Судили спекулянтку, осудили жизнь

            Судили спекулянтку, осудили жизнь…
 Спустя многие годы, признался  судье, что знаю его с юношеских лет и впервые присутствовал на судебном заседании, процессе, который он проводил в посёлке Прогресс.                -«Правильно Вы тогда поступили! Прислушались к голосу труженика. Прочувствовали его нужду!» - возможно и самоуверенно заявил ему.                Это было выездное заседание, рассматривалось дело о спекуляции пожилой, поселковой женщины. Пустяковое дело по нынешним временам – скупала семечки, потом их продавала в Подмосковье.                Как водилось в те годы, написали анонимку, следствие, суд…
В поселковом клубе собрался весь «личный состав». Это был своеобразный спектакль. Судья, что называется, был в ударе. В зале было оживлённо. Судья так умело задавал вопросы, что сельчане в них усматривали двойной, гламурный смысл и  даже похихикивали.
Обвиняемая, соседка для одних, кума для других, понуро сидела на отдельной скамейке.
Судья начинает судебное следствие, ведёт допрос свидетелей. Особо нетерпеливые в зале начинают комментировать, бросать реплики.
-Прошу уважения к суду! Здесь не колхозное собрание! Могу попросить из зала суда, оштрафовать! – судья посерьёзничал.
Присутствующие притихли.
Свидетели с испугом ставят корявые подписи, дрожащими руками, не привыкшими к перу.
«Суду говорить только правду! Предупреждаю об уголовной ответственности!» - совсем тихо стало в зале.
Да, это не колхозное собрание. Здесь не до шуток. Судья мягко стелет, да жёстко спать – перешёптываются колхознички.
Подсудимая на вопросы судьи тихо говорит, глотая слёзы:» Не капиталы наживала. Детей не могу одеть. Сына – студента хозяйка завтра с квартиры попросит… На всю жизнь позор… Хорошо, что тут нет мужа, война не вернула…Как дальше жить не знаю…»
Речь держит прокурор, требует сурово наказать – спекулянтка, нетрудовые доходы, подрыв экономики державы. Дисциплину разлагает, дурной пример подаёт…
В зале загудели, негодуют:» Какая спекулянтка? Что наскупелянчила? Домишка разваливается. Трое детей, сын студент, чем обувать, кормить?. Колхозные палочки в магазине не принимают… Муж погиб…».
Публика не выдерживает. Огонь негодования разгорается, как будто бы кто керосином костёр поливает.
- Это кто же придумал – нетрудовые доходы!? Кто не торговал, тот горя не видал! Семечки купи, привези, подработай, в мешки упакуй, зашей…А на станции? Уговори, умасли приёмщика, упроси принять в багаж…А месяц на морозе стаканчики отмеривать, это не работа? Милицию, директора рынка ублажь… А на квартире на полу на телогрейке целый месяц спать?. За чужой стол садиться. Всем угождать, всех остерегаться…
Ох, как трудна эта копейка! Большая нужда заставляет. Лихому лиходею не присоветуешь! Да за что же её судить?
Да и купила она у старушки, матери погибшего. Куда бы она реализовала эти семечки? Маслобойню колхозную в военные холодные зимы в печках сожгли….
Да ей, этой спекулянтке низкий поклон. Детей кормит, людей выручает…
У суда, судьи обвинительный азарт спал. Против народа идти, что против течения плыть! Да и обвинители, они тоже по грешной земле ходят, не в окно видят тяжкую крестьянскую долю…
Судья успокаивает и держит речь:
- Суду всё это известно! Спекуляция есть опасное преступление. Что, теперь всем бросить колхозную работу? Минимум трудодней не выработала!»
- Как их выработаешь, если целый день не разгинаешь спину, а бригадир ставит только полпалочки – кричат из зала. Как жить то людям? Какие только налоги не платим?! Где же нам брать копейку на тот же заём?
Детей не во что обуть… Сами в тряпье ходим, и нас же судить…
Из другого угла зальчика, сквозь слёзы:» Что же, теперь её в тюрьму!? А детей куда? Сиротами оставить? И так уж все ребятишки безотцовщиной растут…»
Как будто бы плотину прорвало, людей уже никакому судье не остановить, да он и не пытается, кажется.
