Двадцать аспектов существования

1.
10.30
«Впервые я осознал себя, что я есть, что я человек, что я живу - в тот момент, когда разбил коленку, запнувшись о садовый шланг и упав на асфальтированную дорожку, которая разделяла на две части газон перед домом моих родителей. Я испытал боль и увидел кровь на асфальте. Я заревел, и мой плач был криком рождения меня. Осознанного. Как человека». Бред какой.

- Заполните, пожалуйста, анкету. – Администратор протянула мне два листа бумаги. – Доктор Керри примет вас через несколько минут.
Я отложил журнал.

«Имя. Возраст. Семейное положение».
Как неудобно писать, склонившись над стеклянным столом, столешница которого находится на уровне колен. Невольно вспомнились «Люди в черном».

«В чем, по-вашему, проблема, в решении которой вы нуждаетесь?» И несколько пунктов. Подчеркните нужное. Термины, определения. А если я не знаю точного определения? Вот есть подходящий пункт – Потеря смысла жизни. Но это второстепенно пока. Нужного мне – нет. Зато есть славный пунктик – Другое. Впишите сами свою проблему. Сделайте первый шаг к лечению. Осознайте, что вам помогут, но только тогда, когда вы будете готовы к изменениям. Впишу, что ж. Личная драма. Корабль страстей разбился о рифы.

«Ваши любимые телепередачи, газеты, радиостанции». Прочерки. Нет ничего любимого. Подчеркнем, что мне уже ничего не интересно. Раньше было, теперь нет. Усилим восклицательными знаками.

«Лекарства, болезни, родственники, годы в браке» - это просто. А вот интересно – «Каким способом вы пытались (если пытались) решить вашу проблему самостоятельно?» Спорт, искусство, лекарства, алкоголь, наркотики, беседы с друзьями. Прочерк, прочерк, прочерк.

Нет ничего, что бы делал я. А вот что я сделал – впишу. Бросил пить.

- Я смотрю, вы почти закончили? – Администратор улыбнулась профессионально-ласково. Как в сериалах.
- Да, спасибо. Меня только один пункт смущает – какие лекарства я принимаю сейчас. Перечислять то, что связано с моей проблемой, или же все, что я принимаю в связи с состоянием своего здоровья?
- Хмм. Знаете, я думаю, что перечисление всех препаратов не будет лишним. Никто не знает, что может влиять на психосоматическое состояние человека. У многих лекарств есть побочные эффекты.
- Тогда, боюсь, у вас маловато места отведено под перечень, всего одна строка. – Я ответил ей своей самой обаятельной улыбкой. Ну, я так думаю. Я не вижу себя со стороны, может, это гримаса зверя. По крайней мере, я старался вложить немного юмора.
- Ха-ха. Мало места. Ха-ха. Да, времена такие, теперь лекарства вместо еды. Что поделать.
Она снова уткнулась в журнал, в котором делала пометки на протяжении всего моего анкетирования.

Вот странно. Везде интернет, планшеты, коммуникации. А здесь до сих пор ведут все записи в журналах. А ведь позиционируют себя клиникой мирового уровня. Наверное, это от недоверия к технике. Всё-таки, что написано пером…

- Вот, пожалуйста. – Я протянул анкету.
- О, хорошо. Погодите минуточку.
Она скрылась в дверях, оставив меня одного в пустынном холле. Нет, здесь миленько, в принципе. Бахилы выдали. Чаю предложили. А кофе – нет. Видимо, возбужденный пациент – лишняя головная боль. Одно раздражает – повсюду статуэтки котов, кошечек, котиков. Они что, всерьёз считают, что подобное должно настраивать пациента на необходимый лад? Ми-ми-ми, как прелестно, мне здесь точно помогут.

- Прошу вас. Это доктор Райво Керри.
- Здравствуйте. – Док протянул мне руку. Крепкое рукопожатие. Не докер, но и не слабак. Если я приду ещё раз, надо сказать, что я не выношу рукопожатий.
- Прошу вас, проходите…

