Гуси-лебеди

               Один из знакомых Буркина предложил ему купить охотничью бескурковую двустволку «горизонталку» марки ИЖ-43 из числа конфискованных у браконьеров. Просил немного – чуть больше цены двух бутылок водки. Хотя Буркин и не собирался из рыбака превращаться в охотника, но как отказаться от такой дармовщинки? Верно! Никак невозможно! Поэтому и пришлось стать охотником по совместительству. К тому же обладание ружьем льстило ему. Вооруженным до зубов он чувствовал себя состоявшимся человеком и надеялся на то, что охотничий инстинкт проснется в нем сразу же, как только он получит охотничий билет. Не проснулся. Тогда он купил журнал «Охота и охотничье хозяйство» и попытался чтением возбудить его. Бесполезно! Пролистал от корки до корки, посмотрел картинки – ничего не зашевелилось. Это ведь не «Плей бой». На охоту его не потянуло, но шмальнуть очень захотелось.
                Товарищ Буркина – Виктор Лаптенков был принципиальным противником охоты как таковой, и не только охоты на животных, но и на водоплавающую дичь тоже. Поэтому на предложение Буркина: поехать с ним на первую в его жизни охоту, побродить с ружьишком и погонять водоплавающую дичь, как любил это делать Владимир Ильич Ленин, долго отказывался.
             Уж слишком варварским казалось ему это занятие. Ссылки на инстинкт охотника, который якобы сохранился и живет в некоторых двуногих, он отвергал как аргумент. Охота только тогда имеет право на существование, считал он, когда человек добывает себе пропитание чтобы выжить самому и накормить женщин, стариков и детей, которые не могут сами добывать пищу. Все остальное – убийство под каким бы лозунгом это не маскировалось.
               Уж если у тебя действительно проснулся этот самый инстинкт предков –  выйди и сразись с косолапым шатуном, как они сражались с мамонтами не потехи  ради, а «пропитания для».
              Пойди на него вооруженным рогатиной, а не изобретением нашего знаменитого земляка Калашникова. Вот это действительно охота! Все по честному! Шансы равны как в шахматах с едва заметным преимуществом у белых, в нашем случае у медведя. У него грубая сила – у тебя ловкость на грани шустрости. У медведя когти – у тебя суворовская смекалка. У медведя зубы – у тебя инпланты. Медведь встанет на задние лапы – ты встанешь на «цыпочки».  Медведь в  рык, а  ты его трехэтажным матом! Одному страшновато – выходите вдвоем, втроем, если, конечно, найдутся желающие подсобить из числа членов вашего общества охотников. Еще свору собачек  можно привлечь. Но что-то Лаптенкову подсказывало, что желающих такой охоты будет немного.
                В нормы отстрела он не верил, т.к. сам видел и не раз, алчность этой категории людей – больших любителей фотографироваться с трупами добытых трофеев.
                И вот, с таким отношением к этой забаве, Лаптенкову предлагают «побродить с ружьишком». Что он мог ответить на это? А что ответят охотники, если им предложить побродить с фото ружьишком, и вечерами у костра не обжираться дичью под водочку, а запивая чаем пиццу «Четыре сыра» хвастать удачно сделанными фотографиями куличков?
             Чувствуете разницу? Это все равно, что сравнивать футбольных и шахматных болельщиков. Одни любят тишину, а другие ор.
              Ехать бродить одному с дочкой, которую не с кем было оставить дома, Буркину не хотелось и он как мог уговаривал Лаптенкова. Не азарт гнал его на охоту, а зуд – проверить ружье в деле, а  если повезет, то и подстрелить что-нибудь на ужин. Ведь надо же оправдать «затраты» на приобретение ружья и патронов. Пусть и небольшие, но все-таки затраты.
                В конце концов Лаптенков сдался, поддавшись на уговоры Буркина и обещание: ружье он возьмёт для самообороны, а основной целью поездки явится поиск клюквы, которая имеет привычку расти там же, где товарищи «бродят с ружьишками» по береговой полосе заливов. Осень уже давно вступила в свои права и спелая клюква было хорошей приманкой для Лаптенкова. Знал бы он чем все это закончится –никогда бы не согласился.
                Среди озабоченных охотничьими инстинктами товарищей, есть особая категория халявщиков, которые бродят по мари далеко от береговой линии за спинами притаившихся в «скрадках» охотников и поднимая собачками из низкой травы прячущихся там подранков дичи – безжалостно добивают их.
