Кавитатор профессора Брехмана

1. Пролог. Научный… почти.

Профессор Ленинградского института инженеров водного транспорта (ЛИИВТ) Семён Наумович Брехман слыл в институтской среде умным человеком, которого трудно – да что там скромничать, бесполезно! – переспорить, особенно в том, что касалось теории кавитации. В чём в чём, а в вопросах завихрения, в том числе и мозгов человеческих, Брехман был докой. В общем, был Семён Наумович, как и многие другие ему подобные с умными подвижными глазами навыкате, настоящим учёным. К высокому званию советского учёного и ведущего эксперта по кавитации, то бишь завихрению, не хватало только докторской диссертации. Три, приятно шуршащие червонца ни к какой зарплате никогда бы не помешали! Поэтому диссертации и не хватало… многим, кстати, не хватало.

– И не думай, Брехман, писать докторскую по теории кавитации! – предупреждал того заведующий кафедры "Научных теорий текучих и пахучих жидкостей" профессор Ефим Натанович Кильман. – Хватит с нас твоей кандидатской. Учёный совет ещё не отошёл от той твоей защиты!

– Шолом вам, Ефим Натанович, диалектически-матег'иалистический! – отвечал тому Семён Наумович. – Чтоб я никогда не увидел стену плача и замуг'ованный в неё истог'ический матег'иализм!

Последнюю фразу Брехман произносил мысленно, понимая, что ветер перестройки в стране, конечно, уже задул, но в какие конкретно места он мог вдуть вольнодумцу, в тайне ещё мечтавшему взобраться на Синайскую гору, было пока не понятно. Историческая память великомученического народа-странника без нефтяных ресурсов подсказывала, что гласность не есть свобода слова, хотя вольные мысли в глубинах подсознания уже допускались.

Кроме того, заведующий был прав и по существу: его вечный заместитель и парторг института Григорий Иванович Долбоколов успел, шлемазо такой, защитить докторскую по теме "Марксистско-ленинские принципы диалектического и исторического материализма как фундаментальные основы теории кавитации жидкостей и газов" и включил, дважды шлемазо, в библиографический список работы Менделеева по спиртам.

Застолбив за собой научное первенство в идеологии кавитационных явлений природы и начав изучать их влияние на стратегическую в СССР жидкость, Долбоколов, несмотря на свою ничего не говорящую в научных кругах фамилию, отбросил своих конкурентов в самый задний арьергард, если не сказать задницу, советской науки о кавитации. И ещё, комиссар красный, позволял себе ехидные вопросики о роли коммунистической партии в развитии теории кавитации жидкостей и левоуклонистских и правонаклонческих ошибках Менделеева, имея в виду, конечно, фундаментальный спор о преимуществах сорокапятиградусной "Сибирской" перед сорокаградусной "Столичной".

"Иначе не видать тебе, узник пятой графы, никакого кандидатского стажа, мученической гордости за уплату парт- и прочих членских взносов в нетерпеливом ожидании материально-моральной компенсации в виде командировки в Болгарию," – хитро прищуривался Долбоколов.

"На что ты, политрук недобитый, намекаешь? На Сибирь? Или на переезд в Москву?" – думал всякий раз Брехман, любитель армянского коньяка, понимая, что научная, такая многообещающая стезя по спиртосодержащим жидкостям в ЛИИВТе, к сожалению, полностью перекрыта этим Долбо… коловым, и коньяк по отдельной графе вряд ли проскочит в тему диссертации.

Но Брехман не был бы Брехманом, если бы не уловил в словах Кильмана "не лезь туда!" истинный потаённый смысл. Лезть нужно обязательно, но как и куда? Вот в чём настоящий еврейский вопрос! В общем, мечта о гиперболоиде инженера Гарина ни на минуту не покидала беспокойную голову профессора Брехмана.

"Инженер смог, – завидовал Семён Наумович везунчику Гарину. – А я кто, не профессор что ли?"

И Брехман смог.

"Научно-практические аспекты применения явления кавитации в народном водном хозяйстве СССР и в других отраслях промышленности, как яркое доказательство жизнеспособности ленинских идей в советской экономической модели в условиях развитого социализма, несмотря на беспомощные потуги капиталистического мира и враждебную западную пропаганду" – так называлась его работа на соискание докторской степени.

Брехман отлично помнил, с каким огромным сожалением он поставил год назад "точку" в названии диссертации, но титульная страница имела свои пределы. Даже отцы марксизма-ленинизма понимали это. Слава КПСС, что было ещё оглавление, а потом вступление о роли партии в кавитации, а ещё… А ещё Брехман хорошо понимал, что любая кавитация, то есть завихрение, начинается с мозгов, и именно ими и нужно заниматься в первую очередь. То есть мозги и нужно было завихрять, иначе можно самому сколько угодно овихревать, но доктором наук так и не стать. А Брехман им стал, так как умело закрутил мозги всему институту, своему научному руководителю, оппоненту и рецензенту, не говоря уже про учёный совет и диссертационную коллегию Министерства водного транспорта СССР.

Эффект от кавитации мозгов, усиленный мощнейшим банкетом в лучших советских традициях в ресторане "Метрополь", превзошёл самые смелые ожидания Семёна Наумовича. В придачу к долгожданной степени доктора технических наук и не менее желанным трём червонцам, Брехман неожиданно получил отдельную лабораторию по изучению и практическому внедрению в народное водное хозяйство СССР этих самых ленинских принципов кавитации. Оставалось придумать красивое, обязательно мудрёное название, такое кавитатистое, но не очень длинное, чтобы поместилось на латунную табличку. А лучше использовать непонятную аббревиатуру согласно заветам советского бюрократизма, чтобы тогда точно никто не смог разобраться.

"Например, НЛНХиПК – научная лаборатория народно-хозяйственной и прикладной кавитации. А вот с должностью нужно быть скромнее, – умно и дальновидно сдерживал своё выпирающее тщеславие Семён Наумович. – Никакого заведующего лаборатории, чтобы, не дай бог, завкафедрой Кильман не заподозрил желания его подсидеть. Ни-ни! Ни начальник, ни управляющий, ни…"

– А как вы, Ефим Натанович и Гг'игог'ий Иванович, мне посоветуете? Куг'атог' подойдёт? – преданно смотрел в глаза своим начальникам Семён Наумович.
Пьяный в стельку, как и весь учёный совет, Кильман бессильно кивнул головой, понимая, что теперь Брехмана нужно оставить в покое с его лабораторией и лучше намазать потолще форшмак, закодированный как селёдка под шубой по-одесски, и запивать бутерброд халявной водкой.

– Ну ты, Брехман, титаник! Я б сказал даже ледо… ледо… ледоё… ледокол, то есть, – заикался, заикался, но успел поправиться парторг Долбоколов. – Я тебя уважаю, Сеня! Пиши заявление в партию. Сейчас же! Нех… хрен стоять в стороне от партийной кассы, когда такие дела завихряются. Давай выпьем за мировую кавитацию! И название у тебя, Сеня, правильное: кавитатор вихревой энергии, прямо как вихри враждебные… (окончательно запутался выпивший парторг).

…Эйфория и похмелье банкета быстро прошли. Уже и заведующий кафедры, и директор института несколько раз заглядывали к Брехману в лабораторию и интересовались, как идут дела и не нужно ли чем помочь. Долбоколов, правда, с заявлением в партию не торопил. И это тоже настораживало неглупого Брехмана. Конечно, интеллигентные предложения о помощи нельзя было назвать признаками грядущей грозы, но и ждать, когда тучи соберутся над лысой, к тому же еврейской башкой не стоило. Сколько ещё можно демонстрировать опытный образец кавитатора размером с поллитровку? В кавитатор, по иронии судьбы, помещалось ровно пол-литра… жидкости.

На каверзный вопрос парторга "Почему?" всегда находчивый Брехман внятно ответить не мог, подходящей цитаты из классиков марксизма-ленинизма не находилось, а Менделеев был уже занят самим Долбоколовым. Поэтому Семён Наумович краснел, понимая, что придуманная им самим и до сих пор неразгаданная загадка числа "пи" скоро не спасёт. В формулу патента её удалось запихнуть под видом "ноу-хау". Но это было ненадёжно, так как на любой патент сразу найдётся ещё сотня таких же умных соискателей, дай только срок. А вот времени, как чувствовал Брехман своей не менее умной и от того чувствительной к катаклизмам задницей-предсказательницей, у него почти не осталось.

"Зависимость шага, угла наклона и скг'учиваемости кавитационной спиг'али-улитки, а также её г'адиуса от числа "пи" уже научно очевидна, но статистически пока не устойчива в своих научно доказанных пг'оявлениях. Очевидно, это как-то связано с бесконечно неопг'еделённой конечностью самого числа "пи"," – картавя, говорил Брехман своим коллегам, явно имевшим виды на его лабораторию, и испытующе смотрел им в глаза, мол, сколько ещё эта гипотеза протянет.

В институте это за глаза называли "Брехман запипикал тему".
"Число "пи", число "пи"! А не пи… ликаешь ли ты, канифоль вонючая, на скрипке?" – явно читалось в глазах Долбоколова, на чьём столе Семён Наумович к своему ужасу недавно обнаружил таблицы Брадиса и логарифмическую линейку. Тому оставалось привезти из загранкомандировки двадцатиразрядный калькулятор, чтобы вплотную подойти к решению конечности числа "пи". И тогда, Брехман аж вспотел при этой мысли, всё – пи… три четырнадцать, то есть, приплыли! И можно получать полноценный пи… стон по беспартийной линии за увод партии и научной мысли от стратегической линии.

Семён Наумович даже не предполагал, сколько слов в русском языке, оказывается, содержат код "пи". Помимо "пистона", число 3,14 присутствовало в "пианино", "пиво", "пиджак", "пижон", "пинок", "впиндюрить", "пидарас" и "пидставу". Самиздатовский словарь русского мата отводил не менее двадцати страниц мелким шрифтом для гнездовой ячейки "Пи". Символ тамплиеров, роза, неожиданно получила массу интерпретаций на русском языке! Вот тебе и магия! Брехман обнаружил даже русский вариант своей, как он наивно полагал, композиторской фамилии.

"Пи…звезда… болов, – холодея, прочитал в словаре Брехман. – А ведь Долбоколов, шлемазо, именно так и назовёт меня, если…"

2. Глава о научном кризисе. В шаге от провала и чудесное спасение

– Если вы мне не дадите аспиг'анта, то я один не могу отвечать за успешное окончание моего научного экспег'имента и испытаний пег'вой модели кавитатог'а, не говог'я уже о сг'оках полномасштабного внедг'ения кавитатог'ов в наг'одное хозяйство и пег'еходе к их пг'омышленному пг'оизводству! – на следующее утро Брехман заявил Кильману.

– Семён Наумович, – в сообразительных глазах завкафедры замелькали беспокойные искорки нежелательного соучастия. – Не дурак! Мы все вместе сейчас пойдём к директору института. Хотите и парторга прихватим, а?

Ни директор, ни парторг, естественно, не хотели становиться соучастниками срыва программы кавитации в национальном масштабе. Уже через час в лаборатории НЛНХиПК перед Брехманом стояли три студента выпускного курса.

Лёня Шульман с факультета водных путей сообщений и задвижно-раздвижных гидроузловых сооружений, по понятным причинам, у Семёна Наумовича энтузиазма не вызвал – слишком много пятёрок в зачётке. И, вообще, подозрительно подготовленным оказался этот Шульман. Сразу полез копаться в числе "пи" и приплёл ещё Да Винчи. Нет, с таким аспирантом рискованно – можно легко вылететь из лаборатории, минуя должности лаборанта, уборщицы и кладовщика.

Вторым кандидатом был Ашот Ошиганян. Всё бы ничего, и даже его репутация по женской линии, пожалуй, не испортила б аспирантской анкеты. Подумаешь, родом из Пицунды. Ну и что, что всех девчонок в институте, начиная с первокурсниц и кончая замужними аспирантками, перекатал на дядюшкиной "Комете" в Гаграх! Но ставка лаборанта-стажёра дополнительно к стипендии выглядела жалкой подачкой по сравнению с безграничными коммерческими перспективами, которые открывал каждый год черноморский курортный сезон. Против армянской семейной династии каботажников и капитанов прогулочного и развлекательного флота не попрёшь.

Оставался последний, третий студент. Он не был, конечно, самым последним студентом в институте водного транспорта, при желании можно было ещё поискать кого-нибудь достойнее, но одна-две "тройки" в семестре и регулярные пересдачи сессий говорили Брехману, что с этим студентом можно попытаться вывести кавитатор на новые просторы и высоты.

– А какой у вас, Сидог'ов, факультет? – на всякий случай поинтересовался Семён Наумович.

– Факультет мелиорации и механизации, специальность – дренажные системы болот лесотундровой полосы, – бодро отчеканил Сидоров. – Я ещё курсовую работу писал на втором курсе о разведении карпов и карасей в дренажных канавах как инструменте внедрения хозрасчета и обеспечения самоокупаемости советского мелиоративного комплекса. Пригодится?

На Брехмана смотрело простецкое русское лицо с серыми, не знающими что такое близорукость глазами, конопатым носом-картошкой, по которому никогда не сползали очки. Неподдающиеся расчёске русые вихры убедительно торчали во все стороны.

"Человек без очков – это ж как без… А может это то, что надо? – подумал Семён Наумович и с облегчением сказал Сидорову, что он подходит.

– Но г'аботать, молодой человек, пг'идётся много! Нагонять матег'иал и изучать кавитацию… Знакомы с этим явлением? А как число "пи" пг'инимается в г'асчете шага и угла скг'учивания кавитационной улитки? Сколько знаков после "тг'и-четыг'надцать" нужно взять? Не боитесь? Спг'авитесь? Да, кстати, как вас величать по имени-отчеству?

– Федор… Иванович.

– Вот, значит, какой вы настоящий Сидог'ов… Федог'… Иванович, – с ироничной улыбкой рассматривал своего вновь испечённого аспиранта. – Н-да, ну что ж попг'обуем.

Теперь на Брехмана уже смотрело другое, волевое лицо, уже наморщившее лоб для решения предстоящей фундаментальной задачи. Все стимулы для достижения успеха были на месте: аспирантская стипендия, ставка лаборанта, комната в общежитии и ещё, как минимум, три года настоящей цивильной жизни в Ленинграде. Прощай, посёлок городского типа Кебан-ёль в Коми АССР, её лесотундра с болотами и их дренажно-канавная мелиорация с замёрзшими по зиме карпами и карасями! Да здравствует непонятная, неизвестная, заумная, наверняка, еврейская, но уже такая любимая вихревая кавитация!

Сидоров, действительно, оказался Сидоровым. Он пересдал историю КПСС с "двойки" на "четвёрку", неожиданно уверенно получил крепкий "трояк" по высшей математике и математическому анализу, по механизации дренажно-мелиоративных работ ожидаемо и заслуженно получил "отлично". Философия и иностранный язык виделись Брехману очевидным препятствием в прохождении Сидоровым "кандидатского минимума", но аспирант и здесь сумел удивить своего профессора.

