8 Такова жизнь

 
 Когда меня с сыном забрали из роддома, радости у меня не было. Встречали брат и подруги, мама была дома, супруг так и не появился. Последняя надежда, что что-то изменится в лучшую сторону, исчезла.
Сын часто плакал, не давал спать по ночам до года. Надо было решать вопросы с оформлением прописки, пособием, но я едва справлялась с домашними делами. С непривычки (опыта обращения с маленькими детьми по воле судьбы не пришлось изведать) было очень тяжело. Я не знаю, как в фильме «Москва слезам не верит» героиня ещё и училась, это фантастика. Фильм был создан людьми, которые не знают, что такое — растить младенца одной. Тогда ни подгузников, ни автоматов для стирки и в помине не было. Я от усталости просто падала. Ну, можно наплевать на ребёнка: один раз в день пелёнки менять, заткнуть уши, чтоб не брать на руки малыша, когда он плачет, не купать, не гулять на улице и т. д. Тогда можно и учиться. Но я так не могла поступить.


 В один день, через неделю после роддома, взяв с собой всё необходимое, решилась вернуться к мужу, в тот день он явился поздно вечером, как всегда, при параде, и вопроса не стояло: «Где его носило?»
Не выгнали, и за то им низкий поклон.
Но ничего не изменилось. Мне ещё добавилось обязанностей, но могла выйти по делам.
Приходилось одной ногой качать коляску, только тогда сын не плакал (а иногда он просто заходился рёвом), а руками то готовила, то стирала, то гладила стопками вещи, некоторые, наверное, первый раз увидели утюг по желанию свекрови. Она стала ещё и придираться, всё, что не делала я, всё плохо, мне казалось, что попала в 15 век. А супруг каждый вечер прибранный уходил, как надо быть, гулять.
Зачем тогда было жениться?
Отношения были, мягко сказать, напряжённые. И эта боль в душе не давала покоя. Теперь я правильно вопрос могу поставить: «Зачем мне всё это выпало?»
А тогда я спрашивала: «За что?»
Я всего-то хотела быть женой и мамой, как во всех нормальных семьях, больше ничего.
Я замкнулась в себе.
Один раз мы с ним подрались. Когда я подавала бутылочку со смесью для малыша, отвернулась, чтоб не смотреть в его бесстыжие глаза, а он мне дал пощёчину. Это было для меня неожиданностью, от такой наглости во мне всё закипело, и я бросилась на него, как тигра. Больше с ним я не общалась. Так прошло полгода. Видя, что ничего не изменится, я сбежала домой.
Через год он появился с другом (это был единственный раз, второй раз и последний, он пришёл на восемнадцатилетие сына), который пришел из армии (мы вместе учились в одном училище) и иногда проводили досуг вместе, друг даже водил нас целой группой ребят в мамин дом в Добруше на пикник.
Когда бывший муж (я развелась с ним, когда сыну был годик) мне стал говорить, что у него было много девушек и хотел сказать, что я для него оказалась единственной и неповторимой, у меня при словах: было много девушек, разум помутился, перебила его речь словами: «А сколько ещё будет?!»


  Подло, когда человек любит и смотрит по сторонам на других. Я до сих пор не понимаю, зачем жениться, если нет желания быть порядочным семьянином, для таких жена — что-то вроде прислуги, у которой нет прав даже на своё мнение, не говоря уже о её личности, просто раба.
Он стал уходить, зовя друга с собой. Тот отказался. А я расплакалась и излила ему всё, что наболело. Так мы проболтали всю ночь. Когда я успокоилась, он стал рассказывать о жизни в армии в Германии, сильно жаловался. Зачем такая армия? Свои гнобят своих же.
 Потом стал петь песни. На сердце отлегло, и мир стал казаться не таким уж и мрачным. Но сердце моё зарубцованное отказывалось кого-то к себе впускать.
Под утро он ушёл, но вечером опять навестил. Так я стала встречаться с ним, как потом оказалось, вторым мужем. Ухаживать за мной не стал, опять денег не было, ну верная примета, что ничего хорошего не получится.
