немного смягчился и теперь смотрел на ребят с непонятным сочувствием:
– Ты, Настя, отправляйся спать. Да-да, прямо сейчас! – голос его снова стал строгим.
– А посуда? Её же помыть надо…
– Помоют без тебя. Иди!
То и дело оглядываясь на оставшегося в столовой Рому, Настя вышла за дверь.
– А мы с тобой пойдём ружьё проверять! – обратился настоятель к Роме.
— Так ведь темно же на улице, – удивлённо смотря на старика, сказал Рома.
– Значит, фонари зажжём, – резко подытожил настоятель. – Долго будем стрелять сегодня.
– До ночи? – зачем-то уточнил Рома.
– До ночи, – кивнул настоятель. – А нужно будет, так и все ночь.
С этими словами он встал из-за стола и направился к выходу. Рома молча последовал за ним.
 

27. В ТРЕТЬЕМ ЛЕСУ


-Рома, я помню это место…– схватив друга за руку, шепнула Настя. – Это здесь было…
– Что? Что было здесь? – тревожно смотря на Настю, переспросил Рома. Но он уже знал, чувствовал ответ: здесь, именно на этой поляне Настиного папу когда-то разорвал медведь.
– Но откуда ты знаешь? – не сводя с Насти глаз, спросил он по-прежнему тревожно. Ощущение надвигающейся опасности неумолимо заползало в его душу. Заползало и укоренялось. – Тебя ведь там не было, Настя! Тебя не могло быть здесь, когда это случилось!
– Не могло, конечно… – удивлённо и задумчиво произнесла Настя. – Но…Всё равно я здесь была.
– Может быть, ты была здесь раньше? А может, наоборот, позже? Может, тебе это место тебе кто-то показал потом …
– Нет. Я здесь была именно тогда, Рома. Я была с папой, когда он погиб, когда погибал. Я всё видела. Но почему-то ничего не помню. – Настя протёрла глаза, как бы пытаясь стереть с них страшный сон, который ей не хотелось увидеть снова.
– Но, ты же понимаешь, что этого просто не может быть, Настя! Ведь этот безумный медведь наверняка разорвал бы и тебя! Медведи вообще на людей крайне редко нападают, тем более, летом, когда вокруг полно всякой еды, – значит, этот медведь был безумным. А такой не оставил бы в живых никого! Но ты что-то вспомнила сейчас? Что? Как всё произошло?
– Нет… – Настя отрицательно покачала головой. – Нет, Рома, я не помню медведя! Но ты не сомневайся: я здесь была именно в тот день, когда папа погиб. Я всё видела тогда, всё понимала, только сейчас почему-то ничего не помню. Совсем ничего. Только эту поляну. – Настя горестно замолчала. – Ты мне не веришь, Рома?!
– Нет. Я верю тебе! Верю. Но как это всё может быть, не понимаю.
Девочка пожала плечами в ответ, и вдруг вздрогнула и побледнела.
– В кустах, что-то шевелится!.. – ещё крепче схватив Рому за руку, прошептала она.
– Что это? – друзья одновременно отпрянули от кустарника и в страхе осели на землю.
Рома с Настей инстинктивно взялись за руки и спиной вперёд, отталкиваясь ногами, начали отползать от тихо подрагивавшего и потемневшего, точно от накрывшей его тени, кустарника.



 28. БЛИЗИТСЯ БИТВА


А куст между тем шевелился всё сильнее и сильнее – и всё больше темнел. Да и небо над поляной тоже как будто опустилось ниже: прозрачно-голубая высь помутнела и отяжелела. Воздух как будто сгустился.
– Рома! Мне страшно, Рома!
Но и ему стало теперь неуютно. Всё же юноша чувствовал свою ответственность за подругу, и, внутренне трепеща от предчувствия чего-то ужасного, молчал, пытаясь собраться с мыслями, овладеть чувствами.
