Приключения профессионального алкоголика Ивана в С

I. Ваня
В Тридевятом царстве в Тридесятом государстве, в самой густой чаще дремучего непроходимого леса, на самой высокой сосне, Иван оклемался, после вчерашней попойки. Но это не тот Ваня, что в сказках: дурак и царевич в одном лице, нет, этот Иван совершенно другой: в прошлом фрезеровщик – золотые руки, а нынче алкаш – самогонщик, всё того же шестого разряда. Вот и вчера, он самогону фляжку нагнал, литров десять не меньше как раз, чтоб Новый год встретить. Но Иван уже давно чистый сэм не хлещет, он же настоящий алкогольный гурман, блин, ему коктейли слабоалкогольные подавай. Слабоалкогольные – это напитки с содержанием алкоголя ниже пятидесяти градусов, но совсем воду (менее тридцати градусов) он не пьёт.
— Так, чем самогоночку разбавить, а то крепкая зараза – как бы вслух, сам с собой разговаривал Ваня.
Три часа Иван сидел и думал, что за коктейль к празднику смешать. Он так бы и Новый год встретил, если бы в дверь не постучали.
— Кто там? – Иван был раздражен, что его от дум важных отвлекают.
— Рома, ты дома? Слышь Ром, ты только не гунди, там в твой газ иномарка въехала.
— Какой Ром? Какой газ? – ворчит Ваня и открывает дверь, перед ним стоял молодой гладковыбритый человек, лет двадцати, в черном пальто и без шапки – Тебе чего парень? Тут нет никакого Ромы.
— Извините – ноги гостя сразу подкосились, перед ним стоял волосатый двухметровый мужик, косая сажень в плечах, с черной густой бородой, закрывающей огромный живот, в грязной майке, трусах и тапочках на босу ногу, от которого невыносимо разило перегаром. Молодой человек стал медленно пятится и так отступал, пока не навернулся кубарем с лестницы. Ваня закрыл дверь и побрёл, бормоча обратно на кухню.
— Ром, газ, какое мне дело до этого Ромы. Хотя, стоп, точно! У меня был где-то бочонок рома, я гнал его в прошлом году, но эта жижа мне быстро надоела, да и клиенты её не берут. Вот с ним и набодяжу коктейльчик.
Иван свернул в единственную комнату, служившею местом хранения продуктов его самогонных экспериментов. Спал Ваня на кухне возле самодельного самогонного аппарата. Этот аппарат Ваня собрал, ещё когда на заводе фрезеровщиком батрачил: сорокалитровый бойлер, выполняющий роль самонагревающегося перегонного куба, соединенного медной трубкой, намотанной на батарею, с холодильником, на выходе готовый самогон попадал в самовар, с подключенным к нему газовым оборудованием, для создания шипучки. Отыскав Ром, алкоголик со стажем вернулся на кухню и стал смешивать свежий самогон с ромом.
— Ещё одна перегоночка, газифицирую и можно встречать Новый год.
Наполнив перегонный куб получившейся смесью, Ваня стал ждать, что же получится. Когда всё было готово, Ваня налил себе в стакан получившуюся бодягу, сел перед окном и стал ждать полуночи и салюта. Пробило двенадцать, во всех дворах стали пускать фейерверки.
— С Новым годом.
Ваня одним залпом осушил первый стакан, а затем ещё и ещё.

II. Леший
Как я уже сказал: он очнулся утром первого января, в тридесятом царстве, на вершине высокой сосны в дремучей чаще непролазного леса. Это у нас в Красноярске зимы теплые и снег чернее гуталина, а в сказке зимы такие, что даже Снегурочке холодно и метель без конца завывает, наметая сугробы выше домов пушистого белее белого снега. Ваня очнулся от жуткого холода, всё в тех же трусах и майке, а тапочки метель спёрла. Сидит, держится за макушку дерева руками и ногами, и трясется от холода, да так что сосна ходуном ходит, а вся живность, подумав, что землетрясение, дала деру из лесу. Это потом уже, пролетающая мимо Вани ворона разнесла на весь мир честной, что на сосне чудище неведомое, пострашнее Соловушки, известного как разбойник, сидит и шатает дерево почём зря. Очнувшись, Ваня хотел закричать, но Сушняк, вместе с его голосом в котомке, выскочил изо рта и давай ноги делать, а Ваня только и смог, что долгое «Ммм...» промычать. А Бодун, наоборот, увидел Ивана и сныкался у него за пазухой и давай голову свинцом наливать да нервы в струны вытягивать и в косы плести.
От поднятого переполоха проснулся, задремавший было Леший. Не любил он зиму: Мороз и Метель всю зиму шалят да так что редкий человечишка нос из хаты кажет, поэтому в лесу тихо и мало кто шастает. А тут кипиш, будто снова Дурак по лесу свою жабу ищет. Вот Леший проснулся и вылез из своей берлоги.
— Совсем совесть потеряли, летом шныряют по лесу, как в парке, будто он и не непроходимый вовсе, ещё и зимой покоя нет.
Пролетающая мимо ворона.
— На сосне чудище неведомое сидит, расшатывает деревце, вырвать с корнем старается.
— На какой сосне? - Леший поднял глаза — Эй ты, там наверху, чего удумал? Кончай беспредельничать и слазь давай.
— Ммм…
— Чего мычишь, слазь говорю: по добру, по здорову.
А Ваня головой машет, понять ничего не может и крепче за дерево цепляется.
— Что, не слезешь?  Ну, смотри, сам напросился. Эй, дубинка-шишкабинка снимки-ка этого с сосны.
В руках у Лешего, как по волшебству, появилась дубина, по виду богатырская, сама взмыла вверх и давай Ваню околачивать, пока тот не отпустил деревце и не рухнул в сугроб. Хорошо, что в сугроб, жив остался, а так бы разбился насмерть и пришлось бы мне сказку не начавши заканчивать.
После побоев дубинушкой ну и от холода лютого, Иван вообще страшным стал: кожа вся бледно-синяя с фиолетовыми волдырями по всему телу. Встал из сугроба пуще прежнего дрожит, то за горло, то за голову держится. А Леший смотрит на этого чудо-юдо и в пуп ему дышит.
— Ты кто будешь?
— Ммм... - снова мычит Ваня и дыхнул перегаром.
От аромата этого у Лешего в глазах поплыло, и он повалился в беспамятстве в свою берлогу. А Ваня следом, не мёрзнуть же на морозе.
Сидит Ваня в берлоге у Лешего, согревается, пары алкогольные выдыхает и плешивого хозяина растолкать пытается. Долго Иван Лешего в чувства приводил, пока не привёл окончательно. А тому хорошо, надышался и пьяный, а пьяный он добрый спасу нет.
— Ты кто?
— Ммм…
— Что мычишь? Сказать не можешь?
Ваня кивает и показывает на горло, что голоса нет.
— Ты меня то, хоть понимаешь?
Ваня снова кивает, берет веточку и царапает какие-то символы на дне берлоги, а Леший прочесть не может, грамоте не обучен.
— Н-да. — протянул Леший, почесав затылок — К Яге тебя надо, она баба умная, не зря ведьмой кличут, может и подскажет чего. Вот только где её сейчас сыскать? Она на зиму в тёплые края улетает.
Ваня глядит на хозяина берлоги, глаза круглые, словно блюдца, от удивления. А Леший продолжает размышлять вполголоса.
— Яга улетела, а избушка-то тут осталась, там много травок и снадобий всяких. Одна беда, кот у неё чёрный на цепи сидит, злющий, Баюном кличут, никого к дому не пускает. А дом с опушки не слышит, что ему странники орут. Ладно, провожу я тебя до полянки, где избушка на курьих ножка стоит, а дальше сам, не хочу с котиком дело иметь, пока Яги дома нет. На вот держи, а то совсем замерзнешь – Леший кинул Ивану старый полушубок и валенки – достались мне от одного бедолаги, вздумавшего ель зимою рубить.
Выбрались они из берлоги, а во круг Метель ревёт и снежные вихри до неба крутит.
— Успокойся Метелюшка, не резвись милая — завопил Леший, что есть мочи, но разве перекричишь эту разошедшуюся бестию — видать совсем оглохла карга старая — не докричавшись и понурив голову, прошептал он.
Губы Лешего не успели сомкнуться после последней фразы, как он получил тапком, сорванным ещё утром с ноги Ивана, пощёчину. Вторая пощёчина вторым тапком тоже не заставила себя долго ждать. Леший так и сел в сугроб в непонятках и глазами захлопал.
— Какая избирательная: то слышу, это не слышу — пробубнил, подымаясь, Хозяин леса — я и так тебя выведу куда надо.
На каждом шагу проваливаясь в снег по самые гланды, они медленно, с трудом выискивая единственную тропку в этом лесу, продвигались к избушке Бабы Яги. К вечеру третьего дня они вышли к окраине большой поляны, на которой ничего не было кроме двух больших сугробов в центре поляны.
— Ну вот и пришли. Вон видишь сугроб в самом центре поляны, это Ягина изба, а правее ведьмин котёнок под снегом дремлет.
Но Леший ошибся, хотя эта ошибка особой роли не играла, он не знал, что Баюн спал не под снегом и что летом кот чёрный, а к зиме линяет и его шерсть становится белой как снег, ведь с его хозяйкой он якшался, только летом, когда та дома и сам он активен. Забегая вперед, скажу: Яга и сама не знала, что её питомец белым бывает, ведь она подавалась на юга ещё до первых холодов.
 Пока Леший мялся на окраине ведьминой поляны, Иван смело зашагал к избушке Яги. Но не успел он сделать и пары шагов, как один из сугробов, а именно тот, что справа, зашевелился и встал в полный рост. Ваня только и успел подумать «и это котёнок?», обернулся на Лешего, а того уже и след простыл. Единственное, что Ваня уловил, с той стороны, где только что стоял Хозяин тайги, это слова - «Ааа… Он Белый» и треск прокладывания новой тропы. Наш протрезвевший, но до сих пор болеющий от Бодуна, алкаш шестого разряда перевёл свой взгляд на белую гору шерсти, именуемую Баюном.
Кот в два прыжка почти преодолел поляну, а на третьем прыжке цепь натянулась и одёрнула взбесившееся животное, что тот повалился на спину. Цепь была золотой, но Ивана золото не волновало, ему бы это шерстяное шестиметровое чудовище обойти. А кот снова вскочил и бросился к не званному гостю. На этот раз прыжок был слабее и кот приземлился на лапы в двух третьих аршина от Вани. Но тот не растерялся, со всей дури врезал коту по его пушистой морде и бежать вдоль края поляны. Баюн как не старался не мог достать гостя, цепь мешала, а так как алкоголик бегал, всю ночь и весь следующий день, по кругу, она наматывалась на курии ножки ведьминой избы, пока кот не был вынужден остановиться у самого порога. Кот ещё пару дней продолжал рваться, пока не устал, успокоился и наконец-то позволил Ивану приблизиться, который всё это время бродил вокруг дома, ища способ проникнуть внутрь.
Кот успокоился. Ваня поднялся на крыльцо и открыл дверь, которая была не заперта, но стоило ему переступить порог:
— Ааа… Помогите… Грабят… Бандиты-разбойники на бедную, одинокую старушку позарились… — раздался низкий женский визг.
Избушка кинулась бежать, продолжая вопить, да так, что её на самой дальней окраине мира слышно было, но её ноги были спутаны цепью, и она повалилась на бок. Заткнувший уши Иван, от неожиданной пляски ведьмина жилища, полетел кубарем, головой приложился об угол печки, от чего потерял сознание.

