Рубаи против кинжала глава 6

    Глпва шестая   ТРОПА  К ЗВЁЗДАМ                - Скажи, о учитель, ради Аллаха, всезнающего и всевидящего,   - спросил своего визиря владетель Персии,  Джелал ад-Дин  Абу-л Фатх  Меликшах, мешая персидскую речь с родной, огузской речью. – отчего в моей стране столько много нищих? Мудрый Низам ал-Мульк, отодвинув книгу, вскинул на тюрка внимательный взгляд. В прежние годы, ещё будучи под влиянием растлителя Хасана ибн Саббаха, Меликшах не задавал таких вопросов. Что ж, видно, разум правителя созрел для  государственных забот. - Аллах свидетель, мне мало чести – слыть царём голодранцев! – продолжал сердито  «Краса веры» и  «Обладатель открытий» - Или у нас перестали пахать землю  и сеять зерно?  Но я собственными глазами видел как дехкане ковыряют пашню. В кишлаках и аилах великий шум. Земледельцы ропщут на землевладельцев, вельможи -–на дехкан. Кргда б не приехали к ним сборщики податей, всегда один ответ: или  е щ ё, или   у ж е  нечем платить. Кто и что тому виною? - Виноватых много, о мой повелитель, - тихо ответил  наставник. – Но первый из них в ряду многих – мусульманский календарь, введённый в Подлунном мире самим   Пророком Мухаммедом, да благословит его Аллах и да приветствует. - Календарь? – удивился  Меликшах. – Но почему? -А вот почему, о великий  государь. – визирь положил  ладонь на лежащую на столике книгу. – Перед тобой «Кудатгу-билиг», - сочинение Юсуфа Хас-хаджиба Баласагунского. Он написал в ней о земледельцах следующие слова: «Они- нужные люди, это ясно. С ними ты общайся и хорошо обходись. Пользу от них видит всякий». Просвещённому правителю, о государь, должно быть известно: жизнь траве, хлебному злаку и скоту даёт по воле Аллаха, милостливого и милосердного, не  холодная Луна,  а горячее Солнце. Поэтому дехкане Ирана и Турана  издревле привыкли рассчитывать полевые работы  по своему,  веками проверенному,  солнечному календарю. Ибо каждому растению  Аллах, творец всего сущего,  наделил  своим  временем, о котором  должен знать каждый пахарь и скотовод. Ячмень не заставишь зеленеть в стужу, вишня зветёт по весне, а сорго созревает лишь  осенью. - Я это знаю, о  мугалим мой. – перебил речь бывшего воспитателя  бывший воспитанник.-  Но как благополучие огромной страны может зависеть от названий дней недели? -Да так, о мой повелитель, что теперь, - продолжил поучение  визирь. – арабы занесли в Иран и Туран лунный календарь, чужой для наших мест. Я не думаю спорить с самим  Пророком, мир ему, о пользе мусульманского календаря в горячих песках Аравии, где кочуют племена бедуинов. Лунный календарь приспособлен к их сонному быту. У нас же, где летний день год кормит, этот  календарь, Аллах свидетель, непригоден, ибо лунный год не совпадает с истинным солнечным годом. Между ними разница в одиннадцать с чем-то дней. И ты посчитай, о мой ученик, какой разрвыв между этими календарями нарастает за века!  Отсюда и раздоры между земледельцами и сборщиками налогов  при сборе податей:  наш урожай ещё на корню, скот далеко от хлебных полей, а по мусульманскому календарю  у ж е  пора взимать налоги  с селян… - И  где же выход из этого недоразумения? – Меликшах весь во внимании. -  Нам нужен свой календарь, подлинно новый. – сказал обрадованный «Регулятор государства». -  Потому  как и в  старый, солнечный,  календарь  многие правители  вносили беспорядок, самовольно то отменяя, то вводя  високосные дни в году. Когда мы солнечный год вернём, подобно породистому скакуну,  в его привычное стойло, тогда в твоей державе, о повелитель, наступит мир. Не будет бунтов и столкновений  земледельцев со сборщиками налогов, прибыль будет и дехканам, и царскому двору, и войску, и мечетям. - Да-а, войско надо кормиь, - вздохнул султан озабоченно. – А кормить нечем. А без войска что станет с нашими владениями далеко на восходе солнца и на закате?  