На озере Ханка

   "Где-то на сопках багульник цветет…", доносится хриплый голос из черной тарелки репродуктора.
 – Ты что, не знаешь, где он цветет? – удивляется такой неосведомленности певца Сашка. – Да вышел за околицу, через поле напрямки, к речке Малый Усач, а за ней – сопка, а на сопке этого багульника… И сиреневый , и белый, и ярко-красный. Когда солнце всходит  над сопкой, то она гореть начинает от этого красного багульника. Кто не знает, подумает, что пожар, на сопке сушняк горит. Сопка огнем полыхает, а дыма нет. Зато какой запах!

  Целые заросли багульника в Приморье, на берегу озера Ханка, что на границе с Китаем. Только зачем он нужен, этот багульник? Так, для красоты. То ли дело – орешник. Как заберешься в него, набьешь полную за-пазуху , по карманам рассуешь, да еще в отцовскую кепку можно насыпать. Отцовская кепка-то побольше Сашкиной будет. И с козырьком опять же с глянцевым, блестящим (не важно, что треснутый). А как эту кепку газетами набьешь, чтоб не сваливалась с головы, на стриженый затылок напялишь, так, чтобы только челка одна виднелась из-под козырька. Шик! Идешь, небрежно так голыми пятками пыль дорожную загребаешь. Все девчонки на тебя пялятся.

  А еще любил Санька по лианам дикого винограда лазать. Он обвивал стволы больших деревьев. А основной корень винограда был похож на толстый и прочный канат.
 Еще хорошо кедровые орехи палками сшибать. Кедрач мелкий в сравнении с фундуком, но тоже вкусный, особенно если поджарить на сковородке. Но шелушить его станешь, – все руки черные будут, липкие от смолы. Зато сбить такой на спор с пацанами палкой с одного раза – милое дело. Если удалось, значит, пацаны сами тебе шелушить будут, а ты знай, лопай с чистыми руками. Красота!

  Виноград, хоть и дикий, но по осени, особенно после первых заморозков, вкусный тоже. Некоторые сельчане собирают его, сушат на чердаке, а потом вино из него делают. Сашка вина не пил, мал еще, да и зачем ему, если дед Тарас медовуху делает и говорит, что полезнее на свете и нет ничего. Дед весь день на огороде, в саду с пчелами о чем-то беседует. А вечером, после ужина, зачерпнет из кадки, что в прихожей стоит, деревянную литровую кружку медовухи, махнет без передыху, крякнет, стряхнет с седых бороды и усов капли, поправит свои волнистые волосы, что до самых плеч отрастил, и пойдет на завалинку махрой дымить. А махра у него отменная была. Все старики признавали. Брали у деда рассаду самосада его, что за коровником рос, а все равно к деду Тарасу угощаться приходили. – Такого, как у тебя, не получается, – утверждали. – Аль ты сушишь как-то по-особому, с секретом?
 – Дед лишь ухмылялся. Никаких секретов он от них не держал.

  У нас в саду стояло 25 ульев. Дед говорил, что больше не надо.А с ним и не спорил никто. Он старший, ему виднее. Как-никак второе столетие уже разменял.
 
  Если новая молодая пчелиная семья появлялась, дед за ней внимательно следил. Главное – не упустить, а то улетят не знамо куда,превратятся в диких пчел. Новая семья, как правило, далеко не улетала, садилась на дерево большой коричневой шапкой. Дед брал ведро, привязывал его к деревянному длинному шесту, и мы с ним шли доставать беглецов. Я смотрел на это все, как на цирковой номер. Дед ловко подводил ведро под ветку, на которой сидел пчелиный рой, резко стряхивал его в ведро и спокойно возвращался домой. А за ним, как за волшебником или укротителем, летели, не упавшие в ведро пчелы. – Куда ж они без матки денутся, – добродушно говорил дед, – а матка- то ихняя в ведре сидит. – Этот рой он отдавал соседям, поместив его в предварительно им же построенный улей. Денег он за это никогда не брал. Благодарили его соседи сами и за пчел, и за учение их содержать, и за многое другое. Дед Тарас еще и лечить умел. И вообще, Санька даже не знал, чего не умеет делать его любимый дед. Он даже стихи писал, причем экспромтом.
  Как-то мать испекла неудачно в русской печи хлеб.
Когда за столом разрезали буханку, то оказалось, что горбушка поднялась и отделилась от мякоти. Между ними образовалось пустое пространство. Дед тут же прокомментировал это:
   
            У нашей мамы хлеб удался:
            Под его шкурой кот игрался.
            Семь раз на задние лапы вставал,
            Но до хлебной корки так и не достал.
 
  А еще дед обладал хорошим чувством юмора. Санька помнит такой случай. Дед Тарас тогда заведовал пасеками района. И как раз в разгар медосбора на пасеку приехал большой начальник из области со своей женой (а, может быть, и не женой. Санька тогда еще не разбирался в этом). В то время в моде были такие высокие прически- начесы из волос, под копну. А , чтобы прическа не распадалась, на нее надевали тонкую сеточку-паутинку. Так вот, у женщины этого начальника была такая при- ческа. И духами от нее пахло за километр. А «штукатурки» на лице – килограмм, не меньше.