Наконец, Рома с Настей отползли от странного живого куста, и тут оба почувствовали, как их затылки уткнулись во что-то мягкое и тёплое, похожее на густую шерсть какого-то крупного животного.
Сил у обоих теперь было немного, а воздух вокруг до того отяжелел и помутнел, что друзьям просто хотелось закрыть глаза и уснуть, уткнувшись в это непонятное, уютное и мягкое.
И дремота, в самом деле, потихоньку овладевала ими.
– Нам нельзя спать, Настя! – с усилием разлепляя сами собой закрывающиеся глаза, прошептал Рома. Он встал на ноги и протянул руку Насте.
– Почему? – нехотя подавая вялую руку, сонно спросила Настя.
– Это очень опасный лес!
Рома рывком поднял девочку с земли. Теперь оба стояли на ногах и удивлённо рассматривали то мягкое и тёплое, что так неожиданно согрело их. Это уютное, покрытое мягкой шерстью существо оказалось… волком! Но волк спал безмятежно и крепко, к тому же совсем не казался страшным. Наоборот, от этого молодого, крепкого зверя веяло безмятежным спокойствием. Вдруг Насте с Ромой неудержимо захотелось смеяться. Непонятная и неуёмная радость так и распирала друзей. Они не могли с ней совладать, и это даже испугало их; и потому, несмотря на непрошенный смех, они, взявшись за руки, изумленно разглядывали друг на друга.
Резкий недобрый голос заставил их посмотреть в другую сторону.
– Застрели его! – истошно кричал Роме невесть откуда взявшийся Тамир, странник, которого Рома когда-то вынужден был выхаживать в монастырской больнице.
Рома быстро подхватил с земли ружьё, которое он по привычке волочил за собой, вскинул его, но направив почему-то в сторону Тамира, а не волка.
– Кто это?! – испуганно спросила Настя.
– Это Тамир, странник, – пояснил Рома. – Я его знаю.
Он опустил ружьё, но взглянул на странника сурово:
– Зачем?! Зачем мне убивать волка? Он не причинил нам никакого вреда! И потом, он просто спит.
От недавней радости, охватившей друзей, не осталось и следа. Снова стало тревожно и неуютно, тяжёлый, мутный воздух давил грудь.
– Он не спит! – сердито возразил Тамир. – Он уже околдовал вас и теперь только ждёт удобного момента, чтобы расправиться с вами!
При этих словах Тамира волк, до сих пор мирно и даже умилительно спавший, проснулся, открыл глаза и встал на лапы. Шерсть зверя встала дыбом, а глаза налились кровью. Рома с Настей отшатнулись и медленно попятились назад. Но волк не обращал внимание на друзей, – он быстро и грозно надвигался на нарушившего его покой Тамира.
– Ты не смеешь трогать мальчика! – испуганно закричал Тамир, отступая назад. При этих словах странника волк как будто улыбнулся, – да так спокойно и страшно, что у ребят сжалось сердце.
– Где же твоё ружьё, Рома? – прошептала Настя.
Опомнившись, Рома вскинул ружьё и направил его на волка:
– Оставь странника! Уходи прочь!
И он выстрелил в воздух, но волк даже не обернулся на этот выстрел. Зверь рывком подскочил к Тамиру, и, свалив его на спину, ударил когтистой лапой сначала по лицу, потом по груди. Тамир мучительно и протяжно застонал… Видимо, он испустил дух.
Больно вцепившись ногтями в плечо Ромы, Настя тихо и горько плакала. Юноша слегка оттолкнул её, снова вскинул ружьё и выстрелил в волка. Но ружьё дало осечку. Тогда Рома выстрелил ещё раз. И опять осечка! Волк же, нагло прищурившись, смотрел на Рому и, точно человек, злорадно улыбался. Зверь был удовлетворён, ему нравилось то, что он сделал.