Новый календарь говоришь, о главный визирь… Кто в силах придумать его? - Астрономы и звездочёты, Ваше  Величество, учёные люди. - Где они? Я их почему-то не вижу в моей стране. - Были, Аллах свидетель! – заверил собеседника Низам ал-Мульк. – Но твой покойный отец, да будет над ним благословение Аллаха…. - Не надо нареканий моему отцу.- сказал строго султан. – Те гонения книжников были ради истинной веры. -  Кто кроме Аллаха знает лучше истину?  - смиренно согласился  визир.- У рабов же  Аллаха, устроителя судеб, всё перемешано: что вчера считалось ложью, нынче правда, что сегодня истина, то завтра – ложь. Разреши только, государь, а учёных мужей для составления календаря  мы найдём. В Бухаре, я слыхал, служин хакиму Шамс ал-Мульку Насру  математик, астроном, лекарь и поэт мой друг юности Гияс ад-Дин Абу-л Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям ал-Нишапури. Я учился с ним в Хорасанском медресе. - Поэт? Из Нишапура? – переспросил Меликшах, весьма охотчий как и все из рода Сельджуков до хвалебных касыд в свой адрес. - Почему он оказался в Бухаре, у чужих?                -В Исфаган? – встрепенулся, Омар ибн Ибрахим Хайям,  звездочёт бухарского хакима. – Строить обсерваторию?  Составлять солнечный календарь? О Аллах,милостливый и милосердный. Это… по мне!  Низам ал-Мульк… О-о!  Помню, его звали Абу Али ибн Хасан ал- Тус,  и он был моим  соседом по келье в Хорасанском медресе.  Мы с ним  найдём  общий  язык. Это  это по моему предложению мы в юности  втроём дали клятву помогать  друг другу…  Значит  товарищ  вспомнил о товарище! - Нам самим нужны звездочёты. – с горькой обидой сказал бухарский хакан  Шамс ад-Дн Наср послу из Исфагана. – Разве мы тоже не заблудились меж двух календарей?  Высокомерен Меликшах! Заносчив! Нет, чтобы отправить в качестве посла своего вельможу, царедворца, так нет, прислал словно в насмешку какого-то туркмена Ораза сына Ураза… О небо! До чего мы дожили, великие Караханиды? - Да не будет огорчено сердце Великого  хакана моими словами, - дерзко  ответил запылённый тюрк в косматой папахе. – но… об этом, Аллах свидетель, надо было думать раньше! «Этот правдивый и прямодушный  звездочёт нигде не приживётся! – мстительно подумал «Солнце государства», - Ни в Иране, ни в Туране, ни в Исфагыне, ни в Хамадане. Слишком прям, как  нейка, с которой он не расстаётся.  И слишком дерзок в  советах и в стихах… И это тогда, как  я сам, - смутился сам перед собой хакан, - просил звездочёта и поэта Омара  честно говорить  наедине со мной всё, что он думает обо мне. А  взамен он сказал нелицеприятную правду: - «Начали вы хорошо, о хакан. Возводили крупные пострйки. Отражали врагов. Ограждали  сельских земледельцев и городских ремесленников от притеснений ваших буйных сородичей. Но шайка крикливых славословов, лизоблюдов и угодников вскружила вам, о хакан, голову  титулами «великий», «солнцеликий» и «бесподобный» до того, что вы обленились!»  Неблагодарный поэт выдумал обо мне язвительное рубаи, которое распевает весь народ в Бухаре: Не давай убаюкать  себя похвалой - Меч судьбы занесён над твоей головой. Как ни сладостна слава, но яд  наготове У судьбы. Берегись отравиться халвой!   Бухарский хакан, тяжко сгорбившись над своимит толстыми ногами, скрещенными на ковре, уныло глядел из-под завёрнутой полы шатра на летний стан. Он был уже не молодым человеком, суровым, с дочерно обветренным в степях  лицо. К удивлению Омара ибн Ибрахима Хайяма, правитель только сегодня  вспомнил о математике и звездочёте  из Самарканда, присланном много лет назад в Бухару городским казием Абу Тахиром Алаком. - У Меликшаха хороший визирь.