КЕЙС

               
               
  Раньше он никогда не думал, что можно проснуться с потребностью кого-то убить. Не вполне проснувшийся, Эдди Краковски ещё не осознал - потребность это или только ощущение?! Но даже полусонный, он знал – ощущение у него всегда переходит в потребность. Была тут всё же не потребность, а опасность.
В лютой борьбе головы с телом, которое не хотело просыпаться, верх взяла голова. Телу очень хотелось спать, а вовсе не убивать. Голова же точно знала - кого, но точно ещё не знала - где.
Эдди Краковски спал в эту ночь беспокойным сном. Ему приснился отец - молодой синеглазый мужчина – любимец женщин, не последний гангстер в одном из больших городов Америки, где они жили. Сон, как явь более чем двадцатилетней давности. Во сне мальчик Эдди, не знал, сколько ему лет, но, проснувшийся мужчина Эдди Краковски вспомнил - было, ему тогда пятнадцать или чуть меньше.
…Мать Эдди умерла от рака желудка. Отцу пришлось самому заботиться о сыне. Уделял ему много времени. Краковски старший однажды привёл сына на старую мельницу, давно ставшую исторической достопримечательностью, куда водили туристов:
  -  Сынок, видишь эти жернова?! Они мололи пшеницу, кукурузу, всё что под них попадало, перемалывали в муку. Правда, интересно здесь всё устроено?! Понимаешь?!
  -  Плохо, – ответил смущённый мальчик Эдди.
  -  Устройство ты поймёшь ещё, но я - о другом. Жизнь это – мельница с жерновами! Не стоит под них попадать. Угодишь - перемелют тебя! Толкай под них всех, кто встанет на твоём пути, но сам оставайся в стороне.
…Эдди, наконец, выбрался из сна. Голова велела ему посмотреть на диван. Кейс лежал на месте – чёрный, с номерным замком, номера, которого он не знал, а потому вскрытие больших денег в нём было отложено. Что деньги там немалые, он не сомневался. Портить замечательный кейс не хотелось: - успеется, - решил Эдди и пошёл в ванную бриться.
В зеркале намыливал щёки синеглазый, как и его отец, мужчина тридцати пяти лет, рослый и плечистый. Побрившись, мужчина проснулся окончательно.
На часах - половина двенадцатого дня: – ну и поспал, - чертыхнулся Эдди. – Так можно и жизни лишится! - А ведь Дэн уже наверняка ищет меня! 
Мысль о лишении жизни он отогнал от себя, как отгоняют привязавшуюся приблудную собаку. Однако, мысль, как и собака, не отвязывалась.
Ифат должна была придти в десять, и только она знала место его нового проживания. Эдди забеспокоился: – куда она подевалась?! - Неужели побежала стучать?! – Вполне возможно! – Должна была придти полтора часа назад! – Зря я с ней связался, но как хороша стерва. Фигура – загляденье, будто из журнала, глаза восточной женщины – просто чумовые! А тело! – Жаль только времени на неё всё не хватало!
Ифат и впрямь была хороша. Она пребывала в том возрасте, когда ещё не рожавшие восточные женщины уже полностью расцветают, но ещё не начали вянуть.
Эдди подцепил её на городском пляже Тель-Авива. Представился Довом. Она влюбилась в этого синеглазого «мачо» с первого взгляда. Не представляла себе, что у неё может быть такой мужчина. Эдди, то есть Дов, был при деньгах, а скупостью, как и излишней щедростью не отличался. Кафе, иногда рестораны. Всё больше вечерние встречи – днём он был занят.
           Подвыпив, заявил, что скоро у него будет много денег. Ифат пропустила это мимо ушей, как хвастовство пьяного мужчины. Но когда у него на квартире они полупьяные сдирали с себя, словно кожу, одежду, разбрасывали её по комнате, чтобы поскорее заняться сексом, а у него из кармана выпал пистолет, она испугалась. Заподозрив неладное, теперь она жалела, что рассказала ему о своём знакомстве с полицейским Шниром.
