Жизнь во славу России!

         Александр ИВАЩЕНКО






                ЖИЗНЬ ВО СЛАВУ РОССИИ!






                Сцены из времён императрицы Екатерины Великой
             и светлейшего князя Григория Потёмкина-Таврического
                в 2 частях, 5 главах с прологом и эпилогом





                г. Новороссийск

                2015 г.


         ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ – императрица Всероссийская.
ПОТЁМКИН Григорий Александрович – участник государственного переворота 26 июня 1762 года, будущий всесильный фаворит Екатерины, граф, светлейший князь Священной Римской империи, светлейший князь Таврический, генерал-губернатор Новороссии, генерал-фельдмаршал, президент Военной коллегии, герой Очакова, основатель Херсона, Севастополя, Симферополя, Николаева, Екатеринослава.
АЛЕХАН (Орлов Алексей Григорьевич) – участник государственного переворота 26 июня 1762 года, брат фаворита Екатерины Григория Орлова, граф, будущий герой Чесмы.
ПАНИН Никита Иванович – участник государственного переворота 26 июня 1762 года, воспитатель цесаревича Павла, канцлер, граф, сторонник прусской ориентации в политике.
ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ Романов – сын Екатерины, великий князь, наследник престола, будущий император Павел Первый.
МАРИЯ ФЁДОРОВНА – великая княгиня, супруга Павла Петровича, дама-гренадёр, на голову выше своего благоверного.
БЕЗБОРОДКО Александр Андреевич – статс-секретарь Екатерины, в будущем канцлер и т.д. и т.п.
ПОПОВ Виктор Степанович – начальник канцелярии Потёмкина.
ПРАСКОВЬЯ (Брюс Прасковья Александровна) – графиня, статс-дама, подруга Екатерины.
БРАНИЦКАЯ Александра Васильевна – племянница Потёмкина, графиня.
МАКАР – камердинер Потёмкина.
УШАКОВ Фёдор Фёдорович – будущий адмирал, строитель Черноморского флота, победитель турок при Фидониси, Тендре, Калиакрии.
МОРДВИНОВ Николай Семенович – капитан первого ранга, впоследствии адмирал.
ВОЙНОВИЧ Марк Иванович – граф, серб по происхождению, адмирал на русской службе.
ФОН КРАУФТ – немецкий барон..
ЛАКТИОНОВ – порученец светлейшего.
ГАРРИС – английский посол.
ДАВЛЕТ-БЕЙ – посол крымского хана.
АЛЕКСАНДР ЛАНСКОЙ и ПЛАТОН ЗУБОВ – одинаковые с лица фавориты Екатерины.

Матросы, солдаты, офицеры, статс-секретари, статс-дамы, фрейлины, вельможи, их жёны, послы, купцы, лакеи, лекари, фельд-курьеры, гвардейцы, заговорщики и т.д. и т.п.














                ПРОЛОГ

1791 год. Осень. Где-то между Яссами и Екатеринославом. Унылая степь. Огромный дуб при дороге. Рядом совсем тонюсенькие деревца. Нарастающий топот множества конских копыт и колёсный скрип приближающихся дорожных экипажей. Унылый бесконечный дождь. Туман. И голоса, словно бы возникающие из ниоткуда.

ГОЛОС ПОТЁМКИНА. Санька! Сашенька! Как тяжело… Как тяжело дышать… Санька, дышать нечем… дышать…
ГОЛОС БРАНИЦКОЙ. Остановите карету! Князю плохо… Слышите… (Стук в дверцу.) Остановитесь немедленно! (И тихо – князю.) Потерпите, дядюшка… сейчас… сейчас…
ДРУГИЕ ГОЛОСА: – Стой! Стой! Всем стоять!..
              - Эй, одерживай! Живей! Живей!..
              - Тпрруу! Тпрруу!
              - А ну, стоять, залётные…

Звуки останавливающихся карет, повозок.

ГОЛОС БРАНИЦКОЙ. Эй, помогите выйти! Кто-нибудь… помогите… Князю худо… (И тихо.) Сейчас, дядюшка! Сейчас… (И громко.) Лекаря! Немедленно…
ГОЛОСА:  – Лекаря! Лекаря к светлейшему…
                - Слыхали, князю худо… Будем стоять…
                - Долго ли?
                - Сколь прикажут, столь и будем.
                - Эй! Разворачивайся лагерем…
                - Живо! Живо! Живо!

Захлопали дверцы кареты. Гвардейцы помогают Потёмкину идти. Впереди несут кресло, какие-то свертки, кули.

БРАНИЦКАЯ. Туда, туда… к деревьям…

Гвардейцы устанавливают кресло под деревом, усаживают Потёмкина. Он тяжело дышит. Браницкая устраивается рядом. Гвардейцы разворачивают над ними какое-то покрывало, укрывая от дождя. А он всё сильней, всё неистовей. Резкие порывы ветра.

Ну как, дядюшка, тебе легче? Хоть немного легче?
ПОТЁМКИН (слабым голосом). Есть чуток…
БРАНИЦКАЯ. Ах, дядюшка, и зачем тебя понесло в дорогу в эту непогодь?.. Зачем?
ПОТЁМКИН. Душа позвала, Санька… Душа… И степь… Видно, так Господь порешил… чтоб именно здесь наступил мой последний час… Ни во дворце, ни на море, ни на поле сражения, а именно здесь… среди вечного неуюта мира сего…
Посмотри Санька, как велика и как безбрежна степь! И как мал, как ничтожно мал под этим вечным несокрушимым небом человек! (Вдруг засмеялся.) Человек! Венец всего сущего! Творец истории… А по сути – червь ничтожный… Из земли произошедший и в землю уходящий… (Смеётся громче.)
БРАНИЦКАЯ. Дядюшка! Успокойся… Умоляю тебя… Ну, где же лекарь? Позовите лекаря…
ЛЕЙБ-МЕДИК (ровным голосом). Здесь я, сударыня, здесь… (Он подошёл несколько раньше, но не предпринимает никаких действий.)
БРАНИЦКАЯ. Так что же вы стоите? Помогите ему…

1
ПОТЁМКИН. Погоди, Санька! Не суетись… Не нужно этого… (Вдруг приподнялся, как будто услышал что-то вдали.) Тише! Все тихо… Что это там? Вдалеке… (Ещё более приподнялся.) Несётся в серой дымке… Слышишь, как гремят его копыта? Я узнал его! То чёрный всадник спешит навстречу мне…
БРАНИЦКАЯ. Дядюшка, не надо! Не говори так…
ПОТЁМКИН. Пустое. Я узнал его… Это он! Он… Как больно в груди! Какая непредставимая боль разделяет и соединяет наше бытие и небытие… А ведь сколько ещё хотелось сделать… сотворить… из ничего создать… Почувствовать себя хоть ещё на мгновение самим Господом на земле… И вот – на тебе… Всё! Приехали… Конец… (Обессилев, откинулся на спинку кресла, уставился перед собой каким-то странным, пронзающим пространство взглядом.)
БРАНИЦКАЯ (лейб-медику, потерянно). Ну что же вы стоите… Помогите! Помогите ему… Что же вы медлите…
ЛЕЙБ-МЕДИК (всё тем же ровным голосом). К сожалению, я ничем не могу помочь… У светлейшего князя Потёмкина налицо явные признаки отравления. Полагаю, яд, действующий постепенно, даден был ему ещё в дни его пребывания в столице. И вот теперь проявился во всей страшной силе. За прошествием времени, я ничем не могу помочь ему более. Любая моя помощь лишь продлит агонию. Полагаю лучшим – не мешать смерти побеждать плоть…
БРАНИЦКАЯ. Неужели нет совсем никакой надежды…
ЛЕЙБ-МЕДИК. Увы. Надеяться можно только на чудо… Всё в руках Господа… Молитесь о спасении его души…
БРАНИЦКАЯ (начинает истово молиться). Господи! Помоги ему! Помоги! Продли дни его… Господи!..

И как бы в противовес её молению, возникает иное, не менее истовое, многократно усиленное динамиками, моление наследника престола Павла.

ГОЛОС ПАВЛА. Ненавижу! Проклинаю! Господи! Пошли все мыслимые и немыслимые кары на его голову! На голову князя тьмы – моего вечного недруга… и притеснителя… вставшего на пути моём… Испепели его, Господи! Обрати в ничто… Смешай с землёй…

ПОТЁМКИН (громко) Катя! Катя… ты где?  Где ты, душа моя? Повелительница моя! (Снова подался вперёд.) Подойди ко мне. Ближе, ближе…

И тотчас же вспыхнувшая во всё небо молния ударяет  фиолетовыми щупальцами в крону дуба, обрушивая наземь могучую ветвь… Гремит гром.

А в это же самое время в Санкт-Петербурге, как продолжение того грома и той молнии, огромная чёрная птица – вестник грядущей беды – ударилась в окно спальни императрицы. Звон стекла! Шумное метание птицы…

ЕКАТЕРИНА (проснувшись). Кто там? Что? Что это? Эй, люди!! Захар! Платон! Прасковья! Где вы?..

Вбегают слуги, Платон Зубов, Прасковья Брюс.

ПРАСКОВЬЯ. Като, что стряслось? В себе ли ты?
ПЛАТОН. Мы здесь, матушка… Здесь…
ЕКАТЕРИНА. Кто там? Что это? (Указывает рукой.) Там…

На спинке одного из кресел – как раз напротив императрицы – восседает, чуть вздрагивая, та самая ночная птица, нарушившая покой хозяйки спальни.

2
Уберите её! Уберите! Немедленно…

Слуги набрасывают на птицу какое-то покрывало и спешно уносят.

Это знак! Это знак мне… О нём! С ним случилась беда! Я сердцем чувствую… С ним случилась беда…
ПЛАТОН. С кем, матушка?
ЕКАТЕРИНА. С ним… с князем Потёмкиным…
ПЛАТОН. Да Бог с тобой, матушка… Ну что с ним может поделаться, с героем нашим…
ПРАСКОВЬЯ. Действительно, Като… Уезжал в полном здравии… Небось, и сейчас какие-нибудь забавы принародные устраивает… в честь победы над турками… А ты тут испереживалась совсем…
ПЛАТОН. В самом деле, матушка, стоит ли так расстраиваться… Всё хорошо. Мы все здесь… с тобой…
ПРАСКОВЬЯ. А это всё такие пустяки… Пустые страхи ночные…
ЕКАТЕРИНА (жёстко). Помолчи, Прасковья! И ты тоже, Платон, помолчи. Все помолчите… (Помедлив.) Платон, помоги мне… (Платон помогает ей встать и добраться до кресла. Села, держа Платона крепко за руку; тихо.) Платоша, голубчик, обещай мне… никогда ничего не замышлять противу князя…
ПЛАТОН. Матушка, да что я замышлять противу него могу… Поверь, матушка, мы все князя любим… и почитаем как главного твово друга… А я так может и более всех… почитаю… Правда, Прасковья?
ЕКАТЕРИНА (резко встав, жестом останавливая и Прасковью, и Платона). Поклянись, что не замыслишь…
ПЛАТОН. Клянусь…

Пауза.

ЕКАТЕРИНА. Ладно. Идите… И ты, Прасковья… и ты тоже, Платоша… Я потом тебя позову… потом…
ПЛАТОН. Хорошо, матушка… (Платон и Прасковья уходят.)
ЕКАТЕРИНА (снова опустилась в кресло). Ах, Гриша, Гриша… Только бы обошлось теперь… Только бы обошлось… Ведь обходилось же раньше… (Помолчав, зябко поёжившись.) А как не обойдётся вдруг…

И потекли воспоминания о былом. Быть может, о самых незабываемых днях. Её и Его…

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

            Глава 1. В НАЧАЛЕ НАЧАЛ

Санкт-Петербург. 26 июня 1762 года. Площадь перед казармами конно-гвардейского полка. Раннее утро. Музыка безмятежного рассвета. И вдруг — резкие барабанные дроби. Сигнал тревоги! И в мгновение  площадь заполняется взбунтовавшимися гвардейцами...

Толпа скандирует:
- Долой Петра Третьего!
- Долой голштинцев!
- Долой немчуру поганую!
3
- Виват, Екатерина!
- Виват, императрица Екатерина!

На возвышении в глубине сцены появляется группа офицеров-гвардейцев. Молодые, сильные, красивые, в синих русских мундирах, они на руках вносят на помост Екатерину — тоже одетую в мундир офицера гвардии. Здесь же, вблизи императрицы и вице-канцлер Никита Панин. Вперёд выходит Алексей Орлов (Алехан).

АЛЕХАН. Господа Гвардия! Братья конногвардейцы! Ныне настал наш главный час — сказать и себе и всем: Долой старые порядки! Виват, новая Россия! Виват, наша императрица Екатерина!
КОННОГВАРДЕЙЦЫ. Виват! Виват!

На помост взбегает от конногвардейцев вахмистр Потёмкин..

ПОТЁМКИН. Господа конногвардейцы! Для присяги на верность императрице Екатерине Алексеевне становись… Раз! Два!..

Толпа тут же преобразовывается в чёткий военный строй. На «раз» - замирают по стойке смирно, на «два» – преклоняют одно колено.

Государыня! Конная гвардия вашего императорского величества полка коленопреклонённо присягает тебе – служить верой и правдой, быть опорой престола Российской империи отныне и на веки вечные… В чём клянёмся тебе на нашем боевом оружии. (Вынимает из ножен палаш; держа перед собой, клянется как на кресте.) Клянёмся!

