Зигзаг удачи

  Меня с фотографом Леонидом Гусевым  послали встречать Брежнева. Надо было подготовить репортаж о встрече генсека воодушевленными ташкентцами.  Шел 1982 год, последний год  жизни Леонида Ильича...

  Журналистов в аэропорту собралось  с полсотни, большей частью иностранцы.  Ведущие агентства мира тогда устроили буквально охоту за Брежневым, ждали его кончины, надеялись на перемены. Но никто из нас   даже подумать не мог, что этот визит уже завтра подарит одну из самых громких сенсаций и  западные газеты выйдут с кричащими заголовками о  покушении на Брежнева.

  Держали нас поначалу больше часа в специальном загоне. Припекало весеннее солнышко, хотелось пить. Но все выходы и входы  перекрыли ребята с внимательными глазами. Когда стало невмоготу,  я все же рискнул попытать счастье. Подошел к ближайшему выходу и объяснил, что надо бы мне промочить горло. Молодой гэбист, сам сомлевший от духоты, неожиданно пропустил, попросив и для него захватить бутылочку воды.   

  Ближайшее кафе находилось в так называемом депутатском зале ожидания. Через несколько минут я, счастливый, помчался обратно в загон. Но меня остановили. Пропускная система гэбистов работала только на выпуск. Начали выяснять, что делать со мной. Докладывали старшим по званию, те  еще выше и так по спирали. Только через полчаса мое упорство было вознаграждено и меня повели в сопровождении двух комитетчиков  по узкому длинному коридору к вожделенному загону. Бутылочка покоилась во внутреннем кармане  костюма.

  Неожиданно передо мной распахнулась дверь и из нее вышел сам Леонид Ильич, поддерживаемый под локоть первым секретарем ЦК КП Узбекистана Шарафом Рашидовым. Гэбисты тут же растворились за моей спиной.

  Я остановился.  Глупо улыбаюсь. Опомнившись, поздоровался.  Неожиданно улыбнулся и Брежнев.  Выглядел он  уставшим. Неожиданно он протянул ладонь для рукопожатия. 

  -Дашь  хороший хлопок в этом году? -  спросил он своим дребезжащим баритоном.

  -Дадим, - туманно пообещал я .

  Брежнев поднял палец и, причмокнув, сказал со значением: “ Поверим!” - И неожиданно обнял, но без поцелуя.

  Окружившая нас свита робко похихикала и все двинулись дальше.

  Когда растерянность прошла, я догадался, что Брежнев меня  спутал с начальником Главирсовхозстроя Джурабековым. Говорили, что я немного похож  на него.  Джурабеков был очень влиятельной фигурой. Его огромный главк вел освоение земель на территории Средней Азии и Казахстана. Он даже начал  подготовительные работы  по переброске сибирских рек. Денег ему выделяли немерено. Хлопковые приписки в основном и зародились в  недрах этого главка. Строились новые совхозы, вводились десятки тысяч гектаров неучтенных  земель, на них выращивали хлопок, химичили с ним. В начале 80-х страна испытывала острый валютный голод из-за падения цен на нефть. Хлопок же на биржах уверенно шел в рост. Так что внимание Брежнева ко мне, лже-Джурабекову, было объяснимым..

   В сводке новостей по телевизору весь день показывали, как Брежнев обнимает меня после рукопожатия.

   Публичная благосклонность, проявленная столь неожиданно в те времена, когда любая информация о жизни генсека  просачивалась по капельке, привлекла повышенное внимание к моей скромной персоне. Тут же  начали звонить друзья-приятели, кто-то посмеивался, кто-то всерьез недоумевал... Затем начали выходить на связь  иностранные журналисты  с предложением дать интервью. Я не относился всерьез  к этому всплеску интереса, к неожиданно надувшейся, как мыльный пузырь, известности, даже больше  - где-то в душе  опасался, что лже-Джурабекова могут разоблачить и выставить  на всеобщий позор....
 
  К Брежневу я относился также, как и большая часть населения.  Жалость пополам с раздражением.
 
  Я не думал, что случайное рукопожатие Брежнева может переменить мою жизнь. Но многие мои знакомые думали иначе. Они  посчитали, что я теперь “допущен”, приобщен к благам, недостижимым для них.
 
  -Почему именно тебя он обнял? -   вперил в меня всепроникающий взгляд наш спецкор Володя Голубев, умевший за мелким фактом увидеть знамение времени. - Нелогично. Может быть, Брежнев обознался?..
 
  На планерке наш редактор долго нахваливал мой достаточно второстепенный материал. Затем решил именно меня послать освещать утренний объезд Брежневым ташкентских предприятий...
 