Через месяц мы стали жить вместе. Брат был в заработках, мама купила домик в деревне и жила там.
Он устроился на завод. Познакомил с родителями, те не очень были рады этому.
Его родители были интеллигентными людьми из провинции, и до пенсии занимали важные должности. Она — главный бухгалтер в банке, он — главный бухгалтер в обкоме партии.
Его маме я сразу не понравилась (такой перспективный сын и я с ребенком). Но с интеллектом не всё было в порядке, аттестат был почти на одни тройки, тоже поздний, избалованный безмятежной жизнью человек. Весной пришёл из армии, а осенью его послали от завода в помощь колхозам на уборку урожая, в те времена это была распространенная практика. После возвращения с уборки картошки он в подробностях рассказал, как мне изменил. От шока у меня началась истерика. Такого живодёрства я ещё не встречала. Меня чуть не стошнило. До него сразу дошло, что такие вещи рассказывать нельзя, через четверть века до меня дошло, что он ещё и жил на две семьи, об этом потом. Тогда всё вроде улеглось. Жизнь вошла в нужное русло, обычная рутинная семейная жизнь.
 Зарабатывали мы неплохо. Могли многое позволить, но всё доставалось с трудом, магазины были пусты, и если что-то покупалось стоящее, то или по блату, или по бесконечным очередям, которые создавались самими покупателями. Переклички, номера на ладошке, споры — вы здесь не стояли, даже давки были с потасовками.
Сын сразу его стал называть папой. Он рос покладистым, весёлым ребёнком, все без исключения обожали сына. Мы многое делали вместе. Хлопот с ним не было. Не капризничал. В моей судьбе он самый лучший человек на земле. И сейчас, хоть он далеко, мы с ним почти каждый день общаемся, это большое счастье. Конечно, были проблемки, так, мелочи жизни. Уложить спать его было трудно, и я придумала бабая, после чего он через пять минут спал безоблачным сном (ни в коем случае этого делать нельзя, лучше читать лёгонькую сказку с счастливым концом). Психику надо беречь, если хотите, чтоб ребёнок рос бесстрашным человеком.
После декретного отпуска вышла на свою работу. Через год мы втроём поехали на Чёрное море по путёвке от завода. И уже там он показал свою жестокость.
 У него был во время цветения трав аллергический ринит. А я нечаянно задела рукой ему нос, он резко ударил меня кулаком в живот, да так, что в глазах потемнело. Уже тогда я поняла, что это за чудовище. Но значения этому не придала.
В 86-м году произошла авария на Чернобыльской АЭС. Шумиха стояла в СМИ большая. Мы думали, что это далеко. 1 мая мы втроём отправились на демонстрацию, которая проходила, как обычно, на центральной площади Гомеля.
Было жарко и немного ветрено. Но у меня было ощущение какой-то наэлектризованности воздуха. Мы спустились с площади по Киевскому спуску к набережной Сожа прогуляться. Одна престарелая пара стала нас уговаривать вернуться домой и стараться меньше выходить на улицу. Так и сделали. Получается, мы узнали об страшной опасности на пятый день и что станция в 130 километрах от города, совсем рядом. Стояла угроза взрыва реактора, и город готовился к эвакуации. Появились на работе военные с приборами для измерения радиации у людей. Беременных посылали на аборт. С середины 86-го и в 87-м годах рождаемость отсутствовала в зонах отчуждения. Было страшно.
Свёкр передал какие-то таблетки, специальные от радиации. Через месяц после аварии у меня появилось на пальцах рук около ногтей дикое мясо (небольшие наросты мяса без кожи, нервы открытые, я не могла даже дотронуться до чего-либо), пришлось обратиться в поликлинику, врач назначил одну мазь, а на перевязке медсестра — другую, ихтиоловую. Вылечила. После у меня увеличились: печень, щитовидка, лимфоузлы на шее, поднималась температура, 37,2 самая гадкая, год держалась. Два раза лежала с лимфоузлами в больнице, каждый раз стоял вопрос с операцией, но всё обошлось без неё.
