Озеро памяти. Сергей Сташкевич. Лётчики не умирают

на фото: справа Сергей Сташкевич, в центре я, слева мой отец.

Алма-Ата, Медео, 1975 г.




Летчики не умирают. Они не возвращаются из полета.

Так написано на памятнике в его воинской части. Перед которым проходили марши и построения. Перед которым приносили присягу и вручали награды. Памятнике погибшим при исполнении воинского долга. Где есть и его фамилия.

Почти так же написано на другом памятнике. В месте, где он погиб.

- Командир, левое крыло падает!
- Вижу, Серега! Принимаю меры.

Это были их последние слова. Огромный ТУ-95РЦ, тяжело гудя всеми своими четырьмя турбинами, на каждой по два винта, вертящиеся в разные стороны, отчего при работе создавались видимые круги и "крылышки" внутри них, и за это летчики называли машину «шмелем»,  - ТУ-95, разведчик-целеуказатель, способный видеть всё в воздухе, на земле, на воде и под водой на несколько сот километров вокруг, - красавец-корабль через две минуты полета вдруг начал клониться влево, и с боковым креном чуть не в девяносто градусов и угловым чуть поменьше, на скорости около пятисот километров в час - ударился о сопку и взорвался.

 Он успел пролететь всего десять километров от аэродрома Кневичи, что под Владивостоком, в сторону Амурского залива. На борту были полные баки горючего, сто тонн керосина…

Конструктивный недостаток руля направления стал причиной. Так определила комиссия.

Из одиннадцати членов экипажа спастись удалось только одному, оператору радиоразведки. Он успел выпрыгнуть сам, с высоты в двести метров, принудительно раскрыл парашют. Ему повезло. Местные жители шептались потом, что он впоследствии сошел с ума, не мог пережить гибели своих товарищей и  того, что сам жив.

Наверное, это легенда. Его вины в гибели остальных нет никакой. Но ему повезло. Остальные были обречены.

Командир не дал команду покинуть борт. Не успел, но если бы и дал – катапультирование на этом типе самолетов не предусмотрено, надо бы было вылезать через входные люки у стоек шасси. На это просто не было времени…

Катастрофа произошла 25 августа 1986-го. Чуть менее двух месяцев до того Сергею исполнилось двадцать восемь лет.

Он быль штурманом в этом экипаже. Гвардии капитаном 304-го гвардейского отдельного дальнеразведывательнного авиационного Краснознаменного полка ВВС Тихоокеанского флота.

Они как раз и шли на разведку, в Тихий океан…

Что делал я в тот день? Не помню. Наверное, веселился, валял дурака – я только что поступил на филфак московского универа, после того, как отслужил срочную сам, было чему порадоваться. Или сидел на репетиции в театральной студии… Или загорал в Серебряном бору…

Сергей был старше меня на пять лет. Где-то после двадцати такая разница зачастую не существенна. В детстве значима.

Давным-давно, во времена далекие, мы жили в степи, в нескольких километрах от казахстанского поселка Унгуртас, аула, где ныне бойкие шаманки, они же дервиши и суфии, по рассказам, видимо, больших знатоков суфизма, вдруг нашли пуп земли, место невиданной силы, да даже сразу два – поскольку шаманки между собой рассорились, каждая теперь имеет свой холм - пуп земли, куда водит заезжих жаждущих приобщиться и очиститься. Не бесплатно, конечно. Экскурсии на автобусах…

А тогда, во второй половине шестидесятых, никакого пупа там не было, а нас, детей офицеров, каждый день возила в унгуртасовский детский сад машина воинской части.

Семьи офицеров жили в небольшом двухэтажном доме, прямо у трассы Алма-Ата-Бишкек и далее. Напротив дома был сарай. А больше ничего не было.  Деревья вдоль трассы… Степь и холмы со всех сторон, кукурузное поле... В нескольких километрах в противоположную сторону от Унгуртаса располагалась воинская часть…

Бесконечная холмистая степь весной вся покрывалась огненным морем маков. Далеко вдали единственным краем по горизонту шла гряда хребтов Заилийского Алатау, западной части Тянь-Шаня. С  белоснежными шапками вершин. Со сказочной дымкой.

И огромное, бездонное, безбрежное небо от края и до края. Такого нет нигде больше.  Так мне кажется. Так запомнилось.

Это был наш мир. Мир нашего детства. Такой маленький и такой огромный. Бесконечный.