2.
Девятью часами позже.
- Понимаешь, я никак не могу понять, в чем смысл их профессии? Вот он – доктор. Психолог-психоаналитик. В чем работа? Неужели только в том, чтобы выслушивать мой монолог и изредка встревать, перебивая, - а скажите, Александр, ваши родители. Кто они? Да ну твою же мать, причем тут родители? Этакий классический американский сериал: «Мне кажется, причина ваших расстройств лежит глубоко в детстве». Я что, герой Кинга, которого изнасиловал отец и поэтому у него поехала крыша? Или у меня Эдипов комплекс, о котором я не знаю? Не понимаю.
Я отхлебнул остывший кофе и затянулся сигаретой. Надежда молча разминала свою.
- Я не очень долго изучала психологию. Но, насколько я помню, да, их задача – дать тебе возможность взглянуть на себя с другой точки зрения. Ты говоришь, говоришь, а он выявляет какие-то опорные точки, и просит тебя проанализировать, почему ты поступил именно так, а не иначе. В этом его задача. Ты неправильно понимаешь их работу. Ты ждешь, что они тебе помогут, дадут совет, как поступить. А они не дают советов. Ты сам ищешь выход. Видишь ли, человек зашорен, он находится в неких оковах своего воспитания, самосознания. Очень сложно посмотреть на поступки со стороны. А они помогают в этом. Но не дают советов, нет.
- Да ну я понимаю это. Просто.… Как сказать? Он мне раз пять повторил: «Вы должны понимать, что лечение – это долгий процесс, я не смогу помочь вам найти решение проблемы за один раз» - Я попытался передать его акцент, но получилось плохо. Хорошо пародировать я могу только Брежнева. – «Не забывайте, что всё в ваших руках, и оттого, как открыты вы будете для понимания происходящего с вами, зависит успех наших встреч». А то я не понимаю этого. Просто на третий раз меня начало это раздражать. Я пришел к нему не для того, чтобы он вдалбливал в меня это. Что изменится от того, что я усвою это? То, о чем я и сам знаю? От этого во мне что-то перевернется? Или повторение – мать леченья? И акцент его этот. Я говорю, а мне кажется, что он меня не понимает до конца. Ну как может человек, для которого русский не является родным, понять нюансы? Ну да ладно, он ведет прием на 4-х языках, он молодец. Ну, а мне-то как? Чего он полез в детство моё? Меня настоящее волнует.

3.
10.45
- Меня зовут Райво Керри, это наша первая встреча, бесплатная консультация на 20 минут. Она необходима для выяснения ключевых точек вашей проблемы и небольшого знакомства. Пожалуйста, кратко расскажите о том, что привело вас к нам?
- Кратко. Хм. – Я задумался. – Краткий пересказ не даст полной картины, доктор. Но попробую. Мне кажется, я схожу с ума.