Конногвардейцы делают так же, как Потёмкин. Над площадью звучит троекратное «Клянёмся!»
На помосте рядом с Екатериной и её окружением появляется священник.

СВЯЩЕННИК. И да будут благими и долгими годы царствования твоего, названная в честь святой Екатерины… И да будешь ты матерью заботливой нашей, а мы все детьми твоими верными, радеющими о благе Отечества… (Осеняет Екатерину и воинство крестным знамением.) Аминь!
ПОТЁМКИН. Виват, наша императрица Екатерина!
КОННОГВАРДЕЙЦЫ. Виват! Виват!
ПОТЁМКИН. Виват, новая Россия!
КОННОГВАРДЕЙЦЫ. Виват! Виват! Виват!

И вот уже все участники переворота с бокалами в руках горланят свою любимую Гвардейскую походную.
Виват, друзья! Виват! Виват!
Для гвардии — сам чёрт не брат!
И нет для нас преград…
И нет для нас преград…
Для гвардии — сам чёрт не брат!
Виват! Виват! Виват! Виват!

Над нами тыщи гроз гремят…
Нам тыщи бед грозят…
Но гвардия идёт вперёд…
Но гвардия идёт вперёд…
И нам сам чёрт не брат!..
Виват! Виват! Виват! Виват!..
4
АЛЕХАН (он всё ещё на помосте, рядом с Екатериной). Ты, Катя, теперь ничего не боись... Всё будет хорошо... Ты, главное, нас держись! Нас с братом слушай! Мы, Орловы, отныне раз и навсегда твоя главная опора... Мы тебе дурного не посоветуем... А коли кто воле твоей воспротивиться вдруг вознамерится, ох и горько пожалеет... Церемониться не будем. Россия большая – куда упрятать место сыщем… (Повернувшись вдруг к Панину.) Верно я говорю, Никита Иванович? А?

Панин согласно кивает.

Ну, а супруга твово бывшего, придурошного, мы вот что решили — нынче же в Ропшу отправить... Подальше от столицы чтоб был... На всякий случай... Вот как только светать станет, так сразу и в путь отправимся... (Потом повернувшись к остальным, мощно провозглашает.) Гвардия! За государыню нашу! Виват, Россия! Виват, Екатерина!..
ВСЕ. Виват, Россия! Виват, Екатерина!..

Затемнение.

В Ропше. Ночь на 7 июля 1762 года. В переходах малого дворца движение – курсирующие гвардейские караулы. В одном из переходов появляется с письмом в руке Алехан. К нему подходит Потёмкин.

ПОТЁМКИН. Ну, что пишет нам Орлов-старший?
АЛЕХАН. Торопит. И то правда — тянуть с сим делом дале нельзя... Как бы хлопот лишних потом не обобраться... Лазутчики наши сообщают, что в противуположном лагере шевеление весьма активное началось... в любой момент могут какую-нибудь пакость выкинуть... (Зовёт негромко.) Федька!

Появляется младший из Орловых – Фёдор.

ФЁДОР. Здесь я.
АЛЕХАН. Проверь-ка ещё раз внешние караулы. Что-то тревожно мне. На всякий случай удвой их... нет, утрой... Сдаётся мне, нынешняя ночь очень неспокойной будет... Будь начеку! И чтоб ни грамма спиртного!! Ни сам, ни другим! Слышишь?! Не то себя же проспите…
ФЁДОР. Не боись, брат, всё правильно будет. (Уходит.)
АЛЕХАН (помолчав). Ну как там их свергнутое императорское величество? Всё изволит потчевать себя бургундским и горланит непотребные песенки?
ПОТЁМКИН. Напротив. Хнычет, на хвори жалуется. И более пить отказывается...
АЛЕХАН. Ишь, ты... Ну, ничего, мы ему сейчас такое лекарство приуготовим... сразу от всех его хворей чтоб... (Решительно.) Пошли. Нечего тянуть боле. Пора!
ПОТЁМКИН. Погоди, Алексей…
АЛЕХАН (насмешливо). Что – страшно?
ПОТЁМКИН. А тебе нет? Ведь на императора руку поднимать идёшь… Хоть и свергнутого, но императора… кровь Петра Великого продолжающего…
АЛЕХАН (зло). Он для меня не император более! Он для меня предатель российских интересов… Он для меня вор, укравший у России победу! Мы семь лет кровушку проливали, в грязи и холоде обретались… вшей кормили… А эта мразь великокняжеская единым росчерком пера все наши старания порушила. И потому – не будет ему от меня пощады. Идём! Будешь свидетелем моего, быть может, главного подвига жизни – цареубийства… Идём! (Уходят.)

Затемнение.
5
Суета. Шум. Пляшущие тени на стенах. Пьяный хохот. Невнятные голоса. Кто-то хрипло затягивает «Со святыми упокой»... И сразу же — топот копыт, порывы ветра и уже другие голоса...
Санкт-Петербург. Застава близ Зимнего дворца. Раннее утро 7 июля 1762 года. Туман. Морось. Цокот копыт скачущей во весь опор лошади...

ГОЛОСА:
- Стой! Стой... Чертяка... Стой, говорят!.. Кто таков? А это ты, Потёмкин...
- Я... я...
- Откель в такую рань?
- Из Ропши. Срочная депеша до Её Императорского Величества...
- Проходи...

И вот уже Потёмкин в приёмной императрицы.

ЕКАТЕРИНА (с письмом в руках). Ты был... при сём событии?
ПОТЁМКИН. Можно сказать, что был...
ЕКАТЕРИНА. Скажи... Это было очень страшно?
ПОТЁМКИН. Не без того, государыня. Но, благодарению Господа, свершилось всё скоро и... без лишних надругательств.
ЕКАТЕРИНА. Покойный, конечно, дурак был изрядный и мне принёс боли немало... Но, может, стоило отпустить его к королю Фридриху? Пусть бы там и доживал... при нём на побегушках... Тот бы ему и княжество какое приискать мог...
ПОТЁМКИН. Нельзя было, государыня, выпускать его из границ империи... Да и оставлять в живых тоже нельзя было. Поскольку сие — лишний повод для всяческих возможных осложнений политических, как внутригосударственных, так и внешних. А так — нет его боле и нет поводов... Те, кто были за него, затаились, помалкивают... особо высовываться не будут... Другие, по простоте душевной, что им не скажи, всё за правду примут... (Помолчав.) Он бы тебя, государыня, при ином раскладе дела нашего, уж точно не пожалел бы... Ни тебя, ни сына твово... Потому — не бери близко к сердцу... Считай — так распорядилась судьба. Ему чёрный венец дала, тебе светлый... Так что — объявляй траур всеобщего приличия ради, а после — властвуй на благо всем нам, государыня... Виват тебе!
ЕКАТЕРИНА. Спасибо, Потёмкин. Я не забуду твоих услуг во благо государства нашего в такой затруднительный для всех нас момент истории... Покуда же прими от меня в знак особой благодарности сию безделицу… (Протягивает ему украшенный алмазами темляк для палаша.)
ПОТЁМКИН (смущённо). Благодарю, государыня… Но мне подобный темляк пока что по чину не положен…
ЕКАТЕРИНА. Вот именно – пока что… А ты – дерзай! И верю – однажды по праву нацепишь его на свой палаш…

Входит статс-секретарь.

СТАТС-СЕКРЕТАРЬ. Пришел вице-канцлер Никита Иванович Панин. Просит принять по неотложному делу…
ЕКАТЕРИНА (неожиданно резко). Пусть подождёт! Я занята...

Статс-секретарь торопливо ретируется. Потёмкин, опустившись на колено, принимает дар императрицы.

(Целует его в лоб.) Дерзай, вахмистр! Дерзай…

Затемнение.
6
В загородних апартаментах Алехана Орлова идёт пьяное застолье. Слышатся пьяные вопли, смех, кто-то горланит «Гвардейскую походную»...
В полутёмной передней, кутаясь в плащ, замер в ожидании Панин. Входит пьяненький Алехан.

АЛЕХАН. А, Никита Иванович!.. Нижайший поклон вашему сиятельству от нашего сиятельства... и самые бравые гвардейские пожелания...
ПАНИН (хмуро). И вашему сиятельству того же...
АЛЕХАН. Может, к нам присоединишься?
ПАНИН. Нет уж, уволь... Не до веселья мне ныне...
АЛЕХАН. И чем озабочен наш мудрейший канцлер?
ПАНИН. Во-первых, пока всё ещё не канцлер, а вице-канцлер... А во-вторых, озабочен тем, что кое-кто у тебя и у братца твоего сиятельного под самым носом, пока вы всё ещё триумф свой празднуете, дела в свою пользу весьма шустро обделывает... Уж и ключ камергерский примеряет... да, похоже, и повыше прыгнуть сбирается... Вирши изволит любовные сочинять, адресованные государыне… а такоже глазками комплименты делать, недозволительные в его положении… А вы и не чешетесь... Будто ослепли...
АЛЕХАН. Об ком речь, Никита Иванович?
ПАНИН. Об дружке вашем — об Потёмкине Грине... Что-то уж зачастил он к императрице... с прожектами завиральными... Всюду нос суёт... Мнения свои прилюдно излагает, доверием высочайшим щеголяя... То про кодекс дворянской чести... то про надобность усовершенствований в деятельности сенатских департаментов... Будто без него не знаем, чего надобно, а чего не надобно... А намедни в дипломатические кущи устремился... про польские дела изволил рассуждать... У него, мол, там поместье имеется и оттого ему более других ведомо, что там и как... Или он это с вашего дозволения деятельность этакую обширную развернул? Как бы мне в пику?.. (Не сразу.) Только, ежли в корень глянуть, не одному мне... Мы-то с вами, господа Орловы, всегда договориться сумеем... А вот он — из других... Не наш он... Поставить бы на место не мешало... для общей пользы... и вашей и нашей...
АЛЕХАН. Понял, Никита Иванович. Спасибо. И верно — что-то больно расшалился наш Гриня Потёмкин. Не по рангу ведёт себя. Должно, не доглядели мы чегой-то... в суматохе…Сам понимашь, не до того как-то было... Но — не боись... Всё при нас. Укоротим голубчика. Поставим на место. И будет стоять господин Потёмкин там, где велено ему будет... и говорить будет то, чего ему велено будет... А иначе — лежать ему в дубовом гробу... с камергерским ключом на груди... Потому как с Орловыми подобные шутки шутить очень вредно для здоровья... Так что – не печалуйся, Никита Иванович, в ближайшее же время всё и сделаем…
ПАНИН. А чего тянуть… Ныне вечером государыня будет чествовать его в числе иных, особо отмеченных. Вот после чествования и указать бы господину Потёмкину на его настоящее место у общегосударственного корыта…
АЛЕХАН. Что ж… и в этом ты прав, Никита Иванович. Чего тянуть… Нынче же и поставим голубчика на место… (Смерив Панина продолжительным взглядом.) Со мной пойдёшь. Вместе ставить будем… (Вдруг свистнул каким-то разбойничьим свистом.)

Вбегает слуга с подносом.

Бургундского… мне и графу…

Тут же подаётся бургундское.

(Поднимает бокал.) За наше общее дело, Никита Иванович…

Затемнение.
7
Летний сад. Ночь. Тусклый, мигающий свет фонарей. Зловещие крики ночных птиц... После обильного застолья возвращается изрядно подвыпивший Потёмкин, в расстёгнутом камзоле, в треуголке набекрень... У него явно лирическое настроение...

ПОТЁМКИН (с чувством произносит строчки стихов).
Когда предутренним туманом весь мир божественный объят,
Мне мнится сладостный и странный твой грешный взгляд...
Душа томлением исходит... Душа, как вешний лист дрожит...
И слово нежное из сердца к тебе, царица грёз моих, летит...

Появляется группа гвардейцев в черных плащах и полумасках.

ГВАРДЕЕЦ. Никак господин Потёмкин?
ПОТЁМКИН. Я самый... Что угодно, судари мои?
ГВАРДЕЕЦ. Лично от вас ничего не угодно... А вот вам от нас — угодно-с... получить дружеский привет от господ Орловых... (Церемонно кланяется, затем жестом подаёт знак остальным.)

Гвардейцы окружают Потёмкина и начинают методично избивать его.

ПОТЁМКИН (слабо защищаясь). Братцы! Вы что... Эй... (Падает, его пинают ногами.)

Появляются Алехан и Панин. Молча наблюдают.

АЛЕХАН. Ну... довольно, довольно... Будет с него... на первый раз... А там поглядим... (Бросает старшему из гвардейцев кошель с деньгами.) Это вам на опохмелье, ребята... Благодарю за службу... и дружбу...

Гвардейцы, откозыряв, уходят.

(Подходит к Потёмкину, лежащему на земле, трогает его ногой.) Нет, ты только погляди на него, Никита Иванович… Как красиво лежит, мерзавец! Ну как не любить его такого… Как его не холить, не одаривать подарками монаршими… (Вдруг ударяет поверженного противника ногой, ещё раз, потом справляет на него малую нужду.) Ну вот... Я же говорил, что нам, Орловым, поперёк дороги лучше не становиться... растопчем... (Оборотясь к Панину.) А вы, граф, не желаете присоединиться?
ПАНИН. А отчего бы и нет! (Подходит и изо всей силы ударяет лежащего ногой – раз, другой, третий…)
АЛЕХАН. Ну, будет, будет, граф… (Останавливает Панина.) Ох, и не любишь ты его, Никита Иванович…
ПАНИН. А за что мне его любить! За что…

Затемнение.