Из далёкого леспромхоза, в котором директором трудился старший брат Сидорова, в адрес институтского садоводческого товарищества "Советский водник" прибыло несколько вагонов с пиломатериалами, а первыми из рук Фёдора Ивановича накладные на дачный дефицит получили в ректорате, конечно, кафедры философии и иностранных языков. Остальные кафедры тащили самодельные лотерейные билеты и рвали на себе волосы, потеряв такого аспиранта.

Теперь Сидорову хоть диамат, хоть истмат, а хоть и мат-перемат, не говоря уже про английский или немецкий, да хоть китайский – не то что "кандидатский минимум", у него был в кармане "кандидатский максимум". А ведь у Сидорова ещё оставался не задействованным по-крупному (продуктовые посылки с копчёными язями для студенческого преферанса под пиво не в счёт) дядя – начальник рыболовецкой артели в Сторожевске на реке Вычегда, где, оказывается, до сих пор не перевелась стерлядь. Брехман, зажмурившись и выставив наружу свой горбатый нос-клюв, представлял, какой банкет сможет закатить Сидоров с такими родственниками из Коми АССР по случаю своей защиты.

А то, что она состоится сомневаться не приходилось. Иногда, в порыве честности Брехман признавался самому себе, что с учеником ему повезло.

"Это, точно, Моисей меня навёл сразу взять Федю!" – благодарил божественного поводыря Семён Наумович.

"А ведь потом, через пару дней, Долбоколов прислал с рекомендацией этого… как его… а… Беляускаса, типа отслужил срочную в Советской армии, достоин пополнить ряды советской науки," – вспоминал с содроганием Брехман.

Перед его глазами, как будто встреча была только вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка "Уксус" прилепилась к Беляускасу навечно.

"Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил Скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! – жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману. – А этот ещё "Уксуса" на кафедг'у подослал – мне что, своего в жизни не хватает что ли?"

Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров был двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах. Но это было не самое главное.

– Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда напишешь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, – уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе "икс". – И не забудь о пг'актическом аспекте нашего экспег'имента. Кавитатог' должен быть пг'омышленного масштаба!

– Да-да, конечно, – соглашался Сидоров, косясь на жалкий пол-литровый прототип, который пылился на полке наставника. 

А проводив профессора и всех остальных домой, Федя запирался в лаборатории на всю ночь.

И однажды этот час "икс" настал. Нет, до защиты кандидатской было далеко, но зачем-то Сидоров, заглянув на кафедру, заговорщицки позвал и Брехмана, и Кильмана, и даже подвернувшегося бесцельно, но целенаправленно слонявшегося по коридору Долбоколова. 

– Вот, смотрите, сделал! Теперь можно писать диссертацию! – торжественно произнёс Федя.

– Ни хрена себе струя! – не смог удержаться от комплиментов Долбоколов.

Представители же интеллигентской части профессуры привычно прищурились и молчали. На специально сваренных из рельс подставках-козлах лежал, сверкая нержавейкой, кавитатор. Он был размером с ракетную боеголовку – не меньше метра в длину. Про вес кавитатора можно было не спрашивать. И так было ясно – если не прибьёт, то придавит наверняка, не хуже асфальтоукладчика. А уж с завихрением точно должно быть всё в порядке – в "улитку", похоже, могла поместиться человеческая башка целиком.

– И что, г'аботает? – недоверчиво спросил Брехман, не понаслышке знавший, как запутанна и длинна дорога от еврейского патента до внедрения изобретения.

– Хочу вместе с вами торжественно подключить, – ответил Сидоров.

– Ну-у-у, – разочарованно протянул Долбоколов, – а мы-то думали.

Тут в дальнем углу лаборатории кто-то характерно икнул. Все повернулись и увидели двух мастеров-инструментальщиков из механических мастерских, за спинами которых что-то жужжало. У обоих на лицах блуждали глупые улыбки, бегали туда-сюда масляные глазки, а крепкий запах перегара перебивал въевшееся в спецовки масло. Работяги не сходили с места, явно закрывая собой какие-то предметы.

– А ну, отвалили! – зычно приказал Долбоколов.

– Пожалуйста, – в один голос вежливо попросили Кильман с Брехманом.

Мастера неохотно отошли в сторону. За ними скрывались ещё два кавитатора: одна уже всем знакомая "пол-литровочка", гонявшая по контуру из прозрачных трубок бесцветную жидкость, и второй, размером с артиллерийский снаряд, который с шумом всасывал в себя, а потом с жужжанием выплевывал обратно в контур некую коричневую жидкость.

– Герметичность в контурах нарушена, – втянув воздух ноздрями, авторитетно заявил Долбоколов.

– Водка… – шмыгнул носом Брехман и кивнул на нержавеющие "пол-литра".

– Коньяк? – удивлённо посмотрел на слесарей Кильман.

– Откуда, профессор, – ответили мастера. – Самогонка яблочная, и немного карамели для цвета.

– А выглядит прям, как настоящий "Арарат"! – восхитились учёные.

– И по башке шибает лучше, чем водка, пропущенная через сифон с углекислым газом! А чистота после кавитационной "улитки" – просто слеза младенца! – выдали работники ещё один секретный рецепт.

Менделеев в институте был в почёте. Долбоколов заворожённо смотрел на жужжащие аппараты и бегающие по трубкам эликсиры, понимая, что премия имени Менделеева уже почти в руках. Количество соавторов-претендентов несколько печалило его, но, глянув на "боеголовку", парторг быстро успокоился.

– Ну, что скажет аспирант в защиту своей работы? Какая расчётная пропускная способность у кавитатора второго поколения? – намекнул на "артиллерийский снаряд" Кильман.

Брехман же смотрел на Сидорова и никак не мог поверить в то, как тот понял тезис о практичности и масштабности изобретения.

– Тему-то уже утвег'дили. Что делать тепег'ь будем? – вскинул и опустил руки Семён Наумович.

3. Глава коммерческая. Сулящая кавитатору невиданные перспективы

– Вы, профессор, не переживайте так за кавитатор – он способен на многое. В его "улитке" овихревает всё, что туда попадает: простая вода, загрязнённая мазутом или маслом техническая жидкость… А вы видели, как горит пропущенное через кавитатор топливо?

– Ну и? – Брехман многозначительно молчал.

Он уже повесил на своё лицо обычное умно-озабоченное выражение и ждал продолжения пояснений, а они были, действительно, интересными.

– Растворённый в воде грязный мазут сгорает в камере, словно чистый спирт! А что говорить про обычное дизельное топливо – это огнемёт с напалмом, а не кавитатор! Я хочу назвать его КВЭ – кавитатор вихревой энергии. Как вам название? А водка с самогонкой – просто шутка, последняя ступень очистки напитка. Хотел мастеров отблагодарить за помощь в изготовлении "улиток". Попотели мы с ними, особенно с большой. Теперь кавитация не просто равномерно распределяется внутри камеры, а получает сильное динамическое ускорение в "улитке", достигая пика скорости и плотности завихрений на самом выходе из сопла.

– А ты, Федя, замег'ял значения теплоотдачи и теплоёмкости?

– А как же! Увеличение не менее чем в два раза! Вот, смотрите, я всё занёс в экспериментальный журнал, – Сидоров вытащил из стола толстенную тетрадь.
Судя по затёртым и замятым в крошку краям, в этой тетради Брехману было что почитать.

– Пог'а нам выходить на пг'омышленный, даже коммег'ческий уг'овень! – подытожил Семён Наумович.

Он давно уже уловил витавшие в воздухе возможности в виде кооперативов, научно-технических центров при комсомольских райкомах и дворцах молодёжи, но даже для них кавитатор был слишком крут. Брехман послал Сидорова на котельную, которая отапливала зимой здание института. За бутылку водки кочегар согласился установить пол-литровый кавитатор на месяц для испытаний. Результаты обнадёживали, даже очень: после кавитатора горело всё и в любом состоянии, а мазут на котельную почти всегда поставлялся сильно разбавленным водой. Но покупать кавитатор никто не хотел, даже начальник районной ТЭЦ, которого за бутылку коньяка Брехман уговорил посмотреть на устройство в действии.

Оставалась последняя надежда – совместные предприятия с иностранными инвесторами.  Таких СП в Ленинграде в то время было два: "Ленфинком" и "Нева". Первое занималось телефонной связью и ему кавитатор с его фантастическими свойствами был до лампочки. Зато про "Неву" ходили слухи, что, пока шведы строят мебельную фабрику в Лодейном Поле, "невцы" занимаются всем подряд. И это оказалось правдой.

Брехман и Сидоров шли по коридору в Смольном институте, и по мере приближения к офису "Невы" им становилось понятно, что только там жизнь бьёт ключом, и только там, возможно, у них будет возможность удачно пристроить свой кавитатор. С каждым шагом по тёмному коридору с красной ковровой дорожкой из дальнего конца всё отчётливее слышались отчаянный женский визг и несдерживаемый мужской смех. Дверь в помещение была открыта. В приёмной секретаря не было. Брехман и Сидоров заглянули в смежную комнату с табличкой "Генеральный директор". Это оказалась огромная, в сто квадратных метров, зала с массивным телетайпом и новеньким факсом, директорским столом, кожаным креслом и длинным-предлинным столом для переговоров в центре.

За этим столом собралось, похоже, всё СП "Нева", и не только за ним, но и на нём. Вокруг стола оживлённо бегали и горланили на непонятном языке здоровые, похожие на викингов мужики-блондины, все как один в одинаковых серых брюках, синих блейзерах и ярко-жёлтых рубашках с синими же галстуками. Это были шведы. Остальные пятеро мужчин были, очевидно, русскими. Они спокойно сидели на своих местах, тихо о чём-то переговаривались между собой и наблюдали, как вокруг стола носились довольные фирмачи. Вдалеке на самый край стола взобрались две женщины и отчаянно визжали, понимая, что отступать им больше некуда, и к ним медленно приближаются….

В тот день СП "Нева" торговала… живыми раками из обкомовского подсобного хозяйства. Его директор и заместитель привезли из-под Гатчины две корзины раков и неожиданно для всех вывалили их прямо на стол для демонстрации особой живучести своего товара. Несмотря на тряску по ста разбитым километрам без воды и пищи, раки представляли собой весьма живую картину. Сотня зелёных членистоногих переползала друг через друга, пощёлкивая узкими клешнями и иногда задерживаясь на потасовки. Членистоногие довольно быстро заняли почти весь стол, оставив свободным лишь тот небольшой противоположный край, на котором сидели и орали женщины. Это были главный бухгалтер Нина Петровна и секретарь-переводчик Любочка, которые со страхом ожидали, когда их окружит раковая шайка и начнёт кромсать клешнями юбки и платья. В общем, обе женщины были очень заняты.

Шведам же всё было понятно и без перевода. Раки спокойно перенесли русское бездорожье, многочасовую голодовку и пытку жаждой, совершенно не утратив при этом своей подвижности, задиристости и боевитости. Единственным недостатком раков была их узкопалость. В Швеции особенно ценилась другая, широкопалая, разновидность раков. Они считались более деликатесным и, следовательно, дорогим товаром. Но хорошая скидка могла устранить любые сомнения в качестве товара, а он был хорош, даже очень хорош.

Брехману с первого взгляда стало понятно: в СП "Нева" собрались деловые люди с очень разносторонними интересами.

"Если их могут интересовать живые раки одновременно со строительством мебельной фабрики, то наш кавитатор здесь может найти свой дом," – прикидывал свои шансы на удачу Брехман и даже подмигнул своему аспиранту.
Сидоров же думал, пролезут ли раки в его большой кавитатор вихревой энергии, ну ту саму боеголовку, которую они оставили в лаборатории, и в каком состоянии они пройдут "улитку".

– Товарищи, вы к кому? – это товарищ Андреев, бывший третий секретарь обкома партии и ныне коммерческий директор СП "Нева", отвлёкся, наконец, от раковых гонок и дуэлей и обратил внимание на вошедших.

Из-за шума и визга не мудрено было пропустить зашедших без стука и доклада Брехмана и Сидорова. Да и кому докладывать? Секретарь Любочка в данный момент сидела на столе, натянув на коленки юбочку, и орала.

– Да у нас тут… видите ли… собственно… это… кавитатор… энергии… вихревой, – разволновался Сидоров, впервые оказавшись в такой обстановке.

– How much? – это шведы, оценив качество советских раков, перешли без особого предисловия к коммерческой части переговоров.

– Подождите здесь немного, товарищи, если есть время. Мы сейчас закончим переговоры и обязательно пообщаемся с вами, – и товарищ Андреев уже повернулся к шведам. – Йес, уан момент, плиз!

Товарищ Андреев замолчал, так как его словарный запас делового английского языка исчерпался, а коммерческое чутье подсказывало, что "Ландон из зе кэпитал оф грейт Британ", "Ай рид Морнинг Стар эври дэй афтер газета Правда" и "Коммьюнизм из зе фьючер оф зе планет" лучше отложить до вечернего банкета. На директора раковой фермы и его зама рассчитывать не приходилось. Чем они могли помочь? Они лишь прошептали Андрееву, сколько раки стоят в обкомовском буфете по пятницам, а это он знал и без них. И за такую цену такое живучее достояние страны с клешнями, пусть и узкими, отдавать капиталистам он не собирался. Пока товарищ Андреев собирался с мыслями, шведы помогли директору и заму собрать раков обратно в корзины, полили их водой из графина, закрыли крышкой и уселись на свои места.

– Well, how much do you want for this? – повторил свой вопрос Горан Свернлёф, главный инженер СП "Нева", потряхивая корзину с раками.

Он знал, что ему и ещё двум шведским проектировщикам придётся задержаться на выходных в Лодейном Поле, а нескольким коробкам "Туборга" из валютной "Берёзки" при гостинице "Москва" требовалась хорошая закуска. А здесь живые раки – просто подарок судьбы! Отпускать их обратно в коммунистический аквариум где-то под Гатчиной никак нельзя, как нельзя и переплачивать.

Поэтому и товарищ Андреев, и господа шведы во главе с Гораном молча таращились друг на друга, держа важную паузу.

"Я-то ладно – закончил Стокгольмскую бизнес-школу, но откуда этот коммунист знает о значении коммерческой паузы в переговорах?" – удивлялся Свернлёф.

А товарищ Андреев просто не знал, что сказать.

– Любочка, слезайте – раков уже собрали, и приступайте к своим обязанностям! И вы, Нина Петровна, тоже сползайте со стола и проверьте у юриста договор! – впервые подал голос благообразный, словно сошедший с фотографии член Политбюро, седой товарищ, который всё это время молчал.

Это был генеральный директор СП "Нева" товарищ Нибалуйко Владимир Иванович, первый заместитель секретаря Ленинградского обкома партии по сельскому хозяйству.

Женщины послушно слезли со стола, но всё еще с опаской косились на корзины с раками, откуда явственно слышалось шуршание и клацание.

– Любочка, спросите у них, сколько стоят у них широкопалые раки, – попросил товарищ Андреев.