4.
Девятью часами позже.
- И вот я рассказываю ему, как обычно, сбивчиво, скачу с одного на другое. Зайка-побегайка. А он качает головой и чирикает что-то в блокнотике. И иногда в анкету глядит. И вот ведь что смешно – только я начинаю что-то понимать, делать вывод из самого собой же сказанного – он, бац, вопросик подкидывает. Например: «Вы написали, что бросили пить. Как это произошло. Почему? И что означает – бросили пить?» Ну, твою ж медицинскую душу. Ну что ж ты мой полёт-то прервал? Ну да ладно, он док, ему виднее. Рассказываю. Иду утром на работу, был вторник, три недели назад, слезы жалости к себе в глазах. И снисходит озарение – надо бросать бухать. Всё равно страдаю же, почему б не совместить два переживания? Попробовал эту мысль на вкус – вроде неплохая, правильная, верное направление. Все равно ж алкоголь только обостряет. И глупости это всё, что спиртом можно залить тоску. Нет! В том-то и дело. Ты живешь с обнаженными нервами, которые реагируют на всякое раздражение. А тут на них ещё и спирта плеснуть. Омыть их. Сделать более чувствительными. Так какое ж тут утешение? Наоборот, возрастает все в геометрической прогрессии. Ну и вот. Вечером пришел домой, допил остатки водки под ужин, полежал, глядя в ящик, бессмысленно скача по каналам, пожалел себя, порыдал и уснул. А утром – всё. Как отрезало. Точнее, вечером. Утром-то ничего, проснулся, омылся, завтрак, сигарета, на работу. Днем работа. А вечером… Вечер – коварное время суток. Ты чувствуешь себя свободным от работы, уставшим от проблем, и, главное, имеющим право расслабиться. Кто дал тебе это право? А ты сам. Кто ж ещё, кроме тебя, управляет тобой. И вот ты, весь такой довольный собой (или расстроенный, если есть проблемы), и, что самое опасное, вожделеющий, идешь к Курбанову в магазинчик и покупаешь свои 375 коньяка. Возвращаешься в офисный дворик, скручиваешь крышку и делаешь один большой первый глоток. Вожделея, помни! И получаешь то, что ожидал. Сначала – пламя во рту. Проглотил. Послевкусие – бее. Гадкое. Брр. Омерзительно. Хорошо, если есть с собой вода, запить. Тогда смягчает. И сигарету сразу в рот, затянуться дымом. И огонь, тот, что ожег горло некачественным коньячным спиртом, проникает внутрь. Смягчаясь. Становясь теплом. Выдыхаешь и смотришь в небо. Неважно, пасмурно или звезды. Просто ритуал такой. И ждешь – вот сейчас будет хорошо. Ха-ха. А хорошо-то не будет! Вот в чем проблема. Всё! Ты подсел, милый друг, на свой ритуал. Ты занимаешься самообманом.
Я отхлебнул кофе и достал из пачки новую сигарету.
5.
10.54
- А как давно вы начали употреблять алкоголь. И что именно?
- Ну, последние 4 года каждый вечер. В основном, коньяк. Ну, пару раз были перерывы, когда пытался бросить, но все заканчивалось срывом. Я давно поставил на себе клеймо – спился, алкаш. Даже несколько гордился этим – мол, да, я алкоголик, и что? Зато не болею простудами и похмельем, на работу хожу, как часы. Не то, что остальные, слабаки. Знаете, док, мне вот подумалось… Я размышлял об этом, почему я пью. Искал причины. Ну и нашел – «Скучно мне, бес». «Фауст», кажется, да?
Интереса нет в жизни. Ну, сами посудите – рутина же. Работа… Работа – интересная, да, мне нравится находить неожиданные и изящные решения, учиться новому, нравится систематизировать сделанное, пытаться разложить все по полкам. Но ведь работа – это не только процесс. Это еще и время, отданное ей. Ведь каждый день, с десяти до семи, ты там. Среди людей. Чужих тебе людей. Некоторым симпатизируешь, некоторых ненавидишь, кого-то не замечаешь, с кем-то ссоришься-миришься. И все это – время моей жизни. Моё время. Которое я отдаю им. Прямо или косвенно. А что взамен? Только деньги. Причем не такие большие, чтобы смириться с тем, что уходят лучшие твои годы. И перспектив нет. Я достиг верха своей карьеры. Мне дальше некуда, всё. Тупик. Ну и как не находить утешение в алкалоидах? Хоть немного разукрашивает мир. Даёт ощущение жизни.
- А что для вас чувствовать себя живым?
- Хм. Когда-то в юности, только вкусив этого яда, я попал в мир праздника. Ночные кутежи после сдачи очередного номера газеты были в порядке вещей в том коллективе, куда я попал, сменив очередное место работы. И передо мной открылся новый мир, яркий. Блестящий. Мир, в котором я никогда раньше не был. Красивые доступные пьяные девушки, музыка кабацких ансамблей, интересные знакомства – мне, двадцатипятилетнему, это показалось откровением после плоского мира – работа, семья, сон, работа. Вечная нехватка денег, обломанные амбиции, несбывшиеся желания – о, как легко новый мир задавил во мне все комплексы. Я стал другим. Уверенным в себе. Жадным до женщин. Я чувствовал себя везунчиком. У меня получалось всё, что я хотел. Нет, я не пил тогда запоями, нет. Я просто знал, что у меня получится всё. Надо только пожелать. И я стал ставить эксперименты. Например, снялся в рекламе чая. Два коротких ролика, бестолковых, малобюджетных, да и актер из меня аховый, как я убедился потом. Я прошел конкурс на репортера радио. Из 76 претендентов до финала дошли пятеро. Один из них я. Я провел утренний эфир на местном телевидение. Я придумал новую рубрику с конкурсами в нашей газете, не просто идею, я просчитал всё и принёс её готовой главному редактору. Я мог всё. Но всё это я бросал, едва достигнув некой вершины.
6.
Девятью часами позже.
- И вот он спрашивает у меня – а почему вы всё бросали, как вы думаете? Что являлось причиной? А я помню? Как я могу вспомнить то, что было почти двадцать лет назад? Я не помню, почему я это делал, могу предположить, что искал свое место. Но почему бросал? Наверное, потому, что это не моё. Не хотел я посвящать этому свою жизнь. Я пробовал, экспериментировал, добивался и поворачивался спиной.
- А, в самом деле – почему?
Надежда. Надя. Что в ней хорошо – она умеет слушать. И может дать дельный совет. Или поддержать пониманием.
- Я не знаю. Я доктору так и сказал. Я не знаю причин. Я не вижу их на поверхности. Было интересно – делал. Стало наоборот – бросил. Откуда мне знать?
Я пожал плечами и поискал глазами официантку.
- Будешь ещё кофе?
Она покачала головой.
– Лучше морса. А ты не думаешь, что это просто кризис среднего возраста?
- Да ну что ты. Какой средний возраст? – я усмехнулся. – Я всегда считал, что это бывает в 33, возраст Христа, так сказать. А мне уже почти 44. Правда, как обычно, внутри мне все те же 25. Вот тебе – сколько?
- Не знаю. Всегда по-разному. Когда 14, когда 90. Все зависит от того, что я ощущаю сейчас. Главное, не смотреть в зеркало.
Она усмехнулась и полезла в сумочку за пудреницей.
7.
11.03
- Александр, хочу сказать вам, что с вами можно работать. Вы открыты для диалога, я вижу, что вы искренне хотите найти себя, свое место в вашей жизни. К сожалению, время нашей консультации закончено. Но если вы твердо намерены продолжить наши встречи, вам необходимо определиться, как часто мы будем встречаться. Я бы рекомендовал две встречи в неделю. Минимум – один раз. Но, как вы понимаете, все зависит только от вас, от ваших возможностей, как по времени, так и финансовых.
- Когда вы сможете принять меня в следующий раз?
- Как насчет завтра, в пять часов вечера?
- К сожалению, я уезжаю в выходные на дачу. Там тишина и снег. А на следующей неделе?
- Четверг. Вам подходит?
- Четверг. Четверг. Это очень долго. Очень.
- У меня есть возможность сегодня. Но не более сорока минут. Обычный сеанс длится от пятидесяти минут до часа. Если вы готовы и оплатите, я проведу первый сеанс сейчас. Предупреждаю, первый сеанс – ознакомительный. Вы расскажете о себе. Я задам несколько уточняющих вопросов. Но основной упор мы делаем на знакомство с вами. Вы готовы?
- Да.
- Отлично. Пройдите в холл и оплатите. Через 5 минут мы встречаемся здесь же.
8.
Шесть с половиной часов спустя.