  Значит, угощает дед гостей свежим медом, начальник хвалит дедову медовуху. А дамочка и спрашивает:
«А как пчелы мед добывают?» Дед стал говорить неспешно, как он делал все в своей жизни. Мол, летают пчелы по цветам, пыльцу собирают, в железах рта своего приносят капельку нектара, каждая – в свой домик-соточку, которую сама же для себя из воска слепила. – Как? Изо рта выплевывают? – брезгливо поморщилась дама.
 – Дед молча встал из-за стола, вскоре вернулся и положил перед дамочкой два куриных яйца. Мол, не хочешь изо рта, – ешь из другого места. Начальник смутился и сразу же вспомнил, что им нужно срочно ехать, у них еще много дел важных.

  Но сразу уехать не удалось. Налетели тут на его мамзельку пчелы и стали в ее прическе путаться. А она ручонками машет, визжит. Дед пошел за дымарем: пчелы дыма боятся. А пока он ходил, дама обратилась в бегство.
 -Ездют тут всякие с проверками, только пчелу раздражают, да нам работать мешают, – бурчал дед. – Умотали, даже меду набрать забыли с перепугу.
 -Деда, а тебе за это ничего не будет? – спросил Санька, когда уже отсмеялись.
 –Я свое уже отбоялся. Что они могут сделать старику 100-летнему?

  Санька гордился дедом. Он тоже мечтал стать скорее взрослым и тоже никого не бояться.

  В сельской школе с ним и так никто не связывался. На меду вырастал. Бывало зацепит кого случайно и сам удивляется: слегка толкнул, а задира так далеко улетел. Чем бы Саньку мамка ни кормила, а, если он меду с молоком и домашним хлебом ни навернет за обедом, – считай, голодным из-за стола встал. В 16 лет бидоны с медом играючи швырял в кузов полуторки. Взрослые мужики удивлялись: – Ну, этот в деда пошел! – Дед Тарас в молодости (лет так в 60) кулаком быка между рог треснет, тот перед ним на передние лапы и падает. Мать Саньки на головную боль пожалуется, а дед ей в ответ: «Дурная она у тебя, вот и болит. Была б разумной – не болела бы». Санька так и не понял: смеялся дед или взаправду не знал головной боли.

  Умер он тихо, в возрасте 105 лет. Мама решила разбудить. Обычно он рано вставал, а тут заспал чего-то. А он и не заспался, оказывается, его уже и нет с нами. Счастливый. Саньке бы так. Да вряд ли. Шкодил много. Взять хотя бы последний случай. Играл с ребятами в войнуху за селом. Нашли какую-то круглую плоскую железку. Хотели разобрать, посмотреть – что там внутри? Да поздно было уже, темнело. Корову надо было идти встречать с выпаса к броду, на речку. А перед тем, еще бы успеть искупаться с ребятами на кладке.

  Корова, правда, сама дорогу домой знает, но ежевечерний ритуал соблюсти надо в строгости. Иначе потом местная шпана вопросами замучает: почему, мол, вчерась корову не пришел встречать? Объясняйся с ними, лопоухими. Знамо дело, пропустить никак нельзя было. Потому и разборку железяки отложили на завтра. Поскольку Сашкин дом на крайней улице стоял, то к нему эту находку и принесли, под крыльцо положили, да и пошли с выпаса коров встречать.

  А на следующий день мама строго наказала Сашке весь день из дома никуда не уходить, а дождаться с работы отца. Оказалось, что утром полез отец под крыльцо за насосом, чтобы колесо у мотоцикла подкачать, а там – железяка эта. И никакая это не железяка, а мина противотанковая с последней войны еще в земле лежать оставалась. Отец ее куда-то увез, и его возвращение ничего хорошего не обещало.

  Или вот еще малый был совсем, первое свое стихотворение сочинил, решил перед соседскими мальчишками погордиться. Не зря же говорят, что в деда пошел – тоже сочинять могу. Сидели они с пацанами на срубе недостроенного дома, клали на бревно орехи и колотили их куском кирпича: зубы-то у всех шатаются, не раскусить. Санька и заорал на всю улицу свое произведение:
               
                Товарищи друзья!
                На доски срать нельзя!
                Для этого есть яма.
                Держите жопу прямо!


  Не Пушкин, конечно. Но соседским пацанам понравилось. Чего не скажешь об отце, который на беду мимо проходил. Хоть и глаголили уста младенца истину, но снял отец ремень, и через минуту сельчане наблюдали такую картину: по улице, сверкая голыми пятками, несется Санька; за ним – отец с ремнем, а за отцом – мама с криком: «Не бей, Ваня, парня – талант загубишь!»

  Загубил иль нет, не знаю, не мне судить.
               
               
               
                Март-апрель, 2010