недоделанный дух

В заброшенном доме на окраине большого города обитал дух-аристократ, последний отпрыск знатной семьи. Дух сошел с ума из-за своей вечности, поэтому многое с его нынешней бессмысленной точки зрения стало казаться мелочным.

В связи с безумством, дух возомнил себя поэтом. Шляясь по ледяным каменным коридорам или зависнув под потолком в самой теплой комнате, где зимовал, он автоматически подбирал рифмы.
Дух становился все более бесформенным и худым, объясняя свое состояние отсутствием отношений с людьми. С живыми людьми. Рядом, в подвале, между бочками с запахом сырости и плесени, обитало потрепанное приведение – старая экономка –  с ней отношения не складывались.
Дух не был снобом, разве что слегка, однако его раздражало хныканье, стоны и рыдания о прошлом. Дух, которого мы будем называть Аристократом ради простоты, скучал до безумия. Висеть в коридорах, разбивать картины и заглядывать под пороги - это не та деятельность, которая в состоянии удерживать внимание интеллектуального создания надолго.

Аристократ был образован, умнен и утонченен. Отличный жених с прирожденными навыками флирта в крови, он запросто мог бы сводить с ума женщин. В прежние времена, когда Аристократ поселился в доме, здесь было много людей, но тогда он все еще не избавился от отрицательных эмоций, связанных с казнью. Однако Аристократа радовало, что, по крайней мере, его голова осталась на месте. Он был наслышан о коллегах, что носили головы под мышкой. Дурновкусие, отвратительно!

В течение нескольких десятилетий он гасил свечи, дул в уши котов и людей, когда те спали, и даже пытался переворачивать ночные горшки – ребячество, но, к счастью, Аристократ преодолел эти дурные наклонности и оставил жителей в покое. Тем более, что перевернуть ночной горшок практически невозможно, ведь призрачная рука проходит сквозь него и ... гм ... его содержимое, как будто это воздух.

Годы стремительно летели. Порой его жизнь становилась невыносимой. Особенно неприятной оказалась одна многодетная неврастеническая семья. Крики, хлопки дверей и склонность детей подкрадываться развили у Аристократа нервные тики. Но однажды семья запаниковала. Они собрались, сели в машину и больше не возвращались, потому что началась война.
 
По улицам маршировали сапоги. Команды на уродливом языке, в котором аристократ едва  признавал немецкий, звуки гигантских механических монстров. Аристократ смотрел в окна, но на улицу выбираться не смел, потому что боялся – вдруг не сможет вернуться. Теперь дом, хотя и по-прежнему холодный, казался безлюдным пирсом.

Дом пустовал долго. Духу было настолько скучно, что он даже пыталась болтать с Домработницей, но та чуть не свела его с ума нытьем. Тупая подержанная фламинго. Пришлось разделить дом. Аристократ захватил лестницу и верхний этаж, частично сад. Экономка ютилась под лестницей нижнего этажа, в кухне и подвале.

Однажды явился некий господин из некого музея. Запихнув толстую папку под мышку, он поднимался и опускался по лестницам, заходил, выходил, заглядывал за ширмы, постукивал по стенам, открывал и закрывал шкафы, нюхал воздух в подвале. Дом стал частью музея, в нем появились люди, возник запах пота и мятного дыхания. Посетители бесконечно жевали, как коровы, носили странные шляпы и забавные штаны до лодыжек, разговаривали, слишком много смеялись – неуправляемые и шумные.


Дух волновался. К счастью, гости являлись все чаще. Аристократ снова очутился в своей стихии, к тому же в доме, наконец, появились книги. Их запах по-настоящему мог оценить только библиофил – аромат бумаги и чернил, испуга и покаяния, времени и безвременья, дня и ночи, страсти и смелости.

... В одночасье все изменилось. По утрам появился аппетитный запах кофе, что смешивался с ароматом теплых круассанов. Женщина! Она завтракала на кухне, а когда потеплело – в саду.
Дух выходил с ней, приземлялся на край стола, где курился кофейник, и на горячей выпечке таяло масло...

Солнце согревало маленький сад, окруженный невысокой каменной стеной. Дважды в неделю стал приходить садовник, улыбчивый и дружелюбный старик. Он работал до полудня, затем отправлялся на велосипеде восвояси.

 Мягкое тепло от камина ползло по стенам и согревало полы. Аристократ догадался, что женщина работает с книгами. Она получала их по почте, садилась за стол в кабинете, надевала очки, и вдруг становилась серьезной, почти холодной. Она читала и исправляла. Дух сидел за ее плечом на спинке стула и с любопытством всматривался в текст. Сначала было сложно. Он был высокообразованным для своего времени и сам писал поэтические стихи. Но язык сильно изменился. Он должен был учиться снова. Это не обескуражило его, потому что у него было все время мира, чтобы улучшить себя. Вскоре он с удовлетворением обнаружил, что достаточно продвинулся и без труда читает самый корявый текст. Способ выражения поразил его. Люди стали грубыми, их слова как будто катились по камням. Они забыли, что речь должна быть изысканной, как нежная любовная мелодия, как звон струн. Помимо грубости, подавляющая прямота, с которой люди выражали свои чувства, беспокоила его. Поэты говорили как крестьяне не сдерживаясь, не уважая чужих чувств. Описания плотской любви потрясли его. Он бы сгорел от стыда, если бы мог. Начитавшись уродливых слов, Аристократ потерял покой на несколько недель. Ему было противно, ему было стыдно, что женщине пришлось это читать. Из-за духовного измождения он снова начал прятаться в дымоходе или за занавесками, перестал выходить в сад. Постепенно успокоился, но больше не читал, просто сидел напротив, скользил взглядом по волнам ее волос, наслаждался ее сладким запахом, бледностью кожи и россыпью веснушек.