Слушайте, доктор, я что вам, лектор,
Рассказывать о том, как сходят с ума?
Давайте, доктор, ведь вы же лекарь!
Пора, избавляйте меня от дерьма.

9.
11.10
- Расскажите о своем детстве.
- Знаете, доктор, я хотел сегодня уехать на дачу, сесть в тишине, открыть ноутбук и начать писать некую автобиографию. А начать хотел так: « Я не помню своего детства». Смешное совпадение, не находите? Я не помню своего детства. Биографию – да. А остальное. Моё детство прошло в Узбекистане. Вы читали Дину Рубину? У неё хорошо это описано. Бездонное небо, поля маков, вершины гор, журчание воды в арыках. У меня же в памяти только одно – моё детство прошло в Ферганской долине. Я прожил там 12 лет. Наверное, я должен помнить жару летом, цветение вишни и абрикосов весной, ожидание снега зимой. Но я не помню этого на уровне чувств. Красок. Запахов. Я знаю, что я должен это помнить, это было со мной. Но, кроме этого знания, у меня ничего нет. Я могу сознательно вызвать в себе воспоминания о том, что я любил. Вареная кукуруза, кисличка, это такой горный ревень, семечки, леденцы, лепешки. О, доктор, это нечто - горячие лепешки с базара, только что из тандыра. Я нес их, штук пять, завернутыми в платок, потому что горячо. Я шел, обливаясь слюной и бурча животом от желания отломать кусочек и съесть его. Нет, я не был голоден, всё-таки моё детство пришлось на хорошие годы, но этот вкус, этот запах свежеиспеченного теста, желание, сводящее с ума – это было невыносимо. Ведь это ж так вкусно. Но я шел, а идти долго – минут 20. В детстве все, что дольше 5 минут ходьбы – долго. Шел и предвкушал. Как приду домой. Суббота, родители дома. Мама возится на кухне, готовя праздничный ужин. Ожидаются гости, значит, будут манты. Или пирожки. Такие треугольные. С начинкой из мяса и картошки. Отец гремит инструментом на веранде, оббивая стены фанерой. Тогда это было модно – фанерная обивка, которую обжигают паяльной лампой, чтобы выявить рисунок дерева. А потом покрывают лаком. Странно. А ведь я ни у кого не видел дома обоев. Стены окрашены, потолки в побелке. По стене, сантиметрах в 15 от потолка бежит тонкая линия краски. Что-то вроде бордюрчика. Красиво. Такая была интерьерная мода. Советский Союз.
И вот я прихожу домой. Из холодильника извлекается дыня. Или арбуз. Док, вы пробовали дыню с лепешкой? Дыня разрезается на дольки, каждая долька на несколько частей. И вот все это лежит на блюде, истекая соком. Мы садимся за стол на веранде, среди строительного бардака. Окна распахнуты настежь. И сразу же налетаю осы, пчелы, мухи, шмели, вся живность, привлеченная запахом. Ты берешь кусочек дыни и впиваешься в неё. А потом кусаешь лепешку. Шербеты, конфеты, мороженое. Это тоже радости детства. Но почему я помню дыню с лепешкой? Думаете, потому что я ассоциирую это с родителями? Или с тем, что я вспоминаю это, как ключевую точку детства, счастья его?
10.
Девятью часами позже.
- И вот сижу я такой, рассказываю ему и вижу, что увлекся. Что не терпится ему узнать что-то еще, кроме этого. Что ему этот эпизод из детства моего, коль он не видит пока общей картины?
И тогда я начинаю прыгать по своей биографии. Восемь классов, переезд на Дальний Восток, окончание школы, техникум, армия. И, понимаешь, я осознаю, что он тоже человек, не успевает за моей сбивчивой памятью, но как можно было упустить момент, когда я ему сказал, что влюбился безответно в техникуме и поэтому бросил его. Я рассказываю, а он минут через 5 спрашивает – так вы закончили техникум? Нет, бляха, не закончил. Ну, зачем ты просишь меня рассказать, а сам не слышишь? Ведь это ж важно! Ну, мне так кажется, что это важно – факт того, что я ушел, отучившись 3 месяца из-за того, что моё сердце было разбито? Ты уцепись за этот эпизод, ты ж профессионал, спроси – я расскажу тебе, как я, после того, как мы окончательно выяснили, что я для Ланьки только друг и любит она другого, посадил её на автобус до общаги, а сам пошел пешком по разделительной полосе проезжей части. Как я шел и думал о том, что мне всё равно, что собьёт меня сейчас самосвал и тогда она поймёт, кого потеряла. Что никто не будет любить её, так, как я, никто не подарит ей стихов. Вот, кстати, послушай. Вроде помню.
Куча бумаг. Ты стоишь на коленях
И перебираешь эту гору листов.
Фотографии, письма – ушедшего тени.
Куча разных открыток из разных годов.
И, случайно – листок
В несколько строк
И, как по нервам – ток
Пробегает дрожь.
И почерк забытый ты вдруг узнаешь.
«Здравствуй, милая Ланечка…»
Черт, забыл. Что ж с моей памятью-то?