В итоге сговорились на пятистах шведских кронах за обе корзины. Вышло по пять крон (почти доллар) за рака – очень недурно поторговались. И явно оставалась хорошая маржа, так как на следующий раз Горан Свернлёф обещал привезти знакомого стокгольмского оптовика по ракам и прочим живым продуктам. Швед тоже был не прочь сделать деньги на чём угодно. Поэтому, купив себе раков к пиву, Горан не торопился уходить, а с интересом рассматривал сумку, которую приволокли Брехман с Сидоровым. Раки уже шуршали в багажнике его "вольво" и могли ещё подождать, так как силы воли у них оказалось предостаточно.

– А, товарищи, вы здесь?
Брехман, не говоря уже о Сидорове, тоже умел и ждать, и выжидать.

– Ну, показывайте, что там у вас. Только побыстрее, пожалуйста, – коммерческий директор видел, что генеральному уже не терпится обмыть валютный контракт.

Брехман вытащил из сумки свою миниатюрную "пол-литровочку", а Сидоров, кряхтя, выкатил тяжеленный снаряд – кавитатор. Из всех присутствовавших только швед понял, что сейчас начнется настоящий бизнес.

– Завихряет и сжигает всё на хрен и без остатка! После него горит даже вода!

Товарищ Андреев как-то знакомо и подозрительно повёл носом – видимо, ещё не до конца выветрилась самогонка.

– Возможное побочное пг'именение, – пояснил сметливый Брехман. – Но это не основная функция.

У Горана и в этой области оказались нужные контакты. Он когда-то работал в "Alfa Laval Marine Equipment" и сразу сообразил, куда можно пристроить кавитационное чудо советской инженерной мысли. Любочка под его диктовку тут же отправила телекс на шведском языке с предложением о встрече и презентации невиданных доселе возможностей КВЭ-2. Через каких-то два часа, пока все рассматривали и обнюхивали кавитаторы под рекламу об их невероятных характеристиках от Брехмана, Alfa Laval ответил "Gutt! Ждём через две недели."

Товарищ Андреев тут же оформил Брехмана и Сидорова в штат СП "Нева" старшим научным консультантом и консультантом с окладами, соответственно, двести пятьдесят и двести рублей – меньше по штатному расписанию никак нельзя было, заполнил все анкеты и подписал заявления и приказы, и приказал завтра же принести фотографии на служебный загранпаспорт.

Брехман и Сидоров не верили своему счастью, но и на следующий день чудеса продолжились. Когда они принесли фотографии, в переговорной опять сидели товарищи Нибалуйко, Андреев с главбухом Ниной Петровной, Любочкой и юристом, студентом юрфака ЛГУ, Таракановым. Этот паренёк полюбился генеральному директору не только за то, что свободно владел английским языком и мог при необходимости помочь чисто с мужскими – без Любочки – разговорами с иностранными партнёрами, но и тем, что совершенно раскованно чувствовал себя в московских министерствах.

Последний раз Тараканов ухитрился спереть в Министерстве внешней торговли СССР несколько бланков внешнеторговых контрактов для служебного пользования с гербом, которые размножил и во всю использовал в деятельности СП "Нева". Купля-продажа раков, кстати, тоже была оформлена на гербовом бланке Министерства внешней торговли СССР. Когда главбух отнесла шведские кроны в кассу Внешторгбанка на Малой Морской, с таким гербовым контрактом ни у кого не возникло вопросов о происхождении валюты.

Кроме того, у юриста неожиданно оказалась печень прямо-таки партийной закалки и, что особенно удивительно, без стажировки в комсомольских органах. СП "Нева" и областной комитет КПСС заранее прислали открепительное письмо в деканат юридического факультета, чтобы такой ценный кадр не пропал где-нибудь в аспирантуре или адвокатуре. Декан, профессор и доктор юридических наук, смотрел на фирменный бланк СП "Нева" и не верил своим глазам: зарплата студента равнялась его, декана, зарплате, а именно пятьсот рублей в месяц. Про такую же ежемесячную премию Нибалуйко благоразумно решил в письме умолчать, чтобы не помешать выпускным экзаменам своего молодого протеже.

Привычно войдя в переговорную без стука и положив перед товарищем Андреевым свои фотографии, Брехман и Сидоров направились в угол комнаты забрать сумку с кавитаторами, поднять которые они были вчера, после отмечания приёма в штат "Невы", не в состоянии. Брякнув неаккуратно металлом, они привлекли к себе внимание иностранца, сидевшего напротив советских товарищей.

"Чем и с кем они сегодня торгуют?" – подумали Брехман и Сидоров, с интересом разглядывая подвижного чернявенького бизнесмена с очень живыми карими глазами.

Им оказался оптовый торговец пушниной из Италии, который приехал в Ленинград на пушной аукцион и которому "невцы" оказывали неоценимую посредническую услугу – итальянец хотел, чтобы лот с соболями сняли с торгов и отдали эксклюзивно ему. Сущая мелочь для заместителя первого секретаря обкома партии по сельскому хозяйству, и его молодой и перспективный юрист уже заготовил бланк контракта с шапкой Министерства внешней торговли и гербом СССР.

Как и все иностранцы до него, эксперт по шубам живо заинтересовался содержимым сумки. Его губы беззвучно шевелились, видимо, подбирая нужное определение тому, что открылось его взору. Это сейчас легко сказать "хайтек", "инновации", "майнинг" или "блокчейн", а тогда все эти термины и всё то, что не являлось атомной бомбой, заменяло простое слово "кавитатор", во всяком случае, в ЛИИВТе.

И Брехман, не моргнув глазом, выпалил итальянцу всё о фантастических свойствах воды, пропущенной через кавитатор, и которая, будучи добавленной в бетон, в два-три раза увеличивала его прочностные характеристики. Это была обычная научная, но всё-таки еврейская гипотеза, которую Сидоров к тому же ещё не успел проверить. Их институт ничем не отличался от прочих советских научных учреждений и НИИ. Даже простые и очевидные по эффекту рацпредложения годами ожидали своего внедрения на производстве – очередь была расписана на пятилетку вперёд. Что же говорить про такие фундаментальные теории как кавитация? Идеальная почва для защиты пока ничем не подтверждённых догадок и предположений солидными диссертационными трудами. Тем и жил, на том и стоял профессор Брехман, как, впрочем, и все его коллеги. Пока… Пока Брехман не взял к себе аспирантом Сидорова. Теперь профессор не без оснований полагал, что, если разбодяженный мазут горит в кавитаторе будь здоров, и раз работяги обогащают через него самогонку, то и вода тоже должна как-то и чем-то заряжаться.

До эпохи Аллана Чумака оставалось ещё несколько лет, но у итальянца после вихревой кавитации в исполнении профессора Брехмана уже закружилась голова и загорелись глаза. В Пизу, где располагался бетонный завод одного его знакомого, ушёл срочный телекс с предложением принять советскую деловую делегацию и провести серию совместных экспериментов по укреплению бетона и заодно советско-итальянской дружбы. Ответ, ожидаемо, пришёл тут же: "Si! Когда хотите приехать, синьоры? Мы будем рады видеть вас в любое время!"

"В Пизу?! В Пизу, в Пизу!!!" – Брехман тихо офигевал от такого количества свалившихся командировок, и не в какую-то там Болгарию, а Швецию и Италию. Число "пи" явно имело сакральный смысл, а иначе как объяснить, что в Пизу? Товарищ же Андреев вовсю осваивал международный time management & planning. Было решено сначала сплавать на пароме "Ильич" в Стокгольм, а уже потом, по возвращении, поездом ехать в Италию через Венгрию и Югославию. К этому времени должны быть готовы итальянские визы. Сидоров беспокойно прикидывал, хватит ли у него талонов на водку на все эти поездки и сколько осталось талонов на вино, которые можно обменять у девчонок в общаге на водочные.

Обмыв очередной удачный внешнеторговый контракт и подняв тосты за предстоящие деловые поездки, товарищ Андреев хлопнул себя по лбу.

– Я ж совсем забыл про кочегарки! Нас завтра ждут в Сосновом Бору для испытаний вашего кавитатора. Только оставьте "пол-литровку" в покое и возьмите самый большой кавитатор, какой только у вас есть, – сказал товарищ Андреев.

– А что, мы на АЭС едем? – испугался Брехман.

– Всему своё время. Пока только кочегарки и котельные, – успокоил его товарищ Андреев. – До завтра, товарищи учёные!

На следующее утро он пораньше заехал за Брехманом и Сидоровым в ЛИИВТ на "Волге ГАЗ-24", похвалил лабораторию, помог докатить на тележке БКВЭ – огромный кавитатор, выглядевший как самая настоящая боеголовка, и искренне пожалел свою машину, глядя, как она глубоко осела на заднюю ось. Ради покупки этой чёрной любимицы, списанной из обкомовского гаража, он включил все свои и не свои связи, обогнал в неформальной гонке тщеславия многих стоявших выше него по рангу партийцев, и вот: его "бэушная" красавица в миг превратилась в противную ослицу, которая, сев на задницу, упёрлась и не хочет тащить тяжёлую арбу. И всё из-за дурацкого кавитатора в багажнике. Но, как ни жалко было обкомовскую "Волгу", на чём-то же нужно было ехать.

В котельной Соснового Бора изобретателей чудо-аппарата ждали главный инженер, главный теплотехник, не говоря уже про кочегаров, которые решили остаться с ночной смены и посмотреть на испытания. Три котла работали по старинке, на угле, а вот четвёртый – новенький котёл последнего поколения, способный работать на мазуте, третий год стоял без дела. Его "желудок" отказывался принимать ту адскую смесь чего-то, что коммунальщики впаривали ему под видом мазута – топливо отказывалось гореть в любом состоянии, даже в керосинке. И вот товарищ Андреев привёз неизвестное советскому кочегарному искусству чудо.

– Как-как эта штуковина называется? – поинтересовались кочегары (главный инженер и главный теплотехник почему-то игнорировали новую технику и смотрели на неё с явным презрением).

– Кавитатог' вихг'евой энег'гии – КВЭ-2! – словно на демонстрации, выступил Брехман. – А это – его левая рука по-ленински сначала указала на известный всем путь в светлое и тёплое будущее, а потом с достоинством опустилась и похлопала по "ракетной боеголовке", – большой кавитатог' и тоже вихг'евой энег'гии.
Брехман хотел было рассказать о возможностях, которые его детище раскрывает перед передовыми работниками коммунального хозяйства, и потом передать слово аспиранту Сидорову для уточнения технических параметров, но товарищ Андреев его перебил.

– Мужики, сначала монтируем вот этот, поменьше. Посмотрим, что и как, – разумно предложил он.

Главный инженер молча посмотрел на главного техника, тот также молча посмотрел на четверых кочегаров, выстроившихся с большими совковыми лопатами в линию.

– А чего? Не наша же смена! – заявили двое.

Короче, как принято в суровом мужском коллективе? Трое на одного, и у самого молодого быстро отобрали его БСЛ и отправили к котлу. Молодой кочегар осторожно нёс кавитатор на вытянутых руках, мягко ступая и смотря себе под ноги, словно сапёр. Донёс и обернулся, типа что дальше делать-то. Но рядом уже суетился с разводными ключами и молотками аспирант Сидоров, который подключил кавитатор к топливопроводу между котлом и бочкой, на которой было написано "мазут", но, как все понимали, исключительно для целей инвентаризации.

– Сколько в бочке топлива? – спросил Сидоров, и, увидев заметавшиеся у кочегаров и их начальников глаза в поиске ответа, уточнил, есть ли в ней хоть что-то жидкое.

– Вчера наполовину была полная, – ответил кто-то из кочегаров.

Аспирант кивнул Брехману и товарищу Андрееву, мол я приступаю, открыл вентиль и нажал кнопку. Котёл вздрогнул, словно проснувшись, задрожал, загудел, ему ровным жужжанием подпевал насос, который погнал через кавитатор ту адскую смесь, которая у коммунальщиков по бумагам проходила как мазут. Через минуту жидкость заполнила внутренности кавитатора и полетела с мощными завихрениями через "улитку".

– У неё есть секг'ет, – таинственно пояснял всем собравшимся профессор Брехман, как рвутся молекулярные связи, завихряется внутренняя структура жидкости и достигается нужный эффект кавитации. – Он в числе "пи". У меня даже патент есть и "ноу-хау".

– "Пи" – это три-четырнадцать с неопределённым концом, – доверительно прошептал он какому-то кочегару.

– Конец у всех самый определённый – ты тут нам не пи…ликай всякую фигню! – не согласился кочегар.

Инженеры и работяги с лопатами недоверчиво слушали болтовню профессора, не без оснований полагая, что основная функция кавитатора, на самом деле, заключается, если не в полном выносе мозгов, то в их обильном запудривании. Что-то там жидкое из бочки, достаточно завихрённое, наконец, прорвалось сквозь хитрую "улитку", и было выплюнуто через сопло в камеру сгорания. Все прильнули к маленькому окошку в обшивке котла. Раздался приглушённый стенками хлопок. На короткое время яркая вспышка осветила грязное нутро котла. Дёрнулись стрелки на приборах, и… Всё стихло.

Через тридцать секунд процесс завихрения, выплёвывания и подсвечивания котла изнутри повторился снова. И так продолжалось ещё минут пять, пока кочегары не заскребли лопатами по щербатому полу и в грубых выражениях не поинтересовались, не подбросить ли уголька.

Товарищ Андреев строго, по партийному ничего не понимая, посмотрел на профессора Брехмана. Тот, осознавая, что все загранкомандировки вот-вот накроются медным тазом, умоляющее посмотрел на своего аспиранта. Сидоров же был охвачен процессом внутреннего сгорания и метался от бочки к кавитатору, прикладываясь к нему ухом, потом бросался к котлу и замирал у смотрового окошка, а увидев долгожданную вспышку, тут же смотрел на прыгающие стрелки приборов. Процесс явно шёл, но шёл он явно не туда. Нужно было срочно принимать меры и спасать испытания.

– Ну, что там? – нетерпеливо и раздражённо бросил товарищ Андреев.

– Я думаю, – начал свои размышления вслух аспирант Сидоров, – что, либо насос маломощный – не хватает объёма подаваемого топлива, либо в бочке одно дерьмо налито, и к тому же оно сильно разбавлено. Но смотрите, даже в этом случае горит же, и вот (он ткнул пальцем в манометр) стрелки реагируют. Мне нужно ещё минут десять, чтобы разобраться, а лучше…

Товарищ Андреев и профессор Брехман поняли его без слов, лишь проследив за взглядом. Сидоров смотрел сквозь открытую дверь на осевший багажник "Волги".

– Насос помощнее найдется? Давайте самый мощный! – Сидоров уже принял решение и, похоже, был уверен в успехе.

– Товарищи кочегары, объявляю премию в две бутылки водки, если примете активное участие в испытаниях! – видя такую уверенность Сидорова, идейно поддержал рабочую молодёжь товарищ Андреев.