Покои императрицы. Раннее утро. Екатерина нервно расхаживает по кабинету. Её подруга генеральша Прасковья Брюс, пристроившись за столиком, разбирает почту.

ПРАСКОВЬЯ. Что с тобой, Като? Ты как будто бы не в себе ныне...
ЕКАТЕРИНА. Сон приснился.
ПРАСКОВЬЯ. Ну и что с того... Мне тоже приснился...
ЕКАТЕРИНА. Странный какой-то сон... не то политический, не то эротический... А к чему — не пойму...
ПРАСКОВЬЯ. А ты мне расскажи... Вдруг я чего скумекаю... Ужасть люблю про сны слушать...
8
ЕКАТЕРИНА. Да вроде и рассказывать-то нечего... Так, бред какой-то... Будто захожу я в чуланчик какой-то... наш дворцовый... причём, заметь, захожу абсолютно в одном прозрачном исподнем, а там — представь себе — король французский с султаном турецким... взасос целуются... и на меня — ноль внимания... Ну, я постояла, постояла и вышла прочь...
ПРАСКОВЬЯ. Эка невидаль — нашла чему удивляться... Ну, целуются и пусть...
ЕКАТЕРИНА. Так оба ж мужики... И почему в моём чулане...
ПРАСКОВЬЯ. А что ты удивляешься... Один — француз, другой — турок... Оба на этом деле повёрнутые... Мало им баб, так они ещё для разнообразия и меж собой кумплектуются... Не бери в голову, Като...
ЕКАТЕРИНА. Э, нет, милая, не так тут всё просто... Я из опыта знаю: как только фрацузишки с турками игры промеж себя какие заводят, так вечно у нас на Руси всякие пакости происходить начинают... И уж и не знаю, от кого тогда больше хлопот у нас — от надменных англичашек или от этой вот парочки... гуся да гагарочки...
ПРАСКОВЬЯ (продолжая раскладывать почту). Ой, вот тебе и разгадка сна твоего странного... Письмо от короля Франции Людовика XVI... К письму — сон твой...
ЕКАТЕРИНА. Читай, что такого имеет сообщить нам их фрацузское величество...
ПРАСКОВЬЯ (читает вслух письмо). «Её Величеству Императрице всероссийской Екатерине Второй. Соболезную, сестра моя, что столь много немыслимых бед свалились и, не исключено, ещё свалятся на вашу венценосную голову... Все ведь под Богом ходим…Крепитесь. Будьте мужественны. Мы, король Людовик XVI, всегда вместе с вами и в горе и в радости».
ЕКАТЕРИНА. Что за бред! Какие немыслимые беды? Ничего не понимаю...В России всё, как никогда прочно! Или, может, он желаемое за действительное выдаёт... с чьей-то дурной подсказки...
ПРАСКОВЬЯ. А может, это он так замысловато о преждевременной смерти твоей болонки Жужу соболезнование выражает?
ЕКАТЕРИНА. Что ж... вполне может иметь место... Надо же какая чуткость! Какая тонкая натура скрывается в таком весьма плотном теле... Непременно будет нужно написать ему тоже что-то приветливое и тонкое... Запиши на завтра в журнале — пригласить французского посланника. Сделаю-ка я ему что-нибудь приятное... (Вдруг.) И ещё – что-то давно не видно при дворе камергера Потёмкина… Узнай, что с ним?
ПРАСКОВЬЯ. Да говорят, хворать изволит…
ЕКАТЕРИНА. С чего это вдруг?
ПРАСКОВЬЯ. А с Орловыми вроде не поделил чего… Не тебя ли, матушка?
ЕКАТЕРИНА. И что — сильно хворает?
ПРАСКОВЬЯ. Да изрядно, сказывают... Едва в чувство привели... А вот глаз спасти не удалось... Был ясноглазик, а ныне стал одноглазиком...
ЕКАТЕРИНА. Вот подлецы… Сволочи!.. Животные...
ПРАСКОВЬЯ. А чего ты от них ждала иного... Орловыми прозываются, а на деле — шакалы шакалами... Уж на что артист наш Федька Волков с ними был не разлей вода, а съязвил чего-то, что не по нутру пришлось им и — нет больше Волкова... Театр есть, а Волкова нет...
ЕКАТЕРИНА. Говорила ведь ему, чтоб осторожней был с ними… Как в воду глядела… Выясни, я хочу знать наверное… как он там... что...

Входит Алехан с какой-то бумагой в руке.

АЛЕХАН. Здорово живёшь, венценосная Като…
ЕКАТЕРИНА. И тебе того же… Пошто явился?
АЛЕХАН. Прасковья, слышь, погуляй пока…

9
Прасковья выходит.

(Положив перед Екатериной бумагу.) Ты, матушка, как я погляжу, совсем от рук отбилась... Мы тут  тебе давеча навроде про Ивана толковали, а ты...
ЕКАТЕРИНА. Да и ты что-то, граф, заговариваться — не иначе — стал... Ты мне советы свои давай... я их завсегда выслушать рада, а вот уж какие из них я пользовать буду на благо государства, об том моя забота и моё разумение.
АЛЕХАН (насмешливо). Ах, ах, ах, какие мы самостоятельные стали, Вольтеров да Дидеротов начитавшись...
ЕКАТЕРИНА. Ты, Алексей Григорьевич, приличия-то блюди... Не забывайся и не забывай, что с императрицей разговариваешь, а не с сударкой своей...
АЛЕХАН. А ты тоже, государыня, не забывай, кто тебя на трон посадил, императрицей сделал...
ЕКАТЕРИНА (резко). Помню... Как же возможно забыть про сие... И то, что ты мне друг из первейших самых, тоже помню. Но... имей границы. Иначе я тоже из оных выйду. И такое в ответ всей вашей семейке преподнесу, что очень потом пожалеть придётся и тебе и всем вам, неплохо при троне устроившимся...
АЛЕХАН. Да что ты можешь без нас!..
ЕКАТЕРИНА. А могу! (Подойдя вплотную к нему, не сдерживая накопившуюся ярость). Да я скорее сама добровольно отдам власть державную сыночку моему придурошному  Павлу и Паниным, нежели и дале буду оставаться игрушкой зарвавшихся Орловых или каких других придворных сил... (Разорвала, поданную ей, бумагу. И за не имением других, более сильных аргументов, влепила Алехану смачную пощёчину.)
АЛЕХАН (отступив). Ну, ты даёшь, Като! (Помедлив, склонился в почтительном поклоне.) Прости, матушка, погорячился... ей-Богу погорячился... сдуру, должно... (Целует ударившую его руку.) Признаю... и верность свою подтверждаю тебе клятвенно...
ЕКАТЕРИНА. Ну вот... совсем другое дело. (Величественно.) Можете идти, граф, я вас не задерживаю боле. А завтра к пяти утра извольте явиться по чрезвычайно важному делу…
АЛЕХАН. Слушаюсь, государыня…

Алехан уходит. Тут же входит Прасковья Брюс.

ПРАСКОВЬЯ. Ну, ты даёшь, Като... Как это ты... его...
ЕКАТЕРИНА. А вот так! (Отвешивает пощёчину оторопевшей подруге и уходит.)
ПРАСКОВЬЯ (потирая щёку). Ну и дела пошли при нашем дворе... Не иначе — быть большим переменам...

Затемнение.

В доме у Потёмкина. Из спальни выходит Потёмкин. Заспанный, хмурый, небритый. В халате. На глазу повязка. Подошёл к зеркалу.

ПОТЁМКИН. Хорош. Ничего не скажешь. Краше в гроб кладут…
МАКАР (входя). Батюшка Григорий Александрович! Тут опять из Уложенной комиссии приходил курьер с бумагами и опять же из Синода посыльный. Я ответил им, как вы велели, что нет вас… мол, в деревню по делам убыли, а когда сюда будете – не сказывали…
ПОТЁМКИН. Ну, правильно и ответствовал.
МАКАР. А они, мол, дело спешное… мол, сам обер-прокурор беспокоиться изволит…
ПОТЁМКИН (равнодушно). Наплевать. На всё теперь наплевать. И на всех… И на комиссию, и на Синод, и на обер-прокурора, и на самих братьев Орловых… Да и на меня самого грешного тоже наплевать… Нам монахам теперя на всё мирское наплевать…
10
Зазвякал дверной колокольчик. Макар вопросительно смотрит на хозяина.

(Резко.) Меня нет! Нет меня боле... ни для кого… Был, да весь вышел... (Уходит.)

Макар идёт в прихожую и тут же спешно возвращается с пакетом.

МАКАР. Ваша милость! Григорий Александрович! Беда! Война с турками… Велено теперь же быть во дворце.
ПОТЁМКИН (возвращаясь). Что ж… Велено так велено. Видать, придётся повременить с монашеством… Подай мундир! (Сбрасывает халат, надевает мундир.)

И вот он уже в кабинете Екатерины.

ПОТЁМКИН (стремительно подходя к Екатерине). Матушка-государыня! Отпусти на театр военных действий. Там ныне главные дела решаться будут. Там мне место… (Опускается на колено.)
ЕКАТЕРИНА (не сразу). Будь по-твоему! Благословляю! И да пребудет над тобой Господня защита… Иди, голубчик! И возвращайся… На белом коне. Слышишь, на белом коне… Твоя государыня будет ждать тебя…

Затемнение.

В нагрянувшей ночи звучит набат. Слышны скрип многих колёс, тяжёлая поступь пехоты. А вот уж и петухи запели, возвещая наступающее утро.

Рабочий кабинет Екатерины. Императрица стоит у окна, наблюдая ранний восход. Входит статс-секретарь.

СТАТС-СЕКРЕТАРЬ. Государыня, прибыл для доклада граф Панин.
ЕКАТЕРИНА. Зови.

Статс-секретарь уходит. Входит Панин.

ПАНИН. Ваше величество…
ЕКАТЕРИНА. Здравствуй, Никита Иванович. (Не оборачиваясь). Какой чудесный вид на Неву открывается из этого окна. Особенно в такой вот ранний час. Красота. Благолепие. Даже не хочется верить, что в это же самое время где-то на юге у наших рубежей уже пятый год ведутся боевые действия, гремят пушки, сея смерть… сходятся в штыковых атаках войска…
Всё же очень жаль, что я родилась женщиной. Будь я мужчиной, я непременно была бы там… где опасность… где есть место подвигам… Где врага встречаешь лицом к лицу… (Повернулась к Панину.) А не так, как в этих царских палатах, где нередко вражьи происки кроются под личиной дружбы… (Помолчав.) А у тебя, Никита Иванович, никогда не возникало желания бросить все свои канцелярские бумажки и отправиться в действующую армию?
ПАНИН. Честно говоря, государыня, я как-то не думал об таком повороте событий…
ЕКАТЕРИНА. А ты подумай. Вдруг нечто новое откроется для тебя… Впрочем, оставим сию тему философам. Перейдём к делам нашим насущным… практическим… Итак, слушаю тебя, Никита Иванович... Докладывай, что мы с тобой имеем на текущий момент... И нет ли каких-либо особых озабоченностей… Всё, как есть, докладывай... А то мне последнее время подданные мои что-то много сладких сказок сказывают, стыдливо умалчивая о главном… А я правду хочу знать. Правду…
ПАНИН (осторожно). Ваше величество! В таком разе позвольте без  деликатностей и умалчиваний…
11
ЕКАТЕРИНА. Изволь, граф. Я слушаю…
ПАНИН (всё более и более обретая решительность). Государыня! Дела наши ныне обстоят следующим образом... На турецком театре военных действий, как я и докладывал ранее, войскам графа Румянцева удалось добиться весьма значительных успехов. Это сущая правда. Но, к сожалению, не вся. Казалось бы, что при подобном течение дел, тут бы нам и все карты в руки, и до подписания выгодного нам мира всего один шаг… Но, увы, от мира мы сегодня далеки, как и в начале кампании… И даже более того – в настоящее время мы находимся в положении, когда все достигнутые нами успехи в один единый момент могут быть безвозвратно утрачены.
И причиной тому – вступившая в дело на востоке империи злая, необузданная и весьма грозная сила, ставшая неожиданным, но весьма полезным для турецкой стороны союзником. Уже не отдельные отряды разбойных людей, о которых мы вам докладывали ранее, но орды взбунтовавшихся яицких казаков, башкирцев, киргизцев и татар под рукой разбойного казацкого атамана Емельки Пугачёва, нагло именующего себя именем покойного супруга вашего Петра Фёдоровича, берут приступом и разоряют большие и малые наши города и крепости. Зашевелилась противу нас такоже донская казачья вольница, вспыхивают малые мятежи в иных областях и губерниях наших… Армия генерала Бибикова, посланная на усмирение горстки смутьянов, столкнулась с невиданным доселе сопротивлением и терпит поражение за поражением.
Боюсь, что при подобном дальнейшем развитии событий надеяться на близкое благополучное завершение турецкой кампании нам вряд ли возможно. Турецкая сторона, при, казалось бы, всей уязвимости её позиций, взяла курс на затягивание войны и это ей удаётся. Нам же каждый день войны обходится для казны всё дороже и дороже. Поступления же в казну катастрофически ничтожны. Более того, чрезвычайно настораживает тот факт, что многие наши чиновники в сложившихся условиях не просто не справляются со своими прямыми обязанностями, но используют эти условия всё более и более для своей личной выгоды... что чревато крайними последствиями...
Ваши подданные, обретающиеся в охваченных волнениями местах, пребывают на грани отчаяния. Бросают свои вотчины и бегут от опасности куда подале – кто в глубь государства, а кто и за рубежи оного. А иные уж в открытую целуют руку самозванцу и вступают в ряды его войска. И уже усердно воюют противу нас. Третьи же, особливо из тех, кто затаил на вас обиду за порицание их огрехов в государственной службе, готовы примкнуть к вражьим силам, как только к тому подойдёт случай. Государыня, число предателей растёт с невероятной быстротой… 
Да что говорить о ваших дальних подданных. Вы обратите внимание, государыня, на тревогу в глазах ваших придворных. Ещё самую чуть и течение дел может принять необратимый характер.
А опасаться есть чего. Ближайшая цель бунтовщиков – Казань. Далее – Москва. А потом уж и… простите меня, государыня, и Санкт-Петербург… Обо всём этом самозванец извещает в своих многочисленных подмётных письмах. Вот одно из них. Извольте взглянуть… и воочию убедиться самолично в чрезвычайной серьёзности момента… (Кладёт на стол свёрнутый рулоном лист.)
ЕКАТЕРИНА (брезгливо отодвигает его). И что же ты, Никита Иванович, как одно из первых лиц государства, имеешь предложить мне в связи со всем этим сонмом бед, объявшим ныне Империю? Каков видишь выход?
ПАНИН (решительно). А выход я вижу, ваше величество, подобный тому, к коему в особых случаях прибегали древние римлянцы. У них, ежли помните, на время смут и войн, во избежание погибели государства, как от действий внешнего врага, так и внутреннего, всё управление отдавалось под власть твёрдой руки, наделённой чрезвычайными полномочиями и действующей решительно и жёстко, а в иных случаях и жестоко – во благо Отечества. (После паузы.) Государыня! Наше единое спасение ныне – твёрдая рука…
12
Пауза.