В магазинах после аварии на ЧАЭС в Чернобыле появилось разливное молоко в бидонах с надписью: «Только для взрослых». Работникам дали доплату, которую назвали «гробовые».
В 88-м году мы поженились.
У меня был срок два месяца беременности, когда попала в больницу с аппендицитом. Хорошо помню, как сделали перед операцией первый укол, пришла ложиться на стол, а у меня сознание без изменений. Трезвенников наркоз не сразу берёт, сделали второй укол в кисть (всегда были проблемы с венами, и никто не верил, что я занималась спортом). В общении с хирургом я заснула. Потом в сознании появился туннель, а я мааааленькая частичка, летящая в нём. Очнулась от громкого голоса. Наступила тишина. Открыв глаза, увидела рядом на подушке полотенце. Вопроса не стояло, зачем, все знали, что беременна, и ждали приступ токсикоза, но, в отличие от первой беременности, у меня его не было. Соседки по палате рассказали, что меня с каталки сбросили, как мешок с картошкой, и через время я стала метаться по постели, боялись, что рухну на пол, и вызвали врача. Когда он увидел происходящее, то стал на них кричать, что меня привело в чувство.
Операция прошла перед выходными, обхода не было, и уколов обезболивающих я не получала. Опять дикие боли, чуть на стенку не лезла. Оно, может, и к лучшему, лишние обезболивающие убивают мозг, а я была не одна. Не было токсикоза, была другая напасть — судороги ног. Эластичные бинты мало помогали, эти физические боли очень выматывали меня, живот со шрамом от аппендицита год меня мучил.
 Пришло время рожать. Под утро вызвали скорую. Пока её ждали во дворе, всё время хотелось лечь на скамейку. Первыми родами мне, наоборот, хотелось ходить.
Когда приехала скорая, перерывы между схватками резко стали уменьшаться. В приемной начался получасовой опрос: «Что, где, когда?»
Я на письменный стол ложусь от боли, она пытается мне померить давление. Не знаю, что нашло на неё, но она прервала «допрос» и громко попросила каталку. Успели только меня переодеть и положить, как у меня начались потуги. Я закричала: «Помогите кто-нибудь!»
Что пришло в голову, то и кричала. А могла и мата загнуть, для меня маты — это крайность.
Наступила тишина, и на свет появилась голова сына, без трудов родила прямо на каталке в приёмном отделении. Медсестра схватила сына и бегом унесла его от меня, потом узнала, почему. Только на четвертый день принесли фиолетового с красными глазами и ничего не рассказывали, я сама догадалась, что он чуть не задушился пуповиной. А в больничном стоял диагноз — стремительные роды.
 Рядом со мной в палате лежала несовершеннолетняя, незамужняя роженица, как её допекали вопросом: - Будешь забирать малыша?
У неё и в мыслях не было его оставлять. Как она плакала. Я  понимаю, почему не все хотят рожать в больницах. Сколько много у нас чёрствых и алчных людей.
 В больницу муж пришел с пустыми руками. А мне так хотелось есть, от больничной еды не запоёшь. Но принес записку от старшего сына с рисунком и первыми написанными буквами (всё сохранила). Но этим сыт не будешь. Пришлось послать за продуктами. Принёс, слава богу!
Новорожденный, в отличие от старшего брата, был спокойный. Ясно дело, какое эмоциональное состояние беременной, такое будет и у будущего ребенка после родов.
Муж особо с детьми не церемонился, к старшему относился потребительски, баловала и занималась детьми только я. Саши почти не было дома — дела. Приходил поесть и поспать, только иногда вместе ходили за продуктами.
 Когда у него женился друг, то позвал Сашу свидетелем, но с условием, что меня не будет на свадьбе (мы вместе учились в первых классах), не советуясь со мной, согласился, а меня просто поставил перед фактом. Молча я переварила этот казус.