Неожиданно куст, шелеста которого Настя с Ромой так испугались, снова зашевелился, и из него показались сначала голова, а потом и туловище старого, облезлого и, видимо, тяжко больного медведя. Бессилие этого зверя бросалось в глаза, но Рома всё же перевёл ствол на него. Впрочем, ружьё всё равно вышло из строя, но юноша уже не помнил этого: думать было некогда.
Молодой волк и старый медведь напряжённо смотрели друг на друга. Страшные морды обоих зверей дышали злобой. Им явно не было никакого дела до Ромы с Настей: казалось, что эти волк и медведь давно знают друг друга и так же давно между собой враждуют; и, может быть, встреча их не случайна: оба они долго искали её. А может, и наоборот: до сих пор они всячески старались её избегать, ибо вражда их явно была смертельной. Но вот встреча состоялась, – и теперь, если только они решаться сразится, одному из них придётся умереть.
– Рома, Рома, – пойдём домой! – крепко сжимая руку юноши, шептала Настя. – Ты же видишь, им сейчас не до нас… Мы можем незаметно уйти!..
– Я не пойду! – решительно отрезал Рома. – Я останусь до конца. А ты… ты иди домой, Настя. Ты ведь знаешь дорогу. Так будет лучше.
– Я без тебя не пойду, – упрямо покачала головой девушка.
– Иди! – попросил Рома. – Ну, чем ты можешь мне помочь? А так, ты придёшь в монастырь и позовёшь кого-нибудь на помощь. Поспеши, Настя!
Но несмотря на кажущуюся резонность довода, Настя наотрез отказалась уходить. Она видела, что всё решается слишком быстро, чтобы успеть позвать на помощь. Она не успела бы и добежать до монастыря! Любая помощь придёт уже тогда, когда она будет бесполезной.
– Рома! Рома! – снова позвала Настя. Они уже отошли на безопасное расстояние от зверей и спрятались за дерево. – Зачем ты остался?! Ведь это не твоя битва!
– Моя! – ответил он. – Именно моя! Ничего не бывает случайным. Мне дали ружьё, а оно теперь не стреляет! Но всё равно… На моих глазах волк убил человека!.. Убил Тамира, которого я знал…Даже если я не смогу ничего сделать, даже если мне не удастся понять, что здесь происходит, я всё равно должен остаться! Я не уйду!

 

29. БИТВА ЗВЕРЕЙ


Тем временем волк, решившийся нарушить затянувшееся перемирие, начал осторожно, но неумолимо приближаться к медведю. Медведь, по-видимому, нехотя, тоже пополз к волку.
– Смотри, он такой старый, что даже не может идти! – шепнула Настя.
– Или же притворяется немощным… Как волк притворялся добрым несколько минут назад… – так же тихо ответил Рома.
Расстояние между зверями уменьшалось.
Остановясь примерно в полутора метрах друг от друга, звери снова замерли. И вдруг волк мощным прыжком набросился на медведя: прыгнул ему на спину, вцепился в неё клыками… Медведь, встав на задние лапы, изо всех сил пытался стряхнуть волка, а тот уже вгрызался в шею своего старого противника. Но вот медведь, завалившись на бок, изловчился, оскалился и схватил волка зубами за голову. Однако, ему удалось только откусить врагу половину уха и сильно оцарапать левую сторону его морды. С диким воем волк отлетел на несколько шагов в сторону, а медведь, растратив все силы на этот последний рывок, снова упал на землю, подогнув лапы. Кровь струилась по его бокам и голове. Оба зверя обливались кровью, но раны волка были несравненно легче медвежьих. Он бодро вскочил на ноги, чтобы приготовиться к новому прыжку, но тут же пронзительно взвизгнул и сел на задние лапы: видимо, отлетая от медведя, он неловко подвернул ногу. Медведь, заметив это, так широко и грозно оскалил пасть, что волк отпрянул ещё немного назад, но ясно было: медведь уже не сможет наброситься на волка, хотя и волку будет трудно прыгнуть на медведя. Волк лёг на землю и прищурив глаза выжидающе смотрел на врага. Медведь не выдержал этого взгляда и, тихо постанывая от боли, слегка попятился назад, а волк так же медленно пополз за ним. Оба зверя истекали кровью.