ЕКАТЕРИНА. Твёрдая рука с чрезвычайными полномочиями, говоришь? (Усмехнулась.) Ишь, ты… И это при живой-то самодержице-императрице? А каким-либо иным способом с бедой нашей нынешней, считаешь, нам никак не справится?
ПАНИН. К сожалению, никак, государыня… На карту поставлено будущее России. Тут уж не до полумер… Увы, государыня, даже особая канцелярия Шешковского в её нынешнем виде, при всей её полезности, не в силах исполнить необходимое сегодня… Они грозны и горазды лишь во дни мирные. Ныне же надобна особая, я бы сказал, решительная решимость… И совершить сие можно лишь посредством введения службы особых уполномоченных, действующих на всей территории империи под рукой верховного уполномоченного вами лица…

Молчание.

ЕКТЕРИНА. Уж не себя ли мнишь в должности сей… с полномочиями чрезвычайными… а, Никита Иванович?
ПАНИН. А вы, ваше величество, ужели не доверяете мне?
ЕКАТЕРИНА. Не доверяю?! Да я тебе доверила главнейшее дело – воспитание сына моего Павла, будущего императора России. Что может быть выше этого доверия?
ПАНИН. Я глубоко ценю это ваше доверие, государыня. И именно по сей причине испрашиваю ещё большего вашего доверия… К чему подвигают меня сложившиеся обстоятельства… Так каково же будет ваше мнение относительно высказанных мною озабоченностей и способа их решения… (Он весь ожидание.)

Екатерина явно не торопится с ответом.

ЕКАТЕРИНА. А что, ежли я, Никита Иванович, за слова твои, основу самодержавия подрывающие, теперь же, не медля ни минуты, велю арестовать тебя? Арестовать и направить к Шешковскому в особую канцелярию – на правёж и дознание – не являешься ли ты одним из тех маловерных, кто подумывает замыслить что-то противу престола нашего, воспользовавшись деяниями смутьяна Емельки Пугачёва… И не являешься ли ты его тайным доверенным лицом…
ПАНИН (он явно не ожидал такого поворота). Государыня! Да могу ли я подумать о подобном… Ведь я столько лет… верой и правдой…
ЕКАТЕРИНА. Не знаю, не знаю… Сам ведь говоришь, времена ныне опасные… смутные… К изменам располагающие… Разве не так?
ПАНИН (подавлено). Так, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Вот и я об том же… (Помолчав.) Впрочем, мысли твои об твёрдой руке в чрезвычайных обстоятельствах не лишены здравого смысла. Я подумаю об предложенных тобою мерах. Иди покуда. Иди и занимайся главным делом, тебе доверенным… Главным! Коль скоро понадобишься, мы тебя известим…
ПАНИН. Слушаюсь, государыня… (Выходит на негнущихся ногах.)
ЕКАТЕРИНА (проводив Панина долгим взглядом). Похоже, Никита Иванович, не только костолом Шешковский, но и ты тоже на роль особы с чрезвычайными полномочиями не шибко горазд. Жидок больно. (Усмехнулась.) Про правёж как услыхал, так тут же чуть в штаны не наделал… Тоже мне – герой! Сдаётся, тут иная фигура надобна… Иная… И пороху понюхавшая, и говна солдатского похлебавшая полной мерой… Есть у меня такие фигуры… Только вот в пользу которой выбор сделать – тут думать надобно… И крепко думать…

Затемнение.

13
Кабинет наследника престола.

ПАВЕЛ (расхаживает по кабинету с книгой в руках, читает вслух). «Быть или не быть… Таков вопрос вопросов… Достоинство возможно ль сохранить, когда вокруг сплошное тленье нравов… Безнравственность и злобное коварство… Когда нет сил терпеть, но мысли должно в молчанье сохранять… Не зная, что там за порогом дня и будет ли душе освобожденье… Достойно ли восстать на ближних и обратить на всех свой правый гнев? Иль лучше тихо и спокойно удалиться в страну блаженных снов, откуда нет, увы, возврата… Среди теней найти покой свой вечный… Но нет! Иного просит сердце… Непокой приветствует оно… Мне быть желается… Желается борьбы…» (Задумался.)
ПАНИН (входя). Доброго дня, ваше высочество.
ПАВЕЛ. И вам доброго, Никита Иванович. (Откладывает книгу. Он весь в ожидании.)
ПАНИН. Что читать изволите?
ПАВЕЛ. Трагедию английского драматурга Вильяма Шекспира «Гамлет, принц датский».
ПАНИН (с горькой усмешкой). Да, да. «Быть или не быть…» Нам с вами, ваше высочество, в нашем нынешнем положении только и остаётся, что читать господина Шекспира… и предаваться мечтаниям о лучших временах…
ПАВЕЛ. Что она ответила вам, Никита Иванович?
ПАНИН. Она отвергла мою кандидатуру… (с усмешкой) на роль спасителя Отечества. Очевидно, я оказался не слишком убедительным, она же – достаточно искушённой для того, чтобы подумать о возможных последствиях подобного решения… в том числе и о том, что ближайшим шагом твёрдой руки может стать передача власти вам – законному наследнику российского престола. (Помолчав.) Впрочем, кто знает, может быть, это и к лучшему…
ПАВЕЛ. К лучшему?
ПАНИН. Да, ваше высочество. Коли нам не дают возможности проявить на деле наше стремление в выводу империи из смертельной беды, то пусть всё катится в тар-та-ра-ры! И чем скорее, тем лучше…
ПАВЕЛ. Но это же конец…
ПАНИН. Ничуть, ваше высочество. Вполне возможно, что в сложившихся обстоятельствах это и есть наш пока что единственный реальный шанс на победу. И потому наше главное дело сегодня не спешить с крайними выводами, но ждать… Ждать и желать страшного поражения России в войне с Турцией, делая всё посильное для того. А такоже – желать новых побед кровавого бунтовщика Пугачёва, представляющегося именем покойного вашего батюшки Петра Третьего. (Вдруг шёпотом.) Признаюсь вам, как на духу. Я готов, в случае его победы, признать его вашим батюшкой. Только бы после этого взошла звезда вашего высочества. А уж управиться потом с разбойником, поверьте мне, будет не в пример легче, нежели с другими нынешними персоналиями.
ПАВЕЛ (тоже шёпотом). Но ведь это безнравственно, Никита Иванович…
ПАНИН. Безнравственно?! А разве ваша матушка, укравшая у вас престол и корону, валяющаяся на царских постелях со своими любовниками, так уж нравственна и непогрешима? Да я готов дьяволу продать душу, лишь бы представить вам возможность взойти на престол. (Поостыв несколько.) Но сегодня это возможно лишь в случае поражения России. Большого поражения. Только это может ускорить ропот двора. Только это может остановить её… вашу матушку… Повергнуть её! Заставить отказаться от власти. Любая, даже самая малая победа – пойдёт ей на пользу, а нам с вами – во вред. Молитесь же, ваше высочество, о нашем военном поражении, аки о победе… И я тоже буду молиться о том же… И да поможет нам Господь!

14
ПАВЕЛ (не сразу, едва слышно). Господи! Помоги нам… Спаси Россию. Спаси… Помоги… Пошли ей поражение…
ПАНИН. Помоги нам, Господи! Повергни в прах врагов наших… Пусть падут они… И пусть воспрянет истинная власть истинных патриотов России…
ПАВЕЛ. Помоги нам, Господи!...

Свет начинает медленно меркнуть. Панин и наследник сосредоточенно молятся. И молитвы их постепенно переходят в какое-то странное ни то гудение, ни то жужжание.

Затемнение.

Рабочий кабинет императрицы. Екатерина с мухобойкой в руке выслеживает надсадно жужжащую муху. Наконец настигает её. Удар и - гудение обрывается. Входит Прасковья Брюс.

ПРАСКОВЬЯ (очень тихо, обеспокоенно). Что ты делаешь, Като? Нашла время сводить счёты! И с кем – князя Григория Орлова отправила в чумную Москву… то ли на смерть, то ли в ссылку… Графа Алексея Орлова вместе с эскадрой вообще к чёрту на кулички послала – аж в Средиземное море… С графом Паниным тоже последнее время не шибко ладишь… Вышел давеча от тебя, сказывают, в таком расстройстве нескрываемом… С мнением всех прочих вообще не считаешься… Весь двор уж слухами всяческими гудит…
ЕКАТЕРИНА. Пусть гудит, пусть… Им бы, нашим славным придворным, только повонять на придворные темы… Им от этакой активности, видишь ли, на душе легче становится… Мол, активно участвуют в государственной жизни…
ПРАСКОВЬЯ. Пусть так. Но недооценивать подобные веяния тоже нельзя…
ЕКАТЕРИНА. А я и не недооцениваю их. Со всеми графьями, князьями и прочими полезными для государства лицами поддерживаю, ни кого особо не выделяя, ровные (подчёркивая) взаимовыгодные отношения. И не более того… Так для дела полезнее…
ПРАСКОВЬЯ. Ах, Като… Не то ныне время, чтобы наживать врагов… даже на первый взгляд не шибко влиятельных… Опасное уж больно. А вдруг… как в былые времена… как грянет…
ЕКАТЕРИНА. А не будет вдруг! Они ныне все хотят твёрдой руки. Только об том и жужжат…Я приняла решение – будет им твёрдая рука. (Звонит в колокольчик.)

Входит статс-секретарь.

(Передав ему письмо. Жёстко.) Отправить срочно! Немедленно! В действующую армию. Генерал-поручику Потёмкину Григорию Александровичу.

Затемнение.

Приёмная императрицы. Панин один в приёмной. Нервно расхаживает, поглядывая на дверь в кабинет Екатерины. Входит статс-секретарь.

СТАТС-СЕКРЕТАРЬ. Ваше сиятельство, государыня помнит об вас и об вашем последнем прожекте, но, к сожалению, не может вас принять ныне из-за обилия дел чрезвычайного касательства… О времени вашей аудиенции вам будет сообщено дополнительно. (Берёт со стола какие-то бумаги, уходит в кабинет.)

