Дорогие мои,.. из письма

Дорогие мои, я решила написать вам письмо, чтобы поговорить без спешки, не торопясь.
Смотрю я на вас и думаю: как давно мы знакомы! Наша встреча была предопределена, и за это благодарю Судьбу.
Теперь, когда я вынуждена сменить свой ежедневный труд на ежедневный отдых, вы – моё светлое воспоминание.
У меня немного тех, кто мне близок и дорог. И вы – мои близкие и родные. В этом письме я хочу рассказать вам о себе и о вас. Чтобы помнилось. И чтобы улыбнуться прошедшему.

1
Только в начале пути кажется, что этот момент – момент расставания, где-то там, за лесами, за долами. Как в сказке.
Помню, как уходила на заслуженный отдых моя мама – бухгалтер Картонажной фабрики. Я – в молодой радости и весёлом задоре удивилась маминой просьбе: «Таня, давай пройдём мимо проходной ещё раз. В другую сторону».
Мне было странно и смешно: зачем? Я любила свою бесценную, самую лучшую в мире маму Полину Ароновну Рудерман. И мне ничего не стоило выполнить её, как мне казалось тогда, такую пустяковую просьбу.
Теперь-то я понимаю, это – не пустяк: в одночасье оторвать от себя то, что прикипало-прирастало в течение всей жизни, постепенно становясь твоей душой и плотью.

2 
Краше города, в котором я родилась, невозможно найти во всём мире. Любить мой Ленинград научил меня отец Израиль Иосифович Рудерман.
Когда его призвала на фронт страна, я была совсем маленькой.
На войне, как на войне. Всё пересилил-перенёс боец Рудерман: в сорок четвёртом – ранение в брюшную полость; несколько операций в полевых условиях; батальон выздоравливающих. Всё, что означено в присяге на верность Отечеству, мой отец честно исполнил. Домой он принёс одну на всех Победу. А лично себе – медаль «За оборону Ленинграда».
Ранение своей тяжестью давало о себе знать до конца дней. Однако, это не исключало работу на Монетном Дворе главным бухгалтером. И нежное и постоянное общение со своими детьми.
Взяв за руку, отец знакомил меня с городом. Мы часто бродили по улицам, и он мог говорить о своей малой родине только в превосходной степени. И отцовская любовь к граду Петра неспешно перетекала в моё сознание. В воспоминаниях северный город и отец неотделимы.
Нетрудно представить, как я его любила!
Пятьдесят восемь лет – не тот возраст, когда следует умереть. Но обширный инфаркт этого не учёл. Он был просто другого мнения.

Свойством любить своих детей, как показывает жизнь, от природы награждён не каждый, не всякий. Моим отцу и матери это качество было отпущено полной мерой.

3
Когда я родилась, старшей сестре было двенадцать лет. Мои родители не поскупились одарить первенца своими просветлёнными математическими и прочими генами. Школа номер 47 имени Константина Дмитриевича Ушинского, что на Плуталовой улице, не уставала выдавать «Похвальные листы» разумнице и круглой отличнице Фране Рудерман.   
При этом моя сестра была девочкой впечатлительной и ранимой.
***
Первое потрясение шестнадцатилетняя сестра пережила в блокадном городе.
Бомбардировка была внезапной. Прижавшись к стене дома, Франя видела кошмарную картину. Бомба разорвалась в вагоне трамвая: вокруг – оторванные руки, ноги, а неподалёку – голова с открытыми глазами; изувеченное тело – в стороне. И – море крови.
Мама неделю отпаивала дочку настоями из трав.
***
Причину гибели наших бабушек в тысяча девятьсот сорок первом году в Белоруссии в городах Шклов и Слуцк долго и тщательно скрывали от сестры.
Бабушки (их целых три) были любимыми и самыми лучшими на свете. Однако новый миропорядок «СДЕЛАНО В ГЕРМАНИИ» не допускал в одном ряду с людьми «высшей пробы» каких-то там евреев, цыган, славян и прочих НЕ арийцев. Поэтому бабушки вместе с родственниками, вместе с такими же, как они, были расстреляны, ещё живыми брошены в ров и дважды «проутюжены» тяжёлым трактором.
Земля, приняв во множестве тела безвинно убиенных, в ужасе шевелилась и натужно дышала ещё четыре дня.
Русская подруга бабушек весь увиденный ужас изложила в письме на наш адрес.
Эту нестерпимую новость решено было никоим образом до сестры не допустить. Франя же что-то прослышала, остальное дорисовала богатым воображением. Слёзы бессонными ночами здоровья не прибавили.
***
Товарный поезд увозил нас из блокадного Ленинграда вместе с детдомовскими детьми. Едва живых малышей нянчили те, кто постарше. На остановках бегали за водой.
И в Вологде поезд обещал стоять два часа. И дежурная Франя Рудерман побежала с бидонами. А состав тронулся в путь через десять минут – объявили воздушную тревогу.
Испуг и растерянность девушки не имели границ. Мама успела выскочить, чтобы помочь дочери. А поезд набрал скорость и был таков.
Мои родные догоняли состав два месяца. Однако, меня всё же нашли.
Пережитые сестрой потрясения были таковы, что психические отклонения не заставили себя ждать. Психиатрические лечебницы неоднократно оказывали ей помощь после возвращения в Ленинград в 1945 году.
Моя сестра всё же поступила в финансово-кредитный техникум. Она успешно училась и подлечивалась. Но работать не смогла.
Смерть отца психику Франи подорвала окончательно.
Послевоенная коммуналка, одну из комнат в которой занимала наша семья, ни понимать, ни принимать состояния моей сестры не желала: ну, какое нам до вас дело? У нас – своё, у вас – своё. Всем трудно!
Несмотря ни на что, наша семья из четырёх человек жила в любви и согласии. И мне привила такое полезное, такое бесценное для окружающих качество ЛЮБИТЬ ЛЮДЕЙ.