Ифат оказалась легка на помине. Ключ в дверном замке провернулся. Эдди спрятался за портьеру, решив напугать её и застать врасплох неожиданностью своего появления. Тут же выяснить, почему она не пришла вовремя. И не использовала ли она утренние часы, чтобы встретиться со знакомым ей полицейским?! Сама же и рассказала о своём случайном знакомстве. Это была серьёзная ошибка с её стороны. Ошибка влюблённой женщины, почувствовавшей доверие к мужчине. Ифат понятия не имела, чем занимается Дов. За месяц знакомства она узнала его лучше, но не до конца. Она ещё не знала, что из-за той самой ошибки, она теперь постоянно находилась под подозрением. Да и она начала подозревать, что он не тот, за кого себя выдаёт.    
Хитростью Эдди Краковски наполнен выше горла, а вот разумного прагматизма порой не хватало.
Он вышёл из-за портьеры, до смерти напугав Ифат. Она держала в руке топорик, которым собиралась в его отсутствие вскрыть кейс.
А он внезапно возник. С пистолетом!
Мало того, он ещё наставил ствол на неё, отчего она с перепуга, а скорее от неожиданности, чуть не обмочилась и впала в истерику:
  -  Не подходи, Эдди! Не подходи, дрянь, убью! - её ноги тряслись, а топорик в руках выделывал немыслимые зигзаги.
   -  Трясёшься, шлюха! Правильно делаешь, - он приблизился и вставил пистолет ей в лоб.  Если не положишь топор, пристрелю! Узнаешь, что я делаю с такими, как ты!
Она бросила топор на пол. Трясясь всем телом, села на диван. Эдди схватил её за волосы и подтащил к стулу:
  -  Сиди смирно, сучка. Может, выживёшь! Теперь скажи – с чего ты взяла, что меня зовут Эдди. Я – Дов. Может, и фамилию мне придумаешь?!
  -  Не бросай, где попало свой теудат-зеут.
Наивная Ифат и представить не могла, что сама себе вынесла смертный приговор.
  -  Врёшь, шлюха! Я теудат-зеут, где попало, не оставляю. Ты нашла его! Зачем искала?! Пристрелю, если не скажешь правду!
  -  Ты других слов не знаешь! Всегда угрозы, всегда оскорбления! А у меня, между прочим, вторая степень по социологии.
  -  Со второй степенью воровать приятнее, да?! - спросил Эдди.
  -  Я не воровка!
  -  Зачем ты собиралась взломать мой кейс?!
  -  Я не собиралась,
  -  Врёшь!.. Впрочем, я всегда знал, что ты лгунья! Так зачем ты искала мои документы?!
   - Я случайно наткнулась на них в шкафу под бельём, когда искала себе банное полотенце после душа. Обещаю, что я уже забыла то, что написано в теудат-зеуте. Ты – Дов, а не Эдди!
Эдди открыл шкаф и достал оттуда моток шпагата. Отмотал конец, с силой подёргал его, Шпагат не разорвался:
  -  Ты что повесить меня задумал?! Всегда так поступаешь: клянёшься в любви, а потом вешаешь?!
  -  Совсем ополоумела от второй степени! На тебя и пули хватит!
  -  Что я тебе сделала, Дов?! Почему ты так быстро забыл, как признавался мне в любви!
  -  Жизнь дороже любви!
  -  Я думала любовь! Что я тебе сделала, Эдди?!
  - Пока ничего! Но можешь! И забудь навсегда – Эдди. Ещё раз услышу – пристрелю! Скажи, шлюха, может ты уже настучала на меня этому жалкому полицейскому! Как ты спала с этим толстым уродом?!
  -  Я не спала с ним! И не настучала! И не собираюсь. Ты мне нравишься – я хочу быть с тобой. Только не будь таким грубым и жестоким?!
  -  Пересядь на этот стул! – он двинул к ней ногой стул с высокой спинкой.