III Баба Яга
Сознание к Ивану возвращалось с большой неохотой. Сильные женские руки, чем-то прохладным и липким обмазывали его тело. Он открыл глаза, передним на коленях сидела стара, очень древняя женщина, с ушатом теста, по виду ей было – столько не живут, и она этим тестом, толстым слоем облепливала его с ног до головы. Ваня открыл глаза, замычал и постарался пошевелиться, но у него ничего не получилось, не понятная парализующая сила не позволила ему это.
— Очнулся милок — заскрежетала старушка — давно у меня гостей не было. А незваные отродясь не осмеливались. Боятся меня, почём зря, я же добрая.
— Ммм…
— Чё мычишь? Голоса нет? Обожди минутку, сейчас пироги в печке доспеют, потом и тебя в печи запечём.
— Ммм…
— Да не мычи ты так. Тесто в себя возьмёт соки ядовитые, которыми всё тело твоё пропитано. Не пил бы ты водицы огненной в безмерных количествах, сидел бы сейчас дома. Она ведь только лекарями и знахарями для врачевания ран годится, а вы люди жрёте её на завтрак, обед и ужин. Странно, что живым до меня добрался.
Закончив облепливать тело Ивана тестом, старуха подошла к печи и отодвинула заслонку.
— Вот и пироги поспели.
Хозяйка избушки извлекла из печи дюжину больших, румяных, ароматных пирогов, выложила их на поднос и накрыла белым полотенцем. После чего выгребла залу из печи. Положила гостя на лопату и запихала его в печь. Старушка с виду была маленькой и хрупкой, но с лопатой, на которой лежал богатырского телосложения детина, она обращалась так, будто на ней был мальчик с пальчик. Тесто начало запекаться высушивая тело Ивана. Долго лежал Ваня в печи, настолько долго, что потерял ход времени. Бодун уже отпустил и вместе с потом впитался в хлебную корочку, а вот голова всё ещё трещала, как лёд на онежском озере. Последствия похмелья так просто не проходят. Когда старушка вытащила Ивана из печи. Его тело покрывала тонкая, чёрная, спекшаяся, хлебная корочка, которую аккуратно, специальным скребком, соскребла она с порозовевшего тела Ивана и надела на Ваню белую холщовую рубаху.
— Садись добрый молодец за стол, выпей чай с мёдом и поведай кем являешься и зачем в дом вломился, а главное зачем котёнка покрасил.
— Ммм…
— Смотрю, голосочек так и не вернулся? Погодь минутку.
 Старуха пошла за печь и стала там копошиться и что-то искать.
— А вот нашла, щас милочек, на выпей жидкого голосочку.
Ведьма с силой опрокинула всю склянку в рот Ивана, как тот не упирался,  ничего поделать не мог и горькая, склизкая жидкость потекла в его горло.
— А ну, попробуй скажи чего?
— Что это за гадость? - раздался низкий, писклявый голос — Что с моим голосом?
— Эта микстурка называется «Жидкий голос», позволяет временно обрести способность говорить человеку, лишившемуся этой способности, не переживай к посевной рассосется. А теперь давай рассказывай. Кто ты? Это ты покрасил шерсть моего котёночка? Зачем ты вообще залез в мой дом и заставил меня прервать отдых на горячих турецких источниках? - Старуха засыпала бедного Ваню вопросами.
— Иван я.
— Дурак что ли? На царевича ты не тянешь.
— Да нет, почему сразу дурак? Алкаш я, самогонщик, меня весь Красноярск знает.
— Красноярск? Это что ещё за деревня? Никогда не слышала. Где находится?
— А где я нахожусь? Да и вообще ты кто такая?
— Я? Баба-Яга, не уж то не знаешь? Меня в Тридесятом царстве все знают.
— Какое ещё Тридесятое царство? Не знаю таких. Как я вообще тут очутился?
— Ты вломился в мой дом. Кстати зачем? И зачем котика покрасил?
— Не красил я твоего кота. Ты его вообще видела? Это же котище, а не котёнок, на него никакой краски не хватит.
— Но кто-то же покрасил моего Баюнчика. Он всегда чёрный был, а сейчас белый.
— Не знаю, когда мы пришли твой кот уже белый был.
— Пришли? С кем это?
— Ну, с этим плюгавым. Не знаю, он не представился. В большой такой норе живёт под высоченным деревом хвойным?
— Под сосною?
— Ну не знаю, я не ботаник. Дерево хвойное, точно не под ёлкой: игрушек на нём не было, может и под сосною.
— Какой же дурак ель игрушками украшает?
— У нас каждый второй этим страдает перед Новым годом.
— А зачем ко мне залез?
— Ну этот плешивый, из-под сосны который, сказал, что у тебя я могу свой голос вернуть.
— Лешим его кличут. Всех ко мне отправляет. Нет бы: к Кикиморе слать Болотной. Она любит молодцев всяких. Она и ближе живёт.
Иван уже ничему не удивлялся: ни Тридесятому царству, ни Лешему с Кикиморой, ни Бабе-Яге с избой на курьих ножках. Дело в том, что, как было выше сказано: он алкаш с большим профессиональным стажем, шестой разряд — это не шутки. Экзамены на этот разряд сама Белая горячка принимает, а после неё уже сложно чему-либо удивляться.
— Слышь бабка? Ты это. Скажи мне. Можешь мне мой, нормальный голос вернуть?
— У меня нет твоего голоса. Где потерял, там и ищи.
— Да не терял я его. Когда я проснулся после новогодней ночи, то сидел на вершине той самой сосны, под которой, как ты сказала, Леший живёт. Голова трещит, как лёд под тевтонами, от мороза скукожилось всё до инфузории туфельки, и Бодун в нервы впился. Я хотел заорать, вдруг кто услышит, но из моего рта вылез колючий и горячий колобок с котомкой. Всё горло мне обжег и исцарапал. И вместо крика я только и смог что замычать.
— Значить Сушняк твой голос спёр. А Бодун уже отстал, он с потом в тесто в печи впитался. Ты пей чай, ешь хлебушек, не стесняйся.  Негоже гостя, даже незваного, даже такого, как ты, нагло прервавшего мой заслуженный отпуск, голодным оставлять.
После ужина Баба-Яга уложила Ивана на печи, а сама легла на лавке.
Неделю прожил Ваня у Бабы-Яги. Днём ходил в лес по дрова, благо Леший наломал — бери-не хочу, а вечером в печи парился, ещё пару раз Яга его в тесто закатывала. Пот с Ивана так и сочился — чёрный и смолянистый. За эту неделю вся скверна из Ивана вышла. Преобразился Ваня, стал добрым. Вот только душа не на месте, в рабстве она у Горячки Белой, а цена выкупить душу не подъемная, никому ещё не удавалось душу вернуть, да, собственно, никто и не пробовал. Ведь коль бухаешь до чёртиков, о душе не думаешь, поэтому когда суровый экзаменатор на шестой разряд алкоголизма, называет свою цену, алкоголик, уже пропивший всё, что можно и всё, что нельзя, легко расстаётся со своею душой. На восьмой день пот выступил чистый и прозрачный, как слеза ребёнка. Яга этому очень обрадовалась, ведь так она ещё не разу не уставала, выхаживая забредшего к ней гостя. Последний раз она его в печи выпарила.
— Обновился ты Ваня, лишь душа твоя в неволе томится, но пока с сушняком не совладаешь не освободишь её. Знаю сложно тебе будет, но не пей больше огонь-воду, иначе никогда не вернёшь душу и сам сгинешь.
— Где же искать Сушняка этого?
— Этого я не ведаю. С этим только Белочка помочь может. Она сейчас у Кощея Бессмертного на юбилее.
— А вас с Лешим, не пригласили что ли?
— Мы с Лешим поздравили Кошу, но нам претит огненная вода, нам колодезную подавай, ну или родниковую. А Кощей, что, он бессмертный, ничто его не берёт, вот он и поспорил с Горынычем, что перепьет его, а тут повод как раз подвернулся. Они уже лет десять как празднуют, ведь пятьдесят тысяч не каждый век исполняется. А Горячку позвали, чтоб рассудила кто победит.
— А Горыничу, что тоже всё не почём?
— А этот вообще в три глотки пьёт. Для него огонь-вода пища родная, она ему как воздух нужна, не сможет он без неё огнем дышать. Отправляйся к Кощеюшке и поговори с Белушей может что и подскажет.
— Как же я её трезвым увижу? Она и к пьяным не всегда является?
— Увидишь. Меня же ты видишь и Лешего видел, у нас в Тридесятом царстве без особой на то надобности невидимыми не становятся. Вот только в гости с пустыми руками не гоже хажевать.
— С чем же я туда пожалую, если у меня ничего нет?
— С зайцем, фаршированным беременной уткой с молодильными яблоками.  Это любимое блюдо Кощея.
— И где же я зимой зайца найду, да и ещё фаршированного уткой?
— На острове Буяне дуб раскидистый растет, на дубе том ларец хрустальный, в нём заяц фаршированный лежит. Останется только приготовить. Печь самоходная по острову бегает, она приготовит, коль уговоришь. Только не надо делать как царевич-дурак: он зайца с уткой съел, а потом на Кощея с утиной косточкой кинулся, еле оттащили, чуть всё мироздание не порушил дурак.
— В смысле косточкой? Иголкой, на конце которой смерть Кощеева. Иголка в яйце, яйцо в утке, утка в зайце. Знаем мы эту сказку.
— Косточка это тонкая как игла была, вот и пошла молва, что он с иголкой на Кощея кинулся. И за что? За то что Василиса его прекрасная, к Кощею перед самой свадьбой сбежала.
— Как сбежала? Он же её похитил?
— Да нет же, я тебе говорю, что сама сбежала. Дурак, столько царевичей из-за неё на тот свет отправил, что невмоготу было ей на это смотреть, а вдобавок ещё и наряды её дорогие пожег, мол, нече красу свою на люди выставлять. Вот она и сбежала.
— А в сказке говорилось, что только шкуру лягушачью спалил.
— Да нет, в шкуру лягушачью она потом обрядилась, чтоб от Ивана сбежать, когда тот к Кощею явился.
— Но сказку не так сказывают.
— Да знаю я, как сказку сказывают, сама писала. Но то сказка, а я тебе про быль говорю. В общем сиди и слушай как дело было.