4 

В этом бедламе с именем ВОЙНА я потерялась, оказывается, не навсегда. Сначала мама думала именно наоборот. Потом боялась, что никогда не доедет до Тюмени. Но всё ж нашла меня трёх лет от роду. Судьба была великодушна и милосердна: семья воссоединилась.
До возвращения в Ленинград я закончила первый класс. Взгляните, вот она – семейная реликвия, пожелтевший от времени листок:

СПРАВКА
Дана  настоящая  справка  Рудерман   Татьяне
в том, что она в Старо-Маслянской школе  Абатского 
р-на Тюменской области обучалась в 1 классе с 1 сент.
1944-1945 г. до 20 мая 1945 г.
При окончании учебного года переведена во 2 класс. 
Директор школы Тасильцева
Учитель                Мастерских
27. IХ. 45    
Жаль, школа  не отметила, что ученица была прилежна. А пятёрки не были редкостью и в старших классах.

Возможно, я сейчас удивлю вас, но примета того, послевоенного, времени – проявления антисемитизма на бытовом уровне меня не коснулись. Представьте, мне никто и никогда не плевал в лицо, называя «жидовкой». Не советовал убираться на историческую родину. За моей спиной не шушукались. Школа не третировала. В институт поступила, в какой хотела.
Но если быть честной, один-единственный случай всё-таки засел занозой. Поскольку был уникален своей анекдотичностью.
Восьмиклассник Вовка Тупаев, разгильдяй и баламут, занимая очередь в столовую, спросил: «Жидовка, ты последняя? Я – за тобой».
Я не ответила ему грубостью, не расквасила нос, не пожаловалась маме. Меня оскорбление не задело, не огорчило. Оно прошло мимо моего сознания. Будто не про меня. Зато Вовкина мама сочла, что для её ребёнка именно я – самая подходящая партия. И осведомилась, не хочу ли я (в дальнейшем) стать женой её сына – баламута и разгильдяя.
Собственно, понять эту маму несложно. Взгляните, как я было хороша: высокий лоб, точёный носик, губки – глазки. Если в двух словах – семнадцать лет. К тому же, во всём облике весьма заметны спокойствие и уверенность. Вот говорят: «овал  лица». Никакого овала. Всё просто, бесхитростно, не мудрствуя лукаво: циркулем.

 
Как я теперь понимаю, всё это Вовкина мама разглядела и приметила давно.
Я – человек уравновешенный. Поэтому спокойно сказала, что в ближайшее время замуж не собираюсь.
Оскорбительные выходки на этом иссякли. И за всю долгую жизнь не возобновились, не повторились ни единого раза. Ни в каком коллективе.
5               
Знали бы вы, как мне хотелось поступить именно в этот институт!   
Может быть, кого-нибудь раздражают: писк, визг, бесконечные требования «почемучек». А для меня всё это – одна известная всем и безгранично любимая мною дивная мелодия с названием «ДЕТИ».
Институт имени Герцена мог приблизить мечту: работать с детьми. Я старалась, конечно. Но для поступления не хватило совсем немного, - нескольких баллов.
Неудачу пришлось отрабатывать два  года на заводе «Вибратор» в сборочном цеху. На конвейере.
Ну, и что? «Кто хочет, тот добьётся»! Я очень хотела быть педагогом. Учитель географии! Это – обо мне! Это, наконец, звучит гордо!
А пока не сбылась эта мечта, сбывалась другая. Летом во время отпуска я бывала в походах по стране: Крым; Эстония; Баренцево, Карское и Белое моря – Северный морской путь. Но что может быть лучше гор? «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал». И Туристский клуб при Дворце Культуры имени Ленсовета помог побывать на Алтае, Тянь-Шане, Памире.
Надо ли искать слова, чтобы обозначить, что такое студенческие годы? Это – счастливое время. Чего стоит одна только поездка на «целину» в Западную Сибирь!
Там работали дружно и честно студенты института имени Герцена и института Связи имени Бонч-Бруевича. А по возвращении за добросовестную уборку урожая – благодарность от Райкома комсомола. И эта ГРАМОТА тогда не была ничтожной бумажкой, «ветошкой», как любил говаривать Фёдор Михайлович.
От помощи подшефным совхозам студентам тоже не принято было отказываться.
Взгляните на портрет. Видите, едем в электричке. Лукавство мне свойственно. Если я так уж Вам нравлюсь, ладно, фотографируйте. Мне – всего девятнадцать. Вот и кокетничаю. Везде! И в электричке – тоже. 