- печально сказал Шамс ал-Мальк. – Человек государственного ума. А мои визири… терзают страну, губят меня, хакана!  С ними мне  грядут неисяислимые беды…  Оставайся в Бухаре, нишапурец! Будешь при мне главным визирем!  Как твой земляк  Низам ал-Мульк – при Меликшахе! Ты же  сможешь с помощью Аллаха, мудрого и правдивого, исполнять должность главного визиря! -Я, о добрый хаким? – Омар осторожно оторвал от ворота своего халата  толстую руку правителя Бухарского вилайета.- Побойся Аллаха, о великий  Шамс ал-Мульк Насер! Государственного  опыта у меня  нет, да и желания тоже.Ты мне предлагаешь эту высокую должность только потому, что за мной прибыл посланец из   Исфагана. Почему ты не делал этого мнлгие годы моего прозябания в Бухаре?  Не гневайтесь на меня за отказ, государь, -  не хочу. - Это почему, презренный раб? - Ну, не… по душе мне, о Шамс ал-Мульк! Ты воин, я математик,  астроном  и поэт.А  каждый раб Аллаха, великого  могучего, должен служить своему призванию! - «Хочу, не хочу!» – передразнил собеседника хакан. – Оставайся, а,   привередливый раб! Надо жить не так, как хочешь… - А  что скажет Меликшах, еслия останусь? - Э-э-э… - бухарский правитель махнул рукой. – отпишем ему, что ты уже назначен моим визирем. А визиря-то он не посмеет забрать у меня? - Не посмеет, о мудрый хаким! Зато твои царедворцы завтраже отравят меня без молитвы и благословления! - Уезжай… безбожник! – горько усмехнулся  хакан. -  Скажи, о Аллах, мудрый и справедливый,- думал подевольный правитель Меликшаха. - почему ты даёшь одним  рабам свой  дарованный разум, но не  даёшь им  крепкой веры в Единобожие? Других же своих рабов Ты наделяешь  крепкой верой в Тебя, но обделяешь разумом? Запутавшись в своих  сомнениниях, хаким  велел верному евнуху подать  себе вина  и позвать Лейлу, любимую арабскую танцовщицу, с призывно трясущимся животом и зазывными бёдрами. Будем жить по прежднему, без никаких новшеств!   Пусть  опасный звездочёт уезжает. Смутьян  не нужен священной Бухаре! Выйдя за одни из двенадцати  ворот священной Бухары,  будущий невольный путешественник  решил взглянуть на конвой, под  охраной которого он поедет к другу юности  Низаму Ал-Мульку  в  столичный город Исфаган. Омар нашёл приезжих сельджуков  поодаль от Южных  городских ворот Бухары,  в отдельной кочевой юрте, какие когда-то изготовлял на продажу его отец Ибрахим Хайям. При виде  высокопоставленного чиновника в дорогой парчёвом  халате и шелковой чалме  посланники Меликшаха, туркмены,  догадались: перед ними – важный  вельможа! Десять степняков вскочили со своей походной  кошмы, чтобы тут же  согнуться перед нежданным  гостем в низком поклоне. - Кто онбаши? – спросил умудрённый жизнью звездочёт. -Я онбаши, господин. – неуклюже разогнулся и выступил вперёд рослый воин средних лет в длинном полосатом халате.- Что прикажете, мирза! - Э-э-э…Велик Аллах в своём правосудии!  - воскликнул удивлённый господин. –  Знай же,  несчастный,  что  тебя узнал, убийцу слуги моего отца!  Туркмен испуганно попятился от бухарского вельможи. -Я… вы…- бормочет жалко. – Не припомню, господин, чтобы я… чтобы мы… где-нибудь с вами встречались… - Не боишься ты Аллаха, о дорожный грабитель! – вскричал  помилованный когда-то разбойником чтец Корана. – Вспомни, злодей, Фирузгондскую дорогу шестнадцать лет назад. Ты просил меня, кори, не забыть о тебе, если я стану мирзой.Ты- Ораз из плеиени кынык, из которого вышел  воинственный  ваши хан Тогрул. Смотри, несчастный, я стал мирзой!  