  -  Зачем?!
  -  Отдыхать будешь!
Как только Ифат уселась, Эдди схватил её за волосы, прижал к спинке стула и стал обматывать тело шпагатом вместе со спинкой стула. Потом привязал бедра и ноги до колен к сиденью стула. Ифат закричала:
  -  Зачем ты это делаешь, идиот?!
-  Ты ещё и лаешься, как собака, – он ударил её наотмашь по лицу. – Попробуй только ещё раз! – это было грозное предупреждение. Ифат проглотила готовые слететь с языка ругательства.
  -  Оцени, как я тебя упаковал?! Хоть в магазин на продажу! – шутка Эдди понравилась. В ответ Ифат высказалась короче:   
  -  Ты садист, Краковски! И киллер! Думаешь, я не догадалась?!
  -  Неправильное суждение, - он опять ударил её по лицу. Это - для обеспечения моей безопасности! И я не киллер – я не работаю по заказу! Разве я не велел тебе забыть не только моё имя, но и фамилию?!
  -  Только имя!
  -  Звать на помощь не советую - окна закрыты. Никто не услышит! Запомни, сучка, если тебя здесь найдут с кйсом полным денег, а возможно и наркоты, сама понимаешь, что тебя ждёт! Так, что сиди тихо, как мышка, пока я не вернусь! Стереги кейс, дура, со степенью! Пока не вернусь. Не будешь глупить, может, оставлю тебе жизнь! 
От слов «может, оставлю тебе жизнь», ей стало холодно в жаркий июльский день в доме на душной набережной Бат-Яма.

                * * *               
               
Эдди «работал» всегда один – хитро и осторожно. Очередной жертвой стал наркоторговец Мишель Толедано, чьи родители выходцы из Италии. Его главным партнёром по наркобизнесу был младший брат Дэн.
Краковски долго, не упуская ни малейшей подробности, выслеживал Мишеля Толедано, изучал поведение и пристрастия наркоторговца. Такой тщательности и терпеливости могли бы позавидовать самые опытные полицейские ищейки.
Эдди застрелил Мишеля Толедано прошлой ночью в одном из пабов северного Тель-Авива. Подошёл к нему, пользуясь тем, что Мишель своего убийцу в лицо не знал, Эдди хладнокровно всадил ему пулю в лоб, взял кейс и ушёл. В кейсе, по точному расчёту Эдди, находилась большая сумма денег.
Публика в пабе замерла и онемела. На ходу Эдди положил кейс в большой пластиковый пакет, прошёл метров сто пешком, потом сел в такси и выехал на Ибн Гвироль. Там пересел в другое такси, доехал до Бат-Яма. В снятую месяц назад квартиру пришёл пешком. Полиции он не опасался, если только Ифат не настучала. Месяц – ровно столько ушло у Эдди на выслеживание добычи. Почти столько же, как и на знакомство с Ифат.   
Братья Толедано – торговцы наркотиками - вели постоянную войну с другими кланами наркоторговцев за территорию, а потому Эдди был уверен, что убийство Мишеля полиция воспримет, как войну кланов, а не «работу» одиночки. Проблема была в Ифат! Только она знала его настоящее имя и фамилию. К тому же кажется, поняла, чем он занимается.
 
                * * *               
Привязанная к стулу Ифат и пошевелиться не могла.
Громко ругаясь, он проклинала то Эдди, то Дова: – Подлец, убийца! - Приковал меня, как рабыню!   
Она искала глазами хоть что-то, что помогло бы ей освободиться.
Большая любительница американских детективных фильмов и триллеров, Ифат стала вспоминать похожие ситуации. Ей становилось легче, когда она выкрикивала свои мысли и ругательства вслух: - не можешь шевелить руками и ногами – шевели мозгами, чёртова Ифат!  Напрягаясь, она вспомнила, как в каком-то фильме похищенная женщина, привязанная верёвками к стулу, подпрыгивая вместе со стулом, потихоньку передвигалась. Потом героиня фильма нашла что-то острое, и перетёрла верёвку на спине. Подробностей она не помнила - только действие и смысл! Смысл и был её воспоминанием.