Так они и ползли теперь по лесу: медведь отползал, а волк преследовал. Оба ждали, кто первый устанет, обессилеет, чтобы снова напасть на ослабевшего, уже не опасаясь отпора.
Рома же с Настей, осторожно прячась за деревьями и кустами, следовали за зверями на почтительном расстоянии. У Ромы теперь не было ружья: он с досады выбросил его где-то в лесу, считая, что оно уже ни к чему непригодно.
– Рома, а может, мы вернёмся обратно и попытаемся оттащить к монастырю тело Тамира? – предложила Настя.
– Потом, потом… – ответил Рома. – Когда один из этих двоих победит.
– Рома, смотри: а ведь медведь ползёт в сторону монастыря! Причём какой-то другой, короткой дорогой, – мы с тобой её раньше не видели!
– Да, ты права! – согласился Рома. – Это очень плохо! На что они там нужны? Вот беда: два опаснейших хищника ползут к монастырю, а я никак не могу им помешать!
– А что если отец Платон сумеет застрелить волка или медведя? Ты же говорил, что он хорошо стреляет… – с надеждой предположила Настя.
– Да как он его застрелит?! Ведь своё единственное ружьё он отдал мне! Как он беж оружия с ними справится?! С ранеными, дикими!.. Один из них уже убил человека!
– Тише, тише, Рома! Ты привлечешь их внимание, – испуганно зашептала Настя.
– Да нет! – с досадой отмахнулся юноша. – Им сейчас не до нас!
Тропинка, по которой медведь отползал от волка, оказалась на удивление короткой. Вскоре за деревьями уже показались ворота монастыря. Между тем у волка с каждым шагом прибавлялось силы и злости, у медведя же наоборот – последние силы истекали. Друзья были уверены, что волк вот-вот набросится на медведя и тогда старику придёт конец.
Но когда волк уже приготовился к прыжку, медведь вдруг снова воспрянул и очень страшно оскалился. Испуганный волк на минуту остановился, но вскоре снова начал преследование. Так они доползли до открытого поля, отделявшего лес от монастыря. И тут медведь, по-видимому, окончательно выдохся, потерял сознание, и тогда волк, который так долго ждал этого момента, набросился на врага. Одним мощным толчком он перевернул медведя на спину, и теперь оба зверя лежали один на другом – морда к морде.
И тут произошло такое, от сего у юноши с девушкой волосы встали дыбом. Волк вдруг заговорил по-человечески!
Голос его был не зол, а напротив – полон спокойного, неколебимого торжества:
– Ну, вот и закончился наш с тобой спор! Как долго я ждал этой минуты!
– Да, спор заканчивается… – устало и с болью в голосе ответил медведь.
Рома с Настей были настолько удивлены, что, уже не таясь, стояли в нескольких метрах от зверей и во все глаза наблюдали удивительную сцену.
– Что же ты медлишь? – с тяжёлым стоном спросил медведь.
– Хочу насладиться мигом торжества! – произнёс волк. –Хочу, чтобы ты понял, что будет дальше… Я ведь знаю, что на собственную жизнь тебе плевать… Ты не боишься моих зубов. Но слушай, сейчас я скажу тебе то, от сего ты содрогнёшься. Так вот – вместе с тобой я погублю и все твоё дело! Ты умрёшь, и некому будет защищать твой монастырь! Без тебя я быстро с ним разделаюсь! Ты знаешь: я на это способен. А вот теперь поторопи-ка меня! Что молчишь?!
Волк торжествующе оскалился, глаза его яростно и счастливо блеснули.
– Найдутся… – слабо проговорил медведь. – Найдутся защитники у нашего монастыря!
