Внеклассное

На Камчатке ранней осенью начинают умирать шмели. Их прямо много! Очень много! Мертвыми полосатыми трупчиками усыпан весь асфальт, ногу некуда поставить. Когда ты наступаешь на шмеля, он хрустит под ботинком еле слышно. Не могу сказать, что это отвратительно, нет. Даже обычно, но лучше так не делать. ;

Я совершенно точно помню тот день! Тепло и солнечно. Мама работает учительницей и она сказала встретить её после школы. Я стою около ларька, рассматриваю жвачки и всякую мелочь, жду её. Недолго. Когда мы идём  домой, она говорит: - Аня, я договорилась с учителем танцев. Ты будешь ходить к нему на индивидуальные, -  даёт мне огрызок бумаги с адресом.
;
На следующий день я иду. После школы, одна. Помню как стараюсь не наступать на шмелей, переживаю, что забыла сменную обувь, а мама говорила взять. ;

Это обычная панельная пятиэтажка. Я поднимаюсь на два пролёта вверх. Стучу. Мне открывает дверь немолодой мужчина.
Комната оборудована под класс. Зеркальная стена, станок, на полу настоящий паркет, лавки. Он одет в чёрное трико и длинную майку, я в школьную форму, босая. Он говорит мне встать в первую позицию у станка и приседать. И я это делаю. Он поправляет мне осанку, говорит следить за коленками, подбородок вверх.

Мне страшно до одури. Я приседаю уже почти час, ноги болят с непривычки, я боюсь описаться - это я тоже хорошо помню. Я не понимаю, почему я боюсь. Он ничего мне делает плохого совершенно. Но мне гадко.
;
Я бегу домой со всех ног. Взлетаю на свой пятый этаж и, не разуваясь, бегу в туалет. Меня долго трясёт. Родители ещё не пришли с работы. Я иду в свою комнату. Дрожь не проходит. И ещё ужасно стыдно. Но я не могу сказать, почему боюсь и чего стыжусь.


Класс три раза в неделю. Я хожу. Приседаю у станка. Дома я всё время прошу у мамы: можно мне больше не ходить! Пожалуйста! Можно я не пойду. Мамочка, пожалуйста. Я не хочу! Пожалуйста!

Мама не понимает почему я упрямюсь. Она разговаривает со мной, о том как это важно, что он один из лучших педагогов, нам так повезло. Она спрашивает: может быть тебя обижают?  Но меня никто не обижает. Я просто приседаю у станка три раза в неделю по часу. Мне мерзко и унизительно.  Кажется, что меня закрывают в вонючей цистерне и заваривают люк, и я стою там босая на ковре из мертвых шмелей, и при любом моём движении они хрустят, рассыпаясь.
;
Потом я начала притворяться, что у меня болит голова. Мама водила меня к врачу, но ничего, естественно, не нашли. Положили на обследование в больницу на целый месяц. Кололи болючие витамины и вкусно кормили. После больницы  выдали справку на полгода: освобождение от физкультуры. В класс танцев я больше не пошла.

Весной было очень сильное землетрясение. Диван отодвинулся на метр, разбилась вся посуда, а верхние антресоли шкафа упали на пол. Я была на улице, но всё равно испугалась. Многих детей родители тогда отправили на материк к бабушкам или родственникам, и меня тоже. Ещё через год они вернулись сами.
;
На самом деле, это была моя большая обида на родителей, особенно на маму. Я не понимала, как можно было так поступить! Если твой ребенок рыдает, просит прекратить то, что ему не нравится. Даже если я не могла толком объяснить причину. Пускай! Но я твоя дочь! Как! Как ты можешь смотреть на меня плачущую. Какие такие полезности в будущем так важны. Папе я жаловалась тоже, но безрезультатно.

Я никогда не вспоминала им этот случай. Даже при ссорах. Спустя годы об этом по-прежнему было безумно тяжело думать. Я так и не могла понять. И простить тоже. ;
Уже совсем взрослая я как-то набралась смелости. И всё-таки спросила у них: почему? Зачем?
;
Знаете, что они мне сказали?
Я никогда не ходила ни к какому репетитору!
; ;