I

 Давным-давно, в эпоху Средних веков, дошедшую до наших дней с полотен гобеленов, на которых уже стерлись почти все точные буквы и цифры, стоял город Кавен. Король назначил править в нем своего наместника, герцога Кэрисол. После смерти последнего управление городом перешло к его дочери, ставшей герцогиней Лукрецией Кэрисол. И если прежде жители города не испытывали особой нужды, то с тех пор их жизнь значительно изменилась. Новоиспеченная герцогиня превратила жизнь в город в подобие монастыря или тюрьмы, установив строгие порядки. Она запретила любые праздники, кроме свадеб и похорон, которые и то должны были проходить по строгим правилам; запретила громкую музыку, оставив лишь церковную, а все дома в городе, в том числе и ее замок приобрели отныне лишь черно-белые цвета, других в городе меньше чем за полгода было уже практически не встретить. Запрет касался даже одежды и цветов: все яркое и пестрое люди герцогини буквально обращали в прах, сжигая и втаптывая в землю. И очень быстро на некогда веселый жизнерадостный город опустилась мрачная туча печали и безмолвия, наполненного страхом всякого его жителя ослушаться новых законов, ведь это каралось смертью.
 Конечно же, такие порядки не прибавили герцогини любви народа, да она и сама, похоже, не слишком стремилась ее получить. Жители города редко видели ее, потому что она покидала замок исключительно в черной карете с занавешенными окнами, и лишь немногие видели, как при остановке оттуда показывается тонкая рука, затянутая в черную бархатную перчатку.
 Такая скрытность быстро породила слух о том, что герцогиня попросту стыдится своей не слишком привлекательной внешности, потому не показывается на людях и ведет почти монашеский образ жизни. Ведь ее отец также никогда не открывал взору простых людей свое единственное дитя - значит, она уже родилась такой, больным и уродливым ребенком, лишенным возможности по-настоящему веселиться и радоваться жизни.
 Увы, этот факт не поспособствовал тому, чтобы жители города испытывали к своей правительнице жалость и сострадание, ведь она и их лишила возможности радоваться, словно в отместку за свои страдания. Пойти против нее никто не решался, но и выказывать более чем обычное почтение могли немногие. Однако всегда бывают исключения из правил.