                Оставив машину с играющей в ней дочкой на краю обрыва, Буркин с ружьем, сопровождаемый Лаптенковым, вооруженным ведром, спустился вниз по склону на береговую полосу. Далеко вдали у кромки воды виднелись искатели острых охотничьих ощущений, которых насчитывался не один десяток. Периодически издали доносились хлопки выстрелов из охотничьих ружей. Халявщиков-добивальщиков  поблизости не оказалось. Это успокоило Буркина. Они вдвоем с Лаптенковым очутились на огромном пространстве широкой береговой полосы и, при некотором везении, вполне могли сами поднять подранка в процессе поиска клюквы. На это и надеялся Буркин, пуская вперед Лаптенкова с ведром как пугало.
                Следуя своим обещаниям, Буркин не пошел в сторону охотников. Изображая вид, что якобы ищет клюкву, он смотрел не под ноги, а посматривал вдаль в поисках цели с непреодолимым желанием бабахнуть по ней из ружья. Так они разбрелись на значительное расстояние друг от друга.
               Такое времяпрепровождение должно было скоро надоесть обоим, т.к. клюквы не оказалось, но тут прямо по курсу Лаптенкова, метрах в десяти, откуда  ни возьмись, вдруг возникла огромная птица. Раскрыв крылья во всю их ширину, никак не меньше  двух с половиной метров, и встав в полный рост на мощные лапы так, что ее голова была на одном уровне с физиономией Лаптенкова, она пошла на него как будто на таран или, как летчик-истребитель в лобовую атаку.
                Поток воздуха от взмаха ее крыльев был так силен, что пригибал траву и ощущался на расстоянии. Кинетической энергии, набранной птицей при разбеге, вполне хватило бы чтобы свалить Лаптенкова с ног, пробежаться по нему и оттолкнувшись вознестись в спасительное небо. Но какое оно спасительное? Вокруг, куда ни глянь, десятки вооруженных берданками с оптическими прицелами двуногих от которых спасения нет.
                Лаптенков, от быстроты и неожиданности произошедшего, струхнул не на шутку тем более когда птица, приблизившись метров на пять, ускорила бег и буквально бросилась на него. Он никогда не видел дикую птицу таких размеров в такой близости от себя и смотрел на ее красоту как завороженный и обреченный не в силах даже пошевелиться. Откуда взялся этот обитатель нижних слоев атмосферы прямо перед ним и почему он не улетает, а бежит навстречу с нескрываемыми намерениями сделать ему больно – вот вопрос, который возник у Лаптенкова  и  на который у него не было ответа. В этот момент, откуда-то сзади он услышал истошный вопль Буркина:
                – Вали его наземь! Хватай за шею! Это подранок! – На ходу снимая болоньевую куртку, спотыкаясь о кочки дерна и цепляясь за кусты голубики он мчался со всех ног к Лаптенкову. И тут произошло трагическое и непредсказуемое. Когда до Лаптенкова оставалось не более трех метров, и сам Лаптенков, уже изрядно струсивший, готов был побежать прочь от птицы, которая вмиг могла сделать его Кутузовым, она, обессилев от раны, со всего размаха упала прямо перед ногами Лаптенкова. Борясь за жизнь птица попыталась снова встать на ноги, но в этот момент на нее навалился всем своим весом Буркин закрывшись от ее клюва болоньевой курткой, которую ему все-таки удалось снять на бегу и распахнуть на всю ширину как и птице крылья.
                Еще какое-то время птица побилась в конвульсиях под тяжестью веса Буркина и затихла. Для верности, Буркин запустил руки под куртку, нащупал там шею несчастной птицы и с силой сломал ее.
                Лаптенков, продолжая стоять как статуя, почувствовал себя причастным к чему-то ужасному и нехорошему. Ведь ему обещали – никакой охоты, только клюква. А тут уже даже не охота, а живодерство! Буркин, продолжал лежать на земле, пытаясь завернуть птицу в свою куртку и уже изрядно был перепачкан кровью, очевидно, сочившейся из раны птицы.
               – Ложись! – скомандовал Буркин Лаптенкову,  но тот еще не пришел в себя, был в состоянии «грогги» и не понимал команду «ложись». Зачем ложиться?
              – Ложись я тебе говорю! Быстрее! Ты что в штаны наложил? Ложись последний раз тебе говорю! – Лаптенков присел сначала на корточки не понимая до конца эту прихоть Буркина.
               – Дурак! Охотники сейчас увидят, что мы поймали подранка и отберут его у нас. Это ведь они его подстрелили. Значит он их. Это гусь Камчатский. Понял ты наконец-то, как нам повезло дуракам. Килограмм десять не меньше потянет! Давай ползи к машине.
                Где ползком, где на корточках они наконец-то приблизились к пригорку с порослью стланика за которым уже можно было укрыться вместе с трофеем, не опасаясь быть замеченными охотниками с берега. Но те, как одержимые, были заняты наблюдением за водной поверхность на которой плавали многочисленные манки. С некоторым облегчением Буркин встал на ноги и волоча за собой птицу приблизился к машине.