11.
11.17
- Сколько лет было вашим родителям?
- Ну, мама сорок восьмого, папа – сорок девятый. Сколько им было? Надо подсчитать. Значит, это почти пятидесятый, плюс 20 я родился, плюс 10-12. Минус 1 и 2. Получается… А сколько получается? Я не могу подсчитать. У меня что-то помутнение какое-то.
- Они были молоды. Хороший возраст. Они жили дружно? Не ссорились? Вы не помните никаких эпизодов размолвок или ссор, свидетелем которых вы были?
- Нет. Не помню. Хотя… Однажды, я помню. Мама тащит меня за руку, идет быстрым шагом, я почти бегу за ней, она – плакала? Нет? Я не помню. Смутно в голове её слова – я ему покажу, я им устрою сладкую жизнь. Вот. Что было дальше, как и чем всё закончилось? Нет. Ничего.

12.
Девятью часами позже
- А стихи я любил писать на вокзале, на бланках телеграмм. Вот только не помню, что я там делал, на хабаровском жд вокзале. Может быть, поезд из моего поселка приходил рано утром? Уходил около часа дня, я это помню. А приходил? Часов в 7 утра. Да, где-то так. Тогда что я делал там ночью?
Не знаю, помнишь ли ты, раньше на вокзалах были отделения почты. Есть ли сейчас, во времена интернета и сотовой связи? Я не обращал внимания. Вот одно из тех вещей, что ушло в никуда в нашем веке на вокзалах – почтовое отделение, телеграф и телефон.
Так вот, я подходил к окошку, брал бланк телеграммы и писал перьевой ручкой. Деревянная красная ручка, в пятнах чернил, со старым тупым пером. Она рвала бумагу и оставляла кляксы. Но мне нравилось. Этакое прикосновение к временам Пушкина, Лермонтова. Хотя чем они писали – я не знаю. Смешно. Но мне нравилось.
Ты спишь спокойным сном.
А я – дышать пугаюсь.
А за моим окном – осенняя пора.
Ты спишь и видишь сны
Так мило улыбаясь.
А я готов смотреть с рассвета до утра.
Ты спишь спокойным сном.
А осень, как рукою
Березовым листом
Касается окна.
И сон вокруг тебя
Течет большой рекою.
А я тебя ревную
К поцелуям сна.
Я так хочу, любя
Расторгнуть сна объятья
Чтоб заключить тебя
В объятия свои.
Но только, словно тень
Коснусь губами платья.
Чтоб не разрушить сны
Волшебные твои.
Хороший стих, правда? Такой… Юношеский, что ли? А ведь я был девственником и романтиком. Я вообще не понимал бравады парней, которые рассказывали о своих победах, конечно, преувеличивая их. И меня обижало, очень, их пренебрежение к девчонкам. Высокомерие и хвастовство. И очень многого из их рассказов я, естественно, не понимал. Да мне и не хотелось. Я был очень влюбчивым мальчиком. И очень несчастным в любви. Этаким Пьеро. Меня не любили. Я не представлял для противоположного пола никакого интереса. Я не блистал физической силой, я был косноязычен, я смущался и терялся в присутствии девчонок. Я помню, что очень страдал, влюбившись в очередной раз. К счастью, я не помню этих терзаний. Просто помню, что был несчастен.

