Как меня отлучали от школы

  Большая перемена. В туалет набились начинающие курильщики. Кто-то узнал, что директор школы Анатолий Степанович Ткач уехал на совещание и его можно не опасаться. Ткача мы побаивались. Бывший фронтовик, неулыбчивый, прихрамывающий,  буквально выходил из себя, когда  видел кого-либо из учеников с сигаретой.
 
  Однажды на уроке он вызвал Витьку Малышева к доске, а от того за версту несло табаком.

  -Выверни карманы, - приказал Ткач. Малышев вывернул и на пол упала початая пачка дешевых сигарет.

  -Купил для старшего брата, - тут же соврал Витька.

  -Ешь сигареты, - приказал Ткач. У него начал подергиваться шрам на щеке – Анатолий Степанович пуще курильщиков не выносил  вранья. - Ешь!
 
 -Да вы чё, не курил я, - заныл Витька. Уличная шпана, второгодник, отнимавший мелочь у малышей, был не из пугливых.

  -Ешь!!!- взбеленился Анатолий Степанович. Он побагровел, схватил  сигареты и начал толкать  их в рот Малышеву. Тот заплакал.  Заплакали от страха и некоторые девочки...

  Дня два после этого Ткач не показывался в школе. Затем появился -  постаревший, с нездоровыми глазами.  Малышев был из неблагополучной семьи и его родители, кажется, даже не узнали об этой истории. В гороно тоже.

  Это было в 60-е годы, в школах тогда еще оставалось немало учителей-фронтовиков.  Нервы у многих были расшатаны войной и годами преподавания, подобные вспышки с ними случались. Таких учителей мы  хотя и побаивались, но уважали и по-своему гордились, когда видели на праздниках, увешанными орденами и медалями.

  Ребята и после табакокормления Малышева покуривали, но с большой опаской. Единственным некурящим в классе оставался я. Попробовал впервые сигарету в раннем детстве и  по совету старших сразу в “затяжку”, меня стошнило и надолго отбило охоту к сигаретам. Затем заставить курить меня  пытались не раз, но я держался. Как-то  после уроков несколько ребят заперли меня в классе и пообещали не выпускать, пока не закурю. Дошло до крови, но курить я так и не стал.


  ...Дверь, подпертую шваброй, время от времени  подергивали, но курильщики кричали “занято” и все стихало. Но на этот раз ее дергали так, что она заходила ходуном

  -Занято, - заволновались курильщики. - Кто там?

  - Откройте сейчас же! - голос был Ткача.

  Туалет располагался на втором этаже. Под окнами куча опилок, привезенных для мульчирования  школьных цветников. Швабра уже начала  трещать. Я  решил прыгать...

  И только в воздухе увидел, что прямо к куче, семеня уточкой, идет наша химичка Елена Ивановна. Очень миловидная, добрая, она была всеобщей любимицей. А с недавних пор беременность окутала ее и вовсе какой-то особой обезоруживающей женственностью. Глядя на ее выпирающий живот, даже самые отъявленные матерщинники стеснялись опускать  соленые шуточки, неизбежные у пацанов в пубертатный период. 

  ...Лечу. Кажется, что-то прокрякал в воздухе. Химичка вскинула голову. Близко-близко удивленные глаза. Едва не чиркнул ее по носу. И буквально рухнул к ее ногам.  Тут же впритык со мной  в беспамятстве упала Елена Ивановна.

  Лежим. Сверху на нас смотрят испуганные ребята и Ткач. Ожидали самого худшего...

  Слава богу, Елена Ивановна родила только через полтора месяца. Лет через двадцать  с лишним я увидел ее с  красавицей-дочерью, закончившей школу и университет с отличием, и мы долго смеялись над моим полетом, посчитав, что  он вполне мог быть для дочери судьбоносным...

 ...Меня за этот полет над химичкой исключили из школы на неделю. В мои школьные годы такое  странное наказание практиковали за серьезные проступки. Во время педсовета больше всех меня защищала Елена Ивановна. Я  все же ходил в ее любимчиках. Жившие по соседству со мной родители  моего друга Саши  Истратова возглавляли секретную лабораторию  на Навоийском комбинате. Дома у них хранились химикаты. Мы экспериментировали с ними до тех пор, пока, выделяя водород, случайно не взорвали  Сашкину комнату.   Вылетели стекла и разбилась люстра. После  этого его мама, хотя мы и остались целы и невредимы, строго-настрого запретила ему заниматься химией на дому, а при виде меня начинала заикаться.

  К этому времени  у себя дома я уже имел достаточный запас химикатов, и мог обходиться не только без Сашки, но и его советов. Я даже всерьез подумывал о  том,  чтобы стать светилом в этой науке.

  Елена Ивановна, заметив мой стремительный прогресс, а я почитывал уже вузовские учебники по химии, стала  выдвигать меня на всякие олимпиады, на которых я занимал призовые места. Моя мама терпела химические запахи в доме, считая, что я занимаюсь очень серьезным делом. Ее восхищало мое умение растворять  гвозди в серной  и стекло в плавиковой кислотах. Но больше всего ее потряс натриевый шарик, бегавший  в  ванне по воде, и посверкивавший искрами. Но ее любовь к химии была недолгой, она мне  все же не простила разбитую взрывом кухню  и огромную дыру, которую я прожег в ее  любимом ковре. Опыты пришлось  прекратить, и мой интерес к химии постепенно стал угасать.

  На второй день после исключения из школы к нам домой заявился Анатолий Степанович. Он служил после войны  с моим отцом в танковой части. Они частенько захаживали к друг другу в гости. И на этот раз за бутылкой водки засиделись допоздна. Когда за окнами стемнело, папа позвал меня к ним.

   -Будешь еще из окон выпрыгивать? - строгим голосом спросил Ткач. Я дал твердое обещание, что нет. - Ну, ладно, можешь завтра приходить в школу...

  Фантазер - меня прозвали в классе  за  страсть к  фантазиям и розыгрышам. Больше всего моим одноклассникам запомнился  розыгрыш нашего математика. Они мне до сих пор при встречах об этом напоминают.

  Математик Анатолий Иванович Степаненко  был чересчур строгим учителем. Требовал на уроках чуть ли не могильной тишины. А особо болтливых  ребят мог и пребольно схватить за уши. Пальцы у него были крепкими, и уши затем долго болели...Мне пришла в голову дурацкая мысль: попробовать смазать уши вазелином. В тот день математик был настроен особенно миролюбиво и мне стоило немалого труда, чтобы разозлить его.

  - Да что с тобой сегодня творится, шу-шу да шу-шу, - вскрикнул наконец он и схватил меня за ухо. Я испуганно дернул головой  и мое ухо тут же выскользнуло из его пальцев. Анатолий Степанович удивился и схватил покрепче, затем поменял руку – ухо не давалось ему. Никто сперва ничего не понял, а когда у математика и в четвертый раз не получился захват, класс грохнул.

  Смеялись и на педсовете. Хотя поначалу хотели в очередной раз отлучить от школы на неделю. Смеялся и обычно неулыбчивый Ткач, а вместе со всеми в конце концов захохотал и математик.  Под этот хохот  наша учительница по русскому и литературе Людмила Федоровна, она была и  классным руководителем, тихонько  спровадила меня с педсовета...