IV Реальная история Ивана дурака и Василисы прекрасной
Было у царя три сына. Старшие: Данила с Говрилой давно уже были счастливы в браке, а младший — Иван всё в бобылях ходил. Царю надоело, что младший за голову никак не возьмется и говорит ему:
— Ступай-ка ты Ваня по миру, невесту себе искать.
— Как же я батенька невесту себе найду, когда все девушки вокруг красавицы неписанные, не знаешь какую выбрать?
— И слышать ничего не желаю. Ступай. Да, без невесты не возвращайся.
Долго ещё Ваня с отцом спорил. Да, разве попрёшь супротив царского указа? Делать нечего побрёл он в путь-дорогу. Много Иван царств-государств повидал. Был он и Тридевятом, и в Тривосьмом, и в Триодиннадцатом. Всё вокруг объехал, а невесту себе так и не сыскал. Совсем отчаялся Ваня, но встретил торговца бродячего, у которого и выменял лук со стрелами на образок красавицы глаз не отвесть и влюбился без памяти. Стал он выпытывать у торговца, что это за царевна такая и как звать её величать.
— Василисой её кличут прекрасною.
— Где же сыскать мне эту девицу красную, Василисушку мою ненаглядную.
— Живёт она в маленьком безымянном царстве на краю света, туда очень трудно добраться.
Побрёл дальше Ваня своё счастье искать. Долго-ли коротко-ли по чащам он лазил, да по лесам, у встречных и попутных дорогу спрашивал. И всё образком любовался, стало ему чудиться, что царевна с ним с образка этого разговаривает, да дорогу подсказывает.
— Ой, не туда ты, Ванечка, путь держишь? Правее сворачивай…
— Ой, Ванюша, забрёл-та куда? налево давай, налево…
И всё в таком духе.
Десять лун на небе сменилось, пять пар сапог Ваня стоптал. И вышел он наконец-то к замку: стены белокаменные, башни до неба достают; стража в воротах витязи удалые, плечами створ ворот закрывают, а в воротах этих кареты разъедутся и не заденут друг друга.
— Стой. Кто такой?
— Я Иван царский сын из Тридесятого царства.
— Зачем пожаловал?
— Ищу я царевну — Василису прекрасную.
— А что тебе надобно от нашей благодетельницы Василисушки?
— Жениться на ней хочу, уж больно люба она мне.
— Ну проходи, попытай своё счастье.
Прошел Иван в город и диву дивится: все дома из белого камня в два, а то и в три этажа; окна большие стеклянные, сквозь них палаты просторные видно и все богато украшены. Ведут царевича в царские покои, а на троне царевна сидит, ещё краше чем на образке. Тут Ваня на полу перед ней распластался и говорит:
— Люблю, тебя Василисушка, выходи за меня замуж!
— Любишь? Как это? Ты же меня впервые видишь.
— Нет. Люблю тебя и всё, жить без тебя не могу.
— Ну хорошо, исполнишь три моих задания, стану твоей женой, а не исполнишь, хотя бы одно, велю головы тебя лишить.
Иван-царевич согласился, он был на всё согласен, лишь бы царевна согласилась стать его женой.
— Первое задание: на наши луга зверь неведанный ночами позарился, пшеницу топчет. Ни кто его поймать не может, скольких витязей я бы не посылала.
— Вы своих витязей видели, Ваше величество? Да, такую гору любой за полверсты увидит и не позволит к себе приблизиться.
Вечером того же дня Иван пошёл на луга, залёг меж колосьев пшеницы и стал ждать, а пшеница поднялась такая, что колосья в полный рост Ваню скрывают. Ровно в полночь со стороны леса раздался то ли собачий вой то ли лошадиный ржач. Привстал Ваня, глядит, а на опушке конь вороной; хвост и грива золотом переливаются; из глаз искры сыплют; из ноздрей дым валит; где копытом ударит воронка в локоть глубиной. Боязно стало Ивану, но любовь к Василисе страх пересилила. Подождал он, пока конь поближе подойдет, и накинул верёвку на шею. От неожиданности конь встрепенулся и рванул что есть мочи. Иван чуть второй конец верёвки из рук не выпустил. Неделю носил конь Ивана-царевича по лесам и горам, а тот только крепче держится не отпускает. На восьмой день взмыленный, весь в пене взмолился конь человеческим голосом:
— Отпусти меня, Иван, на волю-вольную. Детки у меня малые. А может я тебе ещё пригожусь.
— Обещаешь: впредь лугов не топтать?
— Обещаю, отпусти только.
— Хорошо, но сперва отвези меня туда, откуда забрал.
Как и сговорились: отпустил Иван коня, тот, со своей стороны, не топтал больше лугов Василисиных. Явился тогда Иван к Василисе и говорит:
— Выполнил я твое первое задание Василисушка, прогнал зверя-неведанного с лугов твоих.
— Хорошо, Ванюша. Вот тебе моё второе задание: поселились в лесах моих разбойники, житья не дают, пеших и конных грабят, набеги на крестьянские сёла устраивают и хаты жгут. Посылала витязей своих, а разбойники в лес глубже уходят, не достать их моим витязям.
— Не в обиду тебе сказано будет Василисушка, витязи твои только для ратного дела гожи, им бы в поле с мечом и на рать вражескую, а в лесу они все деревья повалят и столько шуму наделают, что их за версту слышно будет.
— Так ступай ты и изгони разбойников.
Наутро отправился Иван-царевич в лес, где разбойники буйствуют. Идёт, о Василисе думает, о ней думать не боязно, а вот о разбойниках жуть как страшно. Зашел он в лес, а лес дремучий, одна дорога узкая, по которой телега только и сможет проехать, да и та с трудом. Не успел царевич и пары шагов сделать, как скрутили его и поволокли в глушь лесную. Выволокли его на большую поляну, где лагерь разбойников был и давай бить и допытывать: кто такой и с чем пожаловал.
— Иван я, сын царя тридесятого царства. А в лес за вами пожаловал. Нет мне житья: отец мой казнить грозился, коль без невесты домой ворочусь, а та на которой жениться хотел, вот образок её у сердца ношу, Василисушкой кличут, не пойдет за меня замуж и головы лишит, если я с вами не слажу. Но где же с вами сладишь? Если вы вон все молодцы видные, что даже её дружина с вами справиться не может.
Взглянули разбойнички на образок Василисы и так совестно стало, что вмиг во всём покаялись, ведь такой красоты они отродясь не видывали. Отпустили Ивана и сами с ним и с повинною во дворец отправились.
— Выполнил я, Василисушка, и второе твоё задание: все разбойники с повинной к тебе пришли, не будут они больше людей добрых обижать. Тебе одной служить жаждуют.
— Хорошо, Ваня, вот тебе моё третье и последнее заданиие: в лесу дремучем, что в Кощеевом царстве, на маленькой прогалине леса, растёт яблоня, яблочки на ней наливные, молодильные, кто яблочко скушает, век не состарится, ступай принеси мне яблочко.
На картах мира нет Кощеева царства, никто не знает где оно находится, и царевич брёл наугад. В итоге заблудился он и Леший вывел его к моей избушке. Тогда Ваня явился ко мне в первый раз. Тогда царевич был такой же невежественный как и ты, не знал он, что прежде чем подходить к моему дому надо прокричать, что есть мочи, «Избушка, избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом», тогда избушка развернется к гостю и не будет орать, что её грабят, а Баюн будет ласков и приветлив, да и я вмиг дома очутюсь.

— Про слова я слышал: в детстве мне часто сказки рассказывали и про Ивана-Дурака, и про Емелю, но это всего лишь сказки.
— Не все сказки ложь.
— Да я и без голоса был, даже если и сообразил бы про слова, то всё равно не смог бы прокричать. А Леший, что? Почему он их не крикнул, а поджав хвост свалил, как трусливый заяц? Или он слов не знает?
— Знает, но он не хотел меня беспокоить, он же тебе сказал, что я на зиму в теплые края улетаю. А коль меня дома не будет, никто с котиком не сладит. Ты первый на моём веку, кто его одолеть смог.
— А почему он меня не предупредил про слова и их воздействие на котика?
— Зачем? Ты же сам говоришь, что без голоса был и не смог бы эти слова прокричать. Да и вообще не обязаны мы тайны друг друга раскрывать, коли нас не спрашивают. Слушай дальше и не перебивай.