И по воле Аллаха, справедливого и правдивого, я не забыл о тебе, убийца! Но знай,что по высшей небесной справедливости я тот самый звездочёт и математик, за которым тебя сюда прислали из Исфагана! - О Тенгри! О Аллах! – у  командира десятка туркменских воинов подкосились ноги. Онбаши повалился на  колени, сбил косматую папаху   и  униженно припал бритой головой к  сапогам  Омара. – Смилуйся  надо мной, господин! Не вели казнить! Я тогда   сглупил по молодости… - Встань, несчастный! Что-то ты  не таким смиренным рабом Аллаха, был перед нами,  мирными персами, когда зарезал нашего слугу Ахмеда. Туркмен медленно встал и, не поднимая пристыженных глаз, сокрушённо развёл руками. -«Я пропал,  я  уже умер умер, будь я проклят!» – обречённо  подумал туркмен Ораз. - Прикажете… собираться в путь, мирза Омар? – робко спросил степной разбойник своего будущего господина. - Вот тебе золотой дирхем, о  Ораз! – сказал миролюбиво математик, звездочёт, табиб и поэт. – Купи барана, зарежь его, зажарь на вертеле и накорми воинов.  Пусть  будут готовы выступить в любой час, как только я прийду к вам. Внезапное великодушие бывшего нишапурца объяснялось тем, что при осмотре походной палатки скльджуков он увидел на отвороте кошмы знакомый с детства цеховый герб своего отца, мастера Ибрахима: вышитые зелёным шёлком четыре зубчатых листа чинары. - О, правоверные, по коням! Едем к великому Меликшаху в Исфаган! – провозгласил через неделю важный путешественник своему почётному конвою. Он сытно кормил туркмен в дороге и на стоянках. Разговаривал с ними по-доброму обо всём, не кичась перед простолюдинами  высокой учёностью. Астроном говорил с воинами о  планете Земля, о народах, живущих на ней, о других  небесных светилах, о свойствах всех вещей…  И до того расположил к себе степняков, что у несостоявшегося его убийцы Ораза, сына  Ураза, заметно пробившись сквозь камень настороженности, расцвёл на зелёном стебельке доверия алый мак уважения к учёному мужу. Всю дорогу-шутки,смех. - Спасибо тебе, о Аллах, всезнающий и всевидящий! – не раз молился онбаши. – Ты удержал шестьнадцать лет назад саблю мою бесжалостную. Какую светлую голову  я  снес бы тогда с плеч?  В Мерве запаслись вином и пищей, ещё пуще развеселились. За горой – Нишапур. Книгочей Омар спешил увидеть свою родню и наконец  им помочь деньгами. Каково же было его разочарование, когда разбогатевшего наконец-то сына недружелюбно встретил у входа в палаточную мастерскую злобный,  неопрятный и  высохший  телом суфий ( аскет)  на драной циновке.  Обмер сын, ибо воинствующим суфием  был его отец, деятельный когда-то палаточник Ибрахим! С той горстью неучей, что мирпом нашим правит И выше всех людей себя по званью ставит, Не вздумай ссориться! Кто не ишак, того Она  тотчас   еретиком  ославит… Богатый теперь сын выкупил  благоразумно из икты и  переписал на неласковую к нему мать  палаточную мастерскую, оставил много денег на приданное младшей сестрёнке по имени Голе-Мохтар, худой, неумытой, оборванной, но хорошенькой, умной и ласковой  девочке. И с горечью в сердце  Омар направился в Исфаган, во дворец Меликшаха.                Исфаган. Золотая пыль. Золотые плоды на базарах. Голубые купола над торговыми рядами. Светлый город. Новый его житель Омар ибн Ибраахим Хайям и подумать не мог, что ещё до того как он смыл дорожный пот, его уже ждал, как змей добычу у выхода из пещеры, ненавистный недоброжелетель. Да не  какой-нибудь мусульманский  ходжа или не кровожадный муг, огнепоклонник, а  начитанный поэт   Абд Аллах Бурхани, угодивший честолюбивому Меликшаху двумя-тремя удачно и к месту произнесёнными бейтами. Угодник получил за то более двух тысяч золотых дирхемов, тысячу манов зерна и, сверх   того, звание «эмира поэтов! Бурхани напуган. Он даже захворал, несчастный. Он мог судить о поэте Омаре ибн Хайяме по десятку  его остроумных рубаи, дошедших в Исфаган из Бухары. И вновь и вновь придворный стихоплёт Меликшаха мусолил их в надежде найти в них изъян. Вот этот к примеру: Нет благороднее  растений и милее, Чем  чёрный кипарис и белая лилея; Он, сто имея рук, не тычет их вперёд, Она   молчит,  сто  языков   имея. Чепуха! На что бухарец тут намекает?  