Кряхтя и пыхтя, потея и краснея, надрываясь и матерясь (но чего не сделаешь ради двух бутылок водки), кочегары потащили большой кавитатор вихревой энергии на замену малому. Пока все возились с установкой БКВЭ – этой большой и неподъёмной ракетной боеголовки, теплотехник смотался на склад и притащил огромный насос. Проверив его характеристики, Сидоров удовлетворённо потёр руками.

– Ну, сейчас что-то будет!

Кочегары по-прежнему не верили в то, что в Советском Союзе что-то может конкурировать по эффективности и надежности с большой совковой лопатой и кучей угля, но, тем не менее, нет-нет, да посматривали на блестевшую нержавейкой боеголовку – размер внушал уважение.
Наконец, всё было готово к продолжению испытаний. Сидоров, волнуясь, снова открыл топливный вентиль и включил насос. Мощный гул заполнявшего нутро кавитатора якобы топлива радовал – это не какое-то там ж-ж-жалкое ж-ж-жужжание шмеля в начале, а настоящий звук ракетного двигателя перед запуском.

Дребезжание и дрожание всего стоявшего вокруг тоже радовало Сидорова и свидетельствовало о том, что теперь эксперимент пошёл в правильном направлении. Брехман, посмотрев на своего одержимого аспиранта, отошёл от греха подальше.
И вот, "улитка" закрутила как следует бодягу под названием мазут, вставила ей число "пи" по самое не балуйся и вышвырнула огненный вихрь внутрь котла. Как горел русский разбодяженный мазут из бочки, так не горел даже американский напалм во Вьетнаме. В котле бушевала почти ядерная реакция! Он подпрыгивал на месте, грозя сорвать крепления и улететь в небо. Обшивка предательски потрескивала, сдерживая из последних сопроматовских сил невероятное внутреннее давление. Стрелки манометров сошли с ума – они бились в истерике то вправо, то влево и вот-вот должны были слететь с катушек. Все потихоньку начали отступать к выходу. Лишь один Сидоров бесстрашно прильнул к смотровому окошку и восторженно наблюдал за превращением котла в синхрофазотрон.

– Эх, манометры накрылись! – то ли пожалел, то ли обрадовался он. – Вот бы сейчас замерить теплоотдачу!

В том, что у кавитатора может быть хорошая отдача, никто не сомневался – все уже давно столпились у выхода. Аспирант Сидоров одиноко, подобно академику Королеву, стоял посреди гудящего, орущего и плюющегося пламенем космодрома и ждал, когда ракета, то есть котёл, преодолеет земное притяжение и… И вдруг… Всё стихло. Котёл, так никуда и не улетев, замер на месте. Насос, вжикнув напоследок, заткнулся. Сидоров подошёл к кавитатору, но "боеголовка" даже не нагрелась.Это просто закончилась мазутная бодяга в бочке.

– Эх, жаль топлива больше нет! – догадался Сидоров.

"И слава Моисею!" – подумал профессор Брехман.

И в этом с ним молча согласились все, и даже товарищ Андреев.

– Может, всё-таки найдётся? – хотел таки запустить котёл в космос Сидоров.

– Не-не, все лимиты до следующего месяца исчерпали, – поспешил успокоить всех главный инженер.

Мысль "И слава богу!" вновь посетила все атеистические головы одновременно.

Товарищ Андреев был в восторге. Он жал и тряс всем руки, несколько раз даже обнялся – правда, после короткой паузы – с Брехманом и три раза по-брежневски расцеловался в губы с Сидоровым. Это был триумф советской кавитации в мировом масштабе. А в коммерческой линейке СП "Нева" к недостроенной мебельной фабрике, узкопалым ракам и сибирским соболям прибавился кавитатор вихревой энергии, причём в самом его большом, боевом размере. Оставалось только…

– А где обещанная водка?

Даже кочегарам было понятно, что большая совковая лопата отныне в прошлом, и теперь они будут ходить на работу в котельную в отглаженных костюмах, белых рубашках и галстуках как… А хотя бы как у диктора Центрального телевидения товарища Кириллова! Главный инженер и теплотехник же поняли открывшиеся у них перспективы: что отныне можно бодяжить без оглядки на ОБХСС и уголовный кодекс.

– Да, где наша премия?

– Сначала снимите и положите кавитатог' обг'атно в багажник, – дальновидно указал Брехман, понимая, что, приняв беленькую на грудь, кочегары кавитатор не поднимут.

– По маленькой, – настаивали кочегары. – За успех!

Пришлось товарищу Андрееву налить работягам по сто грамм. Разлив остатки из первой бутылки, товарищ Андреев пресёк всякие намеки на "повторить" и отправил кочегаров помогать Сидорову. Тот уже вовсю орудовал разводным ключом, ослабляя крепёжные гайки. Четвёрка кочегаров в кирзовых сапогах выстроилась в линию вдоль кавитатора и, вытянув руки перед собой, ждала… Но кавитатор упал им в руки всё равно неожиданно, моментально с ускорением "g" долетел до ног и под славное число "пи" и множество однокоренных с ним русских идиом прокатился по четырём парам кирзовых сапог. И…

А у любого устройства есть побочный эффект! Про это никогда не следует забывать! Вот и кочегары с удивлением смотрели на то, что совсем недавно называлось кирзовыми сапогами. Кавитатор, сорвавшись и прокатившись катком по сапогам, превратил их в ласты для подводного плавания, идеально подогнав по размеру. Четыре кочегара-амфибии стояли и обалдевали от такой научной трансформации сапог в ласты, которые, так как их невозможно было снять, могли служить и домашними тапочками, и рыбацкими сапогами, и футбольными бутсами, не говоря уже про применение по прямому назначению – всё-таки, как ни как, разработка профильного института водного транспорта.

– Ну и как нам теперь в ластах уголь таскать? – пришёл в себя кто-то из кочегаров.

– Да, что может предложить рабочему классу передовая советская наука? – ещё один пролетарий проявил классовую солидарность.

Товарищу Андрееву, как единственному в кочегарке представителю руководящей и направляющей силы, ответить было нечего, но в багажнике оставалось несколько бутылок водки…

4. Глава шведская. "Стокгольмский синдром" профессора Брехмана.

В весёлой деловой суете между кочегарками и мебельной фабрикой, с творческими перерывами на посреднические операции с мехами, раками и многим чем ещё, две недели пролетели незаметно.

И вот красавец-паром "Ильич", сверкая разноцветными огнями на палубах и в несчётных иллюминаторах, бросил концы и спустил трап к причалу пассажирского морского порта на Васильевском острове. Четверо мужчин здорово выделялись из очереди на паспортный контроль, и не только своими синими служебными паспортами – заветной мечтой многих в то время, так как для их счастливых владельцев не требовалось разрешение КГБ на выезд из страны. Эти четверо, пыхтя, передвигали что-то очень тяжёлое – явно не ящик с водкой.

– Что это у вас там? – пограничник даже привстал со своего места, чтобы посмотреть, что там эти мужики перетаскивают, словно бурлаки.

Колоритная четвёрка как раз закончила очередную перевалку своего багажа и с трудом распрямила спины. Это были товарищ Андреев, профессор Брехман, аспирант Сидоров и молодой юрист Тараканов. Отвечал, естественно, товарищ Андреев.

– Кавитатор вихревой энергии!

– Чего? Какой такой энергии? – удивился пограничник.

– Вихревой, – ещё раз уточнил товарищ Андреев и, понимая, что дальнейшие объяснения лишь усложнят переход государственной границы, добавил что-то невнятное про изделия народных промыслов.

– Матрёшки что ли везёте? – кажется, начал успокаиваться пограничник. – Так бы и сказали сразу, а то придумали какой-то кавитатор!

Это было ему знакомо. Но он, как, впрочем, и Брехман с Сидоровым, не знал, что товарищ Андреев уже успел познакомиться с некими уральскими мастерами по камню и взял несколько – пару десятков – ваз из самоцветов на пробную реализацию в Стокгольме, понимая, что водку и икру везут все, а вот…

– Какие-какие вазы? Из самоцветов, говорите? – вновь напрягся офицер.

Но с таможенной декларацией у товарища Андреева было всё в порядке, и четвёрка командировочных "невцев", затащив неподъёмный багаж в свои каюты, через час охлаждалась пивом в одном из баров "Ильича".

Во время плавания в Стокгольм с короткой стоянкой в Хельсинки ничего особенного не случилось, кроме неприятного сюрприза – водку в ресторане продавали за валюту, а свою приносить запрещалось. Поэтому "невцы" перед ужином собирались в каюте у товарища Андреева, распивали бутылку водки под колбасу или шпроты и шли на ужин. Так "невцы", не зная самого термина, изобрели "аперитив". Товарищ Андреев рассчитал, что, если каждый выделит из своего "валютного запаса" по одной бутылке, то на дорогу до Стокгольма должно хватить. Но Брехман неожиданно заявил, что у него водки нет, поэтому он ничего выделить не сможет, но с удовольствием составит им компанию во время этого самого аперитива. Трое русских, Андреев, Сидоров и Тараканов, пристально и долго смотрели в глаза Брехману, но тот умело спрятал свою совесть в "улитку" и товарищеской кавитации не поддаваться не желал. Вот, собственно, и вся подорожная правда.

В Стокгольме же "невцев" и их сокровища уже ждали. Не успел Тараканов спуститься по трапу с мелкими "эре", чтобы позвонить Горану и обрадовать его новостью об их приезде, как его обступили местные таксисты.

– Рашен водка? Кавияр? Вальюта! Свенска крунур!

Но Тараканов, уже знавший цену русским ракам, отдавать товар этим пройдохам за бесценок не собирался.

– Ноу-ноу! – Тараканов, наконец, захлопнул дверь в телефонной будке.

Не успел он набрать нужный номер, как в дверь кто-то постучал. Тараканов обернулся, но никого не увидел. Он, сбившись, нажал на рычаг и снова стал крутить телефонный диск. И опять…

"Тук-тук"!

"Дзинь-дзинь"! – зазвенела стеклянная дверь.

Тараканов, матюкнувшись, посмотрел через стекло в темноту. Никого. Сплошная темень. И вдруг… Словно две лампочки в тёмном подвале, загорелись… точнее
забелели белки чьих-то глаз и снова погасли, а потом опять включились…

"Чертовщина какая-то!" – подумал Тараканов, но дверь всё-таки открыл.

– Брат, водка есть? – с небольшим дружественным акцентом произнесла темнота и на мгновение включила лампочки.

Перед Таракановым стоял одетый во всё чёрное выпускник Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы и от волнения, видимо, подзабыв уже русский язык, часто-часто моргал глазами, то проявляясь, то пропадая в темноте стокгольмской ночи.

"Н-да, небольшая в Швеции стипендия – бутылку водки не купишь! – размышлял Тараканов на обратной дороге к "Ильичу". – Подождём до завтра."

С приездом Горана всё наладилось. По сходной цене ушла водка с икрой. Швед купил пару уральских ваз и пообещал помочь пристроить остальные по знакомым салонам и галереям. Когда советские командировочные чувствуют счастье? Конечно, когда у них в кармане достаточно командировочных, а Горан "невцам" в этом здорово помог. Можно было выдвигаться в штаб-квартиру "Alfa Laval Marine Equipment", расположенную в каких-то двухстах километрах от Стокгольма. Универсал "Вольво-470" даже не присел под кавитатором. Товарищ Андреев заметил это преимущество капиталистического автопрома, но вида не подал.

Через три часа Горан раскрыл двери ресепшн перед своими советскими партнёрами, мол, проходите, вас уже ждут. Все рванули к стойке, за которой сидела симпатичная, но несколько медлительная, молодая блондинка.

– Это вы нас ждёте! – приветливо представились товарищ Андреев, Сидоров и Тараканов (Брехман, как всегда, прятался за их спинами).

Девушка, не снимая улыбки с лица, прочитала их фамилии в паспортах и сверилась со списком гостей, в котором был только господин Горан Свернлёф, и покачала головой. Брехман попятился назад к выходу.

– Правда, никого из нас нет? И вы никого не ждёте?

– Вас в списках нет. Мы ждём русских. Вон те фамилии, – девушка показала на вращающееся в центре зала табло, на котором светились русские, как думали шведы из "Альфа Лаваль", фамилии.

"Sergeevich… Ivanovich… Nikolayevich… Naumovich" – горели на экране и крутились, скорее, югославские фамилии.

– Это же мы! – обрадовались русские, разрешив этот шведский кроссворд.

Брехман Семён Наумович после некоторой паузы решил, что пора присоединяться к славянам.

Полчаса на формальный протокол в скромной переговорной комнате, откуда и пошёл знаменитый евроремонт, кислый скандинавский кофе из термоса, и вот, наконец, перед передовым отрядом советской кавитации открылись двери в испытательную лабораторию известнейшего в Европе концерна.

Профессор Брехман и аспирант Сидоров с завистью смотрели на чистые аккуратные ряды испытательных стендов со специальными местами для операторов-исследователей, новенькое, будто со склада, оборудование, чистые, как в стоматологическом кабинете, полы и тихих приветливых людей в масках и… белых шапочках и халатах как в аптеке. Товарищ Андреев вопросительно смотрел на представителей советской науки.

– У нас тоже все в белых халатах… ну, когда сразу после стирки, – первым нашёлся Сидоров.

– Точно, – подтвердил Брехман.

Установив таким образом паритет, советская делегация спросила, на каком стенде будет испытываться кавитатор. Придирчиво осмотрев камеру не более чем на три кубометра из огнеупорного прозрачного стекла и памятуя о чуть было не улетевшем в космос котле в Сосновом Бору, Сидоров смотрел на Брехмана в ожидании инструкций.

– Хог'ошо, что захватили "пол-литг'овочку", да? – вроде как бы советуясь произнёс профессор.

– Да, не будем сразу выкладывать наши козыри, товарищи, – согласился товарищ Андреев. 

– Ну что ж, с поллитры, так с поллитры! Начнём помолясь!

И с этими словами Сидоров достал самую маленькую версию кавитатора и принялся его устанавливать вместе со шведскими инженерами. Шведы недоверчиво смотрели на русскую диковину из нержавеющей стали размером с бутылку водки.

– Ты им, – сказал Брехман, обращаясь к Тараканову, – пг'о число "пи" и "улитку" г'асскажи.

– Не рано ли мы им "ноу-хау" раскрываем? – засомневался товарищ Андреев.

Проболтаться о таком важном секрете Брехман не успел, так как Сидоров и его шведские коллеги закончили свою возню с гаечными ключами и, похоже, были готовы подать топливо.

– А что там у вас? – кивнул в сторону стального куба товарищ Андреев.

– То, чем обычно заправляют морские суда, – буднично, не понимая сути вопроса, ответили шведы.

Швеция страна нейтральная, поэтому её граждане не обязаны знать, как горит боевой напалм и что "катюша" только кажется тихим и нежным именем неизвестной русской красавицы. В общем, теплоотдача вместе с ярким факелом всех впечатлила с первого раза. Приборы, показав экстремальные показания и зафиксировав запредельные перегрузки, импотентно опустили свои стрелки на нули. Горан постучал по экранам, но приборы умерли. Шведские инженеры быстро заменили их на новые. Ещё одна вспышка, попытка камеры подпрыгнуть на месте, безумный прыжок стрелок вправо до упора и… и снова безвольное падение к "нулю".