 Пасмурным, но теплым майским утром в замке герцогини появилась Гризельда Парр, дочь главного судьи, молодая, но капризная и вздорная девушка. Ее пропустили и позволили встретиться с герцогиней лично.
 До этого Гризельда никогда не была в замке, и быстро поняла, что он такой же, как и теперь весь город: из цветов в нем царили лишь черный и белый, точно шахматная доска, многие окна скрывали плотные шторы, и везде царила тишина, точно в древнем склепе.
 Слыша лишь стук собственных каблуков по полу, девушка боязливо поежилась, однако вошла в указанную ей привратником дверь и очутилась в комнате герцогини. В центре нее стоял стол, над которым величественно висел портрет хозяйки, выполненный также в приглушенных тонах и, очевидно, скрывающий некоторые несовершенства ее облика.
 Сама же герцогиня к удивлению Гризельды сидела на неких качелях, сделанных в форме решетчатого сердца черного цвета, и медленно покачивалась, склонив голову набок. Сперва девушке даже показалось, что у той отсутствует шея, да и вообще фигура герцогини была весьма странной и нескладной. Широкие и немного скошенные плечи переходили в длинные и тонкие руки, похожие на плети, голова напротив казалась слишком большой, а ноги вовсе напоминали спички. Причем все эти угловатости и особенности ее фигуры подчеркивались тем, что герцогиня была одета, как и на своем портрете, в мужское платье: черные панталоны и складки короткого плаща за спиной делали ее похожей на летучую мышь. Возраст герцогини отгадать было сложнее: ее темно-рыжие волнистые волосы доставали только до плеч, а лицо имело нездоровый синевато-серый оттенок, что добавляло старости. Впрочем, большие карие глаза смотрели почти что с юношеским огнем, хотя и сохраняли печальное выражение.
 Гризельда разглядывала герцогиню лишь несколько мгновений и потом, словно опомнившись, поклонилась и со словами "Мое почтение, ваша светлость", поцеловала ее руку, как всегда скрытую перчаткой и кружевным манжетом.
 - Да-да, не стоит, - утомленно ответила герцогиня приятным бархатистым голосом с легкой хрипотцой, - Ты Гризельда Парр, дочь судьи - что тебе от меня нужно?
 - Дело в том, ваша светлость, что я, будучи неопытной и неразумной девицей, не в силах противиться вспыхнувшим в моем сердце чувствам и теперь нахожусь в отчаянии! Вся надежда лишь на вас.
 - Рассказывай, я внимательно слушаю.
 - Так вот. Я не смогла побороть в себе возникшую любовь к первому красавцу нашего города. Вероятно, вы знаете, о ком я говорю.
 Лицо герцогини изменилось, окончательно став похожим на выкрашенную маску.
 - Нет.
 - Этот человек - он... Да, он мне не ровня, он небогат, простой портной, его зовут Эмброз, однако... Ах, я не в силах совладать с собой, видя его голубые глаза и русые кудри, не говоря уже о мускулистых руках и осанке настоящего дворянина! Поверьте, он совсем не такой, как другие из челяди, и если бы мы поженились... О, моего приданого вполне бы хватило на обеспеченную жизнь, мы не стали бы ни в чем нуждаться, я знаю, как ваша светлость милостивы к моему отцу...
 - Так в чем же препятствие?
 Уголки губ Гризельды опустились.
 - Но Эмброз меня не любит. Совсем. Он точно приворожен к другой, к этой невзрачной уродине Лавинии, которая вечно рисует какие-то жалкие цветочки и почти даром их отдает всем подряд!
 Герцогиня невольно усмехнулась, видя, как Гризельда с нескрываемой злостью рассказывает о своей сопернице.
 - Значит, ты бы хотела убрать ее с дороги?
 - Именно так, поэтому и прошу вашей помощи.
 - А разве твой отец не может предъявить ей любое обвинение и бросить в темницу? Он ведь главный судья и имеет такое право, он один из немногих людей города, кому я полностью доверяю.
 - Возможно, однако он не решится ничего предпринимать без вашего согласия.
 - Вот оно что... - герцогиня вновь заулыбалась, - Что ж, я даю ему такое право: при желании здесь можно обвинить даже младенца или монаха не в одном, так в другом, было бы желание. Однако... Уверена ли ты, что если та художница окажется в тюрьме, Эмброз сможет стать твоим супругом? Может, следует действовать более решительно и беспощадно? Ведь он будет тосковать по любимой и даже пытаться ее освободить... Нужно ли это тебе? Или же стоит лишить его сразу всех шансов вновь ее увидеть?
 Гризельда никогда не была особенно умна, но поняла смысл слов герцогини. Побледнев, она спросила почти шепотом:
 - Ваша светлость, вы полагаете...
 - Да, именно так: если человека убить, он точно уже не восстанет.
 - Но как это сделать?
 - Я о том сама позабочусь: в камеру же приносят хлеб и воду. Не бойся, никто ни о чем не узнает, и эта несчастная не будет долго мучиться. Что скажешь?
 Колебаясь, Гризельда все же ответила:
 - Да, я преклоняюсь перед вашим умом, ваша светлость, мне бы такое и в голову не пришло! Но как же мне самой добиться согласия Эмброза на брак, даже если Лавиния умрет?
 Герцогиня прикрыла ладонью глаза.
 - Тебя что, и этому учить нужно? Хитрость и умение оказаться в нужное время в нужном месте. Узнав о смерти любимой, этот портной точно будет страдать, а ты его утешь хорошенько, и дело будет сделано. Докажи, что ты не хуже, а даже лучше этой блеклой художницы, и к тому же обладаешь немалым состоянием. Теперь все ясно?
 Уже сияя от счастья, Гризельда вновь бросилась перед герцогиней на колени:
 - Да, ваша светлость! Благодарю вас! Сегодня же сообщу о вашем решении отцу!
 - Хорошо, а теперь можешь идти. Оставь меня. - с этими словами герцогиня вновь откинулась к спинке качелей.

 Когда за Гризельдой закрылась дверь, Лукреция, однако, поднялась и села за стол, задумчиво подперев голову рукой.
 - Так-так, Эмброз-портной - первый красавец в городе... Это весьма любопытно. Надо бы мне самой его увидеть... - произнесла она вполголоса, после чего вызвала к себе привратника.