И был ещё страшный момент, когда он вешал карниз над окном (это единственное, что он сделал в квартире, хотя ну очень нужен был ремонт, про который он даже не заикался), старший сын не услышал его просьбу подать плоскогубцы, и он бросил с высоты в него отвёртку. У меня душа в пятки ушла от увиденного. Мне хотелось его за это удавить.
По-разному у нас складывалась жизнь, и хорошее, и плохое. Но были сразу заметны его эгоизм и скупость, которые со временем стали просто невыносимыми. Но я всегда надеялась на хорошее.
В 90-м году свёкр получил участок на берегу Сожа, рядом с городом, как ветеран войны.


  Свёкр родился на границе Белоруссии и Украины, в деревенской семье. Во время войны был в партизанах. Со временем стал председателем отряда. У него было много наград. А как он красиво пел! В оперу ходить не надо было. У нас с ним были хорошие отношения. Родители мужа были верные коммунисты и отрицали религию. В один из праздничных вечеров зашла об этом речь, и я задала волнующий меня вопрос: «Чему научили коммунисты? Взятки давать! А религия учит любви, честности, миролюбию, уважению, верности, терпению, состраданию». Он ничего не ответил. Через год он умер от рака груди. Перед смертью попросил сына перейти в эту шикарную (по нашим меркам) квартиру в центре города на берегу Сожа. Всем видом свекровь показывала, что жить здесь я не буду. Видела, как она пренебрежительно ко мне относится, хотя я старалась, как могла. Когда он привел новую жену, то в больницу ко мне приходила, плакала и жаловалась, что сын сошёл с ума.


 К работе на заводе и семейным хлопотам добавился голый участок. За год до смерти свёкр успел построить сарай из наших материалов. Мы могли там ночевать, чтоб сделать больше. Всей семьёй работали на участке. Я составляла программу максимум и минимум, всегда программа минимум была выполнена. Младшенький сын часто оставался у бабушки в городе, а мы после дачи его забирали. Увидев меня, он бросался обниматься, а бабушка говорила: «Ну лиса».
Мальчики мои были потешными и смышлеными. Приехав в гости из деревни, моя мама стала рассказывать, что сделала на своем участке, старший сын спросил: «А ты покормила крыс в доме?»
Мы долго смеялись.
 Со временем у матери стали выпадать волосы на голове, были видны залысины. И с давлением были проблемы.
Когда строили дом на новом участке за городом, возвели стены и крышу без шифера, которую снесло очень сильным ветром. Я была одна, когда это увидела, и у самой чуть крыша не поехала. Почти полдома лежало в руинах. Сосед жалостливый помог нам всё восстановить за символическую плату.
Все мои родственники помогали строить дом. Сама блоки подносила, потом, когда лежала в больнице с почками, оказалось, что правая опущена. А сколько труда ушло на посадки и планировку огорода, иногда на велосипеде после работы ездила, чтоб полить всё, земля там песчаная. Своими руками выложила погреб из красного кирпича. Всегда люблю сделать необычное, первый раз, и о том, что я создаю, у меня появляется в голове план, а вдохновение меня неудержимо ведёт творить. Красные кирпичи мы собирали после сноса частных домов на Советской улице, кирпичи были ещё довоенных времён, прочные, таких уже не делают, а потом погреб утеплили раздробленными кусками разбитых после обрушения крыши блоков. Дизайн дома был, естественно, мой, для винтовой лестницы из древесины рассчитывала и вырезала лекала для каждой ступеньки. Выращивали для себя грибы вешенки. Урожаи всего были хорошие, в пределах шести соток. Гены прадеда во мне хорошо проявлялись. Мне всё это нравилось, хотя здоровье от такой любви страдало. Я не знаю почему, но выращивать на земле мне больше нравилось, чем ходить по магазинам, салонам и другим публичным местам. Мне даже кажется, что я не такая, как надо быть, то есть любить себя. Просто очень люблю создавать красоту руками.
Свекровь в дом никогда не заходила, боялась наверное, что опять рухнет.
За тринадцать лет совместной жизни кроме работы ничего не видела (разве что в санатории с детьми ездила и всё). Один раз сходили в театр, и то, что дали свёкру на какой-то праздник бесплатные билеты. Только работа и дача со стройкой, на которые уходили все деньги.
