Мой дед - враг народа. 3. Воркута, Ухта, Норильск

Предыдущая:
http://www.proza.ru/2019/03/18/756

3. ВОРКУТА, УХТА, НОРИЛЬСК

     Дед рассказывал:

     «После долгого пути до Воркуты, уже в лагере, за колючей проволокой, я впервые подошёл к двери своего барака и испытал настоящий ужас. Мне рассказывали, как встречают урки фраеров-политических. Я понимал, что могу ожидать всего на свете. Постоял… Набрался мужества… Открыл дверь и шагнул с жуткого мороза в тепло. Мёртвая тишина. В полутьме на нарах - неподвижные фигуры, изучающие меня. И вдруг слышу голос с характерным, милым для моего сердца, кавказским акцентом: «Иди сюда, дорогой. Тут все свои. Вот здесь, подо мной, - математик, профессор московского университета, а вот этот, напротив, – тенор Большого театра, это – знаменитый философ, а там, в самом углу, - известный агрохимик. Я же – самый настоящий русский генерал и грузинский князь. А ты кто?»

     Павел Герасимович признался потом, что ещё никогда не бывал в столь изысканном аристократическом обществе. Свободное место для него быстро нашлось. Друзья по несчастью предупредили, что утром его ожидает первое серьёзное испытание.

     На следующий день новичка привели к помощнику начальника лагеря. Он люто ненавидел «политических». В стельку пьяный, поставил деда носом к стенке, забрызганной человеческими мозгами и кровью. Приказал считать вслух до десяти. При этом держал револьвер у виска заключенного: «Когда сосчитаешь, стрельну! Это на воле ты был человек, а тут – дерьмо, лагерная пыль. Считай медленно… Ещё медленнее…» Потом заорал в ухо: «Пошёл вон, сегодня живи, а завтра - подумаю…» и ударил кулаком в лицо. Таким образом, дед отделался только одним выбитым зубом.

    В Ухте он работал по специальности на небольшой разведывательной бурильной установке. Начальником лагеря был некто по фамилии Брижань, который даже иногда награждал заключённых, выделяя им отдельное помещение для отдыха вне барака. А в дни революционных праздников разрешал кататься по лагерю на своей лошади. За отличную работу в качестве поощрения его личный повар кормил их настоящим обедом.

     Вообще при Ягоде (ударение на Я) для заключённых допускались некоторые вольности, даже в Норильске с начальником лагеря Никольским, а руководителем разведывательного нефтяного промысла и добычей угля и никеля - Иваном Морозом.

     Но при Ежове жизнь лагерников резко ухудшилась. Все поощрительные меры оказались под запретом, а Никольский и Мороз якобы за послабление режима были расстреляны.

     Баха вспоминала:

     «Я работала в Норильске в химлаборатории. Там же и жила за занавеской. Мне надлежало спускаться во все шахты и брать пробы воздуха на содержание в нём метана и угольной пыли. Мои труды высоко ценило начальство, и сменщицы у меня не было.

     В этих шахтах находились самые «опасные» заключенные, пытавшиеся сбежать из лагеря или совершившие подобные «преступления». Их никогда не поднимали наверх, многих из них навсегда приковали к тачкам. Потом с этими тачками и хоронили. Там стояла почти полная темнота, поэтому заключённым грозила абсолютная слепота, как и лошадям подземелья, причём животные слепли первыми.

     Так вот, спустилась я как-то вниз с вооружённым конвоиром. Он сопровождал меня всюду по пятам. В мой ботинок попал кусочек угля, и чтобы вытащить его, я остановилась под одиноким тусклым фонарём и пропустила конвоира вперёд.

     И вдруг из кромешной темноты за спиной слышу шёпот: «Любовь Константиновна, я узнал Вас. Я ученик Павла Герасимовича». Тусклый свет на мгновение показал чьё-то чёрное лицо. Я быстро спросила: «Чем помочь?» Призрак ответил: «Всем!» и исчез.

     Наверху я заявила, что проба воздуха в этой шахте не удалась и что нужно спуститься ещё раз. На следующий день я вновь остановилась там со всем, что смогла собрать: селёдку и пирог с клюквой, испечённый накануне.

     Конвоир, на моё счастье, оказался другой, и я проделала то же самое, но теперь спрятала узелок с провизией за большой камень неподалёку от фонаря. На обратном пути обнаружила, что тайник опустел.

     Удивительно, но тот незнакомец выжил и через много лет в шутку признался: «Я тогда очень обиделся на Вас, потому что Ваш пирог ужасно пропах селёдкой».

     Дважды я оставляла там передачи, но потом попалась, и меня стали тщательно обыскивать. По большей части, это были бывшие власовцы. Они рьяно выслуживались перед новым начальством.

     Позже в Норильске мужа за хорошую работу «наградили»: сверх его десяти лет добавили ещё столько же.

     В обвинительном заключении говорилось, что Баранник П.Г. сидел с пистолетом под Большим Каменным мостом в Москве, ожидая, чтобы застрелить Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Мужу очень повезло, что, он, оказывается, хотел убить именно Калинина, а не самого товарища Сталина!»

И никому нельзя помочь:
Ни хлеба, ни покоя...
И вновь, как бесконечна ночь,
Отчаянье людское.


Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/25/763