Санинструктор поневоле

Как-то вечером на «Одноклассниках» нашёл видеоролик про Дрезденский
батальон связи. Какой-то молодой пижон с видеокамерой комментирует
съёмку и конечно же, всё перевирает. Из его слов выходило что здесь
служил его отец. Да мало ли кто служил в воинской части 59772, за годы
почти полувекового её существования на территории Германии.
Я, например, тоже служил с 1988го – по 1990-й. И отлично помню, что,
где и как. Наша часть располагалась в казармах конной жандармерии, в
«старом» городе. Вход в клуб украшал барельеф лошадиной морды.
А у столовой, из профнастила, были руины громадной печной трубы,
из красного кирпича. Прямо напротив казарм 1-ой, 2-ой и 3-й роты,
располагался гарнизонный магазин, в просторечии ЧеПоК (чрезвычайная
помощь курсанту) и овощной склад. С восточной стороны к складу
примыкало двухэтажное здание, где располагались агит-отряд и ансамбль
песни и пляски. «Дармоеды», как за глаза называли их солдаты. С западной
стороны, к казармам примыкало здание, где жили «сверчки» - сержанты
сверхсрочной службы. В его подвале находились котельная и баня с сауной и
бассейном. Если зайти в крайний правый подъезд и подняться на второй
этаж, то можно было увидеть белую дверь с надписью «САНЧАСТЬ». Из
окон процедурного кабинета была видна будка КПП.

Спросите меня, откуда такие подробности? – Да, лежал я там, а точнее
находился на излечении почти полтора месяца. Да ещё исполнял
обязанности санинструктора. Но «дармоедом» меня никто не называл.
А началось всё с банального футбольного матча между 1-ой и 2-ой ротами.
В июне 1989 года я был ещё салагой, «черпаком», как нас называли старо-
служащие. 99% солдат хотели быть только нападающими. Оставшийся
процент – это вратари. Обычно на ворота ставили людей, которым спорт
был в принципе не интересен. Я был именно из таких. Но мой командир
взвода, сержант Маргус Тини, сказал мне на ухо:
- Андрей, не дай бог первая рота проиграет. Тогда тебе alles кирдык.
Воздух встал у меня в горле «колом», и я кое-как кивнул.
Поначалу играть во вратаря мне понравилось. Я без особого труда подбирал
мячи с дистанции и отбивал низколетящие «мишени» носком сапога.
«Наши», то бишь 1-я рота, начала брать верх и тут всё поменялось.
Меня буквально расстреливали контратаки 2-й роты. Но я держал счёт
сухим, пока мне не зарядили «кирзачом» по ноге. Я упал от боли на
вытоптанную траву и мяч просвистел у меня над ухом в дальний угол
ворот. Взводный, в оранжевой майке и кроссовках, показал мне кулак.
Больше я голов не пропускал. Да и боль в ноге из саднящей перешла в тупую
 и ноющую. Мы выиграли со счётом 3:1.