Шведы возбуждённо загалдели, уважительно посматривая на русских. Те, как ни в чём ни бывало, расхаживали по лаборатории и снисходительно посматривали на то, чем занимаются остальные инженеры. Но те повскакивали со своих мест и столпились у стенда с кавитатором. Кто-то в страхе тыкал пальцем в расшатанное крепление камеры сгорания.

– Пг'авильно, что начали с "пол-литг'овочки", – резюмировал профессор Брехман.

Сидоров почему-то выглядел печальным. Тараканов с сожалением смотрел на него, держа в руках бесполезный пока бланк внешнеторгового контракта с гербом СССР.

– Большой кавитатор им нужно обязательно показать и прямо сейчас! – решил товарищ Андреев.

Сидоров просиял. Он бросился к коробкам и достал среднюю, с артиллерийский снаряд, версию кавитатора. Шведы, оторвавшись от испытательного стенда, сгрудились у ящика с кавитаторами. На дне осталась лежать "ракетная боеголовка". На неё-то и уставились иностранные инженеры.

– Не-не, not today! – поспешил заявить товарищ Андреев, помня про побочный эффект типа "ласты" и значительно уменьшившийся в плавании запас водки.

– Это тоже кавитатор? – недоверчиво спросил главный инженер и с сомнением оглядел свои испытательные стенды.
С
оветская делегация мысленно с ним согласилась, что лаборатории "Альфа Лаваля" даже до Сосновоборского космодрома ещё далеко. Но для стеклянной камеры сгорания хватило и снаряда поменьше – с третьей попытки огнеупорное стекло не выдержало и дало трещину. Шведы гудели как растревоженный палкой улей.
Сидоров для пущей наглядности уже бодяжил что-то, что должно было быть похожим на русский мазут.

– Грязная вода. Она не горит, – не верили шведы.

Русские сноровисто установили "пол-литровочку" на новый стенд.

– Сгорит как миленькая!

Что подтвердили через минуту все независимые шведские измерительные приборы. Да, теплоотдача может быть оказалась чуть меньше нормы. Но разве это имело значение по сравнению с теми штрафами, которые выплачивали судовладельцы за пиратский слив мазутной жидкости, остававшейся после промывки топливных цистерн.

– Оставьте кавитатор нам на недельку, плиз, – взмолился главный инженер. – Мы вам вернём.

Тараканов зашуршал гербовым контрактом.

– Пи…знаете ли, я не вег'ю им, – вдруг встал в позу Брехман. – Они пи…

– Что пи…?

– Число "пи" сопг'ут и "улитку" скопиг'уют, капиталисты-импег'иалисты! – не соглашался Брехман.

Как бороться с последним аргументом, товарищ Андреев не знал. Поэтому в течение всего ужина, пока шведы спаивали-уговаривали Брехмана и Сидорова оставить аппарат у них под гарантии "Альфа Лаваля", товарищ Андреев и Тараканов думали, как им быть в создавшейся обстановке. Позже, оставшись в гостинице один на один с Гораном Свернлёфом, русские нашли таки решение.

К середине следующего дня был готов контракт на проведение совместных испытаний, но не в лаборатории "Альфа Лаваля", а на круизном морском лайнере "Royall Princess", который должен зайти в Ленинградский порт во второй половине августа. А пока… А пока бухгалтер "Альфа Лаваля" побежала в банк, чтобы отправить гарантийный (невозвратный) аванс в СП "Нева". Всё оставшееся до отъезда время русские развлекались со шведами, сжигая через кавитатор, естественно, в пол-литровой версии, различные негорючие жидкости с добавлением мазута или масла. Товарищ Андреев не забывал при этом о коммерции – постепенно ушли вазы и пепельницы из уральских самоцветов и водка. Эта ушла очень быстро, да так быстро, что, на обратную дорогу русским ничего не осталось.

Свернлёф свернул с трассы на заправку, но как-то рановато – ведь только отъехали от штаб-квартиры "Альфа Лаваля". Как он объяснил своим партнёрам, чем дальше от Стокгольма, тем дешевле топливо. Брехман вёл себя подозрительно беспокойно. Осознав, что эта остановка на дозаправку последняя, потом будет только паром "Ильич", профессор, как заговорщик, прошептал Тараканову на ухо.

– Ты не узнаешь у запг'авщика, не купит ли он аг'мянский коньяк. Остался случайно, понимаешь, – просительно смотрел Тараканову в глаза профессор. 

Тараканов вышел из машины и поплёлся вслед за Свернлёфом в "стекляшку", где сидел оператор. Тот, казалось, даже не понял, почему он должен купить коньяк Брехмана, зато Горан с обрадовался такой возможности. Расчёт наличной валютой и передача бутылки произошли, конечно, в салоне "Вольво" под непонимающим – откуда? – взглядом аспиранта Сидорова и под сверлящим и беспощадным к врагам коммунизма – заныкала таки твоя носатая рожа – взглядом товарища Андреева. Этот взгляд долго ещё преследовал профессора Брехмана – коньячная заначка аукалась ему полным недоверием по пятой графе всю обратную дорогу. Именно с этого долгого взгляда начинался традиционный дижестив "невцев" в каюте "Ильича", прежде чем товарищ Андреев открывал застолье каким-либо тостом. Так и прозвали эту паузу "минута молчания по Брехману". Претензий профессору прямо никто не предъявлял, просто наливали ему всегда в последнюю очередь и примерно на три четверти. Таким синдромом недолитого стакана ему аукнулся Стокгольм.

– Отлично сплавали в Швецию! – говорил товарищ Андреев, и ему никто не возражал.

– Вот было бы здорово, если бы мы успели получить итальянскую визу и смотаться в Пизу до начала августа, когда в Ленинград зайдёт "Королевская Принцесса"! – мечтал Брехман.

5. Глава итальянская. Mafia – это семья, наш дом – это cosa nostra.

На удивление, всё получилось, как и хотел товарищ Андреев: визы всем участникам международной авантюры по кавитации мозгов и прочих жидкостей были готовы к концу мая, а КГБ на Литейном 4 не возражал против выезда из страны делегации СП "Нева". А вскоре пришёл телекс от итальянцев, которые ждали приезда русских кудесников в последнюю неделю июня, но только почему-то не в Пизу, а Падую.

"Ну, не в Пизу, так хоть в Падую!" – подумал товарищ Андреев.

Он, как и многие другие в то время, не до конца осознавал масштабов развала страны и мира, и тупо смотрел на календарь, не понимая от кого Россия объявила День независимости 12 июня. Но, бизнес есть бизнес, кавитацию в международном масштабе никто не отменял, поэтому он позвал Тараканова для определения маршрута следования в Падую. Тараканов в прошлом году стажировался в Болонской школе права и знал пути-дорожки в Италию, а Падуя как раз удачно расположилась недалеко от Венеции.

– Как добираться будем? – спросил его товарищ Андреев.

– На поезде поедем, а как ещё? – Тараканову в голову не пришло, что в Италию можно и полететь.

– Это понятно. Маршрут-то какой?

– Ленинград, Витебский вокзал – Чоп – Будапешт. Там пересадка до Загреба. В Загребе садимся на поезд до Венеции, а оттуда до Падуи совсем недалеко.

– Трое суток, значит. Нормально. Сколько и чего брать знаешь?

– На Брехмана рассчитывать? – задал риторический вопрос Тараканов.

– А мы… – взял паузу товарищ Андреев, – профессора не возьмём. Сидоров без него справится.

Стокгольмский провал имел для Брехмана катастрофические последствия: Италия не увидела отца-создателя советского кавитатора. Товарищ Андреев имел все основания не доверять профессору, оказавшемуся способным утаить коньяк от своих… В общем, кто бы кому бы и кем бы ни приходился, но за границей, как в разведке, доверие в группе должно быть полным. И товарищ Андреев искренне верил в это. Помимо всего прочего, пожилой Брехман был бесполезен в переноске неподъёмных кавитаторов, а водку, шлемазо, пил наравне со всеми. Вот и получалась сплошная польза и экономия.

Этот удар судьбы профессор переживал трудно, поскольку объявление состава делегации СП "Нева" проходило публично. Выступавший с основным докладом о целях и задачах, стоящих перед их делегацией, товарищ Андреев особо остановился на вопросах экономии средств, необходимости подбора здоровых и молодых кадров, упирая на длительность поездки и непредсказуемость международной обстановки. Шёл 1991 год. Прения не открывались. Фамилия Брехмана в докладе не упоминалась, поэтому профессору не дали выступить с последним словом в свою защиту. Генеральный директор Нибалуйко быстро огласил приказ о формировании кавитационной группы и её подготовке к поездке в Италию.

"Вот так-то, морда твоя…" – красноречиво говорил торжествующий взгляд товарища Андреева.

"Вот как, оказывается, пг'оходят паг'тсобг'ания!" – печалился профессор Брехман, поторопившийся купить золотые украшения, часы и ящик коньяка, из которого думал выделить пару бутылок на общие дижестивы в купе. 

Содержимое командировочных сумок и количество каждой позиции было определено на отдельном совещании группы во главе с товарищем Андреевым. Водка, икра… командирские часы (подсказал Тараканов), в общем, как обычно.

"А закуски много брать не надо – в поезде будет вагон-ресторан," – авторитетно заявил товарищ Андреев.

Казалось, обо всём договорились, но товарищ Андреев умел удивлять. Его коммерческое чутьё было невероятным. За те несколько дней, что оставались до отъезда в итальянскую командировку, он ухитрился подружиться с Синявинской птицефабрикой, куда он привозил кавитатор на смотрины. С курами и петухами на фабрике было не то чтобы очень хорошо, скорее плохо – вся страна сидела на продуктовых карточках, но перьев от птичек, которые ещё успели застать сытные советские годы, прежде чем им палач-автомат свернул головы и ощипал, на фабрике скопились целые пухово-перьевые горы. Что делать с перьями директор фабрики не знал, пока к нему не забрели в поисках халтуры два безработных художника, которые предложили за одну ставку разнорабочего на двоих заняться изготовлением наглядной агитации из куриных и петушиных перьев. За штампованием агитационных плакатов к художникам, как водится, пришло вдохновение…

Вот и грузили теперь на Витебском вокзале в скорый поезд № 49 "Ленинград – Будапешт" Тараканов с Сидоровым не только кавитаторы, вазы из уральских самоцветов, но и коробку с картинами. Художники ухитрились скопировать в пере всю классику Русского музея, не забыв всучить товарищу Андрееву и пару авторских пейзажей.

– Ну, что скажете? – обвёл своих попутчиков товарищ Андреев, когда закончил расставлять пернатый вернисаж по купе.

Искусство должно было быть ближе юристу Тараканову, как представителю гуманитарных наук, и он, как полагается в подобных случаях, напрягся. Тараканов то отходил от картин, то вплотную приближал к ним свои очки, но ничего умного родить не мог. А товарищ Андреев ждал от него оценки коммерческих перспектив картин.

– И всё-таки, почему молчите, коллеги? – настаивал он на проведении искусствоведческой экспертизы. – Ни куда-нибудь едем, а в Италию! Вот я и подумал…

– Может быть сначала выпьем? – осторожно предложил Тараканов.

– Отличная идея! – подхватил технарь Сидоров, для которого искусство начиналось в библиотеке ЛИИВТа и заканчивалось в кинотеатре "Титан".

Товарищ Андреев не возражал. Первая бутылка пролетела очень быстро – с устатку ребята маялись жаждой невероятно.

– Неужели вы не видите, что это… – товарищ Андреев заглянул в бумажку, – …это…э-э-э… "Утро в лесу". Там где-то ещё должны быть медведи.

Он долго водил пальцем по списку, иногда поднимая голову и смотря то на одну картину, то на другую, пытаясь понять, какая из них под каким конкретно номером указана. Художники с птицефабрики оказались с юмором и последователями советского авангарда.

– Да чёрт с ней, с классикой! На западе всегда в цене были русские импрессионисты! – Тараканов успокоил разволновавшегося товарища Андреева. –

Посмотри, какие шикарные Петров-Водкин с Дейнекой!  Вот "Купание красного коня", а вот знаменитые "Гранёные стаканы" и "Селёдка"…

Сидоров как раз разливал вторую бутылку водки.
Всю дорогу до Будапешта товарищ Андреев переживал, что не может узнать ни одного шедевра. Сидоров же был спокоен – он отвечал только за кавитатор, а в нём он был уверен. Сидоров уже покрутился у титана, примеряя свой мини-кавитатор, но в итоге решил не размениваться по мелочам и вернулся в купе, где товарища Андреева продолжали одолевать муки творчества.

– Где же "Девятый вал" Айвазовского? А это "Колхозник и колхозница"?

– Нет, это точно "Доярка" Дейнеки, а остальные картины можно объединить в серию "Русская зима" Левитана или Сурикова – вон сколько снега, – намекал Тараканов на обилие белого пера в картинах. – Или пусть это будут натюрморты – кто ж узнает? Главное, придумать стиль и направление, например, пушистый постсоветский индустриально-прикладной авангард. Как вам?

… Наконец, скорый поезд № 49 прибыл на центральный вокзал Будапешта, и нужно было начинать выгрузку багажа, поиск носильщика и адреса советского посольства. В общем, "невцев" накрыла обычная вокзальная суета с местным цыганским колоритом, заставив их на время забыть о высоком искусстве.

– В какую гостиницу вас отвезти? – стандартно спросил русских таксист.

– Какая такая гостиница? В посольство СССР вези! – совершенно искренне изумился глупому вопросу товарищ Андреев и показал адрес на бумажке.

Действительно, зачем гостиница, когда есть родное посольство, а у него есть…

– Она вся в вашем распоряжении, – широким размашистым жестом дежурный вице-консул распахнул дверь в комнату во внутреннем флигеле для прикомандированных "мидовцев".

– Так уж и вся? – не поверил товарищ Андреев, изумлённо разглядывая огромное пустое помещение казарменного типа с сорока, или около того, койками и армейскими прикроватными тумбочками.

– Располагайтесь и не бойтесь – гостей не ожидается. Душ и прочие удобства по коридору направо. Постельные принадлежности сейчас принесут. А вы точно всего на одну ночь? – вице-консулу явно не хотелось отпускать платежеспособных постояльцев – не то, что эти беженцы да всякие "потеряшки" без документов и копейки в кармане.

– Хотели уже завтра утренним поездом в Загреб отправиться. Нам там ещё пересадку делать на… – товарищ Андреев, бравируя, сделал многозначительную паузу, – Венецию.

– Загреб? – вскинул и сразу нахмурил брови вице-консул. – Вообще-то, там беспорядки, во многие города введены войска.

– Поезда туда ходят? 