Панин, резко повернувшись, направляется к выходу. В дверях чуть было не сталкивается с Потёмкиным. Он в походном мундире, с генеральскими эполетами. На левом глазу чёрная повязка. Вынужденно раскланиваются.
15
ПАНИН. Генерал…
ПОТЁМКИН. Граф…
ПАНИН (сдержанно). Читал сообщения графа Румянцева о ваших военных успехах. Искренне рад.
ПОТЁМКИН. Благодарю, граф. Случайно не слыхали – по какому срочному делу вызван ко дворцу?
ПАНИН (еще более сдержанно). Полагаю, по очень важному… по делу чрезвычайного касательства…
ПОТЁМКИН. Я тоже так полагаю, граф.
СТАТС-СЕКРЕТАРЬ (входя). Ваше высокопревосходительство, государыня ждёт вас…
ПОТЁМКИН. Благодарю! (Направляется в кабинет Екатерины.)
ЕКАТЕРИНА (идёт ему навстречу). Ну, здравствуй, герой!
ПОТЁМКИН. Здравствуй, государыня...
ЕКАТЕРИНА. Дай-ка поглядеть на тебя… Хорош! Ничего не скажешь… Возмужал. Забурел. Просмолился в дыму сражений…
ПОТЁМКИН. Что было, то было, государыня. И дым, и сражения, и награды от тебя щедрые… Пошто звала? Зачем понадобился тебе здесь?  И точно ли понадобился?
ЕКАТЕРИНА (после паузы). Понадобился, отважный мой рыцарь. Вся надежда моя ныне на тебя, друг мой. Худо мне, Гриша. Обнищала я. Положиться не на кого. При дворе смута зреет. Павел – сыночек мой полоумный – с поучения воспитателя своего Никиты Панина – возомнил себя уж готовым самодержцем, а тот – себя при нём первым министром в чине лорда-протектора. Не сегодня-завтра заявятся права на трон предъявлять в связи с особой сложившейся обстановкой. И всё, как назло, им в помощь поворачивается. Мои же горе-помощники ныне сами в управлении нуждаются. Ох, Гришенька, крепкая ныне рука нужна при власти, а голова светлая, ясная… чтоб все узелки развязать, а иные, где требуется, и разрубить… чтоб мира добиться и покоя во владениях наших и опричь их. Сможешь ли помочь мне в сих заботах?
ПОТЁМКИН. Смогу… коли полномочия мои будут не картонные, а действительно чрезвычайные…
ЕКАТЕРИНА. Считай, что ты их уже получил. С чего начнёшь?
ПОТЁМКИН. С наведения порядка в делах снабжения армии всем необходимым. Сие первейшее из дел. Поскольку армия – это твой тыл, государыня. Так озаботься об нём. В любом другом месте ужми, урежь, оглаедам своим придворным аппетиты поубавь, а армии положенное вынь да положь.
Далее – с выплаты долгов наипервейших и выяснения, с чьего это ведома уже три месяца кряду твоя гвардия не получает жалования? Уж не заинтересованы ли сии лица высокие в создании положения недовольства в рядах ближайшей твоей опоры? Выявленных виновных полагаю необходимым показательно наказать по законам военного времени – конфискацией всех средств, прилюдной поркой и отправлением в каторгу. Сие особливо важно ныне, дабы у других отбить охоту на поживу от государственного пирога.
И наконец – для немедленного пресечения Пугачёвского бунта и наведения порядка в наших восточных территориях полагаю правильным перенаправить туда резервные части армии, а командиром к ним приставить генерал-поручика Суворова, изрядно отличившегося при взятии Туртукая и других турецких крепостей.
В части же наглядной – полезной для поднятия духа твоих подданных здесь, в столице – нынче же накажу от твово имени устроить на Сенатской площади гвардейский парад и салют в честь блистательных викторий фельдмаршала Румянцева на русско-турецком театре военных действий. Надеюсь и в дальнейшем регулярно производить подобные действа, отмечая наши успехи и победы.

16
Уверен, государыня, сии праздничные зрелища сослужат тебе весьма добрую службу. Пусть все – и друзья, и враги твои – отныне всечасно видят, знают, шкурой своей ощущают силу, славу и несокрушимость России.
Вот таковы мои самые первые позиции. (Разворачивает перед Екатериной бумаги.) Подписывай, не раздумывая. Времени у нас в обрез.
ЕКАТЕРИНА (подписав). Ну что ж… действуй, мой генерал… Действуй!

И – грянул мощный оркестр!
Вспыхивают яркие огни фейерверка. Маршируют солдаты.  Грохочут пушки – то ли салютуя, то ли сокрушая неприятеля. А над всем этим звучит тысячеголосо: Виват Россия! Виват Екатерина! Ур-р-раааа!

Затемнение.


              Глава 2. ПЕРВЫЙ МИНИСТР ИМПЕРИИ

Зимний дворец. Апартаменты Потёмкина. Идут спешные перестановки. На стены и окна навешиваются разноцветные шторы с изображением амуров и наяд в весьма игривых позах. За работами наблюдают главный дворцовый распорядитель и его помощник.

РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Эй, вы!.. Ровней вешай.... Ещё ровней... И поторапливайтесь, чай, не на прогулке! Их высокопревосходительство господин Потёмкин будут с минуты на минуту... а вы всё кисель в заднице носите... Вот ужо явится, он вам задаст... По три шкуры спустит за нерадивость...
ПОМОЩНИК. Неужто так крут? В былые времена вроде бы особой крутостью не отличался...
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Так то в былые. А ныне, сказывают, ежли что не по нему, как зыркнет своим чёрным оком, как рыкнет, так некоторых прямь оторопь берёт... иные так тут же в обморок падают...
ПОМОЩНИК. Ишь, ты... какое дело... Кто б мог подумать…

Двое работников вносят скульптурное панно, изображающее обнажённую Венеру в окружении каких-то козлоногих существ.

ОДИН ИЗ РАБОТНИКОВ. Ваша милость, а эт куды определять?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Вон на тот столик у окна… Там сему изображению самое место будет.

Рабочие устанавливают панно, начинают помогать другим.

Н-да! Вот ведь судьба — в один момент из обычного армейского генерала в первые лица государства произошёл. Вчера ещё, по сути, мелкая придворная сошка, пешка — в сравнении с Орловыми, а ныне — спаситель Отечества... не более и не менее...
ПОМОЩНИК. И всё же нужно отдать справедливость — господин Потёмкин немало потрудился не в самое благополучное для империи время... И усмирению Пугачёвского бунта немало поспоспешествовал, а особливо с турками при подписании мира весьма успешно расчёлся... Да и вообще в делах ныне порядок стал наблюдаться...
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Ах, дорогой мой, то, что было, возможно, к месту в дни военные, ныне абсолютно неприемлемо. В мирные дни в делах двора и правительства должны наблюдаться грациозность, галантность, ежли хотите... А что мы видим в лице господина Потёмкина? Ординарную грубость, обыкновенная невоспитанность...
17
Гремя сапогами, появляется Потёмкин, в дорожном плаще, с небольшой сумкой для деловых бумаг. Все тут же замирают, будто солдаты на плацу.

(Меняя тон, теперь он сама любезность.) Ваше высокопревосходительство! Григорий Александрович! Очень рады вас видеть... С благополучным возвращением в столицу...
ПОТЁМКИН. Благодарю. (Сухо.) Извольте объяснить: что за перестановки?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Выполняем высочайшее повеление. Их величество лично распорядились обустроить апартаменты вашей милости на современный европейский манер. А то вы, ваше высокопревосходительство, всё как-то не по рангу живёте… Всё как-то по-походному… как во временном лагере пребываете… всё в делах и делах… Может, будут какие пожелания, указания… Мы мигом...
ПОТЁМКИН (тяжело прошёлся по залу, остановился у панно). А это ещё что за похабель в козлоногом окружении?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Это, ваше высокопревосходительство, Венера – богиня любви, согласно древнеримским верованиям. Представлена в веяниях нового европейского искусства. Изображается непременно в обнажённом виде и в окружении фавнов… как бы являя образ душевного совершенства и телесной красоты.
ПОТЁМКИН (мрачно). Вижу, что Венера. И что являет собой тоже вижу… как и стадо её сопровождающее… Не слепой. Убрать! И более на моё обозрение подобную новомодную гнусь не представлять. Апартаментам вернуть прежний вид. Всё понятно?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ (встав по стойке «смирно»). Так точно, ваше высокопревосходительство! (Работникам.) Слышали? Исполнять! Живо!

Одни работники спешно уносят панно, другие начинают снимать шторы с амурчиками и прочими финтифлюшками.

ПОТЁМКИН. И на носу себе заруби на будущее: в жилище боевого генерала всё должно отвечать не бабским прихотям, но мужескому духу, то есть марсовым традициям. А посему  и представлено должно быть, ежли и на европейский манер, то суровыми ликами великих Цезарей. Видал я одного такого в переходе. Вот и вели его сюда доставить и определить вон в том углу.  Всё равно он у них там без дела мается. Уяснил, господин главный распорядитель?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Так точно.
ПОТЁМКИН. Вот и действуй. (Резко поворачивается, уходит.)
РАСПОРЯДИТЕЛЬ (возвратившимся работникам). Эй, вы! Живо за Цезарем… Сюда определите… а подле него ещё маленьких бюстиков понатыкаете… Ну и драпировку подберите… посуровее чтоб…

Работники уходят и сразу же возвращаются со статуей Цезаря Октавиана. Устанавливают. Укрепляют драпировку позади статуи.

РАСПОРЯДИТЕЛЬ (помощнику). Ну вот... сами всё видели. Грубиян. Солдафон. Выскочка... Ушёл, проявив явное чванливое пренебрежение... Никакой придворной деликатности... Кстати, о деликатности... Вы ответственны ныне за спальню государыни... А потому, на всякий случай напомните-ка казначею, чтоб теперь же принёс и положил в туалетный столик государыни сто тыщ ассигнациями и перстень с брильянтом… После сегодняшней исторической ночи государыня благодарить будут… своего очередного избранника... за службу… (Гаденько хихикнул.)  Ну, с новым нас благодетелем! Как говаривают наши пейзане, барина не выбирают, барин — от Бога...

Уходят.
Возвращается Потёмкин. Он слышит беседу, которую ведут рабочие, завершающие работу.

18
РАБОЧИЕ:
- Да, повезло этому господину Потёмкину – сразу, почитай, из грязи и в князи.
- Надолго ли?
- А это как нынче ночью себя покажет…
- Да уж, в царской постельке это тебе не на поле сражения… тут особый дар нужен.
- Ну, вроде всё… (Уходят.)

Потёмкин идёт к столу, садится, что-то быстро пишет. Написав и запечатав письмо, звякнул в колокольчик.

ПОТЁМКИН (вошедшему секретарю). Передать государыне. (Встал.)
СЕКРЕТАРЬ. А вы что же…
ПОТЁМКИН. А мне по срочному делу надобно… (Направляется к двери.)
СЕКРЕТАРЬ. Да-к их величество вот-вот будут здесь…
ПОТЁМКИН (резко). И тем не менее… (Уходит в дверь налево).
СЕКРЕТАРЬ. Н-да, и послал же нам Господь этакое наказание...

Спустя минуту, через правую дверь входит Екатерина.

ЕКАТЕРИНА. А где генерал? Мне сказали, он только что прибыл во дворец…
СЕКРЕТАРЬ. Ушли-с… Очень спешно. Вот-с письмо передать велели… (Передаёт письмо, выходит.)
ЕКАТЕРИНА (вскрывает, читает.) Что за бред! Что за глупости такие… (В крайнем раздражении рвёт письмо, бросает его на пол. Уходит.)

Возвращается секретарь, собирает обрывки письма, складывает, читает.

СЕКРЕТАРЬ. Ну, вот и слава тебе, Господи! Выходит, не прижился у нас господин Потёмкин... Отменяется, значится, ночное испытание... И всё прочее, значит, тоже отменяется... Радость-то какая!

Затемнение.

В доме у Потёмкина, на окраине столицы. Уже вечер. Макар дремлет в кресле в полутьме перед незашторенным окном. Рядом весьма объёмистая дорожная сумка. Входит Потёмкин. Макар торопливо встаёт.

ПОТЁМКИН. Всё собрал, Макарушка?
МАКАР. Всё, Григорий Александрович... Всё, как велели. Ничего лишнего. Токмо для простой жизни способного...
ПОТЁМКИН. Ну, вот и ладно. Довольно с нас столичной праздной мишуры, суеты да пустословия. Пора прибиться к настоящему делу... об душе позаботиться... Присядем, что ли, на дорожку...
МАКАР. А и присядем, Григорий Александрович...

Присаживаются. Пауза. Звякает дверной колокольчик в передней. Молчание. Снова и снова звякает колокольчик.

ПОТЁМКИН. Кого там ещё принесло... Глянь-ка...
МАКАР. Может, свечи зажечь?
ПОТЁМКИН. И так обойдёмся.

Макар выходит. Спустя минуту входит Екатерина. Пауза.

ЕКАТЕРИНА. К отъезду изготовился, мой генерал?
19
ПОТЁМКИН. Вроде того...
ЕКАТЕРИНА. А сумерничаешь почто? Иль денег на свечи не хватает... так я могу ссудить...
ПОТЁМКИН. Не надобно. В темноте думается лучше.
ЕКАТЕРИНА. И об чём твои думы?
ПОТЁМКИН. А всё об том же... об человеческом...
ЕКАТЕРИНА. Очень интересно. Расскажи. Люблю послушать умную речь. А ты, сколь помню, ума светлого, ясного...
ПОТЁМКИН. Светлого да ясного в мыслях моих ныне мало, государыня... Всё боле — туман да мрак... да сплошное огорчение...
ЕКАТЕРИНА. Отчего же так?
ПОТЁМКИН. Иль не слыхала, что в хлеву твоём придворном про меня говорят? Мол, выписала себе матушка-императрица  с театра военных действий очередного хахаля... шестнадцатого! Этакого мальчоночку для побегушек. Для выгод своих на всё готового... Оттого он, мол, и старается так... во все дела влезает, порядок наводит... (Зло.) А я не оттого стараюсь, чтоб тебе понравиться и получить высочайшее дозволение в постелю твою лечь... Я для блага государства стараюсь! Я боевой генерал и не хочу быть твоим хахалем... Тем более — шестнадцатым! (Возвысив голос.) Я не карьер делать сюда прибыл, а служить тебе и Отечеству верой и правдой. Да видно не судьба. Не по мне этот груз, государыня... стоять в общем ряду и хрюкать по команде... Даже ежли команды те подавать будет близкий мне человек... Не моё это. Уж лучше — подале куда податься... всё одно куда — хоть в деревню, хоть в монастырь... Лишь бы от хлева твово подале...
ЕКАТЕРИНА. А разгребать навоз в сём хлеву одной мне предоставляешь?
ПОТЁМКИН. У тебя помощников ныне хоть пруд пруди... Один другого бойчее и краше... Куда уж мне супротив них — кривому да зловредному. Извини, в трудный  час чем мог —  помог, а дале дорожки наши врозь...
ЕКАТЕРИНА. Вот уж действительно, и кривой и зловредный... Да мне не они, не красавцы эти записные, надобны, а ты... Ты мне надобен...
ПОТЁМКИН. Прости, государыня, но про все мои резоны я известил тебя письмом и, полагаю, боле говорить нам не об чём...
ЕКАТЕРИНА. А я говорю — есть об чём! Потому как письмо твоё дерзкое и, прости, глупое... и действительности не соответствующее... Об чём я тебя и поставила в известность в своем обратном чистосердечном послании... Иль не получал, скажешь?.. Не шестнадцатый ты, Гришенька...
ПОТЁМКИН. А я и шестым быть не желаю...
ЕКАТЕРИНА. Ну вот, опять двадцать пять... Как говорится, на колу висит мочало, начинаем всё сначала... (Помолчав.) Трудно тебе, Григорий Александрович, сделать  шаг навстречу мне... Понимаю... А мне думаешь легче? Ведь мне, чтоб приблизить тебя к себе, пришлось туда тебя отправить, где и голову потерять было запросто... А ты вон какой вернулся. Богатырь. Красавец. И душа сродственная... Ну, не мучь ты себя... слышь... Не мучь! И меня тоже не мучь... Иди ко мне...
ПОТЁМКИН. Не могу...
ЕКАТЕРИНА. Или не люба я тебе боле? Или забыл, как вирши в мою честь сочинял?..
ПОТЁМКИН. Я этого не говорил...
ЕКАТЕРИНА (с тоской). Что ж ты тогда упрямствуешь, ирод проклятущий?.. Что ж ты выстраданную мою любовь к тебе на корню губишь?.. Ну, коль ты не можешь ко мне, так я к тебе... (Медленно подходит к нему.)
ПОТЁМКИН (отступая, как-то не очень уверенно). Не желаю быть шестым... (Далее ему отступать некуда.)