– Да как же?! – яростно возразил волк. – Найдутся?! А я вот сейчас же – сразу после твоей смерти – его и уничтожу. Да и кто нашёлся бы? Монахи эти твои? Они и палкой замахнуться на меня не посмеют – побоятся! Или мальчишка этот сопливый, невесть откуда взявшийся? Смешно! Кончилась ваша песня.
И волк, придавив своей сильной лапой голову медведя к земле, приготовился к перегрызть ему горло. Рома с Настей укрылись в густой траве, – ни живы не мертвы от страха. Послышался победный жуткий вой волка…
И вдруг откуда-то со стороны леса раздался выстрел. Волк высоко подпрыгнул, упал, задёргался на земле и замер, оскалившись: первая же пуля смертельно ранила его.
Убил волка Тамир. Странник оказался жив. Придя в себя после ранения, он подобрал в лесу брошенное Ромой ружьё и побрёл к монастырю, опираясь на ружьё, как на посох. Выйдя на край поля, он увидел последнюю схватку медведя и волка, услышал их разговор. Недолго думая, Тамир вскинул ружьё. Он оказался более опытным стрелком, чем Рома, – в его руках оружие не дало осечки. Чтобы свалить волка, ему хватило и одного выстрела.
– Хитрая сволочь! – напрягшись, из последних сил проговорил умирающий волк. – Как же это я не прикончил тебя тогда, в лесу?!.. Ошибка, какая ошибка…
Волк не договорил. Он испустил дух. Рома с Настей подбежали к Тамиру и радостно обняли его. Когда же все трое обернулись, на земле уже не было ни мёртвого волка, ни раненого медведя.
Там, где только что шла битва зверей, распласталось мёртвое тела лекаря-колдуна Маркела. И тут же в нескольких шагах от него лежал залитый кровью, обессиленный настоятель монастыря – отец Платон.
– Игумена надо отнести в больницу, – деловито приказал Тамир. Он, кажется, ничему не удивлялся: ни исчезновению зверей, ни появлению людей. Тамир и Рома подхватили настоятеля на руки и направились к монастырским воротам. Настя пошла рядом.


 
30. ПРОЩАНИЕ


-Подождите, – неожиданно произнёс настоятель. – Положите меня на землю. Я отлежусь немного, а потом сам пойду.
Тамир с Ромой осторожно положили отца Платона на густую траву, и он задремал. Друзья уселись рядом.
– Кто вы такой? – спросила Настя Тамира. – Откуда вы здесь взялись? Почему вы сразу поняли, в кого надо стрелять?
– Это дело давнее… Я был немного знаком с твоим отцом-лесником, – переведя дух, ответил Тамир. – А потом я случайно оказался свидетелем, того, как колдун убил его. Лесник, твой отец, разгадал сущность Маркела. Он всё узнал про его колдовство, узнал, что Маркел вредил и людям, и лесу… И твой отец решил всем рассказать об этом, хотел остановить колдуна. Вот злодей и убил его, – чтобы не мешал… Там нашли следы медведя… Но Маркел и в тот раз обернулся не медведем, а волком! Отец Платон попытался помочь твоему отцу и поспешил к нему, обернувшись медведем… Но он опоздал! Это его следы нашли потом рядом с телом лесника. И ты, Настя, ты тоже там была! Ты тоже видела, как всё это произошло! Маркел тебя не заметил, но он догадывался, что ты всё знаешь. Убить тебя он не решился: боялся, что твоя мать умрёт от горя, – а её он терять не хотел… И вот он начал опаивать тебя особыми травами, чтобы ты не могла ничего вспомнить и рассказать. От этих трав ты тяжко заболела, едва не лишилась зрения, зато колдун чувствовал себя в безопасности. Правда, оставался ещё один свидетель – я. Он долго охотился за мной, искал меня повсюду… Я скрывался от него, сколько мог, но вскоре силы мои иссякли. И тогда за меня вступился отец Платон. Его молитвы оградили меня от колдовской силы Маркела… Но однажды колдун улучил момент и напал на меня в лесу. И опять отец игумен преградил ему путь, а потом укрыл меня в монастырской больнице. Кстати, Рома, хочу поблагодарить тебя: ты так заботливо за мной ухаживал!