Вышел Иван на полянку и идёт напрямки к избушке. Хорошо я дома была, услыхала мяуканье кота и вышла посмотреть: в чём дело. Баюнчик бы разорвал гостя как мышку, если бы я не оттащила его от царевича. Ваня встал, дрожит весь, ещё бы только что мой кот его чуть одной лапой не раздавил. Проводила царевича в избу и спрашиваю: как звать-величать, откуда и куда путь держит, а он говорит.
— Накормила бы и напоила, ты меня бабушка, да в баньке выпарила, а потом и вопросы спрашивала.
— Накормить и напоить дело не хитрое. Как раз пироги в печи поспели. А вот с банькой беда. Где же ты в лесу баньку видывал? Отродясь не было у меня бани, всю жизнь в печи парилась. Печь лучше всякой баньки косточки прогревает.
— Ты, что старая, с дубу рухнула? Зажарить меня думаешь? Я тебе, что ягнёнок или кабанчик какой?
— Да нет, что ты? Упаси боже. Отродясь мяса не ела и есть не желаю, особенно человечину.
— Ну если ты говоришь, что в печи париться можно, то давай ты первая, а я посмотрю покумекаю.
Села я на лопату и в печь. Час парилась, только «ахи» и «охи» слышались.  Вылезла, вся румянная, лет триста скинула. Накинула белую рубаху и говорю:
— Ну а ты как? Не надумал?
— Надумал.
 И в печь сиганул. Долго не вылазил. Я уже думала упрел молодец, впервой же в печи сидит. Через пару часиков вылазит и за стол чай с пирогами пить. Самовара три выжрал, прежде чем остановился. За ужином он и поведал мне свою историю. А я ему и говорю:
— Помогу я тебе молодец, укажу дорогу в царство Кощеево. Только пешком ты туда не дойдёшь. Безкрайние земли Кощеевы, а лес тот, где яблоки молодильные в самой глубинке находится. Ну ладно давай спать, утро вечера мудренее.
Уложила я Ванюшу на печи, а сама на лавке у порога легла, сон его охранять.
На следующий день, ранним утром разбудила я царевича и вышла проводить. Глядь, а возле избы конь вороной стоит. Грива и хвост золотые, из глаз искры сыплют, а из ноздрей дым валит. Кота же моего и след просты, не видать его, это потом, когда Ваня уехал, я нашла его у самой кромки поляны в березовой рошице от страха дрожащим.
— Отпустил ты меня — заговорил конь, человеческим голосом, обращаясь к Ивану — теперь я тебе пригожусь. Отвезу в царство Кощеево, в миг к яблоне доставлю.
Сел Иван на коня и поскакал, а через три дня привёз Василисе целый мешок яблок.
— Исполнил я Василисушка и последнее твоё задание. Теперь выйдешь ли за меня замуж?
— Выйду Ванюша, раз уж слово дала.
И повёз Иван-царевич свою невесту на родину в тридесятое царство. Много царств-государств они проехали, в каждом останавливались, и все цари в их честь пиры закатывали. А царевичи, при виде девицы, что краше местных красавиц, меж собой да с Иваном бились. Пару раз даже похитить пытались, но без толку, витязи, охранявшие молодых, пресекали все попытки похищения. У Василисы от этих сражений душа кровью наливалась. Молила своего суженного прекратить все драки и смертоубийства из-за неё. И решил тогда Иван: наряды царевны пожечь. Как-то ночью пробрался он в её шатёр, когда та уже спала, собрал все платья и бросил их в костёр. Мол нечего красой своей людей честных соблазнять. Больше Василиса на глаза людей не показывалась, даже Иван её до самого Тридесятого царства не видел.
Кощей свои владения объезжал, когда до него слух дошел, что из-за смертной девицы царевичи на мечах бьются. Интересно ему стало, что это за девица-краса такая. Поехал на свадьбу Иванову в Тридесятое царство, молодых поздравить, но увидел невесту и так она ему люба стала, что тайком от царевича стал за Василисой ухаживать. И молодильными яблоками, и дорогими нарядами, и украшениями красы неписанной, подкупал он царевну. Говорил, что неволить не будет, что она править в царстве его будет, а главное, что больше никто из-за её красы мечи не скрестит. Василиса, злая ещё на Ивана за пожжённые наряды, дала своё согласие Кощею и сбежали они в ночь перед свадьбой.
Василиса добровольно с Бессмертным ушла, Кощей её не похищал и не неволил. Иван, как узнал, умом двинулся и поклялся извести Кощея Бессмертного. Тогда он явился ко мне во второй раз. Мою избушку найти невозможно, если в лесу не заблудиться. Только тогда Леший, если захочет, может вывести к моему жилищу или на болота к Кикиморе спровадить. На то он и хозяин леса. Выводит туда путников заплутавших, где от них вреда меньше будет. В тот день, как завороженный, царевич брёл напрямки, на буреломы и чащи, не обращая внимания, как Леший не старался, не смог он Ивана с пути сбить. Не понятно как, но вышел царевич к моей избушке. На дворе ночь была, а он по лесу шастает.
— Избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом — он так гаркнул эти слова волшебные, что избушка ажно подпрыгнула, я с печи, на которой спала, так и повалилась, а кот обратно к березкам рванул.
— Чего тебе надобно Ваня? Почём спать не даёшь честным людям?
— Говори, старая, как Кощея извести.
— Что же тебе Бессмертный то сделал?
— Невесту мою Василисушку украл, а теперь говори как его к праотцам оправить?
— Помирился бы ты Ваня с Кошей. Бессмертный, его не изведёшь, он всех праотцов пережил, и кто знает скольких ещё переживёт.
— Ты мне зубы тут не заговаривай, говори, что спрашиваю.
— Так это «Спрашивать» теперь называется. Так слушай. Там на море-океане, есть остров Буян, на острове том дуб высокий, на дубе том сундук хрустальный, а в сундуке заяц, фаршированный беременной уткой и молодильными яблоками, каждый день это блюдо Кощею на обед подают, поэтом и убить его нельзя. Ведь мясо зайца того скорость и выносливость телу придают; Мясо утки — легкость; Яйцо — прочность кожи, что не один меч не пробьёт, а молодильные яблоки молодость и удаль молодецкую, не совладать тебе с Кощеем.
Ушёл Иван и больше я его не видела. Слышала только, что он полмесяца перехватывал поставки «Зайца уткой фаршированного» и сам, пока не уверовал в свои силы и с одной лишь косточкой утиной пошёл к замку Кощееву и стал того на бой смертный звать. Не хотел Кощеюшка драться, но Ваня так шумел, что пришлось ему спуститься и принять бой. Долго бились, земля дрожала, даже сюда отголоски их сечи долетали. От их противостояния остановилась смена дня и ночи. Пришлось Горыныча с Вием звать и Лихо Одноглазое будить, они втроём и разняли дерущихся. Ещё б маленько и разнесли бы они всё мироздание.
Увидала Василиса, что снова из-за неё дерутся. Схватила наряд жабий, накинула на себя, и не узнанная никем покинула царство Кощеево. Прискакала ко мне и просила от глаз людских её схоронить. Я душа добрая, помогла бедной девушке, сделала, как она хотела, а вороны слух разнесли, что Василиса лягушкой стала от горя и страсти мужицкой к красе её и что только поцелуй снять чары может.
Узнали Кощей и Ваня, что Василиса лягушка теперь: Кощей в своём замке закрылся и долго не желал никого видеть, лишь на юбилей свой нас всех и собрал, а Иван до сих пор каждое лето, до холодов по лесу бродит и ищет свою ненаглядную. Всех лягушек в лесу перецеловал, а некоторых и по несколько раз. Заходил Иван и на болота к Кикиморе, и встречались они несколько раз, но Ваня только в ужасе из леса бежил при встрече с ней.
Вот как всё было на деле самом.

***
— Занятная история. А как до острова добраться?
— Я тебе путеводный клубок дам, он тебя в миг и до острова, и до Кощея проводит. Давай спать ложиться, утро вечера мудренее. А с утреца отправишься свой Сушняк искать.

V. Бережане
Утром ещё до первых петухов разбудила Яга Ивана, снарядила и выпроводила его в путь дорогу дальнюю.
Долго ли коротко ли клубок Ивана по лесу водил, каждую корягу, каждую веточку, каждый корешок огибает, чтобы не запутаться. К вечеру третьего дня вывел его к берегу моря. Не далеко от берега стояла небольшая землянка и древний старик забрасывал в море невод.
— Добрый день дедушка!
— Добрый день дев… молодец, а что с твоим голосом? Он такой тонкий, что я, грешным делом, подумал, что это девица красна из леса вышла.
— Пропил я голос. Вот Сушняк его и похитил. Да Яга — душа добрая подарила мне временно этот голосок.
— Яга? Говоришь? Только про неё другое сказывают.
— Много сказывают, да не всему верить надобно. А тебе дедушка, не холодно рыбу в такую погоду ловить? Ведь зима морозная, а ты в воде по колена.
— Холодно внучек, да что поделаешь, должен же я как-то кормиться.
— Давайте я порыбачу, а ты ступай дедушка в землянку, обогрейся, да ушицы приготовь.
— Где ж это видано, чтобы гость за хозяина работу его делал?
— А ты дедушка, смотри на меня не как на гостя, а как на наёмного рабочего.
— Чем же я тебе платить буду? У меня ничего нет, кроме этого невода, да старой прогнившей лодки.
— Добрый совет и миска горячей ухи, вот и вся плата.
До вечера хлестал Иван неводом море, утомился, но пару рыбешек всё же поймал. А за ужином поведал старику: кто он, от куда, куда и зачем путь держит и что пережить ему уже довелось.
— Помог бы я тебе Ваня, до острова Буяна рукой подать, но лодка моя совсем прохудилась, дырень в днище, голову просунуть можно, да и зимой в море выходить опасно, несмотря на то что оно обмельчало, шторма не прекращаются, но за последний месяц только усилились.
— Обмельчало?
— Раньше моя землянка стояла на самом берегу моря, а сейчас я с четверть версты до моря ходить приходится.
— Что же стало причиной, обмельчания моря?
— Этого я не ведаю, но месяц назад из леса выскочило Чудо-юдо, до сели не виданное: круглое, как колобок, только большой, мне по пояс не меньше, весь усыпан острыми с аршин длиной спицами, в тоненькой руке держал маленький кулёк, красные маленькие глазки-угольки, так и шныряли по берегу, где пробежит, трава чернеет и воздухе смрад перегара.
— Это мой Сушняк, говоришь он был тебе по пояс? Значит растёт, когда я его видел он был с кулак не больше. А куда он побежал?
— Да прям в море и кинулся. А через пару дней заметил, что море мельчать стало. Ладно давай спать. Утро, как говорится, вечера мудренее.
Ваня долго не мог уснуть. Мысль о том, что Сушняк растет не давала ему покоя.
На утро старик, как обычно, ушел на море, а Ваня осмотрел старую лодку, он конечно не был плотником, но инструмент держать в руках умеет. Лодка находилась не в очень плачевном состоянии и подлежала ремонту: надо всего-то залатать дырку в днище и просмолить.
— Дедушка, вы не знаете, где по близости можно найти плотника или плотницкий инструмент и смолы пару ведер — Спросил Иван, подойдя к берегу моря.
— А зачем тебе? Неужто решил лодку смастерить?
— Да не, вашу отремонтировать?
— Вона что. Она же дырявая.
— Дырявая, но залатать можно.
— Ну тогда ступай вдоль берега по тропинке, в двух верстах у русла реки мельница и лесопилка стоят, там инструмент спросишь.
— А вы почему тут живете, в дали от людей?
— Тут тихо, рыбы больше, и она сама в невод прыгает.
Ваня пошел в направлении, указанном рыбаком. И спустя пару часов он вышел к небольшому посёлку в три хаты. Но никакой реки не было, хотя, судя по водяной мельнице тут когда-то протекала река. Лесопилка была тут же за посёлком возле окраины леса. Все жители посёлка собрались возле мельницы и причитали «Как же теперь они без реки и без хлеба?».
— Здравствуйте, люди добрые! По чём сокрушаетесь?
— Здравствуй добрый молодец. — ответил крупный мужик в фуфайке и валенках белых от муки. — Река наша пересохла. Она тут у моря никогда не замерзает и нам зерно на перемол со всего Тридесятого царства везли, а теперь без реки как жить дальше? Как же тут не кручиниться и не печалиться? Коль беда у нас такая. Кто же муку молоть будет?
— А ты с чем пожаловал? И что с твоим голосом? — спросил второй не менее крупный мужик.
— Голос свой пропил, а к вам за помощью пришёл.
— Помощью? Чем же мы тебе помочь можем?
— Мне на остров Буян надо, а у рыбака лодка прохудилась, её бы залатать и просмолить, вот и пришёл к вам инструмент попросить и смолы пару вёдер.
И Иван всё о себе рассказал. А время уже к вечеру клонится, негоже гостя, кем бы он ни был, на ночь глядя на улицу выставлять. А с утра спозаранку, взяв пару валов, все отправились к землянке рыбака, чтобы оттащить лодку в посёлок и там заняться её ремонтом.
Две недели кипела работа с утра и до поздней ночи: заменили сломанные и прогнившие доски, сделали новые весла, просмолили все швы и поставили парус. Когда лодка была готова и её только оставалось спустить на воду, обнаружилось, что море ещё усохло и теперь до него с полверсты не меньше. Ещё день ушел на то, чтобы доставить лодку на берег и спустить её на воду. На следующий день Иван был готов отправиться на остров Буян.
— Благодарю, вас люди добрые, без вас я так бы и застрял на этом берегу.
— Велика беда, подождал бы пока море вообще высохнет и прошел бы по дну как посуху.
— Да, но тогда бы было уже поздно, без воды и жизни нет.
— Н-да, заварил ты кашу. Ну поспеши отыщи Сушняка своего, а то поздно будет её расхлёбывать.
— А можно, мне взять с собой кого-нибудь? Поможет мне на вёслах, да лодку вернёт рыбаку.
— Да-да, можно, батя, мне с Иваном отправиться? — заскрежетал сынишка мельника, он был крепким парнишкой — ведь я взрослый, мне пятнадцать годков осенью стукнуло.
— А коль сгинешь, Стёпка, что делать будешь?
— Не сгину, к лету ворочусь.
— Ну коли так, то ладно езжай, но к лету обязательно, Степан, возвращайся.
Сели Иван со Стёпкой в лодку и поплыли к острову Буяну, а клубок, до этого не проявляющий признаков жизни, как маяк снова дорогу указывал.

