Верба

        В конце огородов, на самой меже двух соседствующих подворий, росла большая, развесистая и красивая верба. Пользы от неё, конечно, не было никакой, только тень на грядки, а по осени уж совсем никому не нужные листья. Кто и когда посадил её, толком никто не знал, хотя соседям было далеко за семьдесят. И во дворах у них росли тополя и вербы ещё выше и толще той, но выбор почему-то пал именно на ту, что на меже.

        Дед Илья, хозяин одного из дворов, предупредил однажды своего соседа, что хочет срезать ту вербу на дрова, да и огороды чтобы не тенила. Другой хозяин, дед Петро, согласился: «Давно бы пора». Но его жена Тихоновна воспротивилась: «Нет, верба наша, мы сами, когда надо будет, срежем её». Дед Петро и жена Ильи готовы были не только на то, чтобы разделить срезанную вербу пополам, но даже отдать её кому угодно. А вот Илья с Тихоновной сцепились намертво, каждый доказывал единоличное право на дерево. Дошло до крика с руганью.  Здравый смысл напрочь покинул воспалённые головы, противники никак не хотели идти на разумный компромисс.

        Спустя несколько дней случилось так, что деда Петра и жены Ильи не было дома. Вышедшие в огороды дед Илья и Тихоновна снова схлестнулись. Сначала были выяснения, затем последовали упрёки. Обстановка накалялась с каждой минутой. До сей поры соседи жили как будто мирно, но «яблоко раздора» вырвало скрытую неприязнь Ильи к Тихоновне, или наоборот, и она вулканом изверглась наружу. Щуплому вредному Илье дородная языкастая Тихоновна высказала всё, что о нём думала. Илья отплатил ей тем же. И вдруг, как по команде, они двинулись друг на друга и возле злополучной вербы сцепились мёртвой хваткой. На крик и визг сбежались соседи и еле растащили Илью с расцарапанным лицом и Тихоновну с растрёпанными волосами.

        Потом был суд, который повелел вербу срезать и разделить поровну, а соседям помириться. Но вербу не срезали и не помирились. Наоборот, вражда между дворами усилилась.

        Тихоновна дружила с моей бабушкой Марией и часто заходила к нам. Я помню, какой весёлой и жизнерадостной она была до этой кутерьмы, а теперь осунулась, стала хворать, постоянно жаловалась на соседа, а вскоре умерла. Её муж, дед Пётр, сильно затосковал без жены и года через два тоже отошёл в мир иной. Илья также похоронил свою жену-сердечницу, а их сын-военный, вышедший в отставку и получивший в городе квартиру, забрал отца к себе.

        Эту вербу не тронули даже цыгане, поселившиеся в доме деда Петра после его смерти. А дом деда Ильи стоял пустым ещё лет десять, пока в него не вселились новые жильцы. Они-то и спилили, наконец, ту самую вербу.

        Когда я приезжаю на свою малую родину и прохожу мимо заброшенного подворья деда Петра, вижу в конце огородов, на меже, трухлявый пень, свидетеля гордыни – одного из ужасных человеческих пороков.