Иван да Валя

Знакомо  ли  вам это самое  неприятное  чувство,  выходить из автобуса в предрассветный  час. Вставать  из наполненного теплом   и уютом,  тесного пассажирского  креслица, около окна, а  потом  в  одну секунду  вынырнуть прямо  в  утреннюю сырую прохладу, уже так  предвкушаемую первыми сентябрьскими заморозками,  пронизывающую тебя до костей.  Ещё полусонная, с заспанным, помятым видом на припухшем  лице,  с  втянутой   шеей  в самые  плечи,  Валя, спортивной ходьбой,  плавно переходящей  в  легкий бег,  спешила домой.
И вот прямо за  третьим тополем  вдоль дороги, в рассветной тишине, среди ветвей мелькает он: побеленный известью, старенький, с покосившейся крышей из-за разбитого шифера,  такой  угрюмый и немного жалкий, но   все же родной дом,  как и  всегда,  встречал   свою    Валю,  скулящей, несмазанной калиткой,  которая  никакого врага  на территорию не  пропустит и лохматым,  вечно спящим, туго слышащим псом Шариком. И вот так  сбегая из своего дома, хоть на край света,  уже  в  сотый раз,  как по закону подлости  или  еще  по  каким  другим  законам вселенной,  Валя  снова возвращается  к  месту  с которого и был ее старт.  У неё  уже сформировалась навязчивая мысль,  что это её  порочный круг  и   вот так, приобретая очертания в рассветной  тишине,  вновь  перед  ней  возник этот образ, который словно шептал  ей на ушко как она никчемна.
 Глубоко вздыхая,  от  своей  непреодолимой  печали Валя  сбросила сумки на  крыльце, и  на носочках пробралась в хату,  не  решаясь  будить отца. Ее приезд был  неожиданным, поэтому  сразу  бы  вызвал кучу  вопросов,  на  которые блудная  дочь  не имела  не  сил, не желания отвечать,  так  как  проблем  на  нее  в  последнее время  навалилось  много,   и она  с ними,  к  сожалению,  не  справлялась, по закону дураков  или  неудачников  к  которым она себя  сама  и причисляла, если уж совсем не кривить душой. Валя знала  что провинилась, вновь.
  Отец, словно в старорусской притче, всегда был строг со своей неприкаянной дочкою,  и наверное  сам привил  ей её неуклюжесть  и  неуверенность  в себе,  в  своих силах и способностях.  И  ведь так оно и получилась, впиталось  это  воспитание  в  Валю словно с  молоком  матери и  засело  в  самую  печенку, и   словно  невидимым грузом тянуло  Валю  вниз. Как и многие  родители  папочка желал  судьбу  своему  чаду не  ту  о которой  оно само  всегда    мечтало и строгостью свою навязывал  свою  точку зрения. Донавязывал, да и  сбил её  с  собственного пути, словно дичь   мелкашкой. Вот  и выросла «бестолковка»,  как любил еще обозвать отец.
    Одинокая жизнь  отцу давалась все тяжелее. Он и так  был не подарок,  а  с годами  и вовсе  зверел. В огороде, в сарае, на пасеке – везде один. Помощи ждать ему  было не откуда, а  просить  никого  никогда  он не умел и  за  всю жизнь  так и не  научился. Грубый, неотесанный, деревенский мужик с  тяжелым характером  как  последствие не менее тяжелой прожитой жизни.  Не умел,  не просить,  не благодарить. Так уж повелось. Хотя  в душе,  глубоко, он всегда ждал этой помощи. Это было сразу понятно,  даже не по глазам, это висело в воздухе и читалось  даже с закрытыми глазами и  угнетало блудную дочь, ведь это чувство жалости к отцу застревало  у нее словно ком в горле,  подзывая за собой  рвотными рефлексами,  еще более унизительное чувство стыда за свою беспомощность.
К  сожалению  в этот  раз,  как собственно  и  в предидущие,  дите  привело в  родное гнездо  не  чуство любви и заботы  об  отце,  а на этот раз  случайная беременность.
Обрадовав деда,  что скоро  у  него родится  внук или  же  внучка, Валя  села  за  кухонный стол,  словно  на  казнь,  ожидая  разговора,  от которого теперь  ей   и  плясать дальше. С замиранием сердца она ждала  слов.
– А где  отец  то?
– Отца не будет. Пап,  да  щас  все  так живут.  Вырастим  сами. -  С  полными  стыда глазами произнесла Валя и опустила голову вниз.
И  опять  на  несколько минут в неухоженной,  холостяцко-необжитой  кухне,  между отцом и дочерью как между двумя совершенно чуждыми и непонимающими друг друга людьми воцарилась могильная тишина.