20
ЕКАТЕРИНА. Господи! Какой же ты всё ж упрямец несносный... Ну, не хочешь быть шестым — и не надо... Будь единственным... и последним... самым желанным... (Обнимает и целует его в губы.)

Потёмкин — он уже сдался — медленно поднимает руки и сжимает свою государыню в крепком объятье.

Затемнение.

Приёмная Екатерины. Она пьёт свой десятичасовой кофе и перелистывает какие-то деловые бумаги. Входит Потёмкин, кладёт перед ней новую объёмистую папку.

ЕКАТЕРИНА. Ну, братец и завалил ты меня своими прожектами… Словно прорвало тебя вдруг…
ПОТЁМКИН. Так ведь копилось столько времени… И всё для пользы ведь…
ЕКАТЕРИНА. Ну хорошо… всё посмотрю… Эт что у нас? Так дела армейские – понятно… Далее – дела флотские, твоей душеньке особенно дорогие – тоже понятно… А это ещё про что?
ПОТЁМКИН. Про крымские наши першпективы грядущие…
ЕКАТЕРИНА. А ко времени ли они нам сейчас? Не получим ли от сего лишней головной боли?
ПОТЁМКИН. Ко времени, государыня… Сей вопрос нам всегда ко времени… Потому как в дни стародавние, добатыевские, об чём в наших древних летописях сказывается, были эти земли русскими, а не чьими-то иными.  И море Чёрное – Русским прозывалось. Так что – першпектива сия наша не просто к расширению Государства Российского нацелена, но к возврату некогда утраченного. Кстати, государыня, да будет тебе известно, великий князь киевский Владимир в сих землях благословенных крещение принял. Не добрый ли сие знак нам, его потомкам…
ЕКАТЕРИНА. Хорошо. Посмотрим… подумаем…
ПОТЁМКИН. А долго ли думать будем?
ЕКАТЕРИНА. Вот когда подумаем, тогда и скажем… (Отодвигает папку на край стола.)

Потёмкин с мягкой настойчивостью возвращает папку на прежнее место.

Ой, не дави на меня, светлейший… Не дави…
ПОТЁМКИН. А я и не давлю… я лишь ласково намекаю… на важность и срочность сего прожекта… (Обнимает её сзади за плечи, нежно целует шею, щёки, тянется к губам.)
ЕКАТЕРИНА. Стоп, светлейший. Стоп… Али забыл, что по сим вопросам у меня приём для тебя в других покоях после десяти вечера… А ныне сколь у нас? Десять утра… Так что – прошу уступить место всем прочим… А то дай тебе волю, мы тут с тобой таких дел наделаем… Иди, Гришенька… иди, родной… До вечера…
ПОТЁМКИН (дурашливо поклонившись). Слушаю и повинуюсь, повелительница… (Направляется к выходу.)
ЕКАТЕРИНА. Постой… (Подходит к Потёмкину, обнимает его. Долгий поцелуй.) Это чтоб не забывал… что жду… что люблю… и вообще, чтоб всегда об том помнил… Теперь иди. (Потёмкин уходит, а она ещё некоторое время остаётся в раздумье. Потом решительно звонит в колокольчик.)

Входит статс-секретарь Безбородко.

БЕЗБОРОДКО. Слушаю, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Кто у нас там на десять зван ныне?
21
БЕЗБОРОДКО. Обер-полицмейстер Шешковский.
ЕКАТЕРИНА. Приглашай.

Затемнение.

Октябрь 1774 года. В Зимнем вот-вот начнётся ежегодный Осенний бал-карнавал.  Слышны звуки оркестра, исполняющего танцевальную музыку. Залы полны приглашённой публикой — здесь и сановники со своими половинами, и посланники зарубежных государств, и гвардейские офицеры, и фрейлины... Все в соответствующих случаю костюмах с непременными осенними аксессуарами, чинно расхаживают, беседуют или танцуют. Гул многих голосов...
У входа в соседний зал встретились двое вельмож, из не самых знатных...

ПЕРВЫЙ. Любезный Пётр Семёныч, вы не знаете, что это там за столпотворение?
ВТОРОЙ. Ах, Иван Христофорович, опять светлейший со своими причудами... Наладил, видите ли, в своём имении под Москвой механическое плетение тончайших французских чулок. В скорлупке грецкого ореха как раз пара вмещается. Заработал на сём деле, сказывают, чуть ли не мильон... или около того... Вот теперь и транжирствует: презентует нашим дамам чулочки в специально вызолоченных скорлупках. Дамы, само собой, в восторге...
ПЕРВЫЙ. С жиру бесится! Деньги ему девать некуда — потому и транжирствует, налево-направо разбрасывая...
ВТОРОЙ. А ежли девать некуда, так и с нами мог бы поделиться...
ПЕРВЫЙ. Вот вы пойдите и скажите ему об этом. Вдруг расщедрится...
ВТОРОЙ. Ну, нет уж... Упаси нас Боже от бесед с ним на подобные темы...

Уходят.
Входят наследник престола Павел Петрович и великая княгиня Мария Фёдоровна — дама-гренадёр, едва ли не на целую голову выше своего супруга.

ПАВЕЛ (Марии Фёдоровне, болезненно улыбаясь). Надеюсь, моя дорогая, вы не броситесь туда со всех ног, чтобы тоже оказаться облагодетельствованной щедротами нашего светлейшего князя...
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. О! Конечно же, нет, ваше высочество... Светлейший любезно прислал мне дюжину подобный греческий орехи ещё вчера... на великолепный фарфоровый блюдо... пересыпанный уральские самоцветы...
ПАВЕЛ (тихо). И вы приняли?
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Ах, мой Бог! Ну, какой женщина может отказаться от такой сиятельный презент...
ПАВЕЛ (болезненно поморщившись). Ах, да... да... Вы женщина и этим всё сказано...
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Вы хотель сказать, что вы очень недовольный мной?
ПАВЕЛ. Разумеется, нет... Нет, нет и нет… И всё же вам следовало бы быть более… осмотрительной
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Но, душа моя, будьте снисходительный... Точно такой же презент светлейший передавать и для государыня...
ПАВЕЛ. Да, да... Она ведь тоже женщина... И помимо всего прочего, она моя мать. А я её сын... И должен присутствовать здесь... и терпеть всё это... О, как же я ненавижу этого всесильного циклопа! Как же я ненавижу его...
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Душа моя! Вы не должен так расстраиваться... Если всё это из-за презент светлейшего... то я готовый вернуть его, хоть теперь же...

Рядом оказывается ПАНИН.
22
ПАНИН. Ни в коем случае, ваше высочество... Ни в коем случае... (Негромко Павлу.) Павел Петрович, держите себя в руках...
ПАВЕЛ. О, я держу себя в руках... Я улыбаюсь... Я всем доволен... Даже тем, что этот... выскочка изволит выказывать своё дерзкое расположение моей супруге... великой княгине... супруге будущего императора всероссийского...
ПАНИН. И, тем не менее... в настоящее время у нас нет другого выхода, кроме как набраться терпения и ждать... ждать... ждать... О, будьте же благоразумны...
ПАВЕЛ. Хорошо! Я буду благоразумен... буду...
ПАНИН. Вот и похвально... И, пожалуйста, займитесь незамедлительно чем-нибудь, отвлекающим вас от грустных мыслей...
ПАВЕЛ. Чем же, к примеру?
ПАНИН. Ну, хотя бы танцами...
ПАВЕЛ. Что ж, танцами — так танцами... (Марии Фёдоровне.) Прошу вас, мой друг... Предадимся общему бездумному веселью... (Танцуя покидают сцену.)

В сопровождении фрейлин появляется Екатерина — в осенней маске, дабы придать этим некую неофициальность происходящему. К ней навстречу устремляются иностранные посланники. Панин наблюдает эту сцену, оставаясь в стороне.

1-й ПОСЛАННИК. О! Ваше величество! О-о!..
ЕКАТЕРИНА. Что означает это ваше многозначительное «О»?
1-й. Это «О-о» означает крайнюю степень моего восхищения, а ещё то, что у меня просто нет слов…
2-й. А у меня, ваше величество, слова есть. Нынче вы особенно очаровательны. А ваш традиционный осенний бал, как всегда, выше всяческих похвал. Столько блеска, столько шарма… И всё с чисто русским размахом. А этот новый придворный русский стиль…
1-й (встревая). Да-да! Это достойно всяческого подражания… Непременно доложу об сих ваших новациях в моде… А ля рюс – это так пикантно… Это очаровывает с первого же мгновения…

Входит Потёмкин, улыбающийся, беспечный, само радушие. В его одеянии тоже знаки осеннего празднества.

ПОТЁМКИН (взяв под локоть 1-го посланника). Позволь, друг мой, прервать фонтан твоего сладкоречия... Не до тебя сейчас их величеству… Потом сироп свой проливать будешь. (Всем.) Занята государыня. Временно… Всего лишь на один танец. (Опускается перед Екатериной на одно колено.) Ваше императорское величество, вы позволите вашему первому министру пригласить вас на этот волшебный танец… (Делает знак оркестру. И зазвучала поистине волшебная музыка.)
ЕКАТЕРИНА. Извольте, князь… (Протягивает ему руку.)

И начинается танец. Их удивительный танец – с поклонами, переходами, кружениями и возвращениями друг к другу… А вокруг, не приближаясь к ним, – кружится в танце по большому кругу всё придворное собрание лиц-масок, изображающих высочайшее почитание и невероятный восторг.
И льются, льются в такт музыке звенящим ручейком, перетекая от одной придворной группы к другой, досужие и не всегда далёкие от правды придворные слухи… от мужчин к женщинам и от женщин к мужчинам…

- Вы  уже слышали? Говорят, они тайно обвенчались… будучи в Москве…
- И произошло сие событие в церкви Вознесения Господня, что у Никитских ворот…
- Неужели сие всё-таки произошло?!
23
- Именно произошло… Но сохраняется в строжайшей тайне… Так что вы голубчик – уж, пожалуйста, никому постороннему….
- Ну, что вы… что вы… Конечно же, ни-ни… (И тотчас же к какой-то даме.) Марь Гавриловна, новость чрезвычайнейшая… Оказывается, государыня и князь Потёмкин…
- Да что вы говорите! Это же надо… Князь Орлов спал и видел подобное в течение цельных десяти лет… и ничего – получил фигу с маслом… А сей пострел в течение всего лишь двух лет везде уж поспел…
- Но этот пострел совсем иная фигура… Он серьёзен, деятелен… основателен во всех делах, в которые входит…
- А я вот намедни слышала, что она родила ему дочку…
- Совершенно верно… девочку передали на воспитание в хорошую семью… А фамилию ей определили – Тёмкина… (Хихикнула и прикрыла рот веером.)
- Да уж… весьма прозрачно и пикантно…
- Но – сия идиллия, увы, не является гарантией прочности отношений…
- Да-да, говорят, некоторое охлаждение их личных отношений уже налицо… Князь всё чаще убывает на юг с инспекциями, а государыня в это время очень скучает… и часто раздражается по пустякам…
- Вы правы, мой друг, дочь это далеко не гарантия прочности сердечных привязанностей…
- Вот именно… в своё время государыня родила для Гришки Орлова сына – нынешнего графа Бобринского… Ну и где сейчас Орлов?
- А мне более всего в этой связи жаль детей… Сложись всё по-другому, у них были бы более удачливые судьбы… В нынешнем же двусмысленном положении они всегда будут ощущать свою второстепенность…
- И особо почувствуют её с восшествием на престол Павла Петровича. Уж он-то за все грехи родительницы своей воздаст именно им…
- И лучшего, чего они смогут добиться – это, подобно графу Румянцеву, побочному сыну Петра Великого, подняться на некоторую высоту при троне, добиваясь всего путём трудностей и дел во славу Отечества неисчислимых…
- Кстати. Как вы думаете, старик знает о своём истинном происхождении?
- Уверен, что знает, потому что всякий раз очень раздражается, ежли какой-нибудь умник по глупости или из других каких-либо соображений начинает рассуждать про то, как не повезло России, что Петр не подарил ей сына-наследника… Мол, тогда бы история Российской империи могла бы быть иной…
- Увы, мой друг! История не знает сослагательного наклонения, и мы всегда имеем лишь то, что имеем… А хорошо это или дурно – не нам судить… Мы лишь фигуры на шахматном поле жизни…
- Да-да… Вы абсолютно правы… Уйдём мы, придут другие… И так – из века в век…

Танец заканчивается. Потёмкин церемонно целует руку своей государыни. Гремят, казалось бы, нескончаемые аплодисменты. Вдруг действие замирает.
На переднем плане рядом с Паниным появляется некто в маске.

