ЖЕНА

       
За много лет Фаддей Петрович привык к своей жене до такой степени, что уже перестал и замечать. Он про свой телевизор (кстати, отремонтированный руками самим Фаддеем Петровичем) вспоминал чаще. Так сильна привычка.
Каждое утро в течение многих лет выходил Фаддей Петрович из дому и направлялся на работу. Ничто вокруг его не интересовало – ни автомобили, ни люди; ибо он привык ко всему и ко всем. Он лишь спешил – на работу, с работы, на стадион и т.д.

И вдруг стало происходить что-то непонятное. Сегодня жена осталась дома. А садясь с троллейбус, Фаддей Петрович видел, как она мела тротуар на другой стороне улицы. Тут же в окно троллейбуса он увидел жену в очереди в булочной. Фаддей Петрович, конечно, решил, что ему мерещится. Он перестал смотреть по сторонам. Доехал благополучно до своей остановки, вышел, пересел в метро. А жена тут как тут, рядом, на эскалаторе – и уже ругает его за прожжённый сигаретой плащ. Фаддей Петрович, растерянный, стоял возле жены и размышлял. Над тем, во-первых, каким образом он в самом деле умудрился прожечь плащ; а во-вторых, – почему всё-таки жена оказалась в метро, когда десять минут назад она была в булочной.

Когда подошёл поезд, они разминулись – жена села в другой вагон. В ушах Фаддея Петровича всё ещё звенел её голос. Фаддей Петрович, кажется, ещё слышал, как жена уговаривает его постоять в очереди за капустой для домашней засолки. Этого Фаддей Петрович очень не любил – в очереди стоять. В нём взыграло ретивое, и в вагон он вошёл тихо взбешённый. Однако, заметив, что жены нет, успокоился. Поезд тронулся, замелькали огни тоннеля...
"Что-то не так, – думал Фаддей Петрович. – Заболел я, что ли?.. Не знаю... Что-то происходит... Ну, ладно, дальше посмотрим".
Он вышел на станции без приключений и до самого порога своего учреждения больше жену не встречал.

Зато подойдя к учреждению, он случайно глянул с улицы в окно – и там  мелькнуло опять знакомое лицо. Жена стояла за кульманом... Фаддей Петрович чуть не расхохотался. Уж этого быть никак не могло! Его жена за кульманом!.. Бред какой-то.
Фаддей Петрович вошёл в полутёмный коридор. Свет пробивался только сквозь стёкла над дверьми комнат.
– Пелагея Семённа! Почему опять в курилке набросано? – раздался гулкий голос в конце коридора.

И Фаддей Петровича передёрнуло – голос был уж очень знаком...
Фаддей Петрович замер и прислушался. Тихо. Где-то капала вода. За дверьми кто-то ходил – громко скрипели половицы. Фаддей Петрович довольно глупо постоял минуту, две, потом побрёл в курительную. В курительной  –  никого. Возле урны действительно набросано...
Озадаченный и озабоченный, Фаддей Петрович отправился в отдел.
Работу ещё не начинали. Как всегда, сгрудившись возле кульманов, сотрудники обсуждали последние новости.

Фаддей Петрович степенно вошёл и осторожно оглядел всех, втайне опасаясь увидеть жену и здесь. Нет, слава богу, её не было.
Он сел, стал надевать нарукавники, которыми, кстати сказать, никто, кроме него, не пользовался.

Клара Васильевна, пышная женщина средних лет, разговаривала с соседом Фаддея Петровича и объясняла ему что-то по работе. Но вообще-то дело было вовсе не в работе, а в том, что скромного вида, полноватый мужчина лет сорока  был очень приятен Кларе Васильевне. Она не упускала случая поговорить с ним; вот уже несколько месяцев она каждое утро теребила его своими разговорами, и бедного соседа пробирала мелкая дрожь, едва он видел Клару Васильевну. Он понял, кажется, что попал в цепкие лапы.

– Леонид Сергеич, ну поймите же вы!.. Он не понимает! – всплёскивала руками Клара Васильевна и почему-то оборачивалась за сочувствием к Фаддею Петровичу.
Фаддей Петрович как мужчина не вызывал симпатии у женщин, так что Клара Васильевна тут же потускнела и перевела взгляд на окно. Однако её женский глаз не упустил перемены в лице Фаддей Петровича.
– А у вас ещё что? – спросила она хмуро.
– Не знаю, – ответил вяло Фаддей Петрович, неопределённо разводя руками. – Кажутся, я заболеваю. Всюду жена мерещится.
– Господи! Неужели  вы снова в неё влюбились? Это бывает.
– Я в метро – она там. В булочную – она там, – и Фаддей Петрович пожал плечами.
– Счастливый, – пошутила было Клара Васильевна и вдруг погрустнела.
– Схожу завтра к врачу... Может, направят в санаторий...
А Клара Васильевна вдруг изменила своё отношение к Фаддею Петровичу. Иногда она взглядывала на него с интересом, смешанным со страхом и смущением, с каким женщины обычно глядят на непонятных, недоступных их пытливому уму мужчин.