И на кого?  Да разве у дерева есть сто  рук, а  у  цветка – сто языков? Вот почему придворный поэт Бурхани побежал к визирю Низаму ал-Мульку, который как раз беседовал с приезжей знаменитостью. Несчастный Абд Аллах даже споткнулся на дворцовом ковре, услышав благодушный голос визира: - Весь Нишапур с округой отдаём тебе в икту, мой дорогой друг детства! - Не надо! Я не думаю о власти, о Абу Али из Туса! Лучше вели выдавать мне ежегодное жалование. - Как скажешь, уважаемый хафиз! – кивнул визирь одобрительно. – Из налогов с  твоего Нишапура будешь получать… десять тысяч золотых дирхемов. Тебе хватит? - Да благословит тебя Аллах, устроитель всех судеб! – поклонился Омар щедрому однокашнику по Хорасанскому медресе. – Я и мечтать не смел о такой огромной огромной сумме на моё  содержание. Знай же, что большинство из них пойдут  на научные изыскания по астрономии и математике. Мне больше не на кого  тратить деньги – ни жены, ни детей, ни лошадей, ни собак! Разве мог о чём-нибудь очернительном про поэта Омара Хайяма говорить придворный  поэт Бурхани с главным визирем Персии, благосклонность которого к приезжей знаменитости не имела границ? Верблюд в караване, вышедшем за городскую стену, с опаской нюхает незнакомую землю и яростно стонет перед длинным путём. Создателю нового календаря  и его помощникам – Исфазари, Васити и другим астрономам в пору было стонать по-верблюжьи со страху  когда они сошлись в дворцовой библиотеки Исфагана и перерыли сотни книг с описанием вавилонских, египетских, сабейских и индийских обсерваторий. После двух-трёх недель изнурительного чтения книг, тихих бесед и бурных споров астрономы доложили главному  визирю Меликшаха: - С помощью одних ручных приборов новый календарь нам не составить! Как при осаде вражеской  крепости стрелой из лука не пробить каменной стены. Нужно строить обсерваторию с солнечным секстантом! - Тем более, что – заметил мудрый «Регулятор государства». – вам придётся  заниматься не только календарём, но и астрологией с гаданием по звёздам для Джелал ад-Дина Абу-л Фатха Меликшаха и членов его семьи! Надо спешить, о мой учёный друг Омар. Я завтра пришлю знатоков окрестностей Исфагана. Ты возьмёшь своих помощников, осмотрите всю округу. Попадётся удобный земельный участок – сообщи мне! - А если он уже в чьей-то собсбтвенности и кто-то воздвиг на нём какие-нибудь строенияя? - Снесём! – сурово сказал Низам ал-Мульк. – Снесём любую постройку, будь то бекское поместье, или халупа дехканина! Знай, о Омар ибн Хайям, что благо державы – превыше всего! И даже сам Хасан ибн Саббах,  наш с тобой  сосед по  келье Хорасанского медресе , и его безжалостные  гашишины  не остановят строительство нашей обсерватории! И уроженец Нишапура поверил уроженцу Туса,  земляку знаменитого Фирдуоси, создателя бессмертной поэмы «Шахнамэ».  Больше того, он,  лёгкая пушинка на ветру судьбы, с радосью подумал: «Слава Аллаху, творцу всего сущего, что при всей личной заносчивости, хвалённой стойкости в боях  и настойчивости в государственных делах, цари из рода Сельджуков не могут обойтись без рассудительных персов, подобно свотим соперникам  Караханидам, что не обходятся без таджиков, без их  чиновничьего опыта, хитрости и знаний».