– Да, но МИД рекомендует воздержаться от поездок в Югославию, – изрёк протокольным голосом вице-консул. – Мы не несём никакой ответственности за…

Не важно, что там МИД несёт или не несёт, но фразы "МИД не рекомендует" для товарища Андреева было достаточно. Они с вице-консулом, казалось, понимали друг друга без слов, многозначительными и магнетизирующими взглядами телепатируя кодовые сообщения вперемежку с цитатами из Устава КПСС, постановлений Пленумов ЦК и съездов партии. Поэтому возможность героически прорваться с боями через охваченную войной Югославию и протащить секретные кавитаторы – а ведь тогда было б о чём рассказать товарищам по партии! – в Италию была отброшена. Ведь, "не рекомендует" означает "нельзя", и точка!

Альтернативой Загребу была Вена, куда поезда ходили из Будапешта, как грибные электрички в СССР, каждый час. На следующее утро, попрощавшись с гостеприимным вице-консулом, "невцы" без проблем купили билеты до Вены и сели в комфортабельный вагон, предвкушая свидание с ещё одним красивым городом в стиле Петроградской стороны Ленинграда. Ящик и сумка с кавитаторами и картинами в перьях стояли под багажным отделением в начале вагона под неусыпным вниманием товарища Андреева.

Привычно для любого русского за окном замелькал, правда, непривычно чистенький и опрятный пейзаж, но зато под знакомый убаюкивающий двойной – "ты-ты – ты-ты" – перестук колёс. Для полной идиллии не хватало стакана с подстаканником с дзинькающей в одном ритме с колёсами ложкой. Идиллия была прервана неожиданной остановкой на каком-то полустанке, на котором в вагоны зашли австрийские пограничники. Их форма явно напоминала что-то из недавней истории, иначе бы товарищ Андреев так не напрягся. Но серо-зелёные мундиры с околышами штурмбанфюрера Штирлица, заполонившие вагоны поезда "Будапешт – Вена" и беспардонно снявшие с него товарища Андреева и его группу вместе с цыганским табором, не хотели ничего объяснять. Они лишь талдычили с оккупантским акцентом "Аусвайс!", "Виза!", "Шнелль-шнелль!", "Ахтунг!".

"Алес!" – орали они, имея в виду, что всё – уже приехали, и нужно вместе с цыганами топать на выход. Товарищ Андреев тыкал в нос пограничникам краснокожей паспортиной, раскрытой на странице с итальянской визой, но те продолжали стрелять в советских коммунистов и комсомольцев своими "Нихт!" и "Ферботтен!". Сидоров зачем-то бросился к сумке с кавитаторами и раскрыл её. Зачем?! Чем он их хотел удивить?

– Италия! Клиенты! Кавитатор! Гут! – виновато улыбаясь, искал Сидоров в глазах австрийских пограничников разрешающий зелёный свет. Австрийцы же, увидев похожие на снаряды, блестящие сталью кавитаторы, выпучили глаза, удвоили скорость своих "Нихт-нихт!", "Ферботтен-ферботтен!", "Шнелль-шнель!" и в первых рядах заспешили на выход, проталкиваясь через недовольно галдевших цыган. Зря Сидоров их так напугал!

Почему запрещено, товарищу Андрееву и его попутчикам доступно объяснили уже в участке – нужна транзитная австрийская виза. Офицер, опасливо косясь на сумку с кавитаторами, спросил "Вас ист даст?", показывая на ящик, типа, а это что там у вас. Товарищ Андреев, как ни в чем ни бывало, достал из ящика первую попавшуюся картину и показал её любопытному офицеру. Поглазеть на пернатый вернисаж собралась вся австрийская погранзастава, забыв про цыган, которых они заперли в "обезьяннике" – понятно, у тех не было ни паспортов, ни виз, ни… кавитаторов с картинами из куриных и петушиных перьев. Может быть и сидеть бы товарищу
Андрееву с делегацией СП "Нева" на австрийской киче вместе с цыганами, но свободных мест там не оказалось. Табор привычно заполнил всё пространство общей камеры бородатыми мужчинами в чёрных штанах, жилетках и красных рубахах и кольцами в ушах, женщинами в пышных юбках и звонкими монисто и такими же орущими сопливыми детьми на руках и в наспинных рюкзаках. Бесчисленные узлы с вещами уходили высокой кучей под потолок. В середине камеры на ковре расположился барон и с любопытством наблюдал через решётку за происходящим в коридоре, ожидая, когда русских отправят к нему в гости – их багаж его очень заинтересовал.

– Вас ист даст? – задавали пограничники один и тот же вопрос.

– Культурен пикчер – мадэ чиккен! – отвечал им товарищ Андреев. – Мани-мани! Бизнес. Ферштейн? Покупать, битте! Давай-давай!

– Тафай-тафай! Ауфидерзейн! – весело вторили австрийские служаки советским бизнесменам, через час помогая им как лучшим друзьям грузиться на обратный поезд в Будапешт. – Гут, руссиш кавитатор! Чиккен пикчерс! Культуриш гут!

…И снова центральный вокзал Будапешта. И снова "здрасьте", товарищ вице-консул!

– Нашу комнатку никто не занял?

– Я вот, прямо таки был уверен, что увижу вас! – обрадовался, похоже, вечно дежурный вице-консул. – Надолго к нам?

– Как быстро австрийцы дадут нам транзитную визу? – спросил товарищ Андреев и посмотрел в глаза вице-консулу, ища в них ответ и поддержку партии в форс-мажорных обстоятельствах.

В таких случаях инструкции МИДа предписывали своим сотрудникам немедленно отводить взгляд в сторону и переводить разговор на нейтральную тему, что и сделал вице-консул.

– На сколько ночёвок у вас хватит командировочных? – по партийному нагло, то есть прямо в глаза уставился он, рассматривая то одного, то другого "невца".

"Ах, вот почему тогда, по приезду, ты отказался выпить с нами, типа "я на службе", – подумал товарищ Андреев. – Сука, щас, так я тебе и раскрыл коммерческую тайну! Держи карман шире!"
Очевидно, что вице-консул понял товарища Андреева без слов, приняв деньги за сутки и выдав ключи от той же комнаты.

– Я занят! Сами найдёте? – вице-консул отвернулся к ящику с якобы важными депешами.

– Как же транзитная виза?

– Придётся возвращаться в Ленинград. Нам всем когда-нибудь придётся возвращаться на родину, – не оборачиваясь, произнёс вице-консул.

Остаток дня делегация СП "Нева" принципиально провела вне посольства СССР, найдя посольство Австрии и потом, позже, приключения в одном мадьярском, опять оказалось, цыганском кабаке. Ну, кто знал? Подумаешь тапёр за пианино бородатый с серьгой в ухе! Подумаешь, гитарист весёлый с девками чёрноглазыми с голосами звонкими, как их мониста! Подумаешь… Вообще-то, следующий раз, действительно, подумаешь… кто должен за всё это платить… если в кабаке только вы, трое русских. В итоге, они оплатили счета за еду и противную венгерскую палинку, и наотрез отказались платить за оркестр и цыганские пляски. Ну ладно, под давлением галдящей общественности русским пришлось раскошелиться на чаевые и пару стопок водки для тапёра – всё-таки работал мужик – "Подмосковные вечера" вспомнил почти без фальши! Но с остальным должна разбираться…

Да-да, в Венгрии со всем, а с цыганами в особенности, разбирается полиция. Приехали "вечно мигающие" ребята быстро, можно сказать, моментально – видимо, стояли за углом, ожидая вызова из ресторана. Но увидев полностью оплаченный счёт за ужин, уже пьяного в стельку пианиста и десять неоплаченных танцовщиц из кордебалета, полицейские решили, что последнее будет уже слишком, и отпустили русских восвояси.

На утро, встав с раскалывающимися головами, делегация СП "Нева" отправилась в посольство Австрии, рассчитавшись за постой и захватив с собой – а чем чёрт не шутит? – кавитаторы, вазы и картины, в общем, весь свой багаж, чтобы, если повезёт, сразу рвануть на вокзал и… в Вену! В посольстве их приняли… вместе с багажом, но в визе отказали, поскольку доказательств постоянного проживания в Будапеште предъявлено не было.

– А счета за проживание в посольской гостинице? Уже две ночи! Кавитатор срочно ждут в Италии!

– Йя-я, ферштейн. Ферботтен!

На часах всего одиннадцать утра – в ресторан к цыганам ещё рано. Назад в посольство СССР? Но чем этот вице-консул поможет? Сказал же он, мол, валите назад, в Ленинград! Товарищ Андреев, оглядел своих молодых беспартийных спутников – чего ждать от них, ни одной цитаты, ведь, не подбросят!

– А давайте рванём к итальянцам – их виза у нас же есть! – вдруг предложил Тараканов. – До обеда времени вагон!

Сказано – сделано, и в руке партийца зажат квиточек с орластым гербом и адресом посольства Италии. Взмах рукой, и такси верноподданнически остановилось с приятным визгом шин. Поначалу довольный пойманными клиентами таксист уже через полминуты совсем не радостно смотрел, как приседает задница его битого-перебитого, латаного-перелатанного "Фольксвагена" под тяжестью русского багажа.

– Кавитаторы, уральские самоцветы – что ты хочешь? Вот, ещё ящик картин! Не желаешь, посмотреть? Нет, ну тогда поехали!
–
 Куда?

– В Италию, то есть итальянское посольство…

… Снова скрип тормозов и визг шин. Шофёр, получив таксу за проезд и выдав счёт, оставил русскую троицу и её неподъёмный багаж перед симпатичным особняком, который скрывался в глубине старого парка. Но подойти поближе и полюбоваться почти венецианским палаццо мешала кованая и очень изящная решётка с калиткой, которую можно было не заметить, если бы не висевшее на ней расписание приёмных часов. Вот невезучий день – посольство закрыто! Товарищ Андреев прошёлся вдоль неё, высматривая то ли проход, то ли пролом, взялся обеими руками за прутья и попытался их покачать – бесполезно… Хотя… Тут что-то зажужжало над головами Тараканова и Сидорова. Они посмотрели наверх и увидели видеокамеру – кто-то за ними, точнее за товарищем Андреевым, внимательно наблюдал. Камера смотрела за возвращавшимся с осмотра старшим группы. Товарищ Андреев вернулся к Тараканову и Сидорову, стоявшим у кучи с багажом.

– Служебного входа, кажется, нет, – доложил результаты разведки товарищ Андреев. – Ну что, теперь точно домой!

"Вжик!" – это камера теперь почти в упор рассматривала русских и, возможно, прослушивала их разговор.

Они подозрительно посмотрели в объектив.

– Всё-таки в посольстве кто-то есть. И мы им интересны, – русские решили снова посмотреть в камеру и улыбнуться на всякий случай.

Калитка не открылась. Тараканов нашёл звонок и нажал на него. Калитка по-прежнему оставалась закрытой, но зато из динамика донёсся человеческий голос.

– Си? – голос невидимого незнакомца показался дружелюбным, поэтому русские решили продолжить разговор.

– Очень нужно в Италию! – по-английски сказал невидимому собеседнику Тараканов.

– Импосибиле, э перке кьюзо! – произнес невидимый.

Тараканов ошибочно принял "кьюзо – закрыто" за извинения, типа "сорри!" и принялся разрабатывать у невидимого собеседника комплекс вины и давить на жалость. Для начала он ткнул видеокамере под нос итальянскую визу, потом поинтересовался в микрофон у невидимого, хорошо ли он её рассмотрел, и не пора ли открыть калитку и познакомиться…

– Капито-капито! Но-но…

Типа всё понятно, но всё равно нельзя. Но русским очень было надо.

– Бизнес! Понимаешь? Руссо-итальяно! Капито?

– Капито, ма импосибиле, э перке кьюзо!

– Странно, почему он всё время извиняется? Этим нужно воспользоваться, – размышляли русские.

– Сидоров, тащи кавитатор! – озарило товарища Андреева. – И сразу самый большой! Щас мы ему покажем, какой у нас бизнес.

– Я один не подниму. Что мне одному ходить по Будапешту в ластах? – напомнил о побочном эффекте кавитатора Сидоров. – Не хочу!

Это был аргумент, с которым нельзя было не согласиться. Вместе приехали и, если что, все вместе и должны уехать в… ластах. "Невцы" отошли от калитки и принялись копаться в багаже. Видеокамера, вжикнув, уставилась на сумки.

– Может с картин начнём? – осторожно предложил Тараканов.

– Хочешь удивить итальянцев картинами? – резонно засомневался товарищ Андреев.

– Петушиные же как никак, – встрял в разговор Сидоров.

– Нет, слишком долго с ними разговариваем. Они скоро потеряют к нам интерес и вызовут полицию. Пора предъявить козыри!

Этим единственным козырем, в понимании товарища Андреева, был большой кавитатор вихревой энергии, который русские удерживали из последних сил и на дрожащих ногах перед видеокамерой.

– Если нам не откроют дверь через десять секунд, то нам всем будет число "пи"!

– тужась, произнёс товарищ Андреев.

– Я начинаю обратный отсчёт, – обречённо выдавил из себя Сидоров. – Десять… девять… восемь.

– Переводи же им быстрее, Тараканов! – взмолился товарищ Андреев, теряя силы.

– Тэн… Найн… Эйт… – начал было отсчитывать по-английски Тараканов.

– Да нет же, про бизнес им расскажи! – прокряхтел товарищ Андреев.

– Кэ коза? – в динамике послышался явно растерянный голос невидимого. – Ля бомба?!!

Рассказывать подробно про бизнес времени уже не оставалось – Сидоров уже произнёс "шесть". И не было никакой уверенности, что он дотянет хотя бы до "трёх". Поэтому…

– Севэн… Сикс… Фа… – продолжил отсчёт Тараканов, вопреки инструкциям партии.

Но он не успел договорить "файф", как в динамике кто-то, показалось, пукнул, и калитка медленно открылась. Не бросая кавитатор – откуда только взялись силы?! – "невцы" засеменили на полусогнутых по аллее к особняку, оставив остальной багаж перед калиткой. Дорожка, однако, была узковата для троих нормально развитых мужиков, выстроившихся в один ряд. Поэтому кому-то крайнему, помимо приседаний, приходилось ещё залезать на клумбу с… Тогда на ней распускались тюльпаны. Многим цветам тогда пришлось сложить свои головы раньше времени. Но всё-таки некоторым тюльпанам и повезло – русские не стали катить свой кавитатор по газону, а ведь могли выбрать более лёгкий маршрут и способ транспортировки. Но, отдадим им должное, не стали.

В общем, затоптанные тюльпаны – это были ещё цветочки! Русские подкатывали большой кавитатор к крыльцу, думая на ходу о том, как они его будут поднимать по ступенькам – их было десять, и не встретит ли их кто-нибудь… На крыльце русских встречал сам посол и его вооруженная охрана, которая, достав пистолеты и автоматы, снова вежливо поинтересовалась причиной столь неурочного визита.

– Ля бомба?

– Ноу бомба! Биг кавитатор! Вери биг кавитатор! Бизнес Италия! Срочно нужно ехать! Хелп поехать туда!