  -Слушай, а тебе пруха пошла, - заговорщицки шепнул мне на ухо  Искандер Аминов, сидевший рядом со мной на планерке. - Лови шанс.. Скажи шефу, что хочешь получить квартиру в центре города и орден... И про меня добавь, что я незаслуженно обнесен благами.
 
  Самой приятной неожиданностью в этот день было то, что редакционный художник Слава Злотников наконец-то вернул мне застарелый долг.
 
  А затем в кабинет заглянула наша редакционная красавица Анна Теряева в волнующем декольте.

   -В тебе появилось что-то интересное, - обещающе протянула она. Но, к сожалению, уже пришла пора ехать  с  фотографом  Гусевым за Брежневым.
 
  Во второй день программа у генсека была насыщенной. С утра показали  Леониду Ильичу новую ткацкую фабрику, затем  тракторный завод. Там у Брежнева появились первые признаки переутомления. Рашидов вместе с руководителем охраны решили программу сократить и не ехать на авиационное объединение имени Чкалова (ТАПОиЧ). Боялись, что Леонид Ильич не выдержит такой нагрузки.
 
  Кортеж  развернулся   и повез засыпавшего генсека в  резиденцию, а журналисты отправились по редакциям.
 
  У Гусева в автомобиле была припрятана милицейская рация. Выпросил ее по большому секрету у одного из милицейских генералов после того,  как  поснимал на свадьбе его дочери. Эта рация не раз помогала Лене  получать важную информацию раньше всех фотокоров. 

  ...Вдруг Лёня, вполуха слушавший рацию, насторожился, а затем  резко развернулся  и мы помчались обратно. Выяснилось, что проснувшись у ворот резиденции Брежнев  заупрямился  и решил все-таки поехать на ТАПОиЧ.     Эфир тут же заполнили мат-перемат вперемежку с угрозами, командами – силовиков охватила паника. Местную охрану  и оцепление уже успели снять и отправить в казармы. Вернуть на место их за короткое время  просто нереально - кортеж Брежнева был  уже в пути.
 
   Мы въехали на территорию завода практически вслед за Брежневым. У главного подъезда творилось что-то невообразимое. С генсеком были только  его личные телохранители. Огромная толпа тут же смяла их и окружила членовоз.
 
   Брежнев вместе с Рашидовым, несколько испуганные, вышли из автомобиля. Это при
Горбачеве хождения в народ вошли в традицию, до него вожди были как полубоги – появлялись лишь на трибунах.

   Кто-то распахнул огромные ворота ангара  и вся толпа вслед за Брежневым повалила в сборочный цех. Лёня матерился – вождей не было видно  из-за спин. Подняв фотокамеру над головой, он начал ввинчиваться в толпу. Личная охрана Брежнева, сцепив руки, с трудом сдерживала напиравших людей. 

    В огромном цехе стояли недостроенные самолеты. Люди стали залезать на стапели. И шли по ним вслед за Брежневым. Их пытались согнать вниз, но на помости и специальные стремянки с двухэтажный дом лезли и лезли все новые люди ...
 
   Огромные стапели, не рассчитанные на такую тяжесть, накренились и  рухнули прямо на людей.  Накрыло и Брежнева с Рашидовым. Крики, стоны. Уцелевшие охранники тут же бросились поднимать настилы. И мы с Лёней поспешили к ним на подмогу. Сверху на нас продолжали падать рабочие, которые не могли  удержаться на покосившихся площадках...
 
   Первым поднялся на  ноги Рашидов. Леонид Ильич лежал на спине. Прямо над ним  нависла  какая-то металлоконструкция.  Мне, стоявшему почти  рядом, было достаточно  притронутся к ней, чтобы она  упала на Брежнева.
 
  У меня кровь застучал в висках. В доли секунд пронеслось перед глазами как я подталкиваю конструкцию, чтобы она размозжила голову генсеку... Мне тут же заламывают руки. И уводят на глазах жены и маленькой дочери...
 
  Может быть, я мог в тот миг изменить ход истории. Мне, как и моим товарищам,  хотелось жить в стране, власть в которой  уважаешь, над  геронтократией которой  не посмеивается втихомолку не только свое население, но и весь мир...
 
  Это был шанс. Но я не  был готов ради этого шанса убивать живого человека.
Чтобы отогнать навеянный морок, я  тут же бросился под конструкцию, подставил плечо. Рядом  уже суетились телохранители. Леонида Ильича вытащили  из под завала. Из ободранного уха у него текла кровь. Когда его подняли, он  пожаловался на боль в ключице. И почему-то уцелевшей рукой похлопал меня по плечу. То ли опять принял за Джурабекова, то ли видел, как я бросился под металлоконструкцию.