Она попробовала повторять движения женщины из кинофильма, передвигаясь в сторону кухни. Именно там она решила найти способ освободиться. Она кричала, взбадривая себя: - прыгай, Ифат! - Прыгай, чёртова, кукла! - Спасайся!
Ей удавалось двигаться вперёд, но слишком медленно. Подпрыгивая вместе со стулом, она упорно продвигалась в сторону кухни. Она истерично кричала: – сукин ты сын, Эдди Краковски! Сукин сын!
Настенные часы показывали два с половиной часа дня, когда Ифат медленно и с трудом прискакала на кухню. Жара и духота становились нестерпимыми. Она мечтала о глотке воды. Кран – вот он, рядом, но бесполезен. Выкрикивать ругательства стало способом мышления:
– Связал, идиот, руки в запястьях, а ладони оставил свободным! – Свободные ладони - это кусочек свободы! – Я не упущу свой шанс!
Она стала осматривать кухню, выискивая этот шанс.
Почти автоматически, без твёрдого понимания зачем, поскакала к кухонному шкафчику. Подскоками развернулась спиной к нему, нащупала и взяла в ладони его дверную ручку и, отодвигаясь таким же скаковым образом, открыла его. Вернее – половинку. Кроме ведра для мусора там был и всякий мусор. Мусором было всё, что не могло ей помочь.
Её взгляд остановился на дверке от шкафчика. Дверка имела толщину, а углы грани были довольно остры.
Ифат развернулась спиной к дверке быстрее, чем обежала круг секундная стрелка на настенных часах, потому что знала, что делать дальше.
Она вновь нащупала дверку ладонями. Открыла её до упора и прижала спиной для неподвижности. Затем принялась яростно перетирать шпагат на руках, об острый угол одной из граней. Ей показалось, что угол старого кухонного шкафчика недостаточно остёр. От обиды она хотела закричать о несправедливости к ней судьбы, но вовремя воздержалась.
Воздела голову кверху и прошептала: - Всевышний, благодарю тебя за то, что ты не покинул меня! – Я буду терпеливо трудиться, пока не перетру эти проклятые шпагаты – Их много на руках, но они тонкие! – Я справлюсь!
Через полчаса она перетёрла два витка шпагатов, остальные размотались легко. Руки освободились почти по локоть.
На кухонном столе лежал нож, но как взять его?! Руки за спиной, свободные только по локоть не могли достать нож, а если развернуться спиной, то можно было достать до верха стола, но не до ножа. Встать она не могла. Её удалось дотянуться головой до ручки ножа. Это стоило неимоверных усилий, но она дотянулась. Она чуть не выкрикнула о своей удаче, когда зубами, губами всем ртом ухватила ручку ножа. Но вовремя сдержалась, понимая, что стоит ей крикнуть, как нож выпадёт изо рта. В эти минуты она могла думать, не высказывая мысли вслух: - я, как пират с ножом во рту! – Но как сделать, чтобы нож оказался в руках?!
Встрепенулась: - я знаю, как!
С ножом во рту она уверенно поскакала к дивану. Там она открыла рот, и нож упал на мягкий диван, именно туда, куда хотела Ифат. 
Потом всё стало проще. Опасность заставила Ифат действовать безошибочными, отработанными до автоматизма движениями. Подскакивая, развернулась спиной к дивану. Нож оказался в её правой руке.   
Потом она ухитрилась достать правой рукой до левой лопатки и подсунуть нож под шпагат. Аккуратно, чтоб не пораниться перерезала там несколько витков. Левая рука освободилась. Потом она в полном остервенении перерезала на себе все витки ненавистного ей шпагата. При этом поранила себе правую лопатку и плечо. Не обращая внимания на такие мелочи, она освободилась из своего плена.