Заглянули в дверь и сообщили, что Фаддей Петровича просит к себе начальник.
Захар Захарович, начальник отдела намеревался начать день с обсуждения проекта некой загадочной конструкции, которая по всем планам и сметам уже давно должна была существовать, действовать и причинять хлопоты какому-то другому начальнику. Но дело шло из рук вон плохо. Тем не менее, все условности учрежденческого этикета соблюдались – то есть, всё делалось неторопливо, степенно, непременно с долей солидности, с обязательными ссылками на плохое финансирование...

Захар Захарович был человек молодой, плотного телосложения, неунывающий и жизнерадостный. Он был младше Фаддей Петровича, и хотя и  учился с ним в одном институте, всегда обращался к нему на "вы" и не допускал в обращении с ним фамильярностей.

С бодряческой улыбкой он приветствовал Фаддей Петровича.
– Ну? Здоровье как? 
Было видно, что Захар Захарович хорошо позавтракал.
На нём была свежая белая сорочка и итальянский галстук.
Фаддей Петрович кисло поморщился и ничего не ответил.
Захар Захарович тоже помолчал с минуту, ожидая всё-таки ответа и, очевидно, приняв молчание Фаддей Петровича за своеобразный юмор, вдруг засмеялся и повторил несколько раз с удивлённым видом: "да?.. да?.."
И вдруг шлёпнул ладонью по столу:
– Ну!.. Всё, хватит... Работать. Работать.
Тут по улице возле самого окна кабинета прошла жена Фаддей Петровича, и Фаддей Петрович громко икнул. И вдруг позвал:
– Настя!
Жена оглянулась.
– Жену зовёте? – поднял глаза Захар Захарович.
– Да... Вы её тоже видели?
– А как же! Она ведь теперь у нас вахтёром?
"Ну и ну, – подумал Фаддей Петрович. – А я и не знал. А я решил, что мне мерещится."
Разговор с начальником шёл вяло, Фаддей Петрович со всем, что говорил Захар Захарович, соглашался безропотно, чем вызвал  начальственное удивление.
И вдруг Фаддей Петрович спросил, сам не зная, почему:
  – А у вас как жена? Здорова?
Захар Захарович недоумённо улыбнулся.
– Благодарю... Всё в норме...
Начальник долго смотрел на Фаддей Петровича всё с той же застывшей улыбкой на лице и, видимо, желал понять, как родился этот вопрос и нет ли подвоха в нём. Но – не понял. И решил слегка обидеться. Голова Захар Захаровича склонилась к чертежу и не поднималась минут пять. К таким паузам Фаддей Петрович не привык. Это предвещало всегда нехорошее. В конце концов, Фаддей Петрович понял, что разговор окончен.
– Ну, пойду, – и он поднялся.
– Да-да. Значит, переделаете по пунктам, как мы наметили...
Вид пустого коридора снова вызвал у Фаддей Петровича чувство настороженности. Он прислушался, нет ли каких посторонних звуков, потом медленно направился к курительной. Направился машинально, не задумываясь, куда идёт. Так что, когда из боковой двери вышла жена и проворчала на ходу: "Уж и рубашку измазать успел! Чем ты у себя там, на своей работе занимаешься?" – то Фаддей Петрович даже огрызнулся и пробормотал недовольно: "Раз работаю, значит, мажу!" Но вспомнил тут, что крался к курительной. Однако в том, что он встретил жену, он не нашёл ничего удивительного. И жена, и ворчание её были так привычны. Привычка и сказалась. Фаддей Петрович даже не оглянулся на удаляющиеся шаги жены.

На всякий случай он всё же заглянул в курительную. Лениво оглядел стены, потолок, кашлянул для порядка и пошёл восвояси.
"Черт его знает, что это, – думал он, спустя время стоя за кульманом. – Может, устал?.. Может, и устал... Развеяться, что ли?..  К Андрею поехать? Попьём чайку... Он всё чай пьёт. Может, смородиной угостит..."
В голове Фаддей Петровича пролетели в какое-то мгновенье образы – мельканье деревьев, то, как он мчится за город на такси (почему на такси?). И друг его, Андрей увиделся... Вот он достаёт чашки с горячим чаем прямо из шкафа...
Но после работы Фаддей Петрович направился всё же домой. И не потому, что думал проверить, дома ли супруга. Нет. Просто никуда не мог двинуться и ступить Фаддей Петрович без своего дома, без своих стен, без того, чтобы не проскрипеть половицами своей комнаты и не вдохнуть нафталинной пыли ковра. Лишь когда он получал эту дозу домашней атмосферы и воздуха с пылью, только тогда он чувствовал себя человеком, только тогда он становился свободным и мог позволить себе какие хотел вольности, а до этого... до этого он был как неприкаянный.