13.
11.28
- Расскажите, как вы относились к женщинам в вашей жизни?
- Как? Какой… хм… странный вопрос. Как можно рассказать об этом? Наверное, я любил их. Любил и люблю. Точнее, во мне живут только светлые воспоминания о них. Я даже некоторых имен не помню уже. Не то, что лиц, фигур, особенностей. Я говорил, док, у меня проблемы с памятью. Наверное, что-то во мне, тут, в голове, сидит и отсеивает: Это налево, в отсек дежа вю, это направо, на склад приятных воспоминаний. Это в архив в сто двадцать третьем отсеке четвертого уровня-бис. Но что я точно знаю – я всегда любил женщин не за красоту. В моей жизни никогда не было фотомоделей. У моих друзей-приятелей – да. У меня – их подруги. Я всегда хотел любить человека. Точнее, нет, не так. Я хотел любить за сущность её, за интересность. Да, конечно, мечталось о кукольном личике и идеальной фигуре. Очень хотелось заполучить в постель тигрицу и женщину-вамп. Но вот ведь в чем несправедливость жизни, как мне кажется – не красивые женщины – я буду использовать этот термин, именно «не» раздельно, просто другого мне сейчас не подобрать – так вот, не красивые женщины не могли получить достаточно опыта постельной жизни, опыта любви. В силу того, что обычно всем пользовались их подруги-фотомодели. А им доставались крохи со стола и осадок со дна бокала. Они могли любить, но редко бывали любимы. И вот представьте – день рождения такой девушки. Она накрыла стол, созвала гостей, подруг, друзей, знакомых. Все пьют, поздравляют, шутят. Наступает момент между салатом и десертом, когда все веселы, полны пьяных сил, строят планы на ближайшую ночь, устраивают разборки, кто с кем и за кем. А она сидит во главе стола, улыбается и напивается шампанским. Она понимает, что все её любят, она всем рада, но она одна. Сейчас все разойдутся, останется с ней еще одна подруга, которая поможет убрать со стола, потом они сядут на балконе, будут курить, допивать вино и жаловаться друг другу пьяно на жизнь. Все предначертано. И тут – я. Улыбаюсь, в меру развязен, не сильно пьян. Уверен в себе. На все сто, док. Подхожу к ней, одиноко глядящей в закат. Благодарю за вечер. За вкусные салаты. Курю рядом, смотря на её профиль. Смешной нос, густые брови. Стоим, болтаем ни о чем. Выбрасываю сигарету, беру за руку, не сильно, но властно. И говорю – поехали ко мне? Что тебе все они?
Это была не жалость, нет. Это был, наверное, интерес исследователя, пусть не первооткрывателя, но первого, кто может вскрыть эту раковину и извлечь драгоценную жемчужину. Предъявить её людям, крикнуть - смотрите, мимо чего вы проходите.
Не всё, конечно, происходило так. Слегка приукрашено временем. Но, по сути – верно. Я не скажу, что я влюблялся с первого взгляда, нет. Я в это не верю. Я влюблялся после первой ночи. Сначала жадный и примитивный секс двух изголодавшихся особей. А потом – сигарета и разговоры. Потом – прикосновения и познание человека, того, который отдал тебе себя. И снова секс, но уже другой. Более ментальный, что ли. Изучающий. А потом, уже совсем потом, я понимал, что этот человек мне дорог. И нужен. Мне было все равно, насколько был нужен я. Если мне не отказывают – значит, так тому и быть.

15.
Девятью часами позже
Вот её я запомнил очень. Эту девушку. Молодую женщину. Анька. Я называл её Эни. Она была не только любовницей. Она была отчасти другом. Она знала обо мне больше, чем кто либо. Мы были молоды. Вот только не запомнил я, сколько ей было лет тогда. Знаю, что моложе. Да это и не важно. Мы встречались до самого моего отъезда в столицу. Моя вторая жена знала её и жутко ревновала нас, причем в те моменты, когда поводов для ревности не было вообще. А Эни очень боялась её истерик. Как-то раз она мне сказала, что мы с Ленкой, моей второй женой, созданы друг для друга. Она – бой-баба, огонь и молнии, я – тихий змей-искуситель. Две явные противоположности. Как две стороны одной медали. Она ошибалась, очень. Но она видела так. А я любил её. Но был очень жесток. Когда в моей жизни появилась новая пассия – Марина, я рассказывал Эни все свои переживания, сомнения, метания. Спрашивал совета, как быть. Она на полном серьезе обсуждала со мной, что мне делать. А сама, наверное, страдала. Я не знаю.
Они потом подружились, Эни и эта блондинка, Марина. Друзья называли её мышью бледной. Наверное, она и была такой – я не видел. Я увлекся всерьез. Ленка уехала к родственникам на пару месяцев. Я жил один. Ну, как жил один. Один я никогда не был. Я не мог жить в одиночестве. И, естественно, что однажды я затащил Марину в постель. И, конечно же, я начал петь свои песни – ты красива, потому что она была красива, ты умна, потому что она была умна. Даже слишком. Она решила меня на себе женить.
Все закончилось, как в мелодраме. Ленка узнала о моем романе, Марина поставила мне условие – женись, я попал между молотом и наковальней. Я разозлился и сказал – через две недели я скажу свое решение. Они, конечно, были в неравных условиях. Ленка ждала меня дома, Марина – на работе. Я не говорил, что это был служебный роман? Да, это было оно. Есть такая пословица, дословно не помню, что-то вроде ночная жена дневную перепоет, что ли? Не суть. Решение я принял легко. Марина рыдала в закутке курилки, клялась в любви, обещала наложить на себя руки и умоляла жениться на ней, обещая все блага мира, включая все радости секса, которые ранее мне с ней были недоступны, каждый раз и по любому требованию. Ленка сказала просто. «Я люблю тебя. И поэтому всё, что бы ты ни сделал, я приму. Главное, чтобы ты был счастлив». Это решило всё.
А с Эни мы продолжали встречаться. Не часто, потому что свой кредит доверия на тот момент я уже исчерпал. Но возможности были. Она не винила меня ни в чем, иногда рассказывала о Марине, уже не помню что. А потом я уехал в Москву.