  “Или почувствовал, что я мог, но не убил его?” - вдруг резанул мысль, вызвав ледяной озноб.
 
  Толпа вновь начала напирать. Обеспокоенные люди пытались пробиться к Брежневу, чтобы узнать, что с ним случилось. Начальник охраны выхватил пистолет дважды выстрелил в воздух, а затем,  размахивая им, начал пробивать дорогу  к выходу из ангара. Навстречу, раздвигая людей,  уже  ползли машины с ревущими сиренами...
 
  У Леонида Ильича оказалась сломана  ключица.  Врачи настаивали на возвращении в Москву. Но Брежнев все-таки остался и вечером, сняв за кулисами повязку,  выступил  во дворце  имени Навои с  речью. Правда, говорил еще более медленно, чем обычно. Люди подумали, что он  пьян. ...
 
  Наши газеты промолчали о ЧП на авиационном заводе. Гендиректор ТАПОиЧ Сивец, как ни странно, усидел на своем месте. Зарубежным агентствам тоже быстро надоело выдавать бестолковую работу силовиков за спланированное покушение. К Гусеву приходили с обыском и изъяли фотографии и все пленки, заснятые в этот день...

   Я никому не сказал, что мог убить Брежнева. Это осталось моей тайной.
Рукопожатие Леонида Ильича и  мое  участие в спасении его из под завала вознесло меня на немыслимую прежде высоту. Последние застойные годы были райскими для партэлиты и всех приближенных. Достаточно было одного намека, что за спиной того или иного стоит некто, облеченный властью, как он  превращался в магнит,  притягивающий к себе блага,  послабления и прочие житейские радости. А здесь даже не намек был, а воочию явленная близость к генсековскому телу...
 
  В моей жизни начались счастливые перемены. Пообещали  со дня на день дать   квартиру, тем более, что я уже давно числился первым  в очереди, которая не двигалась. Узнав, что я беспартийный,  начали срочно готовить к вступлению в КПСС (интеллигенцию  в партию тогда принимали по жесткой квоте). Стали приглашать на различные форумы, пленумы, совещания, сажать в президиум. В конкурсе на лучшую журналистскую работу я занял неожиданно первое место – до этого два года подряд  меня просто прокатывали и оставляли без лавров.      Давно снятый по моему сценарию  документальный фильм, который отлеживался на полке, неожиданно послали на международный конкурс и он там получил одну из премий. Жену и детей записали  в правительственную клинику. Обещали выделить автомобиль (в советское время на него стояли в очереди годами). То и дело возникали слухи, что меня назначают на тот или иной высокий пост. Из-за этого на меня с  опаской поглядывали  местные начальники.  С приятным удивлением я обнаружил, что пользуюсь все более возрастающим успехом у женщин...
 
  Шеф давал мне редакционный автомобиль при первом же слове. Я стал летать в самые престижные командировки, но, почувствовав ропот  своих коллег,  умерил аппетит.

  Удача преследовала меня по пятам и слегка даже утомляла. Вначале я держался. Даже снилось, что  иду сдаваться властям и рассказываю, как приняв облик лже-Джурабекова, получил незаслуженные блага и награды... Но  постепенно стал привыкать к лести. Она казалось заслуженной. Убеждал себя, что  заработал все эти разом явившиеся  блага  каторжным трудом,  бесконечными командировками, спорами с редактором и ответсеком за каждую вычеркнутую ими правдивую или резкую строчку. И почти убедил себя в этом. Даже изменил прическу, чтобы не быть похожим на Джурабекова...
 
  Однажды мы с женой зашли в ГУМ, и директор магазина, пригласив меня в кабинет, торжественно объявил, что для меня придержал  финский холодильник “Розенлев”. Его в то время имели только высшие партийные бонзы и удачливые цеховики. Жена поняла, что жизнь удалась и смотрела на меня  счастливыми глазами...
 
  Но 10 ноября Леонид Брежнев скончался.
 
  Негаданная, пустейшая слава, обрушившаяся на меня, быстренько сдулась. Я как-то враз оказался не у дел. Меня перестали двигать, хвалить, награждать.  Я вернулся к обычной, нормальной  жизни. Стало легче дышать. А на следующий год  родился  сын. Мы с женой его ждали целых шесть лет.

  PS. Автор заранее предупреждает, что не будет спорить с теми, кто посчитает этот рассказ  самой настоящей выдумкой.