История репатриации город где случается любовь

 
продолжение


                15 лет спустя. Возвращаюсь в Иерусалим

                Город, где случается любовь

    

                У городов, как и у людей, есть характер. И душа, конечно.
 Что не совсем одно и то же. Характер – это, все-таки, то, что лежит на поверхности, То, что можно определить и описать. Например, - Иерусалим раскинулся на холмах. Дома, как гнезда ласточек-береговушек, испещрили террасы. Дома старые, - арабские в Эйн- Кереме, - оплетены пахучей жимолостью и утопают в серебре древних оливковых деревьев. Дома новые, - маршируют вверх ровными рядами, разбиваясь на квадраты. По их периметру растут кусты жасмина и роз. Иерусалим - это прохладные вечера жарким летом.   
   
    Это - Центр мормонов на вершине Масличной горы. Здесь по субботам бывают бесплатные концерты. Бесплатные не потому, что плохие, а потому, что за все платят мормоны, которые  поклоняются Христу. Они почитают Христа, как великого еврея, и считают себя потомками колена Эвфраима.
      
                Судя по потомкам, которые встречают нас у входа, Эвфраим был  высоким худым светлым мужчиной, с веснушками на руках. Кроме того, он постоянно улыбался.
    
                Мормоны не поскупились и пригласили всемирно известного архитектора, который построил современный дворец. Они оплачивают передвижные выставки. Дорогих исполнителей, зрительный зал, - уютный амфитеатр с роскошным декором. И сцену. Подобной сцены нет нигде в мире. У нее прозрачная задняя стенка. Хотя, поскольку архитектор всемирно известный, можно предположить, что у него есть еще такие сцены. Но, согласитесь, скрипичный концерт Моцарта на фоне сияющего вечернего Иерусалима – это уникальное явление!
    
                Характер города, - это Меа Шарим. Где вся информация о событиях в стране и мире висит на заборах. Пересказанная раввинами. 
   
                Здесь не продаются газеты и нет телевизоров.   
   
                Здесь узкие тесные дворы, а между домами натянуты веревки. На них сушится белье семьи, в которой 10 детей, - а может, и больше. Здесь время не движется. Это может быть 18–й век, а может начало 20-го.
    
                Здесь не звучит иврит, потому что священный язык Торы, он не для разговоров. Здесь каждый день занятия в ешивах, махонах, академиях…   В них изучают талмуд и каббалу. 
      
                «Государство Израиль? Оно будет, когда придет Машиах. Армия, войны? Да, слышали»,- отвечают они на идиш, - «Но нам некогда. Мы готовимся к великому приходу».
      
                Этих людей называют и даже обзывают по-разному. Но они - хранители веры. А вера, согласитесь, немало значит.
      
                Не будет веры – постепенно рассосется и исчезнет целый народ. Еврейский.
    
                И, все-таки, это внешние вещи. А внутренние, то есть свойства души, плохо поддаются определению.
   
                Для меня, это – постоянная звенящая в воздухе напряженность.
    
                По дороге, бегущей вниз с иерусалимских холмов, она тает, и полностью исчезает, когда город остается позади. 
   
                Кроме того, это – особое трепетное отношение людей к этому городу, которое иначе как любовью не назовешь. Любовь образует ореол, и этот ореол можно видеть, когда после последнего крутого подъема вам вдруг открывается Иерусалим.
   
                Вон они, влюбленные в город, строем идут по знаменитой улице Бен- Иегуда.
   
                Молодой человек с гитарой и тысячью косичек, сбегающими по белой хламиде. Скандинавы, судя по росту и цвету волос. Семья хасидов с выводком детей. А вон - молодой человек. Он молится, спрятавшись в подворотню, но его хорошо видно с улицы. Наверное, приехал из Кирьят- Арбы. Скорее всего, судя по кипе, религиозный сионист, и только что вернулся из боевой части.
   
                Сегодня канун шаббата, поэтому здесь расположились клезмеры. Звучат знакомые трансильванские мелодии, кто-то подтанцовывает.
      
                А вот на углу, на старом одеяле удобно устроилась женщина. Она просит милостыню. Она не стара, и у нее нет одной ноги.
    
                «Арабка», - объяснила дочка, которая в то время служила в армейском патруле Иерусалима. «Ногу оторвало в теракте. Да, в том самом, на этом месте. Тогда погибло много ребят».
      
                Помолчала, потом добавила, -  «теракт организовала она».


                Еще немного о любви

      
                Напротив стен старого города, недалеко от Яффских ворот, стоит высокий замок с башенками и зубчатыми стенами. Над ним развивается французский флаг. Здеcь находится хоспис, где лежит и умирает мой друг.
   
                Сегодня -  Валентинов День, и я несу ему в подарок горшочек с голубым цветком.
 
                Все началось с чечевичного супа, который меня научила варить Мирьям. Тогда я не придала значения этому символичному факту.
 
                Надо сказать, что он не понравился мне сначала. У него был неприятный скрипучий голос. Слова буквально выдавливал. Знакомый моего мужа. Нехотя пригласила его домой, когда он подвез меня. Рассчитывала, что откажется, - не отказался. Предложила чечевичный суп, - согласился. 
   
                К этому времени подошел муж. Мы стали есть и общаться. Рассказывая какую-то историю, он увлекся, и скрипучий голос исчез. Наверное, на время забыл о своем горе (у него недавно умерла жена), и превратился в остроумного рассказчика. С живыми черными глазами. С густым открытым смехом.
    
                Он стал к нам часто приходить и всегда что-то приносил. Кассету с редким фильмом, или художественный альбом, или свою любимую книгу, главы из которой тут же нам читал. 
   
                Мне нравились эти визиты. У нас были общие вкусы.
 