VI. Остров Буян.
Море швыряла лодку из стороны в сторону, но сбить с курса её, как не старалось, не смогло. Всё время Сын мельника не сводил глаз с точки горизонта, на которую указывал путеводный клубок. К вечеру, он закричал «БЕРЕГ!», у него зрение было острее, чем у Ивана, но через час или полтора и Иван заметил остров, обнесённый скалами словно стеной.  Уже почти стемнело, когда Стёпка, что скалы скрывают, небольшую бухту, в которую попасть можно через узкий проход между скалами. Туда и направили лодку.
Заночевать пришлось на берегу. А утром Иван со своим спутником отправились к дубу, который рос в центре острова, на крутом трудно приступном холме и являлся единственным деревом на всём острове. Несмотря на то, что дерево своей кроной, как зонтиком, накрывало весь остров и было обнесено, словно забором, высокими скалами, на острове было светло как днём. Из-под корней дуба бежала молочная река, кисельные берега.
Дважды останавливались Ваня и сын мельника на ночлег, прежде чем смогли добраться до подножья холма.
— Ну и громадина как же на туда подняться? — пробубнил Ваня.
— А никак — раздался чей-то более писклявый, чем у Ивана голос.
— Кто здесь? — путники осмотрелись, но никого кроме белки, грызущей желуди, не заметили.
— Не видишь, что ли?
— Белочка?
— Да. Только не переживай, я не та, что перепившим людишкам является.
— Вижу, что не та, я имел счастье встречаться с Горячкой, не такая она и страшная.
— Не страшная говоришь? Не знаешь ещё ты нашу Белушу, но если ты не только с чертями, но и с ней якшался, то дни твои сочтены, скоро она за тебя возьмётся. Ты только пей чаще.
— Я уже два месяца не пью, в завязке.
— С Горячки уже не соскочишь, нельзя бросить, ведь ты ей душу свою отдал. Я же говорю пропащий.
— Ты лучше скажи, как царевич достал этот сундук с ветвей?
— Иван что ли? Обманом, шантажом и угрозами.
— Как это?
— Вам скажи. Чем вы лучше? Тоже угрожать будете.
— Нет не будем.
— Клянётесь?
— Клянёмся.
— Не часто тут гости, точнее их вообще нет, если не считать Кощеевых слуг, которые до появления Ивана каждый день приходили, а теперь вовсе нос не кажут, и самоходной печи, вечно по острову невесть, где бегающей. В общем одиноко мне и поговорить не с кем. А тут лодка к берегу пристала. Вот я и обрадовалась, подумала живой кто, наболтаюсь, и побежала встречать, как мне тогда казалось, дорогих гостей. Это был Иван-царевич из Тридесятого царства — статный, широкоплечий, красивый мужчина, в дорогих одеждах, не то, что мелкие горбуны — Кощеевы слуги. Стала я ему зубы заговаривать, все сплетни с большой земли выпытывать. А он не разговорчивый, нервный схватил меня и говорит: «Веди меня к дубу, не то вмиг голову сверну». Пошли мы к дубу, а тут Кощеевы слуги, увидал он их, бросил меня оземь, да так сильно, я чуть сознания не лишилась. Выхватил дубину, я думала царевичи с мечами ходят, а этот с дубиной почему-то, и бросился на горбунов, через час все перебиты были. Пока Ваня душегубствовал, слуг Кощеевых, заметь безоружных, направо и налево дубиной охаживал, я бегом на дуб в листве затаилась. Хорошо дуб вечнозелёный, в его густой листве не то, что меня медведя спрятать можно. Когда разделался Иван со слугами Бессмертного, стал меня искать, а я тихо сижу не шелохнусь. Долго искал, а как надоело, подошел к дубу и как даст по нему дубиной, ну мой бельчонок и выпал из дупла и прямо на голову царевича. Тут Иван вообще озверел и заорал, что есть мочи «Белка, если ты сейчас же не явишься, придушу твоего выродка» и сжал его в своем кулаке. Нет, ну, где это видано, чтобы деточек маленьких мучить? Спустилась я, вся дрожу, говорю: «Всё сделаю, только не трогай бельчонка», а он «сними сундук хрустальный». Пришлось повиноваться, но царевич всё равно не отпустил моего малыша. Пятнадцать дней он держал моё дитя, и я была у него в услужении, даже печь и та, узнав о моём горе, стояла возле Ивана и никуда не бегала. Всё это время он питался зайцем Кощеевым: на завтрак обед и ужин и глаз не сомкнул. Но, в конце концов, всё же устал и задремал, тут-то я вызволила своё дитятко. И сразу после этого стала бросать в него желуди. А кидаю я метко, хотите проверить? — Белочка на лапке взвесила увесистый желудь.
— Нет не надо. Расскажи лучше, что дальше было.
— А что было? На дереве желудей видимо не видимо. А так как все желуди прилетали царевичу то в лоб, то в ухо, иногда в затылок, но все в голову, не разу не промахнулась. Он отступил и ушёл с острова тем путём, что горбуны ходили. Больше я его тут не видела.
— Я слышал, что яйцо, которое в утке, которая в зайце, делает кожу прочной, что не один меч не сможет разрубить и стрела не пробьёт.
— Не знаю ни про какое яйцо, и ни какую утку, может и правда делает прочной, но не бесчувственной, потому что царевич визжал от боли, как дитя малое.
— А сейчас твой бельчонок наверно вырос? Чего ты так боишься за него?
— А чего это ты интересуешься?
— Да успокойся ты, я же поклялся, что не буду тебе зла делать.
— Нет, он всё такой же маленький.
— В смысле? Ведь лет то прошло немало.
— Да всё дело в этом месте, здесь всё как бы замирает, каким попал сюда, таким всю жизнь и остаёшься.
— А горбуны как ларь доставали?
— Эти, хоть и маленькие, но их много приходило, встанут на плечи друг друга и достанут зайца из ларца, вот и всё. Кстати, а что с твоим голосом — решила белка перевести тему разговора — у царевича был грубый бас, а у тебя голос, какой-то не естественный, тонкий слишком?
— Да пропил я голос... — и рассказал Иван всё что с ним приключилось.
— Помогу я тебе Ваня — проговорила белочка, когда тот закончил — достану я тебе ларь и зайца, помогу в печи приготовить и укажу путь, которым ходили слуги Кощеевы. Но при одном условии: твой спутник Стёпка, останется тут и будет меня до лета или пока ты не вернёшься развлекать, а я ему, если он до лета задержится, покажу, где клад зарыт.
— Я не могу за Степана обещать, у него своя голова на плечах, пусть сам решает.
— Я согласен — проговорил Стёпка — не каждый день с белочкой поговорить доводится, да и домой богатым ворочусь.
— Вот и славно — пролепетала белочка — а теперь давайте спать, час то уже поздний. А утром возьмёмся за дело, ведь не даром говорится: утро вечера мудренее.
Наутро аромат скворчащего жареного мяса разнёсся по всему острову и разбудил Ивана и его спутника.
— О, вы проснулись — воскликнула белочка — а заяц уже готов и лежит на золотом подносе. Ваня садись на печь, она тебя вмиг доставит до пещеры, из которой ведёт тоннель в замок Кощея.

