Повесть о приходском священнике Продолжение 118

Летом в лесу, тоже жарко...
Для Бируте

Неумолимо пронеслось лето, оставляя после себя хорошие воспоминания, в которых отображался отпечаток проделанной работы. Грустные и тяжёлые мысли уходили прочь. Стремительно бурлила жизнь, увлекая к достижению новых целей. Неспешно возводились стены храма. Каждый вечер, проходя мимо стройки, я радовался каждому положенному кирпичику, и эта радость распространялась на всё то, что меня окружает.
Совёнок Буба вырос и стал почти взрослой совой. Размеры его поражали. В доме ему было уже тесно, да и мусора от него немало, так что решили определить его в новое жилище. Сначала планировали построить вольер, но позже поселили нашего филина на чердаке. Скажу, что чердак нашего дома имел весьма обширное пространство, так что Бубе там было в самый раз: уютно, без яркого света, да и поохотиться всегда представлялась возможность, потому как наше одинокое жилище неистово атаковали всевозможные грызуны. По вечерам ходили с молитвой вокруг строящегося храма. Инициативу подала, конечно, Лидушка. Я брал на руку Бубу, отвязывал пса Валета, Аля толкала коляску с Марком, за нами обязательно увязывалась Маринка, от которой не отставала кошка Ночка. Впереди всех шла Лидушка со своими свисающими до самой земли чётками на двести узелков. Со стороны такой крестный ход смотрелся довольно забавно, будто люди и животные соединились вместе для молитвы своему Творцу.
После праздника Успения Пресвятой Богородицы Алиса привезла в богадельню новую обитательницу. Юркая, энергичная старушка с длинным носом и щёчками-яблочками, лишь только вышла из машины, как тут же принялась охать и ахать, восхищаясь всему, что её окружало. Имя старушка имела Пелагея, но откликалась на прозвище Поманиха. Её отца звали Пимен, и из-за этого люди её так и прозвали.
Я взглянул на Алису, достававшую вещи старушки из багажника, которых имелось немало, и заметил на её лице расстройство.
 — Что-то произошло? — спросил я, подходя ближе.
Алиса как-то рассеяно качнула головой и, тяжело вздохнув, ответила:
 — Ой, батюшка, в сомнениях маюсь. Только люди проведали, что мы открыли приют для стариков, тут же рассказали этой бабульке. Она меня буквально на ходу поймала как-то, когда мы с Настенькой с магазина выходили. Откуда обо мне узнала, ума не приложу. А там аллейка, людей много кругом. Давай старушка плакать да причитать, как ей тяжело на свете белом живётся, как её соседи кошмарят, как всякий кому не лень побольней обидеть её хочет. Естественно, её причитания привлекли всеобщее внимание. Я спрашиваю у неё, чего она от нас хочет. Заберите меня, говорит, в свой приют. Я бабка смирная, тихая, всю жизнь сиротой прожила, ни детей, ни счастья не нажила». Посадили мы с Настенькой эту старушку в машину, дали кое-какие продукты, домой отвезли. А дом у неё, Господи помилуй, чисто тебе трущоба. Вообще, здание неплохое, на двоих хозяев рассчитанное. Соседская часть вполне себе ничего, а вот вторая, старушкина — совсем уж как бомжатник. Мусора кругом разного, всяких ненужных вещей, трухлявых досок, листов ржавого железа, кирпичей битых... Жалко нам стало её, и бабка вроде неплохая, всё жалобила нас, упрашивала, даже обещала полдома своего переписать, лишь бы только приютили. Ладно, что поделать, сказали ей, чтобы собрала самое необходимое, и через пару дней заберём её. Когда за ней приехала, вышел сосед, который во второй половине живёт, — мужчина лет сорока, приветливый такой. Познакомились, представился как Ростислав. Расспросил, зачем я здесь. Узнав о моём решении забрать соседку, обрадовался сильно, даже перекрестился. Короче, узнала много всякого за эту Поманиху, и от услышанного сильно расстроилась. Хотя жизнь научила не верить первому встречному, чернящему родственника или соседа. Но рассказ мужчины выглядел уж очень убедительно. От него узнала, что Поманиха эта довольно склочная особа, не способная ужиться ни с кем на одном квадрате. Уж сколько натерпелись от неё соседи, но больше всех перепало Ростиславу.