Ощущение свободы, ощущение победительницы, чуть не оказалось роковым для Ифат. Ей хотелось прыгать от счастья, а онемевшее тело и ноги не были к этому готовы. Она упала головой вперёд и ушиблась лбом о каменный пол. Боль не дала ей потерять сознание. Боль также не мешала ей думать о том, что она свободна. Больше ни о чём. Она никогда не вспомнит, что она делала дальше. Она что-то делала, потому что оказалась на диване с кейсом под головой. Потом она сидела и ни о чём не думала.   
Только теперь она поняла, как великолепно бывает ни о чём не думать. Она даже забыла о жажде.
Лёжа на диване, она заставила себя делать упражнения для разминки затёкших мышц тела, рук и ног. Продолжила стоя. Почувствовав некоторую уверенность в ногах, Ифат тотчас вспомнила о воде. Она пила прямо из-под крана, и никак не могла утолить свою жажду. Обезвоженный организм требовал своё. Тело желало наполнить себя влагой.
Потом она постирала платье и трусы, избавившись, наконец, от запаха мочи. Приняла душ. Лучшего душа в её жизни ещё не было. Он вернул её к прежней жизни.
Надела мокрые трусы и платье, испытав при этом сущее блаженство.
Только теперь она вспомнила о кейсе. Топорик был хорошо заточен, а потому вырубить верхнюю крышку из прочного картона, не составило труда. В кейсе было несколько упаковок денег, два пакета наркотиков, парик и накладные усы. Ифат громко засмеялась: - Ха-ха-ха! – Обладатель кейса любил гримироваться! - А Эдди – полный идиот! - Нет! - Он действительно - полный идиот! - Тут нет тех денег, на которые он рассчитывал, когда хвастался, что скоро у него будет их много! – И он думает, что я не догадываюсь, откуда здесь кейс?!
В разных самодельных упаковках было всего десять тысяч шекелей. Ифат в ужасе закричала: – из-за таких денег он лишил человека жизни?! – Идиот и убийца!
Но было ещё кое-что. В кейсе поблескивал металлом пистолет. Это был обычный армейский пистолет, из чего Ифат поняла, что он украден с армейского склада. Номер на нём был тщательно спилен. Она умела обращаться с оружием. В ЦАХАЛЕ хорошо учат. Вынула обойму, прежде, чем заглянуть в дуло: - из него не стреляли – нет ни запаха пороха, ни пороховых остатков. - Ствол блестит и чист, как младенец! - И обойма полна.
Она вставила обойму на место, раздумывая о том, что делать с пистолетом. Потом, уже по укоренившейся новой привычке выражать мысли слух, уверенно сказала: - это мой трофей! – И деньги заберу! – Это только малая часть того, что он мне должен за причиненные страдания!               
Оправдывая себя за присвоение не принадлежащих ей денег и оружия, она забыла об угрозе её жизни, исходившей от Краковски. Это уже стало прошлым, а она жила только настоящим. А в настоящем - была свобода. В порыве радости и счастья она забыла маленькую деталь - дверь была заперта, а уйти через окно с четвёртого этажа, было нелепо. Ломать металлическую дверь топориком занятие бессмысленное, да и соседи услышат и, конечно же, вызовут полицию. На такую возможность она отреагировала весьма нервно: – это мне ни нужно! - Ни к чему! – Кричать в окно с мольбой о спасении?! - Сомнительная затея! – Потом доказывай, что не ты убила, что не твои наркотики, не твои деньги! – Мужской парик и усы?! – И женщины, при необходимости, переодеваются мужчинами.
Не доверяя себе, чтобы ещё раз убедиться, она выглянула в окно. Побег здесь ей не светил.
С досады она сделала себе кофе, в холодильнике нашла немного чипсов. Есть ей вовсе не хотелось, но она заставила себя немного поесть и выпить полную чашку горячего кофе. Не зная, что будет делать дальше, она нашла свою сумку, со злобой заброшенную Эдди за диван. Удивилась, что запомнила, куда он забросил её. Положила туда деньги и пистолет. Оставалось ждать, а чего – она не знала.