 Начало девяностых. Союз развалился. Наш завод стал пробуксовывать. Стали задерживать зарплаты, а цены расти, появились талоны и карточки на все товары. Скудные магазины совсем опустели.
Муж в то время работал на стройке от завода, чтоб получить квартиру. Надо было отработать три года, и квартиру получаешь без очереди. Но со стройки через два года ушёл, пошёл на базу продуктовую грузчиком. И мы так и остались жить в нашей с братом двухкомнатной квартире.
Появились челноки, и Саша стал одним из них. Покупал на базе сливочное масло, возили в Москву. Потом стал ездить в Польшу, помогала ему собирать товар, отдавала все деньги и детские пособия в том числе. Через несколько поездок перестал хоть что-то привозить, деньги только брал. Пришлось даже на алименты подать, и с этого момента деньги каждый имел отдельно, хотя я продолжала их вкладывать в стройку.
Ещё одна жуткая история.
Саша, как обычно, после каких-то своих дел пришёл и с тревогой задал мне вопрос:
— Нет ли у меня ещё мужчины?
Дело в том, что у него появились признаки плохой болезни, а мне надо идти с ним в поликлинику для сдачи анализов. Трудно представить, что творилось у меня в душе. Какой мужчина может быть у белки в колесе? Поди докажи, что чиста. А это пренебрежительное, молчаливое, брезгливое отношение ко мне в поликлинике медиков опять тяжесть ужаса лежала перед глазами. Но, как меня любит Бог, результаты анализа пришли отрицательные, а Сашу положили в больницу, сказал, что нашли уретрит.
Представляю, что было бы, если бы я оказалась больной, он бы меня в порошок стёр. А так ничего страшного, это же мелочь, как с гуся вода.
Тут моя мама решила вернуться в город, продала дом, деньги, положенные в банк, потом полностью сгорели.
Когда я очередной раз лежала в больнице с лимфоузлами в 94-м году, Пасха была 1 мая. Пришёл Саша с детьми в больницу, как обычно, с пустыми руками, я даже крашеных яиц и кулича не попробовала в этот день. Заметила, что какие-то они взбудораженные. На следующее утро приехали вместе брат и муж и сказали, что мама в морге. У меня был шок. Такое потрясение так затмило сознание горем, что всё происходило как в тумане. Весь мир для меня исчез, только боль на душе и слёзы. Я не понимала, что говорила, что делала. Хотелось заснуть и проснуться уже без этих страшных событий, а ещё лучше вообще не проснуться.
Здоровье её было нормальным. Что и как мне не говорили. Брат, который всегда с нами воевал, вдруг стал мужу другом.
Когда я узнала от сына всю правду, мне стало ещё хуже, хотя хуже уже не было. В субботу перед Пасхой был скандал мамы с братом, которого она всегда лелеяла, в отличие от меня. Даже когда его отправили на химию за воровство, она обозлилась на меня и говорила, что я его сдала. Видел Бог, моей вины не было, а я ещё пережила эти обыски, допросы, позор.
Из слов сына поняла, что довольно шумный был скандал, брат бросался чайником, что там было — одному Богу ведомо. А в воскресенье, когда муж с детьми собирались ко мне в больницу (я очень просилась домой у заведующей, как чувствовала, ничего сложного у меня не было, но не отпустила), муж обозвал сына, а мама заступилась, и он на ней сорвал всё своё зло, она пряталась в ванне, дверь взломал и бил её. Как он её бил и что при этом испытывали мои дети и мама, можно только догадываться. Она убежала в подъезд к соседям, просила спрятать её, но, как на грех, хозяина не было дома, а были его друзья, не пустили, а потом ещё милиции наврали, что ничего не слышали. Об этом через двадцать четыре года я узнала от соседа, которого не оказалось в тот день дома.
Перед этими событиями, когда ещё была дома, мне приснился сон, что на груди у спящей матери был раздавленный клоп.