А я подумал про себя, «вот если б все солдаты были обуты, как Маргус и
другие старослужащие в кеды и кроссовки, мои ноги б были намного
целей. Ничего, полгода осталось до «старости». Будут и у меня настоящие
«кроссы».» После отбоя я спал как убитый. А когда сыграли подъём,
я с трудом разлепил глаза и начал лихорадочно одеваться. Больших усилий
стоило мне влезть в сапоги. Ноги распухли и были похожи на «тумбы». Я
кое-как проковылял пять километров в «овраге» (небольшая балка в
немецком лесу), где мы обычно бегали по утрам. А после завтрака пошёл в
санчасть, предварительно поставив в известность командира взвода. Маргус
Тини был Латышом и чистюлей, всегда начищенный и отглаженный, со
светлорусым чубчиком, вечно торчащим из-под пилотки, но по характеру
очень мягкий и отзывчивый. Истинный ариец с голубыми глазами. Когда он
увидел мои ноги с кровоподтёками, его аж передёрнуло.
-Фу, какая гадость. Иди Андрейка лечись. Нам здоровые бойцы нужны.
И дружески похлопал меня по плечу.
В санчасти меня приветливо встретил местный фельдшер, прапорщик
медицинской службы Коньков Александр Сергеевич. Один в один
почтальон Печкин, из мультика про «Простоквашино». Осмотрев мои
«отфутболенные» ноги, он поцокал языком. Затем зычным голосом позвал
помощника санинструктора Бабаева Сергея.
- Сергун, покажи нашему новому больному его койку и сделай ему холодный
компресс на обе «лапы». Сергун, Серж, он же Сергей, на поверку
оказался рыжим, конопатым сержантом. К тому же земляком из Кузбасса.
Я из Кемерово, а он из Белово. Это почти рядом. Кроме меня в санчасти
лежало ещё трое. Но Эдика, из ансамбля песни и пляски уже выписывали.
Правда, я успел спросить его: - А с чем тебя положили?
Он замялся, а потом шепнул мне на ухо: - Пива холодного ящик на спор
выпил.
- Я бы сейчас не отказался от бутылочки, другой холодненького…
-Тсс! – Эдик приложил палец к губам и пошёл собирать вещи.
Двое оставшихся, Миха и Санёк, были старше меня на полгода.
Но больничная койка уравняла наши статусы и права. Санчасть была,
пожалуй, единственным местом в батальоне, где «дедовщина» не процветала.
У Михи на заднице был то ли чирей, то ли фурункул. А у Санька горло было
замотано бинтом: то ли ангина, то ли скарлатина. А у меня, и так понятно,
ушибы и гематомы на обоих ногах. Нам предстояло целый месяц лечиться и
 жить вместе. Понятное дело, что нам пришлось подружиться.
Как известно большие физические нагрузки истощают организм.
А вот если недельку – другую, поваляться в постели и ничего тяжелее
ложки с кашей не поднимать, то можно даже и поправиться. Я заметил это,
когда мои уши перестали вмещаться в зеркале комнаты гигиены.
Хотя, возможно, всё дело в калорийном немецком маргарине, который мы
добавляли в кашу вместо сливочного масла. В нашу обычную «кирзовую»
кашу (перловку), в столовой, вообще ничего не добавляли. Не считая
подливы из пережаренной с томатной пастой муки и плавающими в ней
кусочками сала. Мясо было положено только для старослужащих. 
Ну, а мы то, «духи» да «черпаки». За маргарином обычно ходил мой зёма,
Бабаев, за некий процент от суммы. Но вот прошёл слушок, что наш Сергун
через неделю демобилизовывается на «гражданку» подчистую. С одной
стороны, мы все были рады за него, а с другой… Кто будет ходить в ЧеПоК
за маргарином, сахаром и сигаретами? А тут ещё под окнами гуляют веселые
немецкие граждане, сосущие пиво из тёмных пузатых бутылочек. Вселяя
в наши души прямо-таки дьявольский соблазн. Улучив время, мы все втроём
вломились в комнату где обитал санинструктор. И Михаил Вареников, как
самый старший из нас, озвучил нашу просьбу.
- Сергей, мы слышали, что ты скоро в «Союз» едешь. С тебя простава!
- Ну, вы чё, мужики? У меня ж все марки на гостинцы семье ушли и на
отделку дембельского чемодана. Зацените, натуральная кожа: -
демонстрировал он нам перетянутый ремнями саквояж, с переводными
ГДР-овскими «тетками» по краям. Содержимое чемодана так и осталось
для нас загадкой.
- Ну, хотя б пивка купил для разнообразия: - вступил в разговор
Александр Векшин, с которого, кстати сказать, уже сняли «марлевый шарф».
- За наши «тугрики», зёма: - в сердцах добавил я.

- Ладно, пацаны, я подумаю над вашей просьбой. Но учтите: мне пиво
в ЧеПКе не продадут. Я же срочник, как и вы. Нужно договариваться
либо со «сверчками», либо с «вольнягами». С вольнонаёмными даже проще,
они гражданские и потому не «стучат», как сверхсрочники. Я попробую
договориться с нашим кочегаром Тимофеем. Но процент с суммы изрядно
возрастёт. Вы согласны на мои условия?
Мы все, как один переглянулись.
- Согласны!!! - выпалили мы почти в унисон.
- Алё, да не кричите вы так громко, а то Александра Сергеевича разбудите.
Он же здесь, у меня за стенкой, почивать изволит, после сабантуя в
госпитале.
- Ладно, - вполголоса сказал Михаил, - послезавтра получка, зайдёшь
к нам в «кубрик», сочтёмся. – Пошли мужики.
И мы разошлись по своим кроватям.