Всё, что годами копилось, что молча терпели, несли в душе, вдруг из переполненной чаши выплеснулось. Всё разом припомнили – дорог нет, света нет, паспорта и того нет…В год раз заглянет чахлая кинопередвижка… Только работа, работа, из тёмного до тёмного, да налоги, налоги. Не сосчитать сколько их. Платим, платим, а у нас за недоимку ещё грозят огород по порог отрезать…Разве это жизнь!? И нас ещё судят, тюрьмой угрожают. Там, говорят, лучше живут…
«Преступница» молчит, плачет, не пытается остановить слёзы.
«Участковый, выведете детей из зала!» – требует судья.
Ребятишки сопротивляются, некоторые ревут.
-Зачем их выводить? Пусть слушают, да на ус мотают, как горе мыкают их родители, в какой нужде живут…Немец жизни лишал, работали света божьего не видели, и нас же судить?! – кричали с негодованием из каждого угла.
- В гроб не в чем положить. Занимаем копейку на похороны…Где же ваши законы да справедливость? Мы что же не люди? Или лодыри?
За что нас показательным судом судят? У нас искалеченные войной работают, без ноги за сохой, как ворона, прыгает… Согнувшиеся от непосильной работы старики да старухи на огороде ползают, урожай растят, иначе зимой голод…
-Что, уже забыла власть, как эта баба потеснив своих детей, приютила  перепуганную войной семью беженцев? Как она делила единственную бутылку молока всё с теми тем же изголодавшимися детьми, зелёными от голода…  Ночами вязала варежки, носки для фронта. Валенки с ног всё тому же фронту…И она собирала по копейке на танковую колонну… И теперь эта гражданка преступница? На скамью позора посадили?! «Всё для фронта, всё для Победы!»-всё и отдавали. Теперь «Всё на восстановление!» - а нам когда и как жить?- сами себе ставили вопросы.                О, Боже праведный! – с рыданием на первых скамейках, перед судьёй и прокурором…
Судья Ефимов (так его назову), прокурор, защитник молчат.
Люди накричавшись замолкают, многие всхлипывают…
-Прошу уважать суд и закон! Войну мы вместе переживали. О войне и мы знаем не понаслышке, и у нас есть родители в такой же бедности…
Стране тяжело, разруха то какая…Сколько городов в развалинах лежат…Вот туда и идут налоги…Армию надо содержать, из-за океана снова угрожают, там не навоевались… Спекуляция в стране набирает силы, растёт, нельзя не принимать меры… Давайте заканчивать митинг, вместе будем думать, как нам поступить с ответчицей – говорит судья.
-Вот вы, судья обращается к старику с бородой - как думаете, какое наказание она заслуживает?
-Товарищ судья Ефимов, бедность её толкнула на этот путь. Оштрафуйте её на сотню, другую…Не в тюрьму же в самом деле!
Присутствующих предложение снова взорвало.
-Петрович, ты что, беляны объелся или с утра не похмелился? Сотню, другую, где она их возьмёт? Может быть, ты ей в займы дашь? Ей что, снова на морозе стаканами семечки отмерять, да от милиции прятаться? –перебивая друг-друга, кричат женщины.
-Прощение она просит у суда. Ей и нам до остатка жизни наука. Лучше на земле без продыха ползать, чем на этой скамейке сидеть… Предупредите её… Нам на поруки всего посёлка отдайте…Труженица она, а ни какая не спекулянтка…Пожалейте её и её детей, товарищ судья и вы, товарищ прокурор. Тюрьму её не наполнишь, да и не становятся люди там лучше. Встречали помыкавшихся там не один год… Иль у вас нет детей, да нужды – уговаривали разволновавшиеся, утирающие слёзы, женщины. Мужики начали кашлять, курить.