                Несколько раз мы были у него дома. Жил он в соседнем квартале в 4-х комнатной квартире, заваленной пыльными книгами. Везде, включая ванну и туалет, висели картины.
    
                Через некоторое время муж сказал, что не хочет, чтобы его друг так часто приходил к нам. 
    
                «Он – одинок, и кроме того, смертельно болен», - к тому времени я знала, что у Олега рак. Согласился, скрепя сердце.
    
                В группу медитации привела его я.
   
                Он был все еще видным мужчиной, несмотря на болезнь, и женщины тут же бросились жалеть и опекать его. Мне это не понравилось. Оказывается, я не хотела его ни с кем делить… 
      
                Москвичи, как правило, поселяются в Иерусалиме. Особенно те, которые приехали сорок лет тому назад. Немногочисленная  алия семидесятых. Они привезли с собой русскую культуру, быстро впитали израильские атрибуты. Иврит, историю, иудаизм. Работали по специальности, приобрели хорошие квартиры. Некоторые из них увлеклись философией иудаизма, и, пройдя все этапы обучения и посвящения, стали хабадниками. Хабадников можно узнать по черной кипе. Такой, как у Олега.
    
                Среди всевозможных течений и оттенков иудаизма хабад – самый просвещенный. Постоянные лекции, школы, семинары, - здесь изучают еврейскую философию.
               
                Хабад на свои средства устраивает праздничные вечера для одиноких и просто желающих приобщиться к традициям. Если вам некуда пойти на праздник, обратите внимание на любую доску с объявлениями. Там непременно будет приглашение на праздничный вечер с точным указанием адреса и времени. Это хабад вас приглашает.  Если вы, накануне праздника, находите под своей дверью коробку с мацой, или баночку меда или просто сверток с продуктами, знайте, - эта посылка от хабада.
   
                Как-то раз мы пошли в общинный дом на Яффо на презентацию книг. Книги представляли друзья Олега - Борис Каменев, Игорь Губерман, Игаль Городницкий. Все они начали писать в Москве и продолжили в Иерусалиме.  Мы храним эти книги с автографами и перевозим из квартиры на квартиру.
   
                Я знала, почему рак пожирает Олега. На самом деле это был не рак, а сильнейшее чувство вины.
    
                Двадцать лет тому назад, когда сыновья были еще маленькими, его послали в Ленинград  по заданию Сохнута. Командировка оказалась длительной, и он знакомится с Габриэлой. Имя редкое, поэтому я его запомнила. Она тоже была посланницей Сохнута из какой-то европейской страны. Между ними вспыхнула любовь. Когда они очнулись, а времени прошло больше года, вспомнили, что у обоих есть семьи. К которым хочется вернуться. И каждый поехал в свою сторону. Олег – в Иерусалим, где его ждала жена, почти покинутая, и двое детей. Габриэла, судя по имени, - в Италию, или Испанию.
   
                А дальше - еще банальнее. Прекрасные отношения с женой испортились. Мальчики подросли, и, как водится, встали на сторону матери. Семья продолжала существовать, но с глубокой трещиной. Чувство вины перед семьей с тех пор не покидало его. Но, когда жена умерла, оно стало рвать его на куски. Настойчиво, методично, орган за органом, так, чтобы прикончить...
   
                А я влюбилась. Стала приходить к нему домой. Мы пили чай на кухне, потом смотрели какой-то редкий фильм, как правило, это была комедия 20-х годов. Сидели по разным углам дивана, от слабости он засыпал, потом просыпался. Иногда читал мне рассказы О. Генри.
 
                Иногда за мной приходил муж и забирал меня…
 
                Вечерами, когда Олег себя чувствовал не очень плохо, мы гуляли с собакой. Говорил в основном он, я слушала. Слушала, как он говорил, что говорил… . Он был умен, образован, насмешлив. Я наслаждалась общением.
    
                Мы ходили в театр Хан, который оба любили. Сидели рядом, - самая большая близость, которую могли позволить себе. 
   
                Мужу все это не нравилось, но ему оставалось только выжидать.
    
                Олег скользил в пропасть, протягивая мне руки, а я не могла его удержать. А может, подспудно, и не хотела.  Не могла принести в жертву свою устоявшуюся или, скорее, застоявшуюся жизнь. Бросить мужа, к которому уже привыкла. Уйти к смертельно больному человеку.
      
                Правда, я еще мечтала. О том, как мы уезжаем и поселяемся с ним в домике на берегу моря. Где-нибудь в Ашкелоне. Как каждое утро и каждый вечер ходим на море, и он выздоравливает. Я знала, как он любил море. Он часто рассказывал о Риге, где вырос, о балтийском море, где любил плавать. У него и профессия была – морской инженер.
    
                Судьба распорядилась по-другому. А может, я сама распорядилась своей судьбой. Мне казалось, неправильно…
   
                Пришло время переезжать, и мы решаем уехать из Иерусалима. С мужем. На этот раз на побережье, в Ашкелон. В легкий полусонный Ашкелон. Где жизнь течет спокойно, где человеческие страсти гасит морской прибой…
   
                Олегу уже ничего не надо было выбирать. Перед ним лежала прямая дорога. В хоспис. Куда принимают безнадежно больных и одиноких.
   
                Подходя к замку с французским флагом, я зашла в маленькое кафе, которых так много в Иерусалиме. Попросила, чтобы выжали несколько гранат.  В одной руке несла горшочек с цветком, в другой -  пластмассовый стакан с соком. Несла осторожно, чтобы не расплескать. Говорят, гранатовый сок хорошо очищает
кровь…

                Продолжение. У самого древнего моря.

                http://www.proza.ru/2019/03/23/1853