VII. Замок Кощея
В туннеле, ведущем в замок Кощея, царила кромешная темнота, но путеводный клубок излучал легкое голубоватое свечение, достаточно яркое, чтобы Иван мог видеть свой путь. Ступив на пол туннеля в спину Ивана, подул сильный, тёплый и мягкий ветер, который, несмотря на десяти пудовый вес Ивана, поднял его и понёс в сторону Кощеева логова. Ветер утих только когда донёс Ивана до винтовой лестницы ведущей вверх. Иван поднялся по ней в тронный зал Кощея Бессмертного. В центре зала стоял большой стол, на сотню персон, не меньше, но за столом сидели только трое: коренастый мужичок средних лет в золотых доспехах, в которых можно было увидеть своё отражение — это по ходу и был Кощей Бессмертный; напротив него сидело трёхголовое драконообразное чудище — видать это Змей Горыныч; а во главе стола сидела высокая худощавая женщина в белом балахоне — Иван сразу узнал в ней Горячку.
— А вот и закуска пожаловала — Горыныч растянул в улыбку на всех трёх своих ужасающих мордах, Кощей и Горячка повернули свои головы на вошедшего Ивана.
— А Ваня-алкоголик шестого разряда — удивилась Горячка — ты как тут очутился, ведь ты из другого мира? Или ты хочешь перепить этих вечно трезвых господ?
— Сам не знаю, был у себя дома, встретил Новый год, а на утро я уже здесь — пропищал Ваня и сделал вид, что про перепить вопроса не расслышал.
— И с чем ты к нам пожаловал?
— Пришёл поздравить Кощея с его юбилеем и преподнести его любимое блюдо «Зайца, фаршированного беременной уткой».
— Благодарю за учтивость, как тебя? Ваня? — проговорил Кощей — Ты точно не тот полоумный царевич, с которым я бился из-за Василисы Прекрасной?
— Да, точно не он. Насколько я знаю во мне кровь обычного смертного.
— А что с твоим голосом? Почему пищишь? — удивительно спросила Горячка — В твоём родном мире ты говорил тяжёлым, сильным басом.
— Когда я тут очутился, Сушняк вылез из моего горла и спёр мой голос, а с тех пор я его и разыскиваю. Хотел бы я знать, где он заныкался, а то если в ближайшее время его не сыщу, он всю воду в этом мире выпьет. По крайней мере слухами о чудище похожем на мой Сушняк земля полнится. Да, я и сам видел, как Море от берега на четверть версты отступило всего за каких-то две недели.
— Моря высыхают? — Воскликнул Кощей — Да это же катастрофа посерьёзнее той, которая чуть не случилась во время нашего с Царевичем побоища.
— Знаю я где твой Сушняк — пролепетала Горячка — только ты его не одолеешь. Вырос он, больше Горыныча стал и продолжает расти.
— В царстве Водяного, на дне самой глубокой — Бездонной впадины.
— Это в которую все воды стекают — подал голос Горыныч.
— Да, в ней самой. Только Ваня может с ним совладать, так как он является хозяином Сушняка. Но он не справится сил маловато.
— И что же делать?
— Ничего. Смириться с тем, что ты разрушил этот мир. И запить это событие тут с нами.
— И что? Совсем ничего нельзя сделать?
— Я же сказала ничего. Хотя есть один способ одолеть Сушняка, но он маловероятный. Тебе надо раздобыть живой и мёртвой воды. Сперва мёртвой опрыскиваешь Сушняк, он выпустит всю воду, которую поглотил и станет таким, как был в самом начале. Если тебя не смоет, а тебя смоет, хватаешь Сушняка и глотаешь его, вместе со своим голосом, он с ним не расстаётся, а потом запиваешь живой водой. Только помни: Живая вода живёт всего два дня после её получения.
— И где взять живую и мёртвую воды?
— О процесс получения живой и мёртвой воды очень сложный и крайне опасный.  Даже у Кощея не всегда получается получить хотя бы по паре капель той и иной водицы, а он Бессмертный. Тебе же не менее трёх литров надо, каждой из вод.
— Всё же, как её получить?
— Ну, хорошо. Слушай и мотай на ус.
— Отродясь усов не было.
— Так тебе рассказывать или ты тут шутки шутить?
— Да рассказывай, рассказывай.
— Тогда не перебивай. Чтобы получить живую и мёртвую воды, надо в грозу в море бросить два поплавка и ждать: в какой из них молния ударит. В момент удара, возле одного, того в который молния ударила, вода будет прозрачной, как слеза ребёнка, так вот это живая вода, а возле второго вода будет коричневой — это мёртвая вода. Всё ясно?
— Ясно. Обычный электролиз.
— Что?
— Не важно. Вы лучше скажите, как попасть в царство Водяного.
— Как, как? Утонуть.
— Не, я серьёзно. Мне живым туда надо.
— Живым? На острове Буян пещера есть, а там тоннель в царство Водяного.
— Снова остров Буян.
— Да, а что? Оттуда во все царства ходы есть, да не все об этих тоннелях ведают. Спроси белку, может подскажет.
Иван направился к выходу, через который пришел.
— Только учти: живую и мёртвую воды можно собирать пока молния находится внутри поплавка, потом вода снова обычной станет — крикнула, вслед уходящему Ивану, Белая Горячка.

VIII. Живая и мёртвая вода.
В тоннеле ветер снова дул в спину Ивану, подгоняя его к выходу из пещеры на острове Буяне. Белка и Степан — сын мельника весело играли под дубом, поэтому не сразу заметили появление Ивана.
— Белка, Белка — окликнул её Иван, когда подошел ближе.
— О, Ваня — в один голос закричали играющие — мы думали: ты уже не появишься.
— Редко кто из живых от Кощея возвращается — закончила белка.
— Можно подумать, что часто кто из живых к нему ходит.
— Конечно же нет.
— Я вот с чем пожаловал: мне надо по три литра живой и мёртвой воды, чтоб с Сушняком сладить.
— Ооо… ну ты попал парень. До ближайшей грозы месяца три не меньше, но сушняк раньше все моря осушит, прежде чем ты соберёшь нужное тебе количество воды.
— Вода не проблема, надо только на мельницу сплавать и через месяц-два у меня будет вода и живая, и мёртвая даже в большем количестве, чем надобно. Ты мне лучше вот, что скажи: ты знаешь как в царство Водяного спуститься без утопленичества?
— Ну, если ты месяца через два вернёшься и у тебя будет вода, то я тебе покажу пещеру, которая ведёт в царство Водяного.
— Ну, что, Степан, поехали домой? Родители твои, небось, волнуются.
— А как же клад? Белка мне клад обещала, если я с ней тут до лета останусь. А ты езжай, передай поклон мой до земли родителям и передай, что к лету я обязательно ворочусь.
Иван сел в лодку, расправил парус и направил её в море, предварительно попросив клубок проложить курс к посёлку, из которого он с сыном мельника, чуть больше недели тому назад, отправился на остров Буян. Шторм швырял лодку с ещё большей неистовой силой, пару раз чуть не перевернул это рыбацкое судёнышко, но Ваня с большим трудом вновь и вновь возвращал лодку на курс. И только к вечеру второго дня, когда был уже почти без сил, заметил береговые огни. Ещё пару часов Иван боролся со стихией, пока лодка не уткнулась носом в берег, и сразу после этого Ваня повалился без сил и уснул на дне лодки.
Утром мельник пошел к берегу и заметил лодку и спящего в ней Ивана, после отъезда сына, он каждое утро и вечер ходил на берег и смотрел, не возвращается ли Степан. Сбегав за валом и телегой спящего Ивана, отвез в посёлок. Иван спал мёртвым сном, как не старались, не могли его разбудить. Уже отгуляли масленицу, а Иван всё спал и спал.
— До моря уже больше версты — проговорил мельник, сидя на крыльце своего дома, после очередной ежеутренней прогулки — а этот, всё спит. И о сыне никаких вестей.
— Ааа.., ааа… — послышались из дома чьи-то стоны.
— Походу очнулась наша спящая красавица — и всем селом завалились в хату мельника.
Иван сидел на скамье и пытался сообразить, где он.
— Где Степан? Что с нашим Сыном — с порога начал мельник.
— Жив ваш Стёпка, на острове Буяне остался. Шлёт вам поклон до земли и говорит: к лету, как обещался, воротится.
— На острове Буяне? Что он там делает?
— Развлекает тамошнюю хозяйку, купила она его сказками про клад, мол если до лета проживёт, но под её дубом, то она ему клад отдаст, вот он до лета там и остался. Верит рыжей.
— Рыжей? Лисе что ли?
— Белке. Вроде честная, по крайней мере мне не врала пока.
— Звери все честные, кроме лисы и волка. Хотя и они честными бывают, люди говорят, что эти двое чаще плутоваты.
— Долго я проспал?
— Недели три без малого.  До моря уже больше версты топать.
— Скажите: где можно проволоки пластин железных пудов десять взять?
— Кузнец только в соседнем посёлке есть. В верх по устью реки дня три ходу. А тебе зачем?
— Безвредные молнии делать для создания живой и мёртвой воды.
— Молнии? Дак, это только ведьмам и колдунам под силу. И то не всем. И их молнии не назовёшь безвредными.
— Я знаю способ.
Целый день Иван рассказывал про электролиз и электричество, но мало что жители посёлка поняли, лишь в рот ему смотрели и дивились: как много слов диковинных и непонятных Ваня знает.
На утро собрали Ивана и проводили в путь дорогу. Три дня шёл Иван по руслу реки, лишь только к вечеру третьего дня вышел он к большому селению, огней было мало, казалось, что весь посёлок вымер или уже спит, но спать было ещё рано, солнце только начало скрываться за линию горизонта. Ваня постучал в ворота крайней избы, раздался лай собаки, а через пару мгновений калитку открыл мужик сажень в плечах на голову выше Ивана.
— Вам кого?
— Здравствуйте, извините что так поздно. Не подскажите где у вас в посёлке кузнеца найти?
— Я вас слушаю.
— Мне бы десять пудов проволоки и пластин металлических.
— Заказ не из лёгких. Зачем вам? И что у вас с голосом? Тонкий как у красны девицы.
— Вот голос свой и пытаюсь вернуть. А что здесь произошло? Куда народ подевался?
— Народ в город подался, вы проходите — кузнец отошёл в сторону и пропустил Ивана во двор.
— В город? А здесь им, что не сидится.
— Река пересохла, колодцы посохли, да и снег в этом году рано растаял, обычно он всё ещё лежит, а нынче масленицу не успели отгулять, а снега уже не было. Вот из-за этих напастей народ и подался в город.
Неделю, с ранней зари до поздней ночи кузнец с Иваном ковали пластины и тянули проволоку. За это время Иван рассказал свою историю и зачем ему нужно столько пластин и проволоки, и что если у него всё выгорит, то вся высохшая вода должна воротиться.
— Ну вот и всё, Ваня. Десять пудов пластин и проволоки готовы.
— Благодарю! Теперь надо на мельницу к Бережанам спешить.
— И когда же река должна в русло вернуться?
— Думаю: к началу лета управлюсь, тогда и вода вернётся.
— А можно с тобой, Ваня? У меня и вол есть, на котором я железные изделия в город вожу, с ним легче будет. Уж больно мне посмотреть хочется: как ты будешь молнии получать.
— Конечно можно, вдвоём веселее.
Уже подходил к концу третий месяц, как Сушняк украл голос у Ивана, а Ваня только приступил к сборке электродвигателя. Все ему помогали: одни усилили вал, приводящий в движение молотильные жернова, и приделали к нему длинный рычаг; другие оббивали пластинами лопасти водяного колеса и наматывали на него проволоку. Под свободными концами проволоки, выведенными ко дну устья пересохшей реки, разместили большую ванну литров на сто, так чтобы концы проволоки чуть-чуть не доставали до дна ванны. Всё было готово, оставалось только наполнить её водой и привести в движение колесо мельницы. А до моря было уже версты две, не меньше. Но прежде, чем отправляться за водой, Иван провёл тестовый запуск мельницы: целый день он толкал рычаг, колесо вращалось, всё работало, но искра между концами проволоки проскочила только к вечеру и по всему посёлку разнеслись радостные крики: «Ура! Получилось! Молния! Молния!..».
Ещё три дня прошло прежде, чем живая и мёртвая вода была собрана, и Иван был готов отправиться дальше. Лодку уже оттащили к берегу моря.
— Благодарю, вас люди добрые, без вас ничего не получилось бы — начал прощаться Иван.
— А без тебя не свалились бы на нас эти напасти — пошутил кузнец.
— Прощайте. Скоро всё закончится.
— Будем надеяться. Прощай Ваня.