– Вообщем так! – Отец встал, и тут буквально все поменялось в  его голосе и прежний  мир внутри Вали  в эту секунду переворачивался.  –  Теперь будет все  как  скажу я.  Со своей жизнью ты поигралась,  всех  посмешила. Вот теперь запомни! – Помахал ей указательным пальцем  как  учительница, тыча указкой. – Пока  твоя нога в моем доме будешь жить так  как  я скажу. Запомнила?  – И посмотрел  так, из подо лба,  словно  волк  на  хромую собаку, вроде бы «жаль  тебя, от того  что ты  долго не протянешь, но я  за  тобой  послежу, а  потом обязательно  попрыгаю  на твоих косточках».
– Запомнила. –  Вот такого,  самого унизительное  «запомнила»  ей еще никогда  раньше не приходилось произносить, но зато запомнилось хорошо, ясно и надолго.
Каждый  вечер, за задернутыми шторами на дверях  своей  комнаты,  Валя  скрывала  мокрую  подушку  от своих  горьких  слез, но  как бы  не  оплаканы были  отцовские речи, да  не оплачены еще  ничем. А оплачивать их теперь придется долго,  это  Валя  уж знала наверняка.  Ведь никто не знал  что там папенька  предпринял,    что бы  по наладить  доченькину жизнь.
 Разговоры  между ними  всегда  были короткими  как  и раньше. А на  судьбе  Вали  можно  было  писать картину  маслом «Приплыли». Так  и  жили,  пока  спустя  некоторое время Валя не  случайно стала замечать  как  какой-то сосед   Ванька  (не знала  его раньше,  видимо приезжий)  частенько  стал  заходить  да    бывать у них: то после рыбалки с отцом зайдет   почеферить,  то по делу, то просто так.  Всё  бы  ничего, парень как  парень: не  маленький, не худенький не  страшный,  только  вот  без  ноги,  то есть  вроде  бы  жених, да  и вроде  как не завидный.  Она же  тоже -  вроде  как  невеста,  да  и что там греха  таить, с  пузом,  значит не завидная.  Валька  смекнула   неспроста, но  не решалась  даже  думать   что отец  себе  такого зятя пожелает,   да  что помимо одного хомута, который Валя  сама на  себя  взвешала,   он  еще  на нее один накинет. Вдруг не рассчитает,  вдруг  Валька  не выдержит  и надломиться тогда  всеми  этими тяготами  как осиновая  ветка. Нет, Валя боялась даже думать об этом.
– Валентина! Иди к сюда! – Как  и предполагалось, неожиданно для  всех,  настал этот час.  И по традиции,  так как  все  важные  решения    их семье  принимались  за кухонным  столом,  отец окликнул дочь за ужином. –  Валюха! Вообщем  выходишь ты  замуж!
Сердце Валькино замерло. Что говорить. Что делать? Забежала  в кухню, упала на   колени  и  разрыдалась,  умоляя  отца, передумать, что угодно   с ней  сделать,  только  не сватать    за   калеку,  ведь  и так  у неё  все сложилось не по лучшему  сценарию.
– Решено! – Грубо сказал отец. – Ух  и бестолочь! Я тебе глаза открываю на жизнь  реальную,   а ты  смотреть не хочешь! Прозреешь рано или поздно,  будешь мне спасибо говорить. И  запомни,  когда  у  человека  что то важное отнимают,  ему бог вдвойне за это дает.  И  ты, глупая, только с ним будешь как у Христа за пазухой, а не за двуногими лоботрясами.
 Валя  родила здоровую девочку,  и давно еще  решила  назвать её  в  честь матери, Тома. На  белокурую,  кудрявую девчушку    она  теперь смотрела глазами полными надежды,  любви и умиротворения. Всё  поменялось  в  голове у  Валентины,    встало на свои места и приобретало смысл. Неожиданно для  себя  она вдруг понимала,  что в её  голове  вдруг сложился некий  пазл, из того  мусора который носил всё  то время из стороны  в сторону  и  сбивал с  верного пути.
«Валь, тебя  зовут,  выгляни в  окно! – Неожиданно окликнула  одна роженица из соседней палаты. – Хм…и  говорит  что нет  у  неё  никого  ещё!  Ты  посмотри,   какая  вруша.  Такой мужчина видный! –   Все женщины тут же сбежались  и  завистливо уставились в окошко.  Не  понимая  ничего,  Валя  тоже выглянула. Букет  алых, сочных роз закрывал  почти все  лицо  этого  не высокого,  стройного  мужчины.  Но когда   он   вдруг  опустил его,   с необъятно доброй и смущенной  улыбкой,   в  мгновенье  всё  стало понятно.  Это  был  Ванька! До  неузнаваемости  прилично  одет,  на обеих ногах,  словно на своих собственных. И  кто  бы  мог подумать,  что  он  казался  еще вчера не достойнее любого другого! Ложь! Какая  всё это была ложь! «Какой  мужчина приличный» – Всё шептались неуёмные соседки по палате между собой, разглядывая Ваньку с головы до пят.
 – А  вы знаете девчонки,  он у меня, правда, самый лучший! И мы друг друга любим, уважаем и ценим  и  всё-то у нас  как в  сказке! Вот я вам и не рассказывала, боюсь  теперь сглазить!  –  с гордой уверенностью вдруг заявила  Валька, качая на руках младенца.