-Давайте успокоимся, да по государственному рассудим, как суду поступить. Это хорошо, что вы такие дружные. Один за всех, все за одного! Знаю, колхоз ваш в передовиках ходит. Все планы выполняет и перевполняет… Суд у нас народный, он обязан слышать голос народа – труженика. Мне, кажется, суд услышал вас, принимает во внимание все обстоятельства дела, личность ответчицы. Суд предупреждает её и поручает вам следить, помогать ей стать на честный путь –объявляет судья вердикт высокого суда.
-Вот это правильно! Не только эта несчастная баба поняла, но и мы все. Избави нас Бог от этой спекуляции. Наша жизнь с детства на земле – воспрянул духом  народ.
Высохли слёзы, снова появились улыбки, смех. Отходчив, не злопамятен наш народ !                Помню, в посёлке долго вспоминали «процесс» и даже появились новоиспечённые афоризмы из вопросов судьи.  Их можно было часто слышать за крестьянской работой.
Теперь уже трудно вспомнить в каком году это было. Не могу ответить себе на вопрос:»Что случилось? Почему так осмелел народ? Почему вдруг народ перестал бояться громко слово молвить о своёй скудной жизни? Сталин ещё был жив. Присутствующие на суде были уверены, что он не знает о их скудной жизни. Не он виноват, что они так тяжко живут.
Очевидно, невмоготу стало терпеть…
И теперь, спустя более полувека, для меня неразрешимый вопрос:»Кто кого судил? Государство оступившегося или доведённый до отчаяния труженик-крестьянин осуждал государство?»…
Первое послевоенное десятилетие было неимоверно трудным. Во всём недостаток, в магазинах «шаром покати», мало что можно купить. За годы военного лихолетий народ обносился, обтрепался, дети растут. Перед многими стал вопрос во весь рост: как выживать? Как добыть копейку, другую? Особенно трудно было на селе.
Вынуждены были многие чем-то приторговывать, купи-продай, названное грозным словом спекуляция. Родилось и ширилось примитивное предпринимательство, такое модное теперь словцо. На рынке торговали зажигалками примитивными, кремнёвыми мусатами, вёдрами, разными черенками к сельскому инвентарю. Некоторые научились изготавливать литые галоши на валенки из автомобильных камер. Это изделие многих тогда в распутицу спасало. Галоши эти должны достойное место занять в музее…
Пекли и продавали пирожки, квас. Скупали украденное масло на заводе и с двумя канистрами зимой на санках отправлялись на базар за сотню километров в Рассказово.
Жизнь в те далёкие годы была так устроена – организована, что на  земле в тяжком труде невозможно было прожить. Потому один самогоном приторговывал,»подрывая государственную монополию», другой привозил откуда то тюк. другой редкой тогда ткани, какой нибудь ситец или рубчик и торговал тайком по соседям, знакомым. Появились доморощенные портные да сапожники. Шли люди к ним перешить из старого отцовского пиджака «обнову» взрослеющему сыну… Любым способом выживал народ. На зиму вербовался на какой нибудь лесоповал… Искал копейку…
Власть и тут пыталось ополовинить ту копейку, регистрировать кустарей, налог накладывать, штрафы, суды. Административные комиссии буйствовали…Испуг, слёзы, обиды!
В лесу, в кустах дрова на зиму заготовить, коровёнке траву накосить, и за это леснику бутылку-другую  самогонки надо презентовать. Иначе придёт хмельной лесник не просыхающий, увидит на улице сохнущую траву и грозно спросит:»Где косил? Кто разрешил? Саженцы молодые покосил…Акт составлю!».
Боже, как было много грозных начальников. И от каждого «отбрыкайся», каждому «сусло» подмажь, только шкуру дерут - возмущался мой сосед-старичок, подбивая «кашу» просящие сапоги….Тяжко вспоминать!!...
На том выездном суде, судившем «спекулянтку», народ её не судил, страстно, горячо защищал. А как по другому, очевидно, думали. они. Завтра каждый из них мог оказаться на позорной скамье судимого…
Всё перетерпел, перенёс русский человек! Нередко можно было услышать от поседевшей, обиженной очередным агентом матери:» За что же погиб мой сынок?!»…                И после войны наши матери десятилетия ждали, когда жизнь хотя бы чуть-чуть, мало-мальски повернётся к ним.