16.
11.37
- Ваша профессия – дизайнер. Это интересная работа. Вы занимаетесь интерьерами?
- Нет, это рекламный бизнес. Полиграфия, интернет.
- Реклама? А как вы получили профессию? Какие-то курсы?
- Нет. Понимаете, моей основной профессией была работа монтажником железобетонных конструкций – куда еще можно было податься со средним образованием? И однажды мне надоело ходить на работу, переодеваться в робу, таскать баллоны с кислородом и стропить бетонные балки. И моя первая жена, когда я ей это рассказал, сказала – давай откроем рекламное агентство? Если вы помните, док, 90-е годы были временем возможностей. Если ты что-то хочешь и можешь – перед тобой открыты дороги, да что дороги – проспекты. И вот я рассчитался, получил неплохие деньги, и мы открыли своё дело. Рекламное агентство «Доминус». Претенциозное название, не так ли? Dominus merus – Dominus mundi. Будущее виделось радужным. У меня был сосед, Анатолий Казимирович, литератор и соучредитель одного из хабаровских издательств. Он дал совет – используйте нестандартную рекламу. Например – человек-бутерброд. Это сейчас их полно везде. А тогда, в девяносто третьем, это было дерзко и необычно. Мы нашли двух рекламодателей – один заказ подкинула теща, которая работала в ветеринарной аптеке на рынке. Второй нашел я – агентство недвижимости. Бандиты. Самые настоящие. Как из фильмов. Офис в центре, малиновые пиджаки, бритые головы. Сколько денег мы заработали – я не помню. Не очень много. Я составил прейскурант прогулок человека-бутерброда – час одна цена, два часа – со скидкой. Мы заказали деревянные рамки у случайного плотника, натянули ватман, всю ночь рисовали рекламу гуашью. «Все для вашего питомца в ветаптеке на центральном рынке» и «Лучшая недвижимость по лучшим ценам – агентство Великан». Выпили чуть для храбрости и в сумрачный осенний день вышли на улицу Ленина. Мы пошли большой компанией – мы очень волновались. Я в аптеке, мой друг, он же коммерческий директор, олицетворял лучшие цены на квадратные метры. Народ шарахался от нас и смотрел с недоумением. Мы делали независимый вид и печатали шаги. Группа поддержки шла рядом. Знаете, наверное, такое же волнение испытывает актер в день премьеры. Но вот подошел один человек, спросил, что мы делаем. Второй. Мы рассказали заранее заготовленные речи о наших рекламодателях. И стало легче. Выглянуло солнце. Мы уже не боялись, мы хохотали и сами цеплялись к прохожим. «Дама, у вас есть кошка? А чем вы её лечите? Вы знаете, что неправильное лечение приводит к последующей потере денег из-за последствий самого лечения? Спешите, дама, на центральный рынок, вас проконсультируют опытные ветеринары. Отсюда трамваем номер пять до остановки «Рынок». Дама шарахалась от нас, мы ржали и шли дальше. Бог мой, как мы были молоды и беззаботны.