IX. Чертоги Водяного
Белка долго пытала Ивана: как это ему удалось создать молнии и получить столько живой и мёртвой воды в такие сроки. Её раздирало любопытство, но Ваня как не пытался не смог объяснить ей, что такое электролиз. Через пару дней белка сдалась и показала, как и обещала, где находится пещера, из которой ведёт ход в царство Водяного.
Водяной был не в себе от злости: вот уже более трёх месяцев не понятная сила без объяснения причин сдвигает границу его владений. Все обитатели водного мира боялись приближаться к замку Водяного, когда тот в плохом настроении. Иван, не встретив никаких препятствий и никого из придворных Водяного, спокойно прошел в тронный зал. Но водяной увидев не званного гостя метнул в него свой трезубец, Иван еле успел увернуться.
— Кто такой и с чем пожаловал?
— Иван я.
— Дурак или царевич? Хотя это один и тот же человек.
— Нет, я другой Ваня.
— И что тебе надо, Ваня?
— Сушняк свой ищу.
— Сушняк? Ты думаешь он у меня?
— Нет, но в твоём царстве — и Иван рассказал Водяному, как он оказался в Тридесятом царстве, как Сушняк спёр его голос и о всех приключениях, которые выпали на плечи Ивана, до этого момента — Сидит теперь он на дне самой глубокой впадины и пьёт вашу воду. И если его не остановить, то совсем скоро всю выпьет.
— Так это твой Сушняк виноват, что границы моих владений с каждым днём становятся меньше?
— Так оно и есть, но его можно ещё остановить и вернуть всё как было.
— Хорошо, Ваня, помогу я тебе спуститься на дно Бездонной впадины. Только лучше тебе от туда живым не возвращаться, если моё владение не станет прежним.
—А почему впадина называется Бездонной, если у неё есть дно?
— Не знаю. Это вы люди её так назвали — ответил Водяной, а потом гаркнул так громко, что голос его был слышен во всех уголках подводного царства — Эй, Чудо-Юдо Рыба Кит.
Через минуту огромная Рыба-гора подплыла к замку Водянова царства.
— Отвези Ивана на дно Бездонной впадины. — Рыба-кит открыла свой рот — Прошу тебя проходи — продолжил Водяной — не бойся, она тебя не съест, пока не съест. Это самый быстрый способ спуститься на дно впадины и надёжный, а в её пасти намного безопаснее, для живых, путешествовать по моему царству.
После того, как Иван разместился во рту рыбины, и она его закрыла. Рыба-кит стала стремительно опускаться на дно самой глубокой, почти бездонной впадины. Время тянулось так медленно, что Иван потерял всякую связь с реальностью. В полной темноте, его мутило от запаха тонн перетухшей рыбы. Теряя сознание, он чуть не провалился в её желудок, но чудом удерживался.
Спустя бессчётное количество времени Рыба-кит снова открыла свой рот, потянуло свежим ароматом кораллов и водорослей. Мрак был почти кромешный, но Ваня точно ощущал, что перед ним нечто колючее огромное. Это был чудовищных размеров Сушняк.
Ваня запустил в него банкой с мёртвой водой, которая разбилась, достигнув своей цели. Раздался резкий нечленораздельный визг. Сушняк, от боли и неожиданности открыл окуляры своих глаз. И осветил ими всё дно морское. Увидев Чудо-Юдо Рыбу-Кит, Сушняк хотел её проглотить, но мёртвая вода начала действовать, и вся вода, поглощённая этим монстром, хлынула наружу. Поток был такой силы, что Рыба-кит захлопнула свою пасть и изо всех сил старалась удержаться на месте. Когда всё стихло Рыба-кит легла на дно и Иван вышел из её рта. Долго искал он на дне Сушняка. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем смог он отыскать этот маленький и колючий комочек несчастий. Ваня схватил его и засунул себе в рот, после чего, как и говорила Горячка он запил свой сушняк живою водой.
— Ну вот и всё. Можно и домой — голос Ивана больше не был писклявым, он снова стал таким же, как и был раньше — басом, от которого даже львы в зоопарке поджимали уши — Вези меня Чудо-Рыба на верх.

X. Горячка.
Ваня вернул свой голос, но душа всё ещё оставалась в рабстве у Горячки, а значит, чтобы снова стать полноценным человеком и не сгинуть, как предрекала Яга. Надо снова отправляться к Кощею и просить Горячку вернуть душу, но люди говорят, что это невозможно и, что никому ещё это не удавалось, хотя шанс, вроде как, предоставляется каждому желающему. Но сколько было этих желающих, никто не знает, да и были ли они вообще.
Рыба-Кит высадила Ивана на острове Буяне. Весна была уже в самом разгаре, со всех сторон веяло теплом, когда Иван снова предстал перед Горячкой в Кощеевом царстве. За время его отсутствия ничего не изменилось — всё тот же стол, а за ним сидят всё те же: Кощей, Горыныч и Белая горячка.
— Вернулся, Ванюша?  Ну как там Сушняк? Вернул голос? — как обычно нежным голоском заговорила Горячка.
— Всё норм — Иван гаркнул так, что Кощей и Горыныч от неожиданности вжали свои шеи и плечами заткнули уши.
— Ну теперь то ты в состоянии перепить этих вечно не пьянеющих?
— Нет. Я не за этим. В былые годы… да что там говорить, я за прошлый год выпил больше, чем эти двое за… Сколько у них спор длится?.. Лет десять… Но сейчас я больше ни-ни, так что возвращай Горячка мне душу.
— Что? — Взревела Белая горячка, голос её изменился: стал резким, порывистым, каждое слово как удар кнута по нежной оголённой коже — да как ты смеешь?
Кощей и Горыныч ещё больше вжали головы и медленно сползли под стол, они впервые видели Белочку в таком гневе.
— Смею, Белуша, с тебя не убудет, подумаешь одной душой больше одной меньше — от раскатов Ваниного голоса задрожали все стёкла в тронном зале — верни мне душу.
— Что значит: не убудет? Да ты знаешь, что каждая душа у меня на счету и при деле или ты думаешь, как я умудряюсь ко всем вам алкашам являться, думаешь это я к тебе сама приходила? Да ни разу я вашем загаженном Красноярске сама не бывала. Это души таких же спившихся бедолаг, как и ты, мою работу делают, а я тут в сказке на хорчах Кощеевых сиживаю. А ты мне душу верни.
— Верни, Белочка, не можешь ты тут отказать любому просящему.
— Ты прав, не могу, но и отдавать я её так просто не обязана. Хорошо, Ваня, получишь ты свою душу если узнаешь её, но, если ошибёшься: ты отдашь мне свою волю и будешь служить мне мотаясь по всем мирам, спаивая народ, до скончания веков.
— Согласен.
Ваня и Горячка ударили по рукам. На мгновение в глазах Ивана всё померкло, только ужасающий, словно раскаты грома, смех Горячки, разносился по всему залу окутывая Ивана со всех сторон.
Когда снова Иван смог различать краски, в глазах у него всё плыло и двоилось. Весь зал был заполнен как две капли воды похожими друг на дружку копиями Белой Горячки и все как одна своим нежным и томным голоском шептали: «Найди, найди меня, Ваня». Он попробовал сделать шаг, но ноги его не слушались, запинались одна об другую, и Ваня с грохотом повалился на пол. Так его ещё в жизни не разу не шторило, даже когда он был в дрыбодан пьян, но сейчас то он был трезв, с нового года ни капли алкоголя во рту не было.
— Ну, что, угадаешь: какая из моих копий, является твоей душой?
Долго Ваня ползал, цепляясь за подол то одной, то другой Горячки. День и ночь несколько раз сменили друг друга, а он не унимался, искал и искал свою душу, а по залу всё так же вторит шепот тысяч голосов «Найди, найди меня, Ваня». На десятый день терпение у Горячки лопнуло.
— Хватит. Достаточно уже. Ну что, Ваня, нашёл свою душу? — её хлёсткий голос, будь то бы, полоснул Ивана по сердцу.
Тот несколько часов лежал у ног одной из копий Белой горячки и цеплялся за её подол.
— Да, вот это моя душа — Иван обхватил её ноги и медленно начал подниматься.
Яркая вспышка озарила весь зал, нечто мягкое и тёплое окутало Ивана и приподняло его над землёй. Он чувствовал: как блаженство струится и наполняет каждую клетку его тела. Но блаженство было не долгим, всё прекратилось так же неожиданно, как и началось.
Иван с гордо поднятой головой стоял в центре зала, теперь с ним всё было в порядке: и голос и душа были на месте; Горячка восседала на Кощеевом троне; а сам Кощей, на пару с Горынычем так и сидели под столом, пяля на Ивана свои от удивления выпученные глаза.
— Молодец — голос Горячки снова звучал нежно и ласково — ты первый, кто смог решить мою головоломку.