НЕКТО (очень тихо). Ваше сиятельство! Срочное донесение из Херсона…
ПАНИН. Ну, что там ещё стряслось – в сей вотчине нашего светлейшего князя?
НЕКТО. Чумное поветрие, ваше сиятельство. Весь тамошний край охвачен сей немощью великой… Народ в страхе разбегается… бунтует… крушит всё подряд… Неровён час, скоро могут и до корабельных верфей добраться…
ПАНИН. И прекрасно! И замечательно! Постарайся, чтобы нынче же новость сия долетела до всех… и в первую голову до ушей их светлости… и её величества… Но пока неофициально… а как бы слухом…
НЕКТО. Слушаюсь, ваше сиятельство… (Уходит.)
24
ПАНИН. Господи! Пусть хоть раз что-то, но не по нему выйдет… Пусть понюхает, каково это, когда всё противу тебя происходит…

Затемнение.

Год 1778. Предместье Херсона. Караульный грибок, под которым прикреплён металлический обрезок с колотушкой – на случай объявления тревоги. Подле грибка прохаживается молодой матрос с ружьем на плече. Пожилой матрос дремлет на солнышке чуть поодаль.

МОЛОДОЙ МАТРОС (заметив кого-то внизу). Глянь-ко, Степан Иванович… никак хтось идёть к нам…
ПОЖИЛОЙ МАТРОС (не торопится вставать). И хто?
МОЛОДОЙ МАТРОС. Та хто ж его знаить… люди какие-сь…

Пожилой нехотя встаёт…

(Снимает ружьё с плеча.) Можэ пугнуть для порядку… чтоб не лазили тут почему зря…
ПОЖИЛОЙ МАТРОС (увидев, кто идёт на пост.) Э! Я тебе как пугну… Темнота деревенская… (Быстро застёгивает мундир на все пуговицы.) Это ж наш главный благодетель – их сиятельство светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин… Вот что, Петруха! Ты дуй-ка со всех ног к Фёдор Фёдоровичу. Доложись, что начальство высокое нагрянуло с инспекцией… и назад… А уж я их тут повстречаю, как тому должно быть…

Молодой матрос убегает, пожилой принимает соответствующее случаю положение. На вершине холма появляются Потёмкин и сопровождающие его лица, в числе которых начальник его канцелярии Попов и камердинер Макар.

ПОТЁМКИН. Сюда, сюда, господа хорошие… Вот оно – это место… Ну, узнаёшь, Макарушка?
МАКАР. Узнаю, ваша светлость… Как не узнать… Оно самое… будь оно неладно… (Перекрестился.)
ПОТЁМКИН (к сопровождающим). Ну! Каков вид? Что теперь скажете, милостивые государи…
СВИТА (наперебой):
- Превосходный вид!
- Чудесный… что тут ещё скажешь…
- Знатный, знатный вид, светлейший…
ПОТЁМКИН. И не просто знатный, а сиятельно-знатный… (Снова к Макару.) А кто мне говорить изволил, что места сии гиблые и что вечно им быть нежилыми и пустопорожними…
МАКАР. Виноват, ваша светлость! Да и когда ж то было… Та и кто б другой поверил вам тогда… хоть вы и в генеральском чине состояли… Такая круговерть тут творилась! Не приведи, Господи, снова в такой переделке оказаться… Турки совсем уж рядом… Прут, орут, зубами скрежещут, саблями размахивают, из ружей палят… А пули вокруг так и свищут…, так и свищут… А ваше сиятельство, извините, блажить изволит… Окрестностями любуется… (Передразнивая светлейшего.) Смотри, Макарушка, какая для будущего города першпектива открывается… Вот тут для адмиралтейства место, там для городских построек, а здеся вот и для верфи корабельной… Обязательно, мол, государыне доложу и в строители сих мест наряжусь… А турки-то вот уже… на носу считай самом… Ну, слава Всевышнему, вовремя опамятовались вы… На коня, палаш из ножен и – как заорёте на наступающего неприятеля на их собственном басурманском наречии: барабель
25
гель! Барабель гель… (Что значит, как потом объяснилось: вперёд, за мной!) Ну, мы, весь отряд наш, в один голос как заорём тоже: барабель гель! Барабель гель… и на басурманов как двинем… А те – прямо обмерли все от неожиданности такой… Ну, пока они в себя приходили. Мы сквозь них и прорубились… И к своим вышли… И тут же снова – как повернулись и опять на них, и вдругорядь: барабель гель! Барабель гель!.. Турки тут совсем с ума поспрыгивали и врассыпную – кто куда…
ПОТЁМКИН. Да, припоминаю… была потеха при сём месте превеликая…
МАКАР (бурчит). Вам потеха, а я про случай тот до сих дней иначе как без содрогания вспоминать не могу… такого страха натерпелся… А вам всё – как с гуся вода…
ПОТЁМКИН. Ладно, ладно печальных воспоминаний, Макарушка. Живы мы с тобой оба-два…Здоровы. Сыты. Одеты. Обуты. И нос в табаке… И главное – город вот он! Строится. Крепнет. Обретает жилые черты. Не взирая ни на какие житейские катаклизмы… И именуется гордо Херсоном – родителем нового Черноморского флота… А назван так в память о древнем греческом поселении – Херсонесе крымском… (Подошёл к замершему по стойке «смирно» пожилому матросу.) Кто таков?
ПОЖИЛОЙ МАТРОС. Караульный матрос Перхушков Степан. Охраняю левый фланг хозяйства капитана второго ранга Фёдор Фёдоровича Ушакова.
ПОТЁМКИН. Вот его-то мне и надобно. Кликни-ка его, братец. А то я и сам кликнуть могу. (Ударяет по металлическому обрезку. Раздаётся гулкий отзвук. Ударяет ещё раз.)
ПОЖИЛОЙ МАТРОС. Так послано уже, ваша светлость. Я, как только вас увидал на тропке внизу, так сразу и послал свово подменщика. Начальству-то с начальством следовает разговаривать. А наше дело – не разговаривать, а службу нести…
ПОТЁМКИН. Молодец! Верно соображаешь… Ну, и в чём твоя служба состоит?
ПОЖИЛОЙ МАТРОС. Нынче, ваша светлость, в том, чтоб строжайше карантин блюсти, учинённый командиром нашим Фёдором Фёдоровичем Ушаковым… Тако же следить, чтоб лихие люди лес наш не таскали почём зря… Мы его туточки на просушку определили. Уж больно сырой попадается, а это для кораблей будущих страсть как не полезно. А пуще всего, никого постороннего на территорию нашу не пущать… чтоб болесть к нам никоим образом прибиться не могла…
ПОТЁМКИН. Вот те раз! А меня что ж пустил? Да ещё и не одного, а вон с какой компанией…
ПОЖИЛОЙ МАТРОС. Та какой же вы посторонний, ваша светлость… Вы же для нас отец родной… Мы же за вас… вы тока скажите чего, прикажите… так мы хоть счас же и на Константинополь… хоть по морю, хоть посуху… Или ещё куда…
ПОТЁМКИН. Ну, ладно, ладно… (Кашлянул.) Макар! Вручи-ка матросу Перхушкову целковый… за сообразительность и верноподданный дух…

Макар вручает матросу целковый.

ПОЖИЛОЙ МАТРОС. Благодарствую, ваше сиятельство…

Стремительной походкой входит Ушаков.

УШАКОВ. Ваша светлость! Капитан второго ранга Ушаков.
ПОТЁМКИН. Ну, здорово, братец!
УШАКОВ. Здравия желаю, ваша светлость…
ПОТЁМКИН. А я вот к тебе пожаловал… лично… Мне про твои чудеса здешние адмирал Сухотин сказывал. Весьма похвально тебя аттестовал. Как лучшего командира строящихся кораблей, сумевшего сохранить без потерь в условиях чумного поветрия весь подведомственный состав. Это так?
УШАКОВ. Точно так, ваша светлость.
26
ПОТЁМКИН. И как же то удалось тебе, когда у других ныне и до пятидесяти процентов потери отмечены?
УШАКОВ. А всеобщим старанием, ваша светлость. Дисциплиной строгой, но разумной. И трудом постоянным. Команды у нас без дела не сидят. И себя обихаживают ежедневно, тщательным образом за чистотой следя, и постройкой  корабельной занимаются, и службе морской учатся… на берегу, но по всем морским правилам…
ПОТЁМКИН. Очень интересно. Это как же?
УШАКОВ. А к примеру, с качелей стрельбу учимся вести малыми фальконетами…
ПОТЁМКИН. Почему с качелей?
УШАКОВ. Так ведь качка на море… Вот и учимся, точность стрельбы отрабатывая… Дело-то простое, а результат, ваша светлость, видимый…
ПОТЁМКИН. Это где ж ты премудрость сию выведал? У англичашек, небось?
УШАКОВ. Никак нет, у мужиков наших деревенских, детишек своих сызмальства к охоте приучающих… они, правда, из ружей не палят, бросанием камешков пробавляются – порох-то дорог, но глазомер развивают исправно…
ПОТЁМКИН (Попову). Василий Степанович, возьми на заметку сии ушаковские качели, дабы специальным ордером от моего имени ввести их во всех командах строящихся кораблей. Кто же, по каким-либо причинам, не исполнять сие вздумает, наказывать будем рублём и с понижением в чинах… за нерачительность и к делам первостепенным невнимательность.

Вбегает молодой матрос с объёмным свёртком в руках. Увидев такое количество высокого начальства, теряется, не знает, что ему делать дальше. Не придумав ничего более лучшего, замирает по стойке «смирно».

А это ещё что за явление такое?
УШАКОВ (разворачивает свёрток, представляя светлейшему модель парусника). Уменьшенная фигура нашего строящегося линейного корабля «Святой Павел». Для наглядности старших и младших чинов. Чтоб видели, на каком красавце службу нести будут и всячески соответствовали оному.
ПОТЁМКИН (любуясь моделью). Ай, да Фёдор Фёдорович! Ай, да умница! Ай, да придумщик… Дай обниму тебя от всего сердца, как собрата по оружию и по делам славным… (Обнимает Ушакова.) Не ошибся я в тебе, когда направил сюда… Молодец, Ушаков! Так держать… Вверенной мне императрицей нашей матушкой Екатериной властью, как президент военной коллегии, как командующий сухопутными и морскими силами, жалую тебя, Фёдор Фёдорович, очередным чином капитана первого ранга. Заслужил ты сие трудом доблестным, который в нашу нынешнюю пору ратному равен. А опричь того, за сбережение команды своей в полной численности и боеспособности представляю тебя ныне же к ордену святого Владимира четвёртой степени…
УШАКОВ. Благодарю, ваша светлость… Рад служить Отечеству…

Появляется капитан первого ранга Мордвинов.

МОРДВИНОВ. Здравия желаю, ваша светлость. Капитан первого ранга Мордвинов.
ПОТЁМКИН. Здорово, братец. Что ж это ты так хреново вверенным тебе хозяйством руководишь? Не у тебя ли более всего людских потерь… Не ты ли медленнее всего ведёшь построечные работы…
МОРДВИНОВ. Так ведь мор, ваше сиятельство. Осмелюсь доложить, по мнению англицких инженеров, побывавших у нас намедни, дела здесь и вообще бы лучше прекратить до более подходящих времён, а то и вовсе не возобновлять…
ПОТЁМКИН. Про твою любовь ко всему англицкому наслышан. А вот об каких-то нынешних  особых  англицких успехах  в  морских баталиях  ничего не слыхал.  Разве  что

27
супротив аборигенов Карибского моря, до сих пор на пирогах плавающих… А за нами великая Чесменская виктория только в обозримом минувшем…
МОРДВИНОВ. Так ведь и там англицкого происхождения адмирал Грейг отличился, ежли помните…
ПОТЁМКИН. Отличился, равно как и русский адмирал Спиридов. Но оба сии героя отличились под водительством графа Алексея Орлова – главного вдохновителя сей славной виктории. Тебе бы, Мордвинов, примеры не с заморских, а с наших образцов брать, как то, не стесняясь, делает (намеренно подчёркивает) капитан первого ранга Ушаков. Больше пользы было бы…
МОРДВИНОВ (проглотив пилюлю). Не вижу достойных примеров, ваша светлость…
ПОТЁМКИН. А вот это, сударь, от гордыни. Это в тебе бес гуляет, в дебри заманивая… Ты попроще будь… Лично я, к твоему сведению, для пользы дела и у нижних чинов не стыжусь учиться… ежли толкового человека встречаю… И тебе не след от добра отбрыкиваться, лишь по соображениям своего высокого положения и происхождения…
МОРДВИНОВ. И, тем не менее, должен обратить внимание вашей светлости на то, что англицкие мореходы были и остаются непревзойденными…
ПОТЁМКИН (сдерживая ярость). Не серди меня, Мордвинов! Не то, видит Бог, разжалую к чертям собачьим в простые матросы и отправлю на самую худую посудину гребную… левым загребающим! Вот тогда ты у меня повертишься… Наживёшь на заднице мозоль кровавую… (Помолчав.) Нет у нас, господа офицеры, времени для философствований по поводу и без оного… К трём часам по полудни жду вас в адмиралтействе – с подробным изложением ваших соображений, как нам не свёртывать, но ускорить строительство и спуск на воду наших кораблей – надежду и защиту России. Вот так… и только так!..