   
                * * *
Начать слежку за Дэном, Краковски решил с кладбища, где хоронили старшего брата Мишеля. Провожать убиенного пришло много народу. Краковски наблюдал процессию и процедуру похорон издали, опасаясь, что его опознают те, кто-то могли быть в ту ночь в пабе. Понимая, что младший брат не будет столь беспечен, как старший, Эдди быстро вычислил телохранителей. Это было несложно по специфике поведения, которое они и не пытались маскировать. Положение осложнилось, а Эдди не любил рисковать:
  - «Операцию Дэн» придётся отложить, - решил Краковски. – В ближайшие дни она мне не по зубам. Нужно смываться, пока Дэн не взялся за поиски убийц брата и не пустил по моему следу всю свою банду.
Он видел насторожённое лицо Дэна, постоянное прощуповывание глазами телохранителей, словно щупальцами, людей и местности: – нужно срочно отваливать из Тель-Авива, - это было твёрдое решение Краковски.
Оставалось взять кейс и устранить Ифат - единственную угрозу для него. Оставлять её в живых было крайне опасно.
Краковски не стал дожидаться, когда народ побредёт после похорон к ожидающим их машинам, покинул место последнего упокоения своей жертвы.
Очень кстати подвернулось такси. Эдди сел в машину, и поехал в Бат-Ям. На набережной он отпустил такси.
Солнце нещадно палило, а безмятежное Средиземное море, распахнутое для всех и для каждого, приглашало в свои воды. В море стоял штиль: – любители серфинга сегодня отдыхают, - подумал Краковски. – А жаль - я бы взял доску напрокат.   
Сбросив с себя верхнюю одежду, он бросился в воду. Краковски смолоду был хорошим пловцом, заплывал обычно далеко, пока спасатели не призывали его вернуться. Но никто не заметил его дальнего заплыва, а потому он наплавался вдоволь, вдали от людей, что было для него дополнительным и бесплатным удовольствием. Он плавал бы ещё долго, если б не вспомнил, что в кармане у него пистолет. А вдруг сопрут вместе с одеждой, хотя кто позарится на его одежду. Но на чужой карман или кошелёк – позарятся с удовольствием!
Краковски поспешил к берегу, выискивая глазами свою одежду. Он плыл кролем, пока не увидел свои шмотки. Рядом с ними вообще никого не было: – запаниковал! – Нервы сдали!
Смыв под душем соль моря, он оделся и зашёл в кафе. Заказал чашечку кофе и двойную порцию коньяка «Мартель». Его Краковски любил больше других коньяков.
Пистолет был на месте. Железо, раскалённое на солнце, слегка обжигало, напоминая о себе, о кейсе и об Ифат. Конечно - о кейсе, потом уж об Ифат. До его нового жилища было не более десяти минут ходу. Краковски, подкрепившись чашечкой крепкого кофе и двойной порцией «мартеля», бодро пошагал к своему временному жилищу. Там его ждала связанная женщина, которую он твёрдо решил убрать, как ненужного свидетеля.   
Краковски посмотрел на часы - было четыре часа тридцать минут дня.      
               
                * * *
Ифат посмотрела на часы – было четыре часа тридцать минут дня.
  - Следовало бы уйти, но как?! – громко размышляла Ифат. – Нужно поискать какие-нибудь ключи, инструмент. – Может, топориком попробовать?! – Тихо, чтоб соседи не услыхали?!
Она повесила сумку через плечо, решив, что сумка теперь всегда должна быть при ней. Как продолжение её тела!
Насторожённое ухо Ифат уловило шаги за дверью.
Она метнулась в ванную комнату, потому что другого места, где она могла бы запереться, в квартире не было. Воспалённые, истерзанные органы чувств слушали и почти осязали каждое движение Краковски за дверью: позвякивание связки ключей, вход ключа в замок, провёртывание его в замке и, наконец, скрипучее пение открываемой двери. Сразу же – шаги по квартире. Ее ушам показалось, что по комнате топает слон.
  Краковски вошёл в квартиру и глазам своим не поверил: Ифат исчезла, - на полу разрезанные шпагаты и нож, разрубленная крышка пустого кейса. Он обошёл квартиру, даже за окна выглянул. Крикнул:
  -  Ифат, ты где?! Отзовись!
Наконец до него дошло – быть она могла только в ванной. Подошел к двери ванной комнаты – она была заперта изнутри:
  -  Выходи! Я сломаю дверь – хуже будет!
  -  Хуже не будет, Краковски, - отозвалась Ифат.
  -  Я заставлю тебя забыть моё имя и фамилию.
  -  Если это так важно – я забуду!
  -  Я не верю тебе! Выходи добровольно, пока я не сломал дверь!
Ифат знала, что с ним шутки плохи. Она достала пистолет, сняла с предохранителя и встала сбоку от двери. Она знала, что он не из тех, кто будет долго уговаривать. Он начнёт действовать. После предупреждений и угроз он действительно приступил к действиям.
Краковски встал у двери и начал палить из пистолета. Пули насквозь прошивали дверь, и если бы она не встала сбоку от двери к бетонной стене, то уже была бы трупом. Он разрядил всю обойму и пригрозил: -  у меня обойм хватит, чтоб изрешетить дверь и тебя. - У меня ствол с глушителем, так, что соседей я не опасаюсь. - Тебе никто не поможет!   
Обострённый слух Ифат уловил, как на пол упала пустая обойма. - Теперь он достанет новую, чтобы перезарядить пистолет, - прошептала она.
Немедленно воспользовавшись паузой, ориентируясь на дырки в двери от пуль Эдди, Ифат встала перед дверью, и дважды выстрелила. О том, что она попала, хорошо попала, Ифат поняла, услыхав, как Краковски рухнул всем телом на дверь. Она отошла от двери, выжидая, что будет дальше. Дальше была полная тишина – ни стона, ни шевеленья тела. Она решила осторожно открыть дверь. Но прежде крикнула: -
  -  Дов, ты где?!
 За дверью послышался гортанный хрип. Когда Ифат открыла дверь, на неё свалился ничком уткнувшийся в дверь, Краковски. 
   Сначала она с перепугу отскочила прочь. Потом пришла в себя и положила Эдди на спину. Теперь она могла видеть, что её выстрелы пришлись в грудь и в область шеи. Ей показалась, что он мёртв, но Краковски открыл глаза и что-то прохрипел.
Ифат метнулась на кухню за стаканом воды, приподняла голову пытаясь оказать ему помощь. Но рот Краковски не принимал воду. Он хрипел, но в этом гортанном хрипе выброшенным ртом Эдди, она сумела расслышать, неизвестное ей слово: «жер-но-ва». Это слово он прохрипел ещё дважды: - «жер-но-ва, жер-но-ва»… и замолк. Ифат нащупала жилку на шее – она не пульсировала.    
  -  Это конец, - грустно сказала Ифат. Она закрыла глаза Краковски. Потом, опустошённая села на тот самый стул с высокой спинкой. Вокруг валялись перерезанные ею шпагаты и нож.
  -  Это конец, - ещё раз тихо повторила Ифат. 
Потрясённая, она нервно выкрикнула: 
  -  Из жертвы, я превратилась в убийцу! Я убила человека!
Она выкрикивала эти слова, раз за разом, как заклинание!
Она рыдала, кричала:
  -  Будь ты проклят, Краковски! Теперь и я, а не только ты – убийца!               
 Она пересела с ненавистного ей стула на диван и долго плакала:
  -  Ты сделал из меня убийцу, Краковски! – Убийцу! 
На труп Ифат старалась не смотреть.
           Она боялась его и мёртвого.
                2009 г. Цфат.