– Не понимаю! – задумчиво проговорила Настя. – Ведь я же ясно видела сейчас, что на земле лежит колдун Маркел… А когда я пытаюсь это вспомнить, мне почему-то всё кажется, что это не он, а режиссёр Свистунов там лежал!
– Мне тоже! – удивлённо поддержал её Рома.
– Ну что ж, вы оба правы! – неожиданно пояснил Тамир. – Дело в том, что колдун Маркел и режиссёр Свистунов – одно лицо.
– Как это?! – в один голос воскликнули друзья.
– Да вот так. На то Маркел и колдун, чтобы уметь менять свой облик. Он попеременно то Маркелом, то Свистуновым оказывался, – когда как выгоднее ему было.
– А теперь вот и волком обернулся! – добавила Настя.
– Да. А выходит, что и отец Платон тоже мог превращаться! А… а почему именно в медведя?!
– Да откуда же я знаю? Наверное, для того, чтобы сравняться с волком силой. В кого же ему ещё превращаться? Не в овечку же! Волка только медведь сможет победить.
– Да, понятно… К тому же волк был молодой, а медведь старый. – догадалась Настя. – В жизни же медведь кажется сильнее…
– Ну, этого уж я не знаю, – отмахнулся Тамир. – Это все теперь значения не имеет. Важно, что монастырю теперь ничто не угрожает, – да и тебе, Настя. Да и мне тоже…
– А я? – вдруг печально спросил Рома. – Я-то почему здесь оказался? Зачем Оранжевая повозка привезла меня в ваш край, в самый разгар вашей борьбы с Маркелом? Ведь пользы-то от меня здесь никакой не было!
– Как это – не было? – медленно, точно со скрипом, приподнимаясь с земли, неожиданно заговорил пробудившийся настоятель. – А кто Настю от интерната спас? Ведь она бы там совсем зачахла, – так задумывал колдун. А ты поселил сомнения в душе её матери, и затея с интернатом провалилась. Кто придумал привести девочку в монастырь, под мою защиту? Ты сам это придумал, ты и привёл, хотя тебе это никто не подсказывал. Ты Настю выходил, ты вернул ей радость жизни.
– А в лесу? Я же не смог застрелить волка! Зачем же вы так настойчиво учили меня стрелять?
– Эта наука тебе в будущем пригодится! А то, что ты волка не смог застрелить? Ну, что ж: Маркел был сильным колдуном, – не так-то просто было с ним справиться восемнадцатилетнему юноше. И потом: если бы ты не взял с собой в лес ружьё, то и Тамир остался бы безоружным.
Рома молча, задумчиво смотрел на отца Платона. А тот, вздохнув, продолжал:
– А теперь ты, скорее всего, уйдёшь от нас, Роман Нездешний. Вернёшься к себе домой. Там тебе новое поручение дадут.
– Да куда же я уйду? – не удивившись, спросил Рома. Он сейчас очень ясно чувствовал, что его миссия здесь закончена, и он действительно скоро отправится в какое-то другое место. – Где мой дом? Я ведь не помню, откуда я прибыл!
– Ничего, по дороге и вспомнишь, – заверил настоятель.
– А кто меня туда отвезёт?..
– Как это – кто?.. Тот, кто тебя сюда привёз, тот и обратно доставит, – улыбнулся настоятель.
– Поезд? – спросила Настя.
– Почему поезд? Кони! Оранжевая повозка! – рассмеялся отец Платон.
– А я?! – вдруг спросила Настя, на её глаза навернулись слёзы. – Как же я без Ромы?! Я ведь без него не смогу!