Странная логика – как будто на бомбах нельзя делать бизнес, тем более в Италии! Но, как бы то ни было, но итальянский посол оказался настоящим мужиком: он приказал охране занести кавитатор в приёмную и пригласил туда русскую делегацию, которая, действительно, оказалась деловой. Это Тараканов принёс подписанный итальянской фирмой по факсу контракт с гербом СССР и положил его перед послом. К контракту были приложены свидетельство об изобретении профессором Брехманом кавитатора вихревой энергии и патент на промышленный образец.

– И как эта штука работает? – успокоившись, спросил посол.

– Это надо видеть! Мы, русские, говорим, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Хотите? – Тараканов перевёл на английский предложение товарища Андреева. – Где у вас тут котельная?

Но Господь или Папа Римский хранили посольство Италии – в Будапеште отопительный сезон ещё не начался, иначе бы… До Италии котёл долетел бы точно!

– А чем ещё ваше СП "Нева" занимается?

Посол, впервые в жизни видевший советских бизнесменов времен ранней перестройки, да ещё со шведским капиталом, решил узнать о них побольше и предложил выпить кофе. Лучше бы он этого не делал – к тому времени в приёмную перекочевал весь русский багаж. И товарищ Андреев, как заправский купец, разложил перед итальянцами – посол-то успокоился, но охрану не отпустил! – весь свой товар. К большому кавитатору добавился его средний брат, очень похожий на артиллерийский снаряд, коллекция ваз из уральских самоцветов и… конечно, картины из перьев Синявинской птицефабрики. Посол долго не мог прийти в себя от такой широты деловых интересов СП "Нева".

– Ещё кофе не желаете? – нашёлся посол.

И этот знак вежливости, и проявление такта и дипломатического протокола были излишними, так как товарищ Андреев уже расставлял на столе, в качестве алаверды, водку с икрой. Посол с охраной не успели и глазом моргнуть, как всё было открыто и разлито по числу присутствовавших в комнате людей.
Классика "тостуемый пьёт до дна!" пришлась ко двору, поскольку товарищ Андреев объявил первый тост за укрепление советско-итальянской дружбы и деловых связей. Отказаться было невозможно, тем более, что в посольстве всё равно было нерабочее время.

– Колбасу и шпроты не доставать! Всем держаться, запивая водку кофе! Икра только для посла и его охраны! – проинструктировал своих коллег товарищ Андреев.

Он заметил, что Сидоров уже разлил вторую бутылку и достал ещё одну банку икры. Оставалась последняя для итальянских партнеров на тот случай, если русские доберутся таки до Падуи. До Италии, принимая во внимание экстерриториальность посольства, они уже добрались! Оставался один, ну может пара шагов до заветной цели. И "невцы" их сделали! Товарищ Андреев совершенно искренне подарил послу здоровенную вазу, который был поражен почти стеклянной прозрачностью камня после того, как в вазу налили воду, и она прошла по трещинам внутрь стенок.
Итальянец ошеломлённо наблюдал, как каменная ваза "пила" воду, а стоявшие в ней тюльпаны постепенно проявлялись, как на фотобумаге, пока не показалось, что стебли цветов стоят в воде, а между воздухом и ними ничего нет, кроме… воды и тончайшей стенки кремового цвета.

– Это из-за конического строения капилляров оникса, – буднично пояснил товарищ Андреев, не понимая, что в таком феномене особенного. – А вот это… тоже вам!

И товарищ Андреев передал окончательно обалдевшему послу картину от Синявинских художников – изобретателей куро-петушиного стиля.

– Левитан… русская зима… копия.

После таких презентов Италии по протоколу нужно было чем-то отвечать, а отвечать, кроме "ещё кофе?" было нечем. И тут посол вспомнил…

– А зачем вы пришли к нам?

Русские вкратце, опуская подробности с цыганами, рассказали ему про свои мытарства с австрийской транзитной визой и нежелание возвращаться домой, так как их ждёт итальянский партнер в Падуе для испытаний кавитатора. Это, по словам товарища Андреева, будет настоящим технологическим прорывом в строительной индустрии, и он, в случае успеха, даже уполномочен обсудить возможность создания первого в истории советско-итальянского совместного предприятия. Собственно, вот и вся история.  "Невцы" поднялись из-за стола, полагая, что пора и честь знать – финита ля комедия, то есть.

– Аспетто, – неожиданно произнёс посол, – э тутто? – и это всё? Мадонна! Так вы из-за этой ерунды штурмовали наше посольство?

Он попросил никуда не уходить, а через пять минут вернулся с нотой на официальном бланке с просьбой австрийскому послу поддержать советскую деловую делегацию, которая из-за событий в Косово вынуждена поменять свой маршрут и которой теперь требуется транзитная виза.

– Но этого мало, – пояснил посол. – Пусть ваш директор пришлёт в советское (никто, даже иностранцы, не успел ещё привыкнуть к новой России) посольство официальный запрос на такую же ноту поддержки, и, считайте, что транзитная виза у вас в кармане.

– И всё? Так просто? Синьор Антонио, вы теперь наш самый лучший друг! Будете у нас… в Ленинграде… – товарища Андреева нельзя было оторвать от итальянца.

– А в Ленинград позвонить от вас можно?

Но это было уже слишком – итальянцы и так сделали для русских слишком много. Вот вызвать такси – это пожалуйста! Через десять минут, прокатившись на здорово присевшим на заднюю ось автомобиле с шашечками, делегация искала свободный автомат международной связи на будапештском почтамте. Через полчаса – такси никто не отпускал, в нём остался аспирант Сидоров – товарищ Андреев с коллегами уже вернулся в советское консульство, где их ждал знакомый вице-консул, который читал только что полученный от генерального директора СП "Нева" и первого заместителя секретаря Ленинградского обкома партии товарища Нибалуйко телекс.

– Услуга платная! – невозмутимо произнёс вице-консул.

"Что же ты, сука, раньше молчал?!!" – не сказал, но так подумал товарищ Андреев, и вице-консул его понял без слов, по одному только выразительному взгляду.

Товарищ Андреев молчал, но злого, отказывающегося понимать своего товарища по партии взгляда не отводил.

– Завтра утром всё будет готово, – снова без слов, все понял вице-консул.

– И счёт за… ещё… одну… надеюсь… последнюю… здесь… ночь! – медленно, с паузой между каждым словом, словно стреляя одиночными, произнёс сквозь зубы товарищ Андреев и положил мятую двадцатку долларов на стол.

"Сволочь!" – телепатировал товарищ Андреев дипломату.

А кто ж он ещё после всего этого?

"Без тебя знаю!" – принял сигнал вице-консул.

На следующее утро с двумя нотами русские были в посольстве Австрии. Транзитные визы им выдали в порядке исключения не на следующий день, а сразу после обеденного перерыва. Так русские успевали даже на последний вечерний поезд "Вена – Венеция" с остановкой в Падуе при условии, что их опять не снимут на границе вместе с цыганами.

– Федя, – обратился к Сидорову товарищ Андреев, когда они уже сидели в поезде "Будапешт – Вена", – не вздумай показывать пограничникам кавитатор!

– Н-да, только бы не попасть на ту же смену, – сказал Тараканов.

И они, конечно, попали!

– Гуттен таг! – едва завидев русских, заорал на весь вагон старший пограничного наряда. – Аллес гут? Культурен чиккен пикчерс о-кей?

Показалось, что транзитная виза не нужна, и их могли пропустить уже и без неё, тем более, что перрон снова заполнился очередным снятым с поезда цыганским табором. Вот и долгожданная Вена, пусть в ней делегация СП "Нева" провела только час в привокзальной пивнушке в ожидании последнего поезда на Венецию. Теперь ничто не могло остановить кавитатор на его пути к итальянскому триумфу.

… Товарищ Андреев, Тараканов и аспирант Сидоров удивлённо озирались на платформе. На ней никого, кроме них и заспанного карабинера – всё-таки пять утра. Нет, всё правильно – табличка "Падуя", но где же встречающие? А итальянские партнёры каждый день исправно встречали все поезда из югославских Загреба и Триеста, и никак не ожидали, что русские зайдут со стороны Вены. Час на перроне прошёл как-то незаметно. Карабинер, мельком взглянув на торчащую троицу, ушёл к себе в караулку досыпать. К вокзалу подъехало первое такси.

– Ну, что, может быть поедем? А потом откуда-нибудь позвоним синьору Скралеонте, – предложил Тараканов.

– Пожалуй, звонить домой ещё рановато, – согласился товарищ Андреев.

…

– Довэ, прего? – То есть куда изволите? – спросил своих пассажиров не ожидавший такой удачи с самого раннего утра таксист.

– Падова, плиз!

– Си, Падова, э довэ ин Падове конкретто?

– Конкретно Падова!Куда ж конкретнее?

Через минут тридцать такси въезжало в какой-то городок. Таксист остановил свою "Лянчу" у кафе, которое оказалось полностью забитым публикой в строительных робах. Это местные работяги попивали перед трудным рабочим днём капуччино.

– Довэ ин Падова? Адрес, капито? – снова обратился к русским водитель. На счётчике уже натикало пятьдесят тысяч лир.

– Адрес-адрес, заладил! Откуда нам знать его адрес! Синьор Скралеонте – вот его телефон. Больше ничего нет.

Водитель мельком глянул на листок – вряд ли он мог так, с листа, запомнить телефон, но фамилия была, что и говорить, легко запоминающаяся.

– Довэ абити – где живёт – синьор Скралеонте? – заорал таксист, не выходя из кабины.

Вот все смотрели "Крёстного отца", и все, наверняка, сомневались в его авторитете, мол, режиссёры придумали, приукрасили для антуража… А вот и нет… Всё кафе молча поднялось с мест – слышно было только, как скрипели по плитке ножки отодвигаемых стульев – несколько десятков рук протянулось в одном направлении, и на одном выдохе вылетело эхо: "Двести метров прямо, и ещё триста налево. Огромная вилла с высоким забором!"

Вот так выглядит настоящая итальянская семья, о которой знают все – по-итальянски это называется mafia! Вот к ней, оказывается, так рвалась через столько границ делегация СП "Нева"… Вот к ней и приехала! Водитель по-новому взглянул на своих пассажиров и выключил счётчик.

– Ньенте-ньенте! Ну, что вы, не стоит! – абсолютно искренне отталкивал от себя полтинник с портретом президента Гранта водитель. – Исключительно из уважения к синьору Скралеонте и его дорогим гостям из России! Меня зовут Джузеппе… Джузеппе Мионтилли… Денег не надо! Вот, если представится случай, скажите синьору Скралеонте, что вас бесплатно подвёз Джузеппе Мионтилли.

Так и не взял таксист пятьдесят долларов за проезд. Верите – не верите, take it for granted, как говорится. Это был последний раз, когда к русским удача повернулась лицом, не считая того, что русские вернулись на родину живыми, а ведь, могли и в асфальт закатать… И ведь, было за что!

Кавитатор вихревой энергии наотрез отказывался завихрять воду нужным для бетона образом. Первые два дня семья Скралеонте – а это пять родных братьев и незамужняя сестра, семь двоюродных братьев и племянников и неизвестно сколько ещё родственников по женской линии (все пятеро были женаты, имели не менее трёх детей), соответственно, можно ещё прибавить пятнадцать крёстных отцов, не считая тех детей, которым крёстными приходились сами братья Скралеонте) – находилась под общей магией кавитатора, чего у него отнять было нельзя. Как все итальянцы, Скралеонте были исключительно дружелюбны, наивны и доверчивы… до поры… до времени. Они зачаровано слушали гудёж кавитатора и возбуждённо толкали друг друга, показывая на необычные, в воздушных пупырышках, опытные образцы бетонных кубиков. Вот только с прочностью у них была беда, хотя для детской песочницы кирпичики подходили идеально. Товарищ Андреев растерянно оглядывал своих коллег.

"Еврейское… не до конца проверенное изобретение…  –  придумал что сказать Тараканов. – Профессора Брехмана… Капито?"

Аспирант Сидоров впервые в жизни отошёл от кавитатора, так и не признавшись, что является учеником знаменитого на весь ЛИИВТ профессора. И так каждое утро русские строго в восемь стояли на выходе из гостиницы, ожидая машину, несмотря на печальные, можно сказать, мошеннические результаты испытаний. При других обстоятельствах итальянские братья давно бы уже вспомнили, что mafia – это семья, а семью обманывать нельзя, потому что в нашем доме такие правила, cosa nostra, то есть, capito? Иначе лежать вам, русские шулеры, под асфальтом где-нибудь на шоссе Падуя – Венеция и считать проезжающие по вашим костям "Феррари"! Но безрассудная смелость "невцев" удивляла семью Скралеонте, а недавний случай в местной пиццерии даже повысил их авторитет в глазах мафии.

Это товарищ Андреев с Таракановым и Сидоровым, как всегда, в свободное время решили исследовать окрестности с целью впарить кому-нибудь икру. Так они набрели на какую-то пиццерию недалеко от отеля. Рассевшись, Тараканов первым делом спросил у официанта, не купит ли тот у них по сходной цене две банки оригинальной красной икры "Made in USSR". Сидоров озирался по сторонам, а товарищ Андреев стыдливо отвернулся в сторону. Если коротко, официант отказался от сделки. Но русские были настойчивы и велели позвать хозяина заведения. Если быть уж совсем кратким, вышедший хозяин их послал. Со словами "Или заказывайте что-нибудь, или убирайтесь отсюда вон!" он эмоционально показал куда именно следовало идти. Гостиница была в другой стороне, поэтому русские остались. Они заказали по большой кружке пива каждому, одну пиццу на троих, и, дождавшись, когда официант её принесёт… вскрыли обе банки столовым ножом и намазали икру поверх пиццы. Так, на виду у всей обслуги ресторана и хозяина, под пивко её и слопали.

В общем, за русскими интересно было наблюдать, и их пока можно было оставить в живых. Тем более, что близились выходные! А у братьев Скралеонте на случай провала испытаний, оказывается, был план "б": попробовать выдать замуж свою толстушку сестрёнку – зря они что ли оплатили её курсы английского языка? А эти трое русских были здоровы, жизнерадостны, с видимой лёгкостью вписались в суетной ритм жизни большой итальянской семьи и нетривиально реагировали на различные вызовы судьбы. В общем, на семейном совете было решено "пусть поживут" и поедут с нами на выходные в…

Выходные были посвящены торжественному выезду всего семейства и русских незадачливых компаньонов на катере в Венецию, с барбекю на островах, прогулкой по каналам под шипучее Просекко, ночёвкой в старинном отеле Даниэле у площади Сен-Марко и возвращением на следующий день на обед в Падуе. Всё прошло, как братья и планировали, отлично, кроме возвращения. Из-за шторма катер пришлось оставить на время в Венеции, а возвращаться на двух кабриолетах "Феррари", одной "Мазератти" и ещё паре автобусов "Фиат" для дальних родственников.