Итак, Фаддей Петрович шёл домой.
Песчаная дорожка небольшого скверика – ярко-бежевая – ведёт прямо к парадной. Фаддей Петрович шёл медленно, не торопясь, вдыхая аромат поздней весны. Шёл – и наслаждался.
Дорожка, правда, что-то показалась уж очень длинной.
Подойдя к парадной, Фаддей Петрович увидел на скамейке двух беседующих женщин и понял, что принял за дорожку их чулки...
Фаддей Петрович хотел было обойти скамейку и вдруг... Вдруг он узнал в одной из женщин жену. Правда, узнав, он "не узнал" её. На жене было модное пальто с изящными пуговицами (они почему-то сразу бросились в глаза), шляпка модная, в руках у жены была модная сумочка с миниатюрной застёжкой. И веяло от неё чем-то новым, свежим. Перед ним была элегантная модная дама, не похожая на его жену и в то же время бывшая ею.

Первое, что почувствовал Фаддей Петрович вслед за удивлением, была зависть; точнее – какое-то сосущее, нарастающее беспокойство, порождённое сознанием своего положения, когда жену позволялось провидением иметь именно такую, какая была у него (то есть, его "кастрюлю", как называл её про себя Фаддей Петрович). Фаддей Петрович вдруг вспомнил с горькой жалостью годы юности, неуклюжесть свою и своё скороспелое чувство, стеснительность и сознание своей неполноценности – всё то, что помешало ему увлечь тогда другую – красивую, модную, приятную, о которой тогда мечтал. Зависть, какой-то стыдишка, неловкость... В общем, Фаддея Петровича разобрало. Он даже пошёл пятнами от смущения, но, однако, приблизился к жене и, заговорив с нею, назвал на "вы". Жена с улыбкой ответила на вопрос, прелестно облизнула губку, взглянула на Фаддея Петровича ласково и удивлённо, потом, повернувшись к соседке, что-то сказала и ей. О, как Фаддей Петрович затосковал! Тут взгляд его задел ножки жены, обтянутые чулками круглые коленки – и в нём проснулось старое зазывное чувство, уже давно дремавшее (а возле прежней жены заснувшее, кажется, навсегда). Как он завидовал! Сознание того, что эта женщина не может ему принадлежать, мучило его. Если б это была чужая жена! Ох, если б!.. Он равнодушно смотрел на элегантных и красивых женщин вокруг, хотя слишком шикарные тоже приводили его в замешательство. Но это была его жена! Такая, какой она не могла быть! Нет! Она не имела права быть такой, потому что... потому что тогда Фаддей Петрович переставал быть самим собой, т.е., ленивым и суетливым, неопрятным, любящим подремать вечером и храпящим по ночам, чавкающим за едой, надевающим старые носки и засаленную пижаму. Он стеснялся сейчас этой женщины, стеснялся своего пиджака и рваного портфеля. Это была та жена, о которой он мечтал. Но он не дорос до своей мечты...  Или,  может, перерос... Он вот стал ожиревшим, средних лет конструктором, с брюшком и холециститом, а мечта оставалась всё такой же изящной, милой и наивной – и так и не выросла за многие годы.

Фаддей Петрович снова завёл разговор с женой. Он путал от волнения слова и часто не находил нужных. Кажется, он, как в молодости, начал было ухаживать за своей женой. Увы, тогда, в молодости, он почти не делал этого... Уже он мысленно прогуливался с женой по парку, прикидывал, как выкроить из своего бюджета двадцатку, чтобы купить приличный букет. Размечтавшись так, он ненароком глянул на соседку жены, которая тоже, нет-нет, вставляла словечко (но всегда невпопад), глянул – и обомлел: он узнал жену и в ней. Но то была его первая жена. Она глядела на мужа с укором и болью. Она шевелила носками бот, которые Фаддей Петрович купил ей когда-то, и как только он взглядывал на неё, норовила сказать что-нибудь язвительное. Фаддей Петрович со злобой смотрел на эту состарившуюся женщину, и в его голове проносились картины его жизни. И странно – ничего почти примечательного не вспомнилось. Вспоминался почему-то  пустой холодильник, когда, вернувшись после работы, он находил в нём на лучший случай пучок укропа да пачку масла. И ещё вспоминались грязные сорочки, которые он надевал по очереди. Да ещё частые скандалы...
"Жена-а!" – подумал он со злобой и ощутил горькую обиду при воспоминании об укропе и сорочках. Однако Фаддей Петрович понимал – нет, чувствовал, что вот эта жена как раз и имеет власть над ним. Он даже не смел уже взглянуть на изящную и красивую жену, с которой только что разговаривал. Неужели ему никогда не вылезти из этого болота?.. Господи, неужели?..
– Что скаблишься? Домой иди! Картошку вари свою! – огрызнулся Фаддей Петрович.