– Сможешь… – вздохнул настоятель. – Придётся. Он ведь, Настенька, и вправду, не здешний. Не мы его сюда привезли, не нам его тут и удерживать!
– Рома! – Настя порывисто кинулась к другу и обняла его.
– Не плачь Настя, – спокойно проговорил Рома. – Отец Платон прав. Мне здесь больше нечего делать.
– Но я… Я же люблю тебя! – забыв о том, что рядом сидят и Тамир и настоятель, вскрикнула Настя.
– Я тоже тебя люблю, Настя, – тихо сказал Рома. – Поэтому моя помощь, моя защита придут к тебе даже из других миров. Где бы я ни был, я стану помогать тебе. Незримо или зримо, – этого я сейчас знать не могу. Но я уже не оставлю тебя, ты не сомневайся.
– Но разве… разве любовь такой бывает?! – с горечью в голосе спросила Настя.
– Разная, видно, бывает любовь, Настя. Моя – тоже нездешняя. Она ещё выше и сильнее земной. И ты радуйся этому, а не печалься! Я тебя очень прошу.
Утирая кулачком слёзы, Настя печально смотрела на Рому и по-прежнему тихо плакала.
– Ну, не плачь, Настя, пожалуйста! – тоже опечалился Рома.
– Правда, Настя, не мучь парня зря! – сердито воскликнул настоятель. – Попрощайся лучше по-человечески – и отпусти!
– Хорошо! – внезапно собравшись с силами, серьёзно сказала Настя. – Значит, ему нужно будет уйти, чтобы помочь кому-нибудь ещё, верно?
– Да, – одновременно сказали Тамир и настоятель.
– А я? А я зачем тогда здесь останусь? – глаза её опять увлажнились.
– Ты будешь вести монастырскую воскресную школу для детей, – сказал настоятель. – Для детей из Осетрова и других ближних мест. Соберёшь их и станешь учить добру и вере.
– Хорошо! – обрадовалась Настя. – Я согласна. А моя мама – как же она? Ведь Свистунов… то есть… Тьфу! – она поморщилась. – Свистунова-то теперь у неё нет! Она затоскует одна.
Настоятель задумался.
– А она у тебя хорошо готовит? Ну, тогда попросим её у нас кухаркой быть. Как думаешь, согласится?
– Думаю, да, – кивнула Настя.
– Ну что, пошли в монастырь!.. – сказал настоятель, поднимаясь на ноги. – Отлежался я уже.
– Нет, подождите! – остановил их Рома, прислушиваясь к чему-то, слышному только ему одному. – Слышите?! Они едут!.. Они уже близко!
Вскочив на ноги, Рома напряжённо всматривался вдаль, туда, куда уходила безлюдная дорога.
– Кто? Кто едет? – тоже вскочив на ноги, спросила Настя.
– Это за мной, – пояснил Рома. – Настал час, я ухожу!
Лицо его преобразилось, как бы освещаясь изнутри невидимым светом, и глаза засияли.
И тут на дороге, взбив огромное облако пыли, появилась откуда-то запряжённая булаными конями Оранжевая повозка. Рома нежно обнял Настю, пожал руки настоятелю и Тамиру и произнеся лишь одно слово: «Пора!» – быстро направился к дороге.
Настя горько заплакала и хотела что-то крикнуть вослед... Но настоятель приложил ладонь к её устам и очень добро, по-отечески ласково смотря на неё, попросил:
– Не надо! Не останавливай его. Он не сможет жить без важного дела. Без дела данного ему свыше. Кто-то, может быть, и смог бы, а он – нет.
А повозка уже быстро удалялась, увозя Рому всё дальше и дальше. И она теперь двигалась так быстро, что казалось, несёт юношу вверх – к птицам, к солнцу и к Свету, который всё поглощает и всё освещает… Который есть и путь, и истина, и жизнь.