Вечером мы как обычно, ели гречневую кашу с подливой, перед лопочущем
по-немецки телевизором, но вместо сала в оранжевой жиже плавали кусочки
мяса. И настроение как-то сразу улучшилось. Ели молча. И каждый из нас
думал о вожделенном вторнике, дне выдачи солдатской зарплаты. Двадцать
пять марок, хоть и ГДР-овских, как ни крути, всё равно деньги.
И вот долгожданный день настал. Батальонный писарь Вениамин Тютюнин,
«Тютя», принёс нам в санчасть конверты, на которых крупным
каллиграфическим почерком были выведены наши имена и фамилии.
К нашему счастью, розовых «двадцаток», с изображением Иоганна Гёте,
там не было. Одни фиолетовые «пятёрки» с Томасом Мюнцером на лицевой
стороне. Был такой проповедник-реформатор в средние века. К нам пришёл,
как и обещал, сержант Бабаев. Он подмигнул нам и разжал оба свои кулака
в две пятерни. Из его жестов следовало, что цена вопроса десять марок, с
каждого. Мы нехотя расстались со своими «Мюнцерами». Но игра,
что называется, стоила свеч. Напомню, что на дворе был июнь. И в
Советском Союзе, в это время, у пивных ларьков стояли очереди. А здесь,
в Восточной Германии, его пили даже немецкие солдаты в увольнении.
А Советскому солдату пиво было запрещено строго-настрого. «Облико-
морале, ферштейн». Но мы были категорически не согласны с этими
замшелыми коммунистическими догмами. Солдат – он тоже человек.
К тому же санчасть, у нас в батальоне, приравнивалась к «курорту».
А на курортах, как говорится, можно всё. Вечером мы услышали условный
стук в дверь, два коротких и один длинный. Очевидно наш кочегар-
Тимофей, подрабатывал ещё где-то «морзянщиком». Миха открыл дверь
небритому чуваку с запахом перегара. На нём были рваные по моде джинсы
и красная сетчатая футболка.
- Gute nacht, бродяги! – Вот вам подарок от Деда Мороза!
В его руках матово блестела упаковка пива, из шести бутылок. На каждой
из которых красовалась этикетка, «Radeberger pilsner». Санёк отдал этой
«небритой роже» в джинсах нашу «тридцатку», и мы впали в пивную
эйфорию. Пиво было цвета жжённой карамели, с привкусом ржаного хлеба.
Мы пили прямо из горлышка. Несмотря на то, что оно было тёплым, пены
 в нём было немного, в отличии от «Жигулёвского». И лишь только когда
мы с «голодухи» приговорили по бутылочке, я вдруг вспомнил про
холодильник. Вторую порцию добротного немецкого пива мы тянули
долго, будто через соломинку. Ну, во-первых, оно полчаса пролежало в
морозилке, а, во-вторых, это были последние наши бутылочки «счастья».
Больше никогда и нигде в жизни, ничего вкуснее я не пил. Так сбылась
мечта «трёх идиотов», Михи, Сани, и моя. Весь следующий день пиво
напоминало о себе горько-сладкой газовой отрыжкой.