И тут что-то завертелось в воображении, замелькали берёзки, молодняк. Андрей доставал из шкафа две чашки дымящегося чая и предлагал целую тарелку смородины. Фаддей Петрович забылся... С удовольствием он пил чай, потом прокатился в такси, потом они с другом прогулялись по парку и посетили выставку "Туркмения – солнечный край". Чудесно, вольно, покойно... А воздух – такой свежий, сладкий...
Но уже скоро Фаддей Петрович спешил к своему дому, ему хотелось увидеть ту женщину, что так поразила его, ту, что была его мечтой, но так и не стала его женой, хотя в то же время  был его жена... Всё это было так странно...
Фаддей Петрович "вернулся на землю" и огляделся. Он один сидел на скамейке.
"Куда, ну, куда опять, перечница, запропастилась?" – первое, что подумал Фаддей Петрович. 

И занервничал – по привычке. Ещё раз ненароком взглянул на то место, где сидела его шикарная супруга, и заспешил искать свою истинную, законную.
Но дома жены не оказалось. Фаддей Петрович заглянул в ванную, в туалет, потом в шкаф, в сундук и на всякий случай в сервант. Он понимал, что ни в шкафу, ни в серванте не могло быть его жены. Но он не выносил пустого дома. Он не желал понимать, что может быть просто шкаф или просто диван, кровать, холодильник. Всё это должно было создавать уют, быт, дом – а иначе зачем оно? Он бы и не нервничал, когда б знал, куда ушла его "лахудра" или что она скоро вернётся. Пускай тогда стояли бы пустыми и холодильник, и шкаф, и сервант – они бы не раздражали. Казалось, жизнь рушится, и куски никак не собрать... Может быть, жена оставила обед в холодильнике? Тогда что же, дом жив, и жена сейчас явится, и будут обедать...
Фаддей Петрович открыл холодильник и вытащил увядшую веточку укропа.
"Чтоб тебе..."

Он сел на диван и задумался. Думал, думал, но ни одной дельной мысли так и не пришло в голову. Только мучила старая обида. И ещё боль от невнимания жены... Как так это?.. Один укроп... Ну, прямо... Мужчины также очень остро чувствуют невнимательность по отношению к себе, как и женщины. Женщинам только это легче переносить, они умеют скрасить свою обиду лаской, заботой о муже. Мужчины этого не умеют. Вот и Фаддей Петрович сидел растерянный, беспомощный...

Фаддей Петрович подошёл к окну, поглядел, не метёт ли жена тротуар. Прислушался, не слыхать ли на лестнице её голоса. Потом лёг на диван и пролежал без всяких дум, наверное, с полчаса.
"Да что это я время теряю? – вдруг подумал он. – Пройду-ка я к Ваське. А что? Придёт, не придёт моя, а есть всё-таки хочется."
Фаддей Петрович надел галстук, пиджак, взял портфель и отправился. По дороге он заскочил в гастроном, купил бутылку портвейна, и они с Василием выпили немного. Фаддей Петрович развеселился было, но потом опять нахлынула тоска, на душе стало сыро и неуютно. Он ходил взад-вперёд по комнате, а приятель говорил что-то про совесть, про женскую верность, про дружеское отношение... 
"Иди ты к черту со своими отношениями!" – подумал Фаддей Петрович в раздражении.

Он опять с надеждой поглядел в окно – и наконец увидел жену. Её фигура мелькнула в полутьме вечерней улицы. Шла она от угла, а со стороны  гастронома, отстав на несколько шагов, шла ещё одна его жена, неся сетку с продуктами. В ту же минуту голос жены раздался на лестнице: жена разговаривала с соседкой по площадке.

Фаддей Петрович чуть не подпрыгнул от радости. Он бросил и портвейн, и  угощенье, бросил не доигранную партию в шашки, забыл даже надеть пиджак – и  рванул домой. Он даже не обратил внимания на ветер и дождь на улице, не подумал, что может простудиться в одной рубашке.

Явившись домой, Фаддей Петрович застал там небольшой камерный оркестр. Дирижировал не то Баршай, не то Барклай – он так и не помнил.
Жена сидела в кресле и вязала.

Осторожно, чтобы не помешать, Фаддей Петрович пробрался в кухню, достал из холодильника кастрюлю с котлетами и стал есть стоя.
В половине одиннадцатого пришла дворничиха  с требованием уплатить за квартиру за март, и Фаддей Петрович ругался с ней целый час...

                _________