Я плохо помню Сергея в это время. Но помню хорошо позже, когда наши семьи перебрались в Алма-Ату, хотя мы там жили в разных местах.

Он, именно он,  увлек меня в это небо. Как-то легко и на всю жизнь.

Заразил  меня мечтой об авиации.

Он научил меня делать маленькие модели самолетов, где крылья и киль вырезались из спичечных коробков – тогда они были из шпона. А сам корпус выстругивался из палочки. Потом всё это склеивалось, иногда раскрашивалось, покрывалось клеем БФ-6, тем, что заживляет мелкие ранки. Клей высыхал, становился прозрачным и твердым, как лак, и прекрасный маленький самолетик сверкал, как только что вышедший с завода.

Другие модели он, а потом и я за ним, делал из ватмана – листок складывался пополам, и на одной стороне вырисовывался узнаваемый профиль какого-нибудь лавочкина или яка времен войны. Потом этот профиль вырезался, крылья загибались, кусочком пластилина на носу центровалось распределение веса, ножницами надрезались элероны, рули высоты и направления…

Эти модели были не так красивы. Но зато они могли летать, и им можно было задать направление, вираж, бочку, загибая сильнее или слабее элероны, рули…

Мы их делали десятками, когда он вместе с родителями и младшим братом, другом моего унгуртасовского детства, приезжал в гости.

А еще через несколько лет, когда я спросил, куда он будет поступать – Сергей уже заканчивал школу – он как-то просто ответил: «В летное, конечно. Куда еще?» И улыбнулся.

Это было так естественно и очевидно. Действительно, а куда же еще? Есть ли в жизни еще что-нибудь, способное сравниться с этим небом?

Это было так понятно и неизбежно, что уже на следующий день я тоже начал готовиться поступать в летное. Я перестал ходить на плавание и пошел на самбо, не заботясь о сохранности пальцев – я еще учился играть на скрипке.

К тому времени у меня уже и так всё было завалено вырезками и заметками про самолеты, мне казалось, я знал про них всё. Но тут решил начать изучение «по-настоящему», и взялся за мемуары конструкторов, летчиков…

Я видел Сергея еще только раз, когда он уже был курсантом и, видимо, приехал в отпуск.

 Вскоре я уехал на Украину, и больше мы не встречались.

Но я продолжал и продолжал готовиться, год за годом. Выбрал  летное училище, не  стал поступать в музыкальное, куда меня очень звали…

Но потом все-таки музыка стала моим небом. Властно и уверенно.  А потом и театр.

Но каждый раз, когда я лечу в самолете, я представляю себе, что это я рулю, беру штурвал на себя, выпускаю закрылки, убираю шасси…

А если оказываюсь у крыла, смотрю, как работает триммер – небольшое такое добавочное крылышко на элероне. Такое же есть и на руле направления, на киле.

Именно он, триммер, не дал нормально сработать рулю направления на том ТУ-95, уходящим на Тихий океан тогда, в августе 1986-го…

И руль направления ушел влево, и летчики не смогли вернуть его обратно… На высоте полкилометра, после двух минут сорока семи секунд полета...

Это была последняя катастрофа такого самолета. В смысле разведчика. Сами ТУ-95 верно служат до сих пор. Носят на своих бортах  грозное и современное оружие. Они гораздо менее заметны из космоса из-за своих турбовинтовых двигателей, чем реактивные самолеты, их сложнее засечь. Но разведку на них уже не производят.

Через несколько лет полк расформировали или куда-то перевели. Теперь в Хороле, где он базировался, уже давно никто не летает.

Памятник на месте падения, на склоне сопки Кирсановская, у поселка Шмидтовка, разграблен, разворован на металл, видимо, местными жителями. Изуродованы фотографии экипажа…

Может, когда-то там снова появятся самолеты, и снова будут уходить в небо, и восстановят памятник…

Может, нет.

Но летчики не умирают, я это знаю.

И нам не дано предугадать, как слово наше отзовется... Я это знаю тоже.

Потому что в моей жизни было именно так.

И всё, что я делал в жизни и делаю сейчас,  было всегда движением в то самое безбрежное небо, поиском его, ощущением его безмерности и чистоты.

Тем небом, движением в которое так навсегда увлек меня когда-то за собой Сергей.

Который не умер. А просто не вернулся из полета.


2019.

.