               Его дочку, в их отсутствие игравшуюся в машине с куклой, и, увидевшую  окровавленного папу, волокущего по земле огромную мертвую птицу, охватил ужас. Она, приоткрыв ротик от удивления и неожиданности, не спросила, а буквально вскрикнула:
              – Папа! Кто птичку убил?
              – Дядя Витя, – буркнул в ответ Буркин, кивнув на Лаптенкова, который не ожидал такого поворота событий. Ребенок буквально отшатнулся от него. Девочка в голос заплакала. Объяснять ребенку, что птицу убил ее любимый папа, было не педагогично. Можно было невзначай лишить ее веры в человечество уже в столь раннем детстве! Да, она бы все равно не поверила в это. Дядя – мог убить птичку, а папа – никогда! Ведь он такой «добрый и ласковый»!
                Буркин, в охватившем его экстазе, судорожно собирался в обратную дорогу. Разобрав ружье и как попало затолкав его в чехол, он бросил тушу птицы в багажник автомобиля, предварительно обмотав ее уже изрядно испачканной в кровь курткой. Еще через минуту он вскочил на водительское сидение и машина рванула с места, как будто за ними и в самом деле организовали погоню незадачливые охотники, не заметившие за собственной спиной такой знатной добычи и позволившие двум удачливым чудакам увести трофей прямо у них из под носа.
              Половину дороги ехали молча под аккомпанемент плачущего навзрыд ребенка, которого папа и не пытался успокоить. Он уже перебирал в памяти кулинарные изыски из гуся: тушеный с черносливом и в белом вине, жареный с капустой в соусе с мандаринами. Супчик из гусиных потрошков!
           – Папа, зачем дядя Витя убил птичку? – приговаривала дочка сквозь слезы. Папа же постоянно оглядывался и смотрел в зеркала заднего вида в ожидании «хвоста». Дар речи к нему вернулся не меньше, чем через полчаса. Девочка к этому времени уже почти успокоилась и только изредка бросала полный ужаса взгляд на дядю Витю, сидевшего на переднем сидении рядом с водителем, и крепче прижимала к себе свою куклу, оправданно опасаясь того, что недобрый дядя Витя может и ей причинить боль. Однако ее папу нисколько не трогали эти детские переживания. Азарт охотника на грани помешательства полностью овладел им.
            «Вот и побродил с ружьишком! Так и Ильичу не везло! Без шума и пыли, даже без единого выстрела добыл гуся, а точнее увел у ротозеев. Это сколько же в нем мяса? Обидно, что придётся делиться с Лаптенковым. Ну, так и быть, на крылышко он заработал, ведь это он поднял подранка, но не более. Машина моя, бензин мой. Он и этому будет рад, а вот жену ждет сюрприз, о котором она и не мечтала», – не без удовольствия думал про себя Буркин.
            Постепенно страх нашкодившего кота стал покидать его и на смену ему пришло осознание удовольствия от свершившегося события. Наконец-то он смог говорить:
             – Ира! Прекрати шмыгать носом! Маме расскажу: как ты плохо себя вела и больше не возьму с собой. Ну, а ты чего приуныл, – обращаясь уже к Лаптенкову продолжил Буркин
– все как и обещал тебе: без стрельбы. К тому же твоя доля тебя ждет! – Настроение его стало резко повышаться. Лаптенков же наоборот, по мере приближения к дому грустнел. Клюквы не набрал, а отрицательных эмоций приобрел через край! К тому же оправдаться перед ребенком ему уже не суждено, а так хотелось сказать всю правду про ее папу.
               Высадив у своего дома дочку, а по дороге в кооперативные гаражи Лаптенкова, Буркин подкатил к своему боксу. Ему было невтерпеж похвастать трофеем. «Вот облезут все от зависти». К глубокому его сожалению открытых боксов было немного. К счастью соседский был открыт и он прямиком направился к распахнутым воротам гаража соседа. Услышав скрип тормозов из бокса показался сосед. Вытирая руки ветошью он стоял и смотрел на парующегося соседа. Развернулся и собирался уже скрыться внутри, как услышал окрик Буркина:
             – Стой! Петрович! Погоди, покажу кое-что! – С довольной улыбкой Буркин открыл багажник и жестом пригласил соседа взглянуть на добычу, а сам уставился на его лицо в ожидании увидеть ставшими поросячьими от зависти глазки соседа. Однако, вместо этого увидел медленно меняющееся выражение лица Петровича, от подчеркнуто равнодушного до нескрываемого ужаса:
            – Чур меня! Чур! Ты обалдел? Это же красно книжный лебедь-кликун!!
           – Как лебедь? Не свисти! Это гусь … камчатский, …. а может полярный или гуменик! Я читал про них в журнале «Охота».
