Веранда

     Когда я подъехала к месту назначения, за окном властвовала теплая августовская ночь. Колеса автомобиля лениво продавливали щебенку, которая длинной полосой протянулась вперед и подводила, словно гостеприимная хозяйка, к каждому дому на длинной улице. Она подвела к дому и меня. Небольшой деревянный дом, построенный крепкими руками дедушки, лениво зазывал обратить на себя внимание желтым светом из окошка на первом этаже. Я знала, что именно сейчас и именно там ждут меня.

     Выйдя из машины и вдыхая полной грудью влажный запах скошенной травы, я, босая, пошла на свет, словно мотылек, бездумно тянущийся к единственному источнику света и даже не догадывающейся, что это его последнее путешествие.
Ноги мои замерзли, и я ускорила шаг. Голую кожу не приятно покалывала острая трава, а остывшая роса была такой же неприятной, как острое, болезненное ощущение в стопе от жемчужной бусины, незамеченной и забытой на паркете с разорванных бус.

     - Ты приехала! - раздался голос из дальней комнаты, стоило переступить порог дома. А после слепого приветствия передо мной появилась невысокая фигура в темно-зелёном свитере с кофейным пятном на рукаве.
- Приехала… - отвечаю я и достаю из пакета коробку миндального печенья, ставлю ее на стол, ведь знаю, что бабушка обязательно заварит чай с листьями смородины и ягодами земляники. - Надо было мне самой выбросить этот свитер. Пятно не отстирается и будет всегда напоминать о моей неаккуратности.
- Какое пятно? А, это... - она безразлично смотрит на грязный рукав и встряхивает рукой, меняя тему: - Ты заметила, что дедушка смастерил?
Я задумчиво осматриваюсь, замечаю, что ничего вокруг не изменилось с прошлого моего приезда: все так же скрипит половица под шагами, маленькая картинка, за три рубля, с изгибами Волги, все также висит на гвозде и слегка рамой наклонена влево, инструменты в беспорядке лежат на подоконнике, до сих пор три комнаты... ничего не изменилось.

     Так я думала до тех пор, пока не наступило утро.
Выйдя из дома и сонно потирая глаза, я уже приготовилась щуриться от ослепляющего солнца, как вдруг моей кожи коснулись рассеянные холодные лучи. Я оглянулась и не поверила увиденному: я стояла на открытой веранде, залитой мягким белесым светом, пробивающимся сквозь виноград, густо оплетавший деревянный ромбический узор из которого состояли все стенки веранды. Муха, попавшая в ловушку вьюнка, жужжала и не могла найти выход; слева от меня два глубоких плетеных кресла, а между ними чайный столик был покрыт маленькой скатертью. К ней робко, фарфоровым кольцом прижимаются две белые чашки с цветочным орнаментом, наполненные чаем из листьев смородины, а рядом земляника в блюдце с золотой каемкой.

     - Здесь так красиво, дедушка! – Удивляюсь необычной красоте  уютного закутка, осматривая каждый уголок. – Ты это сделал?
- Ну… а что тут делать? Мы высадили виноград в прошлом году, а этим летом сделали решетки, утром заварила бабушка чай и я ждал тебя. В мире нет ничего сложного, есть отсутствие желания и немного лени, - он посмеивается, покосившись на меня, мешая в чашке чай.
- Ты не прав, дедушка. В мире сложно все: сложно просыпаться, сложно засыпать, сложно с собой договориться.  - я присаживаюсь напротив него в свободное кресло, и обхватываю, как от озноба, ладонями чашечку с отколотым краем. – Иногда очень хочешь что-то сделать, но оно ускользает…
- Кушай землянику, - перебил он меня, - сейчас бабушка еще принесет, - договаривает он и смотрит на меня добрыми глазами, улыбается моей наивности, продолжая медленно размешивать чай. Вдруг мы услышали шорох за пределами веранды. Он совершенно здесь не нужен, он чужой и похож на скрип. Наша беседа, словно в солнечной дымке, с яркостью листвы, оплетенной веранды, с душистым чаем, земляникой, с беседой без правых и неправых, - все слишком хорошо, кроме пугающего меня шума… Я решительно оставляю чашку, прерываю беседу, встаю с кресла и в несколько шагов достигаю выхода с веранды. Делаю шаг на первую ступеньку, вторую, оглядываюсь на дедушку, машущего мне рукой, путаюсь в собственных ногах, спотыкаюсь и… открываю глаза.

     Холодные ветра застудили переднюю комнату. Я куталась в ледяное одеяло и натягивала кончиками пальцев на уши зимнюю вязаную шапку. Холодный серо-синий свет бился в большое окно и нагонял не меня тоску. Неподвижно стоял за окном ноябрь, непоколебимое божество в тяжелом меховом одеянии, с длинными седыми волосами и густой бородой, держал он в своей руке посох Времен года и ждал свидания с девой, разодетой в белоснежные шелка, с распущенными золотистыми волосами, украшенными богатой диадемой из осколков льда. Не долго ему осталось ждать секундного свидания - через три дня наступал декабрь.

     Я больше не смогла уснуть. Выбралась из одеяла, прошла на террасу и сердце сжала грусть. Здесь никогда больше не встретит меня бабушка, а я не поставлю на стол миндальное печенье. Больше на газовой плите не закипит чай с листьями смородины и земляникой. В помине нет свитера с кофейным пятном, которое я самолично поставила, расплескав за завтраком чашку с кофе несколько лет назад.
Наручные часы пробили одиннадцать утра, а за окном раздался крадущийся звук колес по мелко колотой щебенке. Приехали покупатели нашего летнего дома, а значит я и вправду тот самый мотылек, который совершает свой последний полет над родными краями. Прощаясь в тишине, я не спеша осмотрела опустевшую террасу, словно хотела зарисовать ее у себя в голове, и вышла на улицу. Снова взгляд на дом – мне совсем не хочется уходить, ведь перед глазами яркими красками вспыхивает ночное видение, с чаепитием и солнечным днем на веранде, но в действительности больше нет никакой веранды, да и дедушки с бабушкой тоже давно со мной нет.