3 Такова жизнь

 Когда я училась в школе при комуняках, была сильная пропаганда атеизма, считали всех верующих баптистами, сектантами. Все от них письма сжигали и умывали руки. Под таким влиянием я на заборе рядом с домом тёти Раи написала мелом крупными буквами: «Бог — неприличное слово из трёх букв» (прости Господи). Как мне попало, даже от незнакомых мне людей. Я боялась, что меня повесят, потом четвертуют, сожгут и утопят в болоте одновременно. Меня час распинали, было очень стыдно, и запомнила это на всю жизнь, что одни люди говорят одно, а на деле у других — противоположное.

 
 Фото моей первой учительницы висело на доске почета города. У меня всегда были проблемы с русским языком. Она на меня кричала, говорила, что станет мне на одну ногу, возьмёт за другую и разорвёт, как жабу. Однажды мы писали сочинение на тему «Кем я хочу стать». Под влиянием (святая простота) пропаганды СМИ написала, что хочу быть дояркой. Мне в учёбе никто не помогал. Написала от души: о рекордных надоях, о славе, о нелёгком труде и т. д. На уроке учительница зачитала вслух моё первое творение, выделяя интонацией каждую ошибку. Класс лежал от смеха. Одной мне не было смешно, мне хотелось провалиться сквозь землю, да и за доярок стало обидно, и до сих пор не знаю языка, а класс меня превратил в изгоя, почти со мной не общались некоторое время.


 Росла совершенно самостоятельно, рядом были хрущёвки, где проживали семьи военных. Я дружила с девочками из культурных семей. Они, в отличие от моей семьи, жили хорошо. У них всё было в квартирах. Я же ходила за водой в колонку на улицу, возила газ в баллонах на велосипеде (помню керосинку, которая интересно издавала звуки, когда керосин булькал, попадая из маленького бочонка в сопло для огня), вместо туалета — ведро, душ в бане, где часовая очередь, отопление лежало в брикетах торфа в сарае, а для розжига печки мы собирали мусор на улицах.
Держали свиней, кроликов. Однажды после грозы все кролики почему-то оказались на огороде мертвыми в такой позе, как будто они убегали из клетки от страха. Мне было очень больно. Я очень любила ухаживать за ними, хотя меня никто не заставлял, чистила клетки, собирала траву. Когда я обрезала грязь на лапках, повредила кожу. Крови не было, но мне было страшно в душе. Так умерла моя мечта стать ветеринаром, ведь ошибка любого врача может быть фатальной, это не ошибка художника, кистью и маслом мазок исправить легко.
Свиней тоже приходилось кормить, благо хлеб был дешёвым.
Зимой одна свинья сбежала на улицу, и мы с подругами загоняли её в сарай снежками. Было очень весело. Прыгали со шкафа на кровать, с чердака в сугроб, лазили по деревьям, следили за соседями в окнах.

 Ходили вместе купаться на Любенское озеро. Я стала зачинщиком переплыть на другой берег с надутой камерой на четыре человека. К цели мы не доплыли, нас перехватили на лодке спасатели, угрожая багром, заставили забраться в лодку, сделав круг почета вдоль берега, чтоб другим такая мысль в голову не пришла. Зато на лодке моторной покатались. Сегодня бы всем штраф влепили, что и слово «купаться» забыли.
Подруги и я любили ходить в гости друг к другу. Мне было тепло и уютно у них, очень культурные семьи. Я была поражена отношениям в семье. Юмор, забота, помощь друг к другу. Хотя были и проблемы, как у всех, свои.
 

  В детстве я очень любила ездить в пионерские лагеря (сейчас они в запустении). В школе я была изгоем, а в лагерях меня любили, было много приключений, питание скромное, но регулярное, дисциплина, игры, конкурсы, танцы, спортивные соревнования, настольный теннис, волейбол, день Нептуна, концерты самодеятельности, постановки, викторины, линейки, кино вечером на свежем воздухе с бесконечными комарами, костры огромные на открытия и закрытия смены. Жизнь кипела. Но не всем это нравилось, а мне не хотелось уезжать.
 Я красиво рисовала, некоторые говорили, что это не мои работы. Спорить со взрослыми мне было страшно, просто молчала.
Постоянно в лагерях занималась оформлением отрядной линейки, возле которой отряд собирался. Её украшали мхом, шишками, камушками, зубным порошком. В ход шёл любой подручный материал. Рисовала стенгазеты, в награду не заставляли идти на тихий час спать.
Рядом был лагерь «Огонёк», куда приезжали дети из Чехословакии. Они мне казались как люди с другой планеты. Одеты были очень красиво, в отличие от наших детей, мы не общались с ними, боялись. Они были как одна семья. А у нас была среди детей, да и взрослых, практика словесных унижений.


 Всегда хотелось создавать что-то красивое, полезное. Художницей так и не стала почему-то, но стараюсь иногда создать что-то для души. Икону изобразила, потом осветила. Получилась такой детской. Батюшка сказал, что хорошая, и провел обряд, как положено. Он мне и рассказал историю про отпетого мужчину, который умер от съеденного чуть-чуть недоваренного яйца. Сальмонеллы. А лик иконы вышивать нельзя, иголкой протыкаете святыню. Сожгите их, всё, что относится к вере, выбрасывать нельзя, сжигайте или раздайте то, за что люди вам спасибо скажут. Лики иконы пишутся только маслом. Я очень любила спорт, в классе была физруком шесть лет. Меня учитель в младших классах очень любил, на руках носил, Гинзбург Борис Исакович. Называл меня старушкой, говорил, что я проживу сто пятьдесят лет, а я обижалась, думала, что это мало.
 У нас полшколы учителя были евреи, все по-разному ко мне относились. Так как у меня были проблемы с языком, учителя этого предмета меня не любили.
Учительница русского языка посмотрела, какие у меня отметки по математике, а я её щёлкала как орехи, и сказала мне, что это случайно, и началось давление на математичку, она ещё была классухой. На моём выпускном экзамене по геометрии сидела сама директриса и была поражена моими знаниями по математике. Но в аттестате стояла четвёрка.
Ещё были проблемы с памятью, у меня был низкий гемоглобин, я часто болела, сырой шлакоблочный дом без отмостки подрывал здоровье. В шестнадцать лет у меня болела спина, были проблемы с желудком и щитовидной железой. Приходится всю свою жизнь присматриваться к своему здоровью и корректировать то питание, то мышление.
Всему своё время.