            – Сам ты гусь … лапчатый. Еще охотник называешься. Гуся от лебедя отличить не можешь. Дурак что-ли? Ты же член общества охотников и рыболовов. Взносы не забыл уплатить? Лапы черные видишь? На шею длинную посмотри –  метр не меньше, я уж про размер не говорю. Да в нем килограмм двенадцать не меньше!! Где ты видел такого гуся? В деревне, когда ты пас их в детстве, такие часто попадались? Можно перепутать чирка – трескунка  с чирком – свистунком, или крякву с нырком, но «Волгу» с «Запорожцем» – никогда! Сколько с тебя причитается знаешь? Иск за причинение вреда природе плюс штраф! Это где-то тыщь на пять с лихвой. На машину «Жигули» поохотился! Еще и скрадок на пятнадцать суток тебе обеспечен, но ты не волнуйся. Сразу платить все не надо. По суду растянут тебе эти выплаты лет на десять. Это не страшно. Алименщики по восемнадцать лет платят и ничего. На такое благородное дело и я займу – червонец не жалко. Ну, что испортил я тебе аппетит?
               Буркин потерял дар речи, глазки поросячьими стали не у Петровича от зависти, а у него самого от страха и перспектив, обозначенных Петровичем. Только в этот момент он наконец-то и сам понял, что это не гусь. Находясь в полу истерическом состоянии ловли птицы и последующего побега от потенциальных преследователей, он на какой-то момент отключился от действительности забыв, что существует запрещенная к отстрелу живность. Даже будучи начинающим охотником он обязан был это знать выходя на «промысел».
            – Да это не я его подстрелил. Клянусь! – пытался реабилитироваться Буркин шутливым тоном.
             – Не ты? А ружье-то при тебе. Статью 37 закона «Об охране и использовании животного мира», никто не отменял? Мог бы и ознакомиться перед тем как выходить и стрелять куда попало, – продолжил нагонять страх на Буркина Петрович.
             – Да не стрелял я! Понюхай ствол!
             – Прокурор понюхает!
             – Словили мы его… подранка. Кто-то из сидящих в скрадках его подстрелил, а мы нашли. У меня и свидетель есть! – как последний аргумент выдал Буркин.
               – Один?
                – Да!
                – А надо чтобы было два! Все равно статья.
                – Даже если бы я и понял, что это не гусь, а лебедь, мне что: убегать от него прикажешь?.
              – Ну-ну, не горячись. Я-то, верю. У нас куда ни глянь везде бродят лебеди-подранки. Заколебали! Спасения от них нет. Мы от них убегаем, а они так и лезут на рожон. Если бы его действительно подстрелили охотники, то они не могли не видеть: как он пошел к земле будто дирижабль «Цеппелин». Все бросились бы его искать и искали бы хоть до утра. И ты представляешь – нашли бы точно! Собак зачем кормят? Что там на берегу все такие простые как ты сидят?
              – Да он сам кинулся на нас! – пытаясь ввернуть версию самообороны пролепетал Буркин.
               – Конечно! У нас из подъезда не выйдешь – кидаются лебеди, того и гляди без носа останешься. Спасу от них нет, а еще говорят, что добрая птица. В общем ты меня не видел и я тебя тоже.
                – Ну ты ведь никому не скажешь? Правда? – заискивающе глядя в глаза Петровичу промямлил Буркин. «Зачем я ему, паразиту» засветился? Дернул меня черт-похвастать. Вот и получил», сокрушался про себя Буркин.
                – Конечно.. никому! Сам никому не скажу …,  но если спросят: «а не видел ли ты на гаражах кого-нибудь с красно книжным лебедем кликуном в багажнике»?
                – Кто спросит?
                – Да мало ли кто вас видел!
               – Хорошо! Поставим вопрос иначе: сколько стоит «что меня никто кроме тебя не видел»?
               – Думаю: пол тушки плюс потрошки!
                – Не многовато-ли за молчание?
                – Ну тогда вместо потрошков – шейку.
                – Ты обалдел. Тут шейка полметра на килограмм потянет. Давай по честному – пополам.
                – Годится.
                – Вечером пришлю с сыном твою долю. Слушай, Петрович, а ружье мое не купишь? Недорого прошу – две бутылки водки! Провались она пропадом ваша охота!
                – Правильно! Опасный ты для животного мира человек! Насчет ружья подумать надо. – Довольный торгом  Петрович не стал соглашаться сразу.
                «Теперь  Лаптенкову придётся попоститься», – подумал про себя Буркин, решивший «завязать» с охотой навсегда. «Не делиться же еще и с ним. К тому же от испытанного стресса, ему кусок в горло не полезет. Так и быть, подарю ему три пера. Пусть пишет ими «повести Белкина», как А.С.Пушкин, раз уж не удалось «побродить» с ружьишком, как Владимир Ильич».