Затемнение.

Ночь. Какая-то странная, полуфантастическая музыка шорохов, скрипов и вздохов.  У дверей в спальню императрицы замерли две фигуры. Это мелкие сошки из канцелярии императрицы.

1-й. Ну, вот и свершилось... Свершилось! Слава тебе, Господи!
2-й. Теперь всё будет не по-вашему, господин отставной козы барабанщик…

Хихикая, уходят на цыпочках.

Затемнение.

Спустя несколько дней. В той же приёмной ждут прихода Потёмкина.

1-й. Ну, что он там... идёт?
2-й. Идёт! Ещё горд, ещё не знает… чего его тут ожидает...
1-й.  Да уж... Вот будет сюрприз для господина Потёмкина…

Замирают в ожидании. Входит Потёмкин.

2-й. С возвращением, ваша светлость… Как поездка?
ПОТЁМКИН. Лучше не бывает… (Направляется в апартаменты императрицы.)
1-й. Простите, ваша светлость… Не велено пущать без доклада…
ПОТЁМКИН. Что?!
2-й. Не велено-с...
ПОТЁМКИН. Кого не велено?! Меня не велено?.. Пшёл вон, гнида! (Отшвыривает секретаря.) Ишь, распустились! Я вам покажу, кого велено, а кого…
28
 Потёмкин решительно входит в спальню Екатерины.
Пауза  Слышен шум, что-то громко падает. Голоса, звон разбитой посуды. Наконец – тишина. Секретари замерли. Ждут, прислушиваются.

1-й. Голубчик, Степан Гаврилыч, вы бы узнали… что там? Как?

2-й боязливо входит. Возвращается.

2-й. Государыня изволили сказать, что сегодня никого принимать не будут…

Пауза. Свет на переднем плане гаснет. Далее мы видим только силуэты светлейшего и Екатерины. И слышим их голоса, доносящиеся к нам как бы из другой реальности...

ПОТЁМКИН. Так-так-так… Истинно сказал мудрец: и придут иные времена, и нагрянут новые лица, и будут возводиться новые города и государства и рушиться старые, и завершится пора радости, благоденствия, любви и объятий, и настанет время уклоняться от оных…
ЕКАТЕРИНА. Об чём ты, князь?
ПОТЁМКИН. Об том, об чём Зимний уж который день мухами навозными гудит… Об том самом… Что, Катя, кончилась твоя неземная дишперация относительно моей персоны? На молоденьких потянуло?! (Криво усмехнувшись.) Не долго же продолжалась наша с тобой пиеса про любовь… в два годочка уложилась… Всего-то в два... Шлюха ты, Катя... Обыкновенная венценосная потаскуха...
ЕКАТЕРИНА (внешне очень спокойна). Теперь бить будешь? Бей… может, полегчает… Бей… Я готова…
ПОТЁМКИН. Не буду… Разве что... (Взял стоящий перед ней на столе изящный кофейный прибор и  легонько, словно нехотя, уронил на пол.) Вот и весь сказ...
ЕКАТЕРИНА. Грубиян… медведь… мужик необтёсанный… Любимый прибор – вдребезги … (Вздохнув, очень тихо.) Да, светлейший, твоя правда – и шлюха, и потаскуха, и жёнка неверная… Всё правильно… Только сам ведь и виноват. Вечно он занят… вечно в делах, заботах, в разъездах…
ПОТЁМКИН. Так для тебя же стараюсь… для тебя!.. для славы твоей… Дабы сияло имя твоё золотом в веках грядущих…
ЕКАТЕРИНА. Да не об том я сейчас, Гришенька… Не о высоком… Я об своём, о бабьем… Не могу же я, дорогой ты мой генерал и министр, бесконечно оставаться сучкой недокормленной… Да что ж это за жизнь такая! Один Григорий весь был в бабах посторонних, другой – в стараниях на пользу Отечества… А я при вас кто? Предмет неодушевлённый? Должны же и у меня быть маленькие женские радости… Ведь при моей природной дишперации мне без них ну никак нельзя… Ведь ты же, Гришенька, позволяешь себе всякие шалости с дамским полом во время твоих бесчисленных инспекций по просторам матушки-России. Молчи! Всё знаю. Значит, тебе возможно, а я не моги? А почему? Или я не человек, а изваяние каменное? Ну, не Пенелопа я… Не Пенелопа!.. Жизнь-то уходит, Гришенька… уходит… на глазах тает… Так нешто мы поедом есть будем друг друга из-за малостей сих… Не лучше ли нам остаться просто друзьями? А, светлейший?... Ты без трудов своих не можешь, так трудись на общее благо… Я тебе мешать не буду… и другим не позволю… Но и ты мне не мешай… (После паузы.) Ну так как – по рукам, светлейший?
ПОТЁМКИН (не сразу). Прости меня, Катя, дурака ревнивого… Знал ведь, чем всё кончится. Всё одно мечту лелеял несбыточную – быть единственным…
ЕКАТЕРИНА. А ты и есть мой единственный. А это всё – так… мишура… маленькие телесные радости стареющей женщины… Нашёл к кому ревновать… Грубиян! Медведь!..  Мужик необтёсанный… (Ударяет  его кулачком  в плечо – раз, другой… вдруг
29
порывисто обнимает его.) Ах, как же я тебя всё-таки люблю… изверга дремучего… И всегда буду любить… такого… неуёмного… необузданного… единственного… моего… (Целует долгим, страстным поцелуем.) Пойдём, светлейший! Пойдём… Пусть ещё хоть мгновение, а наше…

Затемнение.

На открытой веранде Летнего сада. Два приятеля. Из сановников двора. Попивают послеобеденный кофей. Лениво обмениваются новостями.

1-й. Ну, что нового слышно от светлейшего? Всё мечется по южным пределам? Депеширует государыне о преображении края того со дня на день…
2-й. Точно так, ваше превосходительство… Выписывает садовников… музыкантов… оружейников… прочий люд… с греками и армянами хороводится…
1-й.  А что на него слышно?
2-й. Тоже всякое… Мордвинов вот жалобу на него сочинил об пяти листов… Пишет, что светлейший совсем ополоумел… свихнулся на создании флота Черноморского… выдумки всяческие творит… черт знает какую шваль наградами жалует, а прирождённых морских офицеров в матросы грозится разжаловать…
1-й. Ну и что, государыня… защитила страдальца?
2-й. Ага, от неё дождёшься… для неё светлейший ясный свет в окошке… Вот ведь судьба какая… Мы все ждали, что она его, как из постели своей отставила, так и от всех дел отторгнет… А он, гляди ты, ещё более силы взял…
1-й. Да, он не Орловы… с теми хоть как-то договориться можно было. А этот… И как на грех – ну ничто его не берёт! Ни пуля-дура, ни штык-молодец, ни чума, ни холера, ни болотная лихорадка… (Понизив голос.) Знающие люди сказывали, что его и ядом пронять невозможно… пробовали и не смогли… От всего заговорённый будто бы…
2-й. Я тоже про такое слыхал. Будто бы в детстве его какая-то цыганка заговорила… как бы в наказание для всей России…
1-й. Ага! Заговорила в наказание для России, а терпеть достаётся нам… Спасибочки вам, госпожа цыганка…

Вбегает третий.

3-й. Господа! Господа! Вы уже слышали?
1-й. Про что?
3-й. Про светлейшего...
2-й. Про то, как его в детстве цыганка заговорила?
3-й. Да нет! Совсем про другое… Оказывается, он ещё вчера нежданно-негаданно нагрянул из  своего Херсона и сразу — к государыне... с какими-то новыми прожектами... А та, мол, погоди... не до того нынче... Так он — как взбеленился, такого ей наговорил... Сказал, что ноги его в её гадюшнике больше не будет... И, уходя, так хлопнул дверью, что с неё все ангелочки накладные золочённые пообсыпались...
1-й и 2-й (почти одновременно). И что же теперь?
3-й. Теперь вот, сказывают, сидит дома, никуда не выходит, никого не принимает... Должно, полной отставки ждёт.....
1-й. А она-то что?
2-й. Да-да, она-то что говорит...

Замерли в ожидании ответа.


30
3-й (смакуя каждое слово). Сказала, что подобной чёрной неблагодарности от него не ожидала... и что тоже боле его видеть не желает... и что тоже к нему боле — ни ногой...

Затемнение.

Приёмная в доме Потёмкина. Утро. Из спальни выходит Потёмкин. Сумрачный. Небритый.

ПОТЁМКИН. Что тихо так? Иль уж поразбежались крысы, полагая, что сей корабль окончательно дал течь и готов в пучину водную навеки погрузиться… Быстро, однако, земля слухами полнится… особенно дурными… (Помолчав.) Как же мелок род людской… Копошаться, копошаться в дерьме весь свой век, света белого не видя… Что-то выискивают, выцарапывают, выклянчивают… И всё для того только, чтоб сладко поесть, попить и поспать… да ещё из благ иных чего прикопить на случай, чтоб перед другими похвастать… Мол, вот какие мы особенные, не то, что иные всякие… Тешат гордыню свою немерено, и рады радёшеньки… Об душе и не думают уже. Про общественное благо и в мыслях не имеют… Всё только для себя, для себя… В церкви с свечками в руках стоят перед иконами святыми, а значит – перед Ликом Божьим, а в глазах и сердцах пустота кромешная… (Опустился на колени.) Господи! Ране я молил Тебя: помоги мне сделать Россию первейшей среди других великих стран-государств… Ныне же молю – помоги России… Избавь её от всех этих прихвостней гнусных, от лжецов и льстецов, от лиц её недостойных… Ведь сколько дел кругом, а они только одним живы, только об одном жужжат… об своём… только их касаемом… (Встал, снова прошелся по приёмной, словно ища занятие себе.)

Вошел Макар.

МАКАР. Одеваться будете?
ПОТЁМКИН. А чего ради… всё одно никого…
МАКАР. А завтракать?
ПОТЁМКИН. Не хочется что-то.
МАКАР. Ну, как надумаете, кликните… я туточки… неподалёку…
ПОТЁМКИН. Хорошо. Иди, Макарушка… иди…

Макар выходит и тут же бегом возвращается.

МАКАР. Ваша светлость, государыня! С сопровождающим лицом…

Потёмкин торопливо набрасывает на себя подвернувшийся под руку халат. А государыня уже вот она. С нею рядом  её фаворит – Ланской, который в течение всей последующей сцены будет молчать, слушать и улыбаться.

ЕКАТЕРИНА. Здорово живёшь, светлейший!
ПОТЁМКИН. И тебе многие лета, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Сказывали мне, что опять хандришь… в меланхолию впал… скорби вселенской поддался… Вот мы с Александром Дмитриевичем и решили навестить тебя… узнать – так ли это? Или выдумки всё это недоброжелателей наших…
ПОТЁМКИН (хмуро). Не хандрю я, государыня, и прочими хворями подобными не маюсь… Хотя, ежли по правде, всё именно к тому с некоторых пор и проистекает...
ЕКАТЕРИНА. И с каких же это таких пор?
ПОТЁМКИН (с обидой). А с тех самых, государыня, с которых дела мои на пользу и благо Отечества вдруг не в чести у тебя стали…
ЕКАТЕРИНА. Ой, блажишь, князь. Уж кому-кому, а тебе грех на меня жаловаться… А все обиды твои оттого, что всё спешишь, всех иных прочих обогнать желая…
31
ПОТЁМКИН. Да не для себя ведь спешу, а чтобы нас с тобой всякие умники зарубежные в дураках не оставили… И коль говорю тебе что неприятное, так оттого только, что устал доказывать очевидное… Потому как поспешать нам надоть ныне с южными землями… пока что как бы ничейными…
ЕКАТЕРИНА. А вот некоторые весьма достойные мужи государственные, и заметь – не зарубежные, а наши – весьма сомневаются в необходимости столь скорого заселения сих просторов неухоженных. Называют их для жизни неспособными.
ПОТЁМКИН (в сердцах). Сами они неспособные... мужи эти... и для жизни, и для всего прочего. Не слушай ты их, матушка, бездельников окаянных... Мне верь! Края сии благословенные! И ежели не мы первые вступим во владение ими, то найдутся другие. И тут уж они, эти другие, не просто вступят, но возведут новые вражьи бастионы на рубежах наших. Да что далеко ходить, Польша вон – соседка наша ближайшая, пока что, благодарение Господу, в своём собственном дерьме захлёбывается, а то б давно сюда лапы свои загребущие протянула… Турки те тоже – спят и видят себя в Киеве, где уже в мыслях ихних вся округа, как нынче в Константинополе, на месте церквей православных минаретами утыкана… Так надобно ли нам с тобой подобное беспокойное соседство? Для нас ведь и Крым, в нонешнем его беспокойном состоянии, вроде бородавки на носу. Вроде бы естественные потребности справлять не мешает, а на люди казаться конфузливо. Эх, государыня, да ежли бы нам уже сегодня за это дело взяться, как следует, без оглядки на дурь вельмож некоторых твоих, так уж завтра… ну, не долее, чем послезавтра – всё это для нас и образовалось бы уже самым благодатным образом.
ЕКАТАТЕРИНА