Вечером ожидались генеральные смотрины, под которые был заказан огромный стол в лучшей пиццерии под Падуей. Когда, после многочисленных закусок и anti-pasti и выпитого пива, вынесли пиццу, русские поняли, что умрут они сегодня и… сами. Каждая пицца-батутта была почти метр в диаметре! Старший из братьев Скралеоне объявил конкурс на самого быстрого едока и некий секретный приз. Первой с пиццей справилась, конечно, его сестричка Симона. Довольная победой, симпатичная толстушка внимательно следила, как давились, вталкивая в себя кусок за куском, русские. Пиво, правда, они поглощали без видимых усилий. Первым сдался, не доев больше трети, товарищ Андреев. Да и, по правде сказать, жених из него был не важный: жена, двое детей – вот и считайте сами алименты, не говоря уже про партийные взносы. Хитрец Тараканов, глянул на своё новенькое обручальное кольцо, сбавил темп, заказал себе пива, и пока суть да дело, пиццу прикончил холостой Сидоров. Технарь, при любых раскладах, был полезнее семье… Симона не выглядела расстроенной, как и вся её семья.

Знал ли Сидоров о том, что, точнее кого, он выиграл?

Об этом ему, дождавшись, когда товарищ Андреев вышел в туалет, Тараканов рассказал на обратном пути уже в скором поезде "Будапешт – Ленинград". Сидоров спокойно отреагировал на новость, лишь спросив, в каком составе приедут итальянцы с ответным визитом для продолжения испытаний – он, видите ли, лично пообещал им довести кавитатор Брехмана до ума.

– Будь уверен, Симона будет точно! Неужели ты думаешь, что братья пойдут учить английский? – начал и тут же закончил Тараканов, так как в купе вернулся товарищ Андреев.

Сидоров, ничего не сказав в ответ, отвернулся к окну, за которым мелькал прореженный замшелыми болотами невесёлый пейзаж белорусского полесья. Он явно продумывал свой дальнейший, по-крестьянски надёжный план, как это было с его аспирантурой и "кандидатским минимумом". Тараканов, глядя на него, понял, что кавитатор заработает теперь во что бы то ни стало, да так, что называть его будут кавитатором Сидорова, а не какого-то там лукавого Брехмана.

– Кавитатор должен работать без подстав! – заявил товарищ Андреев, планируя предстоящий заход парома "Royall Princess". 
Сидоров поднял на него свои умные и ценящие жизнь глаза – товарищ Андреев впервые понял его без слов.

Кавитатор, хочет он того или нет, может ли он или нет, – да кто его вообще спрашивает?! – А как же законы физики? – работать теперь будет.

6. Глава, которую путч-ит. Привет, "Royall Princess" и… прощай, кавитатор.

19 августа 1991 года. Что это был за такой примечательный день? Вообще-то, самый обычный понедельник. Ещё одно начало очередной трудовой недели. А ещё в этот день в морской торговый порт Ленинграда зашёл… точнее, должен был зайти… а ещё точнее, опасливо стоял в нейтральных водах белоснежный многопалубный красавец: трансатлантический лайнер под солидным названием "Королевская Принцесса" и под не менее солидным британским флагом. Упоминание – пусть и косвенное – на борту королевской семьи при наличии полосатого "Юнион Джека" обязывало капитана к соответствующему поведению, вот паром и не спешил бросать якорь в Ленинградском порту. Виной всему было введённое в тот день чрезвычайное положение и образованный путчистми комитет – ГКЧП. Потрудиться на этой неделе ленинградцам не удалось. Заводские гудки и городские мегафоны позвали их не к станкам, а на демонстрации протеста.

Только представители СП "Нева" вышли на работу, как ни в чём ни бывало. Прослушав с утра объявления путчистов, включив ленинградское телевидение и не обнаружив на нём "Лебединого озера", а "обычные" новости, призывавшие ленинградцев к соблюдению Конституции СССР, товарищ Андреев разумно предположил, что пока рано занимать чью-то позицию, а право на труд и выхода на работу – самое что ни на есть конституционное право. И никто не сможет его обвинить…

"Да и в чём нас можно обвинить?" – успокаивал своих коллег товарищ Андреев.

– "У нас важная задача – не нарушить серьёзный внешнеторговый контракт!"

Действительно, кавитация в международном масштабе – это настоящее дело, а начавшиеся завихрения в некоторых высоких головах – это проблемы пока местного значения. Поэтому товарищ Андреев вместе с Таракановым и Сидоровым и кавитатором вихревой энергии одиноко стояли на причале и вглядывались в горизонт – не появится ли там долгожданный лайнер. Пока в городе успела появиться только Гарболовская десантная бригада, да Балтийский флот был приведён в полную боевую готовность со странным приказом никуда не выходить, а вспоминать опыт крейсера "Аврора". Танки и бронетранспортёры Псковской дивизии ВДВ остановились в Сиверской в семидесяти километрах от Ленинграда. Вот самое простое объяснение такой нерешительности капитана "Royall Princess" и замолчавшего с утра домашнего телефона профессора Брехмана, который должен был присутствовать при установке кавитатора на силовые агрегаты английского корабля.

– Я так думаю, что Брехмана – зажевал что-то неприличное товарищ Андреев – ждать не приходится!

И, оставив Тараканова с Сидоровым на причале, он пошёл к начальнику порта, чтобы по радио связаться с капитаном "Royall Princess". Глупо, конечно, требовать, чтобы кэп повёл своё судно с тысячей туристов в город, занятый войсками, и танками в часе езды. С другой стороны, на него давила страховка и необходимость тогда компенсировать туристам убытки за срыв тура. Поэтому англичанин заинтересованно "висел" в прямом эфире, периодически переключаясь на закрытый канал с консульством Великобритании. А как ещё можно было интерпретировать его регулярные – каждые пятнадцать минут – позывы отойти в гальюн? Что там ему сообщили английские дипломаты, по совместительству шпионы, не известно, но, слив балласт из переполненных гальюнов, "Royall Princess" взяла курс на Ленинград.

– Йес! – сжал кулак товарищ Андреев.

Вряд ли его история о кавитаторе и контракте с "Альфа Лавалем" стала катализатором решения потомка английских флибустьеров, но страховая компания могла надавить точно и очень мощно. Ну и потом, когда ещё туристам удастся прикоснуться к живой, настоящей истории: танкам, бронетранспортёрам и симпатичным восемнадцатилетним парням с лихими голубыми беретами, да на броне, да с "калашами" – исключительно для солидности, так, чтобы прохожие и зеваки слушались – мальчишки, ведь, ещё! Это вам не омертвевшая и застывшая в камне парадная, отстранённая от жизни и чужая красота дворцов и соединивших их мостов. История – это время, а время – это осязаемое каждый миг тикание секундной стрелки и понимание того, что она, а с ней и время, может в любой момент остановиться… И тогда всё – долгожданная для историков мёртвая тишина библиотек. А до увековечивания чьей-то памяти в камне дело вообще может не дойти.

И это товарищ Андреев понимал очень хорошо. Момент нужно ловить, невзирая на внешние обстоятельства. Иначе, когда ещё удастся вставить "Королевской Принцессе"… кавитатор вихревой энергии. Да и дата подходящая – 19 августа 1991 года.

– Сколько времени будет идти паром? – спросил он у дежурного капитана порта.
Через два часа "Royall Princess" боязливо жалась бортом к причалу, а команда бросила швартовы и осторожно спускала трап, по которому пока никто не спешил спускаться к стоявшим неподалёку экскурсионным "Икарусам". По трапу бодро – насколько позволяли тяжёлые кавитаторы – поднималась делегация СП "Нева".

– Нам к капитану! – строго официально, словно при обмене шпионами, заявил товарищ Андреев стоявшему у трапа, как потом оказалось, боцману.
Тот с явным интересом рассматривал русских, пытаясь найти в их внешнем виде или поведении признаки военного переворота, который они могли пронести на корабль под флагом Её Высочества. Не обнаружив ничего подозрительного, боцман успокоился и принялся подшучивать над русскими в привычной английской манере.

– О чём он болтает? – спросил товарищ Андреев Тараканова, пока они шли по бесконечным коридорам и бесчисленным палубам на капитанский мостик.

– Подстёбывает, сволочь, нас! Предлагает нам выпить виски для храбрости, – перевёл общее содержание шуточек английского моряка.

– Спроси его, пока они шли в порт, сколько раз он сбегал в гальюн?

Перевод этого вопроса совпал с моментом, когда они уже вошли в кают-компанию, где их ждали старпом, инженер и несколько техников. Все сразу поняли, о чём речь, и по-дружески поржали над боцманом, но как друга русские потеряли его навсегда. Старпом с технарями ещё раз сверили задание, которое они получили от "Альфа Лаваля", задали несколько вопросов Сидорову и, как все до них, с нескрываемым любопытством разглядывали содержимое сумки.

– Окей, а теперь марш вниз, в машинное отделение! – скомандовал старпом, добавив под плохо спрятанные смешки команды. – Боцман, ты сначала проводи гостей, а потом уже можешь в гальюн.

По дороге в машинное отделение "невцы" обсуждали план ответа боцману за его дерзости.

– Как думаете, шутки про гальюн ему хватит? – спрашивал коллег товарищ Андреев.

– Что мы можем ему сделать? Он у себя дома, вот и выпендривается как может, – усомнился в возможности продлить удовольствие мести Тараканов.

– А… – Сидоров поскреб подбородок, и его лицо стало медленно расплываться в улыбке, – … а про "ласты" забыли?

Старпом открыл дверь. Машинное отделение встретило русских разгорячённым воздухом с запахом масла, металла и громкой канонадой поршней и прочих механизмов, отдававшейся от переборок несмолкаемым гулом.

– Ну что, на раз-два – ласты?! – подмигнул своим коллегам Федя.

– Держи давай! Help, кому говорят! – крик Тараканова потонул в гуле машин, но удачно подвернувшийся боцман и без слов понял, что нужно принять кавитатор.

Английское "fuck you!" и русское "-ять!" органично дополнили друг друга, и новая идиома "фак-ять" забилась истеричным эхом о переборки. Времени объяснять про все возможности кавитатора не было, но fuck остаётся фактом: кавитатор работает, как и его побочный эффект. Боцман, с трудом сдерживая слёзы, смотрел на свои расплющенные боты, а довольный "Гринпис" поставил галочку: поредевший отряд балтийских тюленей пополнился новым самцом с отличными ластами!

– Боцман, не дрейфь! Будешь теперь по совместительству дайвером! – приободрил, как мог, беднягу старпом.

Месть местью, но испытания никто не отменял. Английские инженеры и техники под руководством Сидорова без проблем установили кавитатор на топливопровод, повернули какой-то вентиль, нажали кнопку и… И устройство выпалило в топку мощную струю напалма, сжигая грязную воду, оставшуюся после промывки топливных баков. Команда трансатлантического парома такое видела впервые в жизни.

Торжественно подписав со старпомом в кают-компании акт об установке и контрольном пуске кавитатора и выпив с ним и капитаном виски, русские с достоинством и чувством выполненного долга сошли на берег.   

Вечером из офиса СП "Нева" в "Альфа Лаваль" ушёл телекс с кратким отчетом, а "Royall Princess" впервые ушла из иностранного порта, не заплатив ни внушительного штрафа за несанкционированный слив технических отходов, ни равного ему портового сбора за их утилизацию.  "Принцесса" уплыла, чтобы… никогда уже не вернуться в Ленинград. Да и она и не смогла бы, даже если очень захотела: Ленинград вскоре исчез с морских карт, а на его месте возник совершенно новый город Санкт-Петербург. Товарищ же Андреев долго слал в "Альфа Лаваль" недоумённые телексы с вопросом, когда же ждать "Royall Princess" в гости, чтобы проверить кавитатор. Шведы отнекивались, типа пока рано подводить итоги и делать окончательные выводы, пусть "Принцесса" ещё поплавает, а через несколько месяцев "перевели стрелки" на капитана парома – вот его телекс, пишите ему напрямую.

Обвинить или заподозрить "Royall Princess" в воровстве? Товарищ Андреев даже представить себе такое не мог, всё-таки королевская фамилия, как ни как. Их английское высочество не могло опуститься до мелкого воровства, искренне говорил товарищ Андреев генеральному директору Нибалуйко. Профессор Брехман при этом умело, как настоящий русский интеллигент, матерился и припоминал короне историю с индийским "Кох-и-нуром" и тиарой дома Романовых. Аспирант Сидоров тоже не излучал оптимизма: скоро должны были приехать братья Скралеонте и привезти с собой Симону, и нужно было срочно изготовить второй кавитатор. А без него продолжать завихревать братьям мозги было сложно и, пожалуй, опасно. Без приданого, как известно, свадьбы не бывает…

"А если без стрельбы, то не очень-то и хотелось!" – думал Сидоров.

7. Вместо эпилога.

С утра товарищ Андреев закрылся с Нибалуйко в большом кабинете генерального директора и строго приказал Любочке никого к ним не пускать. Владимир Иванович, горько вздохнув, вытащил из ящика бутылку "Московской" и два стакана. Какая-то непонятная печаль витала в воздухе. Два бывших партийных работника молча сидели друг напротив друга и пили горькую. Ни весёлые картины из петушиных перьев, ни роскошные вазы из уральских самоцветов – ничто, казалось, не радовало двух руководителей СП "Нева". Сотрудники, несмотря на протесты Любочки, время от времени заглядывали в кабинет и, задав вопрос, тут же быстро закрывали дверь.
Брехман первым не выдержал мировой несправедливости.

– А я вам, товаг'ищ Андреев, говог'ил, что англичане сопг'ут мой кавитатог', а вы "ког'олева не может укг'асть!" Смогла ведь, мать её! Умыкнула за милую душу, пиг'атская нация!

– От итальянцев ничего не слышно? Я, если что, готов! – это Федя Сидоров оставил сумку с новым кавитатором. – Симону в гости ждать? А то родне из Коми время нужно, чтоб собраться.

Художники без слов поставили в углу новое панно со своими фантазиями – специально для шведов – на тему "Малыш и Карлсон" – ну, там, где они вдвоём на крыше варенье уминают, и также тихо удалились.

Дальше всех пошли уральские мастера.

"Да сами видим, что в печали!" – доносилось из приёмной. – "Да знаем, что не велено пускать!"

Но тем не менее, тихонько на цыпочках прошли прямо к столу и поставили на него столовый набор из графина и рюмок.

"Вот, попробуйте из настоящего малахита!" – и пятясь, вышли из кабинета.
Нибалуйко перелил водку из бутылки в графин и уже из него налил в новые рюмки.

– Ну, что скажете, Владимир Иванович? – наконец заговорил товарищ Андреев.

– Да уж! – неопределённо произнёс генеральный директор и тут же добавил определённости: "Х… хрен его знает!"

Сегодня у них в обкоме отказались принимать партийные взносы, и коммунисты не знали, что делать.

"А-а-а! Спасите! Ай-яй-яй! Помогите!" – завизжали в приёмной Любочка и Нина Петровна, и они, похоже, запрыгнули на стол. Это привезли новую партию раков.

Очередной рабочий день настойчиво стучался в дверь.

– Пойдём, товарищ Андреев, дела ждут! – и Нибалуйко опрокинул стопку.

                ********

Ленинград (Санкт-Петербург) 1990-1991 г. г