17.
Девятью часами позже
- Как время летит. Тебе уже пора, Надюш?
- Ну, у меня есть еще минут пять. Но потом, да, надо бежать. Ты пойдешь к нему ещё?
- Я записался на четверг. В девятнадцать ноль-ноль. Схожу еще раз. У меня нет веры в него. Но мне интересно. Правда, этот интерес недешево стоит. Полста баксов за сеанс. Но – схожу. Он обещал, что на следующей встрече мы будем говорить о том, что я захочу. Вы заказчик – вам решать, сказал он мне. Вот что еще мне не понравилось. Заказчик. Не пациент. Хотя я пришел к нему как к доктору. Заказчик. Мои деньги – пляшем по-моему, от угла до брейкинг брейн данс. Мне это не нравится. Ну да ладно. Беги. Созвонимся. Привет семье.
---
Наверное, выпью еще кофе. Надо подумать, подумать. Оно ведь крутится рядом, понимание. Не зря ж я сегодня весь день бродил по городу, терзал себя. Что-то ведь находил, какие-то точки стыковки. Память, память, куда ж я тебя дел? Загубил в молодости, «секс, драгс энд алкохол». Размочалил на рваные эпизоды. А, главное – какой смысл в этом был? Жизнь пролетела. Та жизнь. Но сейчас-то я еще жив. Хоть и делаю старательно вид, что ничего мне не интересно. Но ведь интересно же. Или нет? Вот в чем беда – я не понимаю. Мне неинтересно ничего, кроме… А вот тут – стоп. Не думать об этом, гнать эти мысли. Нельзя, нельзя. Отвлекись.
Вот – чашка кофе и сигарета. Материальны. Пока материальны. Выпью-докурю – уйдет в прошлое. Вместе со временем моим. Каждая минута – жизнь моя. Тик-так. Глоток, затяжка, выдох – 10 секунд. И нет больше их. Есть кофеин – и бьется сердце, есть затяжка – новое пятно на легких. А секунд этих – нет. Получается, жизнь – самоубийство?
Ох, ох. Не мои это мысли. Вычитал где-то наверняка. Куда мне до высот таких философских. Как я там сегодня сочинил? «Смешное сутулоходящее, пользы не приносящее». Вот. Вот оно. Я потерял веру в то, что я нужен. Необходим кому-то. Не как отец, муж, сын, брат. Нет. По-другому. Как голос Левитана был нужен людям тогда, в годы войны. Так я – не нужен никому. Получается, раньше, годы назад, я просто придумал себе свою необходимость? И жил, играя в эту веру, мимоходом ломая судьбы всех тех, кого встречал? Нет, нет, я искренне верил. Тогда. Тогда. А теперь? Что теперь?
Жил, играя и веруя. Да, наверное, это так и было. Доигрался.
Уф, ерунда какая. Ломая судьбы. Смешно. Да кто ты – Демиург? Доминус мунди. Вот она – проблема. Даже если так и было – у тебя один выход. Сломи гордыню свою. Склони голову. Покайся, пусть в мыслях. Измени себя, Я своё, непомерное, смири. Пойми простое – ты обычный. И живи простыми радостями. «Доживай свой век в смиренье, позабудь о самомненье. Отплясался и отпел. Оказался не у дел».
Не у дел. Ненужный. Расскажи об этом доктору.

18.
11.45
- Извините, Александр, что прерываю вас. К сожалению, наше время вышло. Давайте сейчас пройдем к администратору и запишемся на тот день, который вас устроит. В следующий раз мы поговорим о том, что волнует вас, любая тема. Вы перспективный клиент, в вас чувствуется желание измениться навстречу пониманию, раскрыть свой потенциал. Я думаю, у нас всё получится. А сейчас, к сожалению, прошу извинить меня еще раз.
Черт, он опять руку тянет. Надо будет сказать, что я не выношу рукопожатий.

19.
Через 12 часов.
Сон, сон, приди, приди. Избавь меня от мыслей, бог мой Морфей, я поставлю тебе свечку во спасение души твоей на подоконнике. Сон, сон. Как я не хочу больше мыслей. Откуда они, зачем они? Что они такое, мысли, зачем они мучают меня? Чем провинился я в этой жизни, за что наказан испытанием познания вас, мысли мои? Чем? Тем, что бросал тех, кого любил? Или за то, что не любил и не люблю никого, кроме себя? Почему мне так тяжело с вами – ведь вы же мои, часть меня, я сам создаю вас. Или нет? Или вы просто прорыв ноосферы в мой больной мозг? Зачем вы мучаете меня прозрением, пониманием того, что никчемен я и не избранный, а всего-то один из тех, кто не достиг и не достигнет ничего? Почему вы приходите ко мне, когда слаб я и обездвижен, скован одеялом, прикован к простыне обязательствами завтрашнего дня? Зачем вы кружите меня в вопросах и не даете ответа? Мне ведь не так много надо – остановить воронку вашу, снова вернуть назад состояние небытия мышления. Как раньше, как тогда, в те времена, которых я не помню. Я не помню ничего из прошлого, мысли мои, не заставляйте меня вспоминать, мне страшно становится за содеянное мною, за брошенных мной, за забытых мной. Простите меня, родные мои, простите, я не хотел причинять вам боль, я всегда хотел счастья всем даром, пусть лучше я уйду обиженным. Но никогда не получалось так, я уходил равнодушный к слезам вашим, мольбам вашим, словам вашим, сказанным и невысказанным, выплаканным в подушку. Родные мои. Любимые. Простите меня за эгоизм мой, за себялюбие. За веру в избранность свою, за цели, к которым я шел, оправдывая средства. Отпустите меня с миром, прошу вас. Отпустите, не насылайте на меня мыслей, страшного этого клубка змей, жалящего меня болью осознания. Отдайте мне меня самого. Мне так жутко жить дальше. Как я хочу покоя и сна. Сон, сон.… Приди.

20.
- Здравствуйте, доктор. Мне кажется, я понял свою проблему. И поэтому схожу с ума…


8-9.02.2014