XI. Кикимора
Покинув Кощеево царство, Иван застал Семёна сундуки с золотом и бриллиантами в рыбацкую лодку. Весна подходила к концу и Белка сдержала своё слово и показала сыну мельника, где клад зарыт. Семён обещал часто посещать остров Буян и навещать Белку.
— Ну здравствуйте мои дорогие — басистый голос Ивана стал мягче.
Семён и Иван обнялись как лучшие друзья.
— Ну что, рассказывай: смог совладать с Сушняком и Горячкой и вернуть свои голос и душу? А то прошлый раз ты мимо нас так быстро пробежал, что мы тебя даже окликнуть не успели и скрылся в пещере ведущей в замок Кощея Бессмертного.
— Всё отлично. Обошлось как нельзя лучше — и Иван всё рассказал: и о том, как он побывал у Водяного, как сладил со своим Сушняком и вернул голос, и каким испытаниям подвергла его Горячка, прежде чем согласилась вернуть душу.
Попрощавшись с Белкой, Иван с Семёном направили лодку в сторону берега, к тому месту, где река впадала в море, возле которой находился посёлок Бережан — родной дом Степана. Их встречали как героев. Не только Бережане, но и из посёлка кузнеца народ подтянулся. Река была снова полноводной и люди из города вновь потянулись к земле и к своим хатам. По этому поводу закатили пир горой. Но Ваня спешил домой, поэтому откланялся, спустя две недели непрекращающихся гуляний и веселья, и отправился дальше.
Рыбак всё так же ловил неводом рыбу и был счастлив, что море у самой его землянки, и теперь не надо до него топать несколько вёрст.
В лесу, как Ваня не пытался не мог уговорить клубок, чтобы тот показал дорогу до его дома, и Ваня шёл теперь наугад. Тропинка петляла: то вправо, то влево, а то и вовсе исчезнет. Не даром ведь за лесом слыла слава не проходимого.
Леший давно вышел из спячки и первым делом навёл справку о своём зимнем госте он до сих пор не мог ему простить за то, что тот прервал сон хозяина леса по среди зимы. И когда Ваня ступил в лес, то Леший его сразу узнал.
— О, Ваня, помнишь меня? — Леший изо всех сил старался казаться вежливым.
— А то. Это ты меня дубиной с сосны снял, а потом к дому Яги вывел. Как же такое забудешь?
— Я смотрю ты вернул свой голос.
— Вернул. Теперь вот стараюсь найти дорогу домой.
— Домой? Зачем так спешить? — Леший исчез — Сперва найди выход из этого леса.
Иван и так уже заблудился, а тут ещё и Леший ему палки в колёса ставит: то тропинки подкинет, уводя в чащу леса; то заставит мох с одной стороны дерева, на другую переползти. В общем завёл Леший Ивана в болота топкие: ноги в трясине вязнут, кочки под ногами квакают.
— Здравствуй, Кикиморка, моя родная, привёл я тебе витязя красного.
—Здравствуй Лешенька, давно тебя видно не было.
— Да, где уж тут. Дел невпроворот. Шастают тут всякие по моему лесу, спасу на них нет.
— Шастают говоришь? Не мог бы отвадить отсюда царевича? А то мои лягушки от него уже шарахаются все. Кочки его узнавать уже стали, сами под ноги его стелются.
— Да как же его отвадишь? Этот дурак знать ничего не желает, прёт на пролом, всё ищет свою Василису Прекрасную. На все мои старания ноль внимания, я его и с тропинки уводил и тропку ему перегораживал, так он новые прокладывает.
Ваня стоял по колена в болотной тине и пытался разглядеть с кем это Леший разговаривает. Но никого не мог разглядеть ни Лешего, ни Кикимору. Вскоре их голоса стихли, и Ваня несколько минут стоял в полной тишине. Потом из болота вышла девица красы неписанной и направилась к Ивану. Девица излучала мягкий белый свет.
— Кого же это привёл ко мне Леший — зазвучал нежный певучий её голос.
— Иваном меня кличут, а как вас, красавица?
— Что? Как ты меня назвал? — Кикимора посмотрела на своё отражение в воде, она всё так же была уродлива: чёрно-зелёное морщинистое лицо, длинные косы, давно сплелись с тиною, ссутуленные плечи и длинные костлявые руки — Совсем ослеп? Какая я тебе красавица? Я Кикимора, понимаешь Кикимора, Кикимора Болотная.
Ивана что-то с силой дернуло за ноги, так сильно, что он почти весь ушёл подводу.
— Стой. Говорю, что вижу. — захлёбываясь проговорил Иван, не теряя самообладания.
Кикимора подошла вплотную к и Ивану, вытащила его из болота, теперь он стоял на глади водной как на сухой земле, после чего возложила ему на голову свои костлявые руки. Белое сияние немного угасло, и Иван разглядел истинный облик Кикиморы. Сперва он немного отшатнулся, разглядев истинный облик Кикиморы, но потом взял себя в руки.
— Так ты об этом говоришь? Ну это не проблема. У нас в Красноярске любая Кикимора за два часа при помощи тонны косметики делает из себя истинную Богиню.
— Что?
— Я говорю, что не важно, насколько ты страшная снаружи, это поправимо, главное то какая ты внутри.
— Что? И какая я, по-твоему, внутри?
— Сердце мне подсказывает, что прекрасна и глаза это видят.
— Что? Ты способен видеть сердцем?
— С недавних пор, видимо, да. Благодаря голосу сердца я смог разыскать свою душу среди тысяч копий Белой горячки — и Иван по новой поведал свою историю, а Кикимора поведала свою историю: то как она была Василисой прекрасной, что все царевичи стремились ей обладать и поэтому до смерти дрались друг с другом, даже Кощея не миновала эта участь, а простым крестьянским мужикам ничего не надо было кроме — одного служить ей.
— Поэтому я, облачившись в жабий наряд, сбежала из Кощеева царства, пока Кощей с Иваном-Царевичем дрался, а потом упросила Ягу, чтобы скрыла та меня от глаз мужицких. Вот с тех пор я тут и живу, жду того, кто сможет разглядеть мою душу. Иван, который царевич, тут часто бывает, лягушек да жаб целует, так я к нему как-то вышла: «Привет, Ванюша!» говорю, так он, как меня увидел, так дёру дал, что пятки сверкали, долго потом не появлялся.
— Говорят: тебя ищет, видел он как ты лягушкой обернулась, когда Кощеево царство покинула, поэтому он и целует всех жаб да лягушек, в надежде, тебя отыскать.
— Совсем умом тронулся, бедненький.
Долго ещё разговаривали Иван и Кикимора. Иван не хотел покидать это болото и уже не тянуло его в родной Красноярск, да и Кикиморе приглянулся этот молодец, очень легко с ним общалось, а она давно уже ни с кем не разговаривала, кроме Яги и Лешего, даже Водяной в это болото не заглядывает, а он, вроде бы как, властитель всех водоёмов и это его вотчина.
— А как снять с тебя чары? Ведь не всю жизнь тебе Кикиморою ходить?
— Чары? Только Яга снять сможет своим благословением, но только если добрый молодец согласится взять меня такою в свои жены, а они все убегают при виде меня, кто в лес, кто дальше в болото и там пропадают. Им такая судьба милее меня. Ты первый кто заговорил со мной.
— А мне милее тут, с тобой на болоте, чем в родном городе. Там у меня никакой жизни.
— Так оставайся тут, со мной.
И отправились они к бабе-Яге. Та их встретила солью и хлебом, благословила на долгую и счастливую жизнь.
 Иван и Василиса большую свадьбу закатили на весь на весь честной мир. А после жили долго и счастливо.

XII. Послесловие
Этой сказке подошёл конец. Но колесо судьбы ещё не замкнулось, как гласит одна русская пословица: «Свято место пусто не бывает», а значит: ели где-то освободилось место, то это место обязательно должно быть кем-то занято.
1) Иван-царевич:
Услыхав, что Василиса прекрасная вернулась в своё Безымянное царства и вышла замуж за славного витязя по имени Иван, то прислал поклон и просил у Василисы прощения. Он и к Лешему, и к Кощею за прощением ходил, у Кощея лет пять в слугах был, пока новое поколение горбунов не выросло. А опосля явился царевич к Яге и просил у неё совета, чтобы та подсказала: как ему своё место найти.
— Понимаешь Ванюша, всё должно быть на своих местах: один Иван должен быть тут счастлив, на Василисе женатый, но ты проморгал здесь своё счастье, поэтому отправляйся в Красноярск и ищи своё счастье там.
Иван-царевич так и поступил, но в Красноярске он на долго не задержался, этот мир для него был диковинным, поэтому пошёл он по свету гулять и счастье своё искать. Но это совсем другая история.
2) Кикимора — Это место тоже оказалось вакантным:
Как объясняла Яга, Василисе и Ивану, после того как их благословила:
— Вы думаете, что Кикиморы больше не будет? Ошибаетесь. Кикиморы были всегда и всегда будут. Любое тело, это всего лишь глиняный сосуд, заполненный душой и тело Кикиморы не исключение. По свету много опечаленных и озлобленных душ бродит, стремящихся как можно дальше от живых убраться. И любая такая душа с радостью займёт тело Кикиморы.
— А что стало с той душой, которая занимала тело Кикиморы, до того, как ты поселила в нём душу Василисы?
— Переродилась, она смогла отпустить свою боль и сопровождающую её злость. Если хотите, я вам как ни будь расскажу её историю, а сейчас давайте праздновать.
Так, что Кикимора никуда не делась, она всегда была и всегда будет. Но столько историй даже я рассказать не смогу.