 — Мне дом от бабушки достался, — говорил он. — Когда женился, решили с женой переехать сюда. Поначалу всё вроде ничего, с бабкой Поманихой ладили, даже подружились. А со временем будто кошка нам с ней дорогу перебежала. Стали ругаться, причём на ровном месте. То не так, это не то — то музыка громко играет, то дети шумят, то дым от костра, то уличный фонарь ярко светит. Короче, жить здесь просто невозможно. Что ни день, то скандал. Жалобы всё время пишет, как не в поселковый совет, то в милицию, даже в райадминистрацию. Видите ту ограду, — Ростислав указал на импровизированный забор, сделанный со ржавых металлических листов, кусков шифера и прочего хлама. — Эта стена — заграждение от нас. Мы, видите ли, у неё вещи воруем. Ох, как она всем тут надоела! Захотите ли её теперь забирать, после рассказанного мною, не знаю, только ужиться с такой фурией будет непросто. А если заберёте, то все только спасибо скажут.
Честно говоря, я прямо растерялась. Когда бабка узнала о моём разговоре с соседом, ужасно расстроилась, принялась причитать, даже расплакалась. Жалко её стало, тем более пообещала ведь. Ой, батюшка, станете ругать меня, только взяла бабку к нам в приют. Может, и вправду наговаривают на неё.
Алиса опустила руки и уставилась на меня виноватым взглядом.
 — Ох, Алиса, знаете, как говорится, «Благими намерениями выстлана дорога в ад». Не расстраивайтесь. Взяли так взяли, значит, на то была воля Божья. Посмотрим, вдруг не так всё страшно, тем более поступили вы ради Христа и во имя человеколюбия.
Буквально через несколько дней выяснилось, что нажили мы немалую проблему в лице этой Поманихи. Выхожу утром на улицу, гляжу, бежит Аля в сторону сада, на ходу вытирая слёзы. Меня словно кипятком обдало, подумал, с Ириной Фёдоровной что-то случилось. Догнал девушку, спросил, в чём дело, отчего плачет. Аля, пряча глаза и украдкой вытирая лицо, уверяла, мол, ничего не случилось, а плачет она просто так, на душе грустно. Конечно, это была неправда.
 — Старуха эта… — не выдержав, снова разрыдалась девушка. — Поманиха или как там её... напраслину взводит!
 — Так, — сказал я, — сейчас ты успокоишься, приведёшь себя в порядок, и мы пойдём ко мне пить чай, там всё расскажешь.
Девушка согласно кивнула.
 — Позавчера я еле отмыла стол в холле, — говорила Аля, когда мы уселись в беседке за чашкой душистого чая из трав, собранных ею же, — то ли нечаянно, то ли по неосторожности испачканный бабкой Поманихой. Просто убрала, не стала никому говорить. Сегодня захожу к ней убираться, а она комнату превратила в какую-то конуру бомжацкую. Вещи кругом разбросаны, на столике гора мусора, в тумбочке скоропортящиеся продукты, уже запах пустили, простынка грязная, она, видно, в обуви спала, что ли. Сделала ей замечание, так она как набросилась на меня, чуть не побила. Обозвала всячески, пообещала пожаловаться Алисе, что я деньги у неё своровала. А я не брала ничего, как можно! Видит Бог, не брала, клевета то всё!
Аля не выдержала и снова расплакалась.
 — Алиса строгая. Приказала со старушками быть предельно вежливыми, вещи их не трогать, во всём проявлять смирение и терпение, — говорила, всхлипывая девушка. — Не хватило у меня терпения. А если старуха оболжёт меня перед Алисой, нас с мамой выгонят из приюта. Куда нам? Опять в сырую халупу? Мама уже не сдюжит, слабая она.
 — Не волнуйся, никто тебя выгонять не собирается. А с Алисой я сам поговорю. Чувствую, наберёмся мы с этой Поманихой беды.
Узнав об инциденте, Алиса сильно расстроилась.
 — Как чувствовала, — сказала она мне. — Сама же виновата, привезла в дом проблему.
В тот же день Алиса очень серьёзно поговорила с Поманихой и пригрозила отвезти её обратно домой, если подобный инцидент повторится. Старуха испугалась, принявшись умащать Алису елейным голоском, сокрушаться, каяться, ссылаясь на тяжёлую, сиротскую долю. Но после этого на Алю затаила злобу. При удобном случае обязательно пакостила девушке, старалась всячески обидеть или нажаловаться. Издалека тайком плевала ей в след, обзывала «шалой» или «малолетней приживалкой». Аля всё терпела, больше никогда не жаловалась, а свои обиды переживала тайком, прячась от всех. 
Дальше будет....