Многие так и не дождались. Скрюченные годами и тяжкой работой, судьбой  дождались, когда на их глазах, под телевизионную ветряную мельницу стали бессовестно растаскивать таким каторжным трудом, недоеданием, недокормом детей, ими было созданное.
Нет печальней картины, нет несправедливее судьбы.
Из какой же стали было выковано это бессмертное поколение?...
Думаю, что нам бы по справедливости «Бессмертный полк» переформировать в «Бессмертный народ» и рядом с портретами погибших на фронтах отцов гордо нести и портреты рано постаревших, надорванных непосильной работой, матерей…
Некогда, как пчелиный улей, трудолюбивый посёлок сошёл на нет. Догорает, как головёшка, в затухающем костре. Молодёжь расползлась, в поисках лучшей жизни, по городам-весям, стройкам коммунизма.
Совхоз «Уваровский», в него стал входить посёлок, заложил целую улицу «бокинских» домиков, пришла дорога, построил прекрасную овцеферму, пустил автобус, более-менее стали платить приличную зарплату. Как теперь говорят «создал инфраструктуру». Но с большим опозданием, население стало усыхать, расползаться. Не сбежавшие, не покинувшие посёлок воспрянули духом, приободрились, но нагрянула «перестройка» и всё разметала, как безжалостный, без души и сердца торнадо.
В посёлке теперь живущих из поколения первых основателей посёлка можно сосчитать по пальцам одной руки. Доживают…
Главный теперь «контингент» посёлка, вынужденные переселенцы из Киргизии, Кавказа, других мест Союза. И их дети подросшие, тоже улетают дальше от тучного чёрнозёма, и теперь, как после войны, на земле трудно прожить.
В чудом ещё стоящих, покосившихся домиках былых колхозных передовиков, совхозных «ударниках коммунистического труда», теперь неизвестно откуда явившиеся курды организовали овцеферму, былой колхозной не удаст…
«Спекулянтку» осудила и судьба: сын после семи лет  службы на Северном флоте, погиб на производстве, второй – убит в пьяной драке, внук замерз пьяным в поле в скирде соломы.
И так в каждой семье. Водка, самогон, пьянка вершат свой смертный приговор. Состарившиеся ждут теперь в умирающем посёлке своего финала.
Эх, доля, крестьянская доля горькая!
В интернете есть пронзительные стихи поэта из крестьянского люда Ивана Водякова, читаю и душит горечь, обида. Один другого погоняют вопросы:»Ну почему так из века в век несправедливо? Неужели для того, чтобы понять необходимость бережно относиться к селу, Россия, не дай Бог, должна пережить очередной голодный год?...»…
Присутствовал на том судебном заседании, в исчезнувшем теперь колхозном клубе. Было мне тогда лет десять- одиннадцать, а как всё ослепительно ярко помню. Даже и спустя более полувека саднит опалённая тогда молодая душа.
Судили «спекулянтку», а осудили саму недостойную человека жизнь на селе!
Помню. дед Петрович, судья принял его за поселкового «авторитета», мурчал себе в бороду на завалинке, на первом весеннем пригреве: »Соловьём залётным жизнь ( так он напевал!) пролетела. Волной в непогоду радость прошумела…». Прямо эпиграф той послевоенной жизни!
Но то были послевоенные годы. Они многое оправдывали. Чем оправдать современную чахлую жизнь на селе? Кто и какой проведёт показной суд? И кого осудят на том народном Вече?
Что нужно и чего не хватает для достойной жизни человека-труженика на земле благодатной?
Знаю, привык, наслушался. Обязательно сегодня вечером по ТВ молодой, в модных очках экономист новоиспечённый, мудрый политолог всё мне объяснят. Все вопросы «раскусят».
Им легко и понятно ВСЁ, не на земле они живут, как боги на небесах.
Мои мудрецы давно лежат на уютном поселковом кладбище на опушке леса. Часто в тишине разговариваю с ними.