6 

Я теперь понимаю, над этой простенькой мозаикой – схемой моей жизни, её высочество Судьба недолго ломала голову. Мне было недвусмысленно предписано: «работа – дом». Шаг влево, шаг вправо… Ну, сами знаете. Образ  жизни диктовало чувство ответственности за жизнь и здоровье моих близких – бесконечно дорогих и родных мне людей. После смерти отца я была тем самым «гвоздём», на котором держалась семья.
Все остальные заботы отошли на самый дальний план, на другой недосягаемый берег. И заветный край этот с названием «личная жизнь» так и не показался, так и не проявился ни «краешком», ни «тонкой линией».

***

Как курьерский поезд, жизнь летела вперёд.
Я оглядываюсь и вижу себя уже учителем химии и географии. Педагогический  институт выпустил меня на работу  в школу-интернат  №63.
Моя жизнь, как на ладони: дети из детских домов и «трудных» семей. Мы с ними ходили в походы. За ребятами – глаз да глаз. Ночной костёр – награда за дневные труды.
Когда был жив отец, я приглашала его – участника Великой Отечественной на уроки в День Победы 9 мая. Повесив карту обороны Ленинграда на школьную доску, отец подробно рассказывал о боях, о перемещении войск, показывая на карте. Дети слушали, как зачарованные. Не нужно было никого призывать к порядку, поскольку ребятам было интересно.
Родители детей уважая искренность и заинтересованность организаторов, подсказывали, куда поехать и что посмотреть.
Вера Мартыновна, помните, как это было? Как Вы – учитель многоопытный помогли молоденькой выпускнице, только что «испечённому» педагогу обосноваться в профессии в качестве учителя и воспитателя. Я помню о Вас всю жизнь. Как помнит с
теплотой и благодарностью ученик о талантливом учителе.

***
Когда страна моя опомнилась, поняв, что любительский спорт не даёт результатов  мирового уровня, были учреждены школы Олимпийского резерва.
Вы знаете: я работала на отделении пловцов.
Чемпионами рождаются только в сказках. Выдающимися спортсменами становятся с помощью тренеров-профессионалов высочайшего уровня. После бесконечных тренировок и упорства до полного забвения себя. Дважды в день. Ежедневно. Не всякий выдержит. Не каждому дано. А только особому сорту упрямцам Божьей милостью талантливым самородкам.
Понятие «быстрая вода» возникло не вдруг. Сначала школа должна была вырастить Володю Сальникова, Серёжу Русина. И ещё многих других  мастеров, постоянно подтверждавших приоритет российского спорта.
Из маленьких человечков вырастают богатыри. И к их подвигам во славу Отечества причастна и я – воспитатель школы Олимпийского резерва. И этим счастлива. И этим согрета.

7

Мне кажется, что жизнь вдали от вас была бы другого качества, была бы ущербной. Моя работа приносила мне радость ещё и потому, что сорок один год со мною рядом была моя подруга на всю жизнь Галина Константиновна.
Время летит стремительно. И полвека работы вместе с вами, как не было. Мне кажется, я всё та же. Ну, есть некоторые издержки, некоторые поправки: прибавилось морщин; согнулась спина; в руке – палка. И прочие нездоровые глупости.
А душа-то не состарилась. Она всё также молода. Её чистый лик ничем не замутнён. Душа полна надежд и желаний: надеюсь, – значит живу.
Пятьдесят три года моими детьми были дети школы, а вы – моей семьёй. И потому мне так трудно от вас отрываться.

Дорогие мои, жизнь продолжается. И вы всё также мне нужны. И я всё также вас люблю.

Всегда ваша
ТАТЬЯНА ИЗРАИЛЕВНА РУДЕРМАН

Июль – 2018г. 


Записала НАТАЛИЯ   СУВОРОВА – личная педикюрша.