Ревность

    Странная это штука — память. Странный спутник её — рассудок.
Являются через полвека: "Вам тут причитается, гражданин! Вы недополучили
с Древа познания Добра и Зла".
    Что ж — лучше поздно, чем никогда. Хотя, лучше бы тогда...

    Тогда, в те славные времена, я, в составе 5-го "В", был новосёлом
открывшейся к началу учебного года  школы.
    Сказать по правде, нас и старая вполне устраивала,
при том что её старинное приземистое толстостенное здание,
со сводчатыми казематами-классами, более всего походило на крепость.
Или тюрьму как очередное назначение крепости.
    Такое, однако, нам, романтикам, как было принято,
привидеться не могло.
    Крепость укрывали вековые деревья,
под которыми было уютно в любую пору года.

    Новая школа была резким контрастом старой.
На высоком пустыре, высокая, светлая,
переполненная сентябрьским солнцем,
она являла собой храм света и знаний.
И мы вошли в неё, как в храм —
в сменной обуви и с чувством высокой благодарности,
тактично подсказанным учителями.

    Среди последних были новенькие, прямо из института, —
две англичаночки.
    Славная это была парочка. "Вода и камень, лёд и пламень":
настоящая, длинноногая, невозмутимая блондинка
и невысокая энергичная брюнетка. О таких говорят: "огонь", или "ртуть".
Она была горящая ртуть. Нам досталась, увы, не блондинка.
Спокойной жизни это не сулило.
    И действительно, она врывалась в класс, как свежий ветер перемен.
Она теребила, тормошила, будоражила,
подбегая к одному, другому, третьему:
"Ю!", "Ю!", "Ю!".
Она пробила непробиваемого второгодника Сорокина,
вколотив своё "Ю!"
как эксклюзивное,
единственное его знание из всех предметов вообще.
И он тут же применил его на практике,
окрестив её Юколкой.

    На уроках мы творили чудеса. Мы пели, читали стихи,
выступали с литературными композициями (на английском, разумеется),
успевая при этом узнать, что значит в переводе Шекспир, или Хемингуэй,
и что вообще они значат.
    Когда в рамках класса стало тесно, мы вышли на уровень школы,
подготовив вечер Джека Лондона.

    Потом, в яркой Калифорнии, я не раз приезжал, как на встречу с Джеком,
в его впечатляющие владения, с домом-музеем, руинами дворца,
одинокой забытой могилой.
    Самой яркой, самой впечатляющей, была та, первая встреча,
устроенная нашей англичаночкой,
в провинциальной школе,
на другой стороне Земли.

    Такой англичанкой можно было гордиться. Да мы и гордились.
По крайней мере некоторые из мальчишек.

    А потом случилось то, в чём я разобрался только вчера.

    В один из дней класс вместо урока оказался на улице.
Не весь класс. Остались Юра Логин — сын начальника погранзаставы,
Саша Валов — сын шефа городского КГБ, и второгодник Сорокин.
Отличные ребята.
Плясать под дудочку какой-то девчонки, кем бы она себя ни возомнила,
было ниже их достоинства.

    Совершенно понятно: дать команду мог только один человек — Наташа А.
Как-то очень быстро и незаметно она стала полновластной хозяйкой класса.
Ей это нравилось. Помню, как серьёзно, по-хозяйски, принимала она новичка.
Новичку, нахалу и раздолбаю, это было надо меньше всего.
Это было надо Наташе.

    Как ни в чём не бывало англичаночка провела урок
с попавшим под сокращение классом, мужским классом.
    Четыре из тридцати трёх — неплохой процент, доложу я вам.
Со временем тех, кто мог пойти против течения, становилось всё меньше.
Во взрослой жизни никогда не было более одного.

    Мятеж был разгромлен.
Решительно и оперативно.
Буквально назавтра.
Прямо в учебное время.
    Причём силами родителей.

    Администрация, учителя заняли демонстративно отстранённую,
оскорблённую позицию.

    Самое сильное впечатление:
зачинщицу неоднократно пытается выпороть
ремнём отец — начальник районного КГБ.
    И ещё сцена: одна из девочек,
председатель совета дружины, пионерской организации школы,
не решается идти домой, просит проводить.
Ей стыдно...

    Вскоре что-то подобное чуть было не случилось
в моём новом классе, в другой школе.
    - Вот ты пойдёшь? - уделил внимание новичку местный лидер.
    - Вот я, конечно, нет! С какой стати? Мне нравится англичаночка
(опять англичаночка!). А ты не нравишься!
    На том, под общий смех, всё и завершилось.

    Может, подойди ко мне тогда Наташа, дело пошло бы иначе. Сомневаюсь.
У женщин всё серьёзней. И бунтовщики ушли, сняв при этом галстуки.
Что это был за знак? Сигнал к выступлению? Свидетельство лояльности?
Нежелание марать благородный символ? Не знаю. Мне это неинтересно.
Как и сама Наташа. Неинтересна и вся история.
    Возможно, поэтому только теперь, как запоздалое письмо, со стороны,
без моего участия, пришло осознание: это была ревность. Жестокая, злая
женская ревность...

    К исходу первого студенческого лета
я заглянул к университетскому приятелю Саше Ш.
обменяться впечатлениями.
    Саша, сын членкора, отдыхал в пионерском лагере в качестве пионервожатого.
Я бетонировал подвалы новостроек Минска. И то и другое называлось студенческим
строительным отрядом.
    Не без гордости Саша протянул мне групповое фото: улыбающийся Саша
и строгая девушка в окружении юных воспитанников. Все в пионерских галстуках.
    - Хочешь, угадаю, как её зовут? Наташа А.
    - Угадал. Наташа А. Гродненский пединститут...

    Не думаю, что Наташа стала хорошей учительницей.
В этом деле — главное: доброта.