В течении недели выписали Миху с Саней, и «Бабай» дембельнулся в Союз.
Мои ноги - «тумбы» почти зажили, осталось лишь два небольших шрама.
А меня всё не выписывали и не выписывали. И только дня через три,
я понял почему. Ко мне, с хитрой улыбочкой, подошёл фельдшер Коньков,
и прищурив левый глаз спросил: - Рядовой Пятиков, вы бинтовать умеете?
- Ну, да. Ходил в школе в кружок юного санитара.
- Вот и замечательно. До прибытия нового санинструктора вы остаётесь
здесь у меня в качестве помощника. Бинты, йод и зелёнка в процедурной.
Таблетки в моём кабинете, я дам вам ключ. Будут трудности, звоните
мне домой. Номер под стеклом, у телефона. Пойдёмте, немного
попрактикуемся.
В процедурной комнате, на кушетке лежал старослужащий со спущенными
штанами. На его громадной заднице «цвёл» фиолетово-красный фурункул.
Меня чуть не стошнило. Александр Сергеевич достал из никелированного
ящичка скальпель и побрызгал на него спиртом из бутылочки. Я отвернулся.
Через минуту я услышал голос Конькова: - Андрей, готовь марлевый тампон
и пластырь. Да, и не забудь ножницы.
Я взял из чемоданчика ножницы и вырезал из куска марли большой квадрат,
затем свернул его вчетверо. Коробка с пластырем лежала вместе с марлей.
-  Я сейчас сниму перчатки.  И пойду мыть руки. А ты, пока, поставь ему
белый крест на задницу и пусть уходит. До свадьбы заживёт.
Но на этом, моя «практика» не закончилась. Как-то утром прибегает в сан-
часть молодой прапорщик с кровоточащей веной. Пришлось срочно
обрабатывать рану перекисью водорода и делать тугую повязку. Вечером,
того же дня, пришли два поварёнка с кислыми минами.
- Понимаешь. Тут такое дело. Мы уже сутки из туалета выйти не можем.
Может есть какие-нибудь таблетки?
Я не смог найти в кабинете Александра Сергеевича левомитецина, 
а потому дал им стандарт активированного угля.
- Вот. Пейте сразу по четыре таблетки. Тогда поможет.
И так было практически каждый день, пока в нашей части не произошла
трагедия. Во время поездки на полигон разбилась наша машина техпомощи
с кунгом. Водитель заснул за рулём и ЗИЛ-131 на полном ходу врезался
в дерево. Прямые и ровные немецкие дороги, именуемые автобанами, не
огораживались сигнальными столбиками, и лишь на поворотах стояли
столбы с нержавеющими зеркалами. Обычно вдоль дорог росли вековые
дубы. В результате аварии старший машины, прапорщик Копейкин,
погиб, а водитель, рядовой Маяцкий, получил множественные ожоги.
Машина, после взрыва бензобака восстановлению не подлежит.
Целую неделю шло судебное разбирательство и проводились различного
рода экспертизы, прежде чем в нашей части не состоялось заседание
Военного Трибунала.

Сергея Маяцкого привезли к нам в санчасть, перед самым судом, на
перевязку. И опять мне пришлось ассистировать фельдшеру Конькову.
Вся голова, лицо и руки парня были обожжены. Ни бровей, ни ресниц, ни
волос. Лишь розовое мясо, зарастающее свежей корочкой. Меня аж
передёрнуло.
- Андрей, что застыл? Мажь давай. – С этими словами, Александр Сергеевич
сунул мне в руку тюбик синтомициновой мази. – А я буду бинтовать.
Я трясущимися пальцами стал выдавливать содержимое тюбика на розовую
мякоть, и массировать её ладонями. Мне было реально страшно.
А нашему фельдшеру, даже в такой ситуации, опять захотелось поговорить.
- Как же тебя угораздило паря?
Как, как? – Кемарнул чутка. Открываю глаза, а передо мною дуб, вот -
такенный. – Он забинтованными руками показывает размер ствола в два
обхвата.
- Старшого, конечно, жалко. Если б он не был выпимши, глядишь, может
быть и жив остался. Хотя машина на его сторону накренилась.
- Да, дела-а, - вставил Коньков. – И сколько тебе светит за
непредумышленное…?
- Не знаю. Адвокат говорил от двух, до трёх лет дисбата.
- Не расстреляют, и то счастье.
Подобным чёрным юмором, Александр Сергеевич пытался нам обоим
поднять настроение. Забинтовав бедолаге голову, наподобие раненого
Чапая, мы передали Маяцкого конвойному офицеру.
Кто собственно такой Сергей Маяцкий? - Парень откуда-то с Украины,
одного со мной призыва, к тому же из нашей первой роты, спокойный
и рассудительный, мечтавший с получки отведать в ЧеПКе пряников
с молоком и мёдом. Боюсь, что он долго их теперь попробует.

Ко мне от Маргуса Тини приходил боец из нашего взвода Иванов Алексей.
- Маргус спрашивает, когда тебя выпишут?
-Ох, не знаю, что и сказать тебе, Лёха. Не раньше этого показательного суда.
Или пока к нам в батальон нового санинструктора не пришлют. Я ведь здесь,
сам знаешь, санинструктор поневоле. Вот, намедни Маяцкого обрабатывал.
Картина не для слабонервных.
- Андрюха, а хочешь я тебе неофициальную версию расскажу.
- Валяй.
- В тот день, перед выездом, мы должны были спать, по инструкции,
не менее четырёх часов. Нас с Маяцким в два ночи подняли «деды», я не
буду по понятным причинам называть их фамилии, что бы им подшили
воротнички. Узнав, что я не спал ночью, мой старший, прапорщик Синица, в
последний момент поменял меня на Рогова, а он старослужащий. А Серёга,
балбес, из скромности промолчал и поехал. Да и со старшим ему явно не
свезло. Сколько я здесь служу, ни разу не видел Копейкина трезвым. Когда я
был в наряде по КТП, мне прапорщик Синица рассказывал;
- «Плетёмся мы, значит с Роговым, в хвосте, а машина Копейкина впереди
нас где-то на километр. Гляжу, машина стала странные кренделя
выписывать. Как будто бы водитель пьяный. Петька Рогов кричит мне в ухо,
Михалыч, он же засыпает за рулём, давай ему посигналим. Я ему, сигналь.
Только что толку, его старшой нализался в «зюзю», а спящему клаксон «по
барабану». Так оно и получилось. Машину занесло влево, аккурат в вековой
дуб, и она перевернулась на правый борт. От удара проводка загорелась и
стала дымиться. Когда мы подъехали кабина была объята пламенем и я
услышал крик о помощи. Из проема выбитого ветрового стекла тянулись
руки. Я понял, что это Маяцкий. Бросившись к горящему ЗИЛ-ку, я
буквально выдернул его из кабины как «турнепс с грядки». Как только я
оттащил в сторону горе-водилу метров на десять, прогремел взрыв, огонь
добрался до бензобака. Егор Копейкин, (вечная ему память), зажарился там
как кура-гриль. Кабина выгорела начисто. Остался только кунг и карданный
вал с одним колесом».
- Да, уж: - подытожил я услышанное, - тебе крупно повезло, что ты не
поехал.
- И я, о том же. Только не трепись про это никому, а то тут такое начнётся…
- Могила, Алексей. Я ведь тоже Сергею зла не желаю. Знать, не судьба ему
дембельнуться вместе с нами в 90-м.

А через три дня, в клубе состоялось открытое слушание дела о дорожно-
транспортном происшествии в части № 59772, повлекшем за собою смерть
по неосторожности прапорщика Егора Копейкина. Военный трибунал
признал Сергея Маяцкого виновным по всем пунктам и впаял ему три года
Дисциплинарного батальона. Сергей полетел в Союз в самолёте с
«зарешёченными окнами». Прах Егора Копейкина, возможно, летел в том же
самолёте, только в багажном отделении, так-как помещался в обычную урну,
похожую на спортивный кубок. А вскоре после суда, к нам в часть прислали
нового, молодого сержанта медицинской службы Игоря Смирнова и я
вернулся в свою любимую первую роту. И тут же попал в наряд на
«тумбочку», дневальным. Нет, решил я для себя, никогда и ни при каких
обстоятельствах, не буду замещать ни санитара, ни фельдшера. Это точно не
моё. Надеюсь, после распада Союза Советских Социалистических республик,
рядового Сергея Маяцкого амнистировали подчистую, как гражданин
другого государства, и вдова прапорщика Копейкина не держит зла на него,
выйдя замуж за генерала. Вот-такие воспоминания навеял мне видеоролик
из соцсетей. И точно так же, как когда-то мне хотелось вернуться в Союз,
мне хочется ненадолго вернуться в страну с названием ГДР. Можно даже
без формы как «Руссо туристо», что бы сходить в Цвингер и Дрезденскую
картинную галерею, в те места, куда я так и не попал, будучи солдатом
Советской армии. Мои воспоминания о тех днях, не заменит ни одна супер-
навороченная машина времени. Если только не случится чудо и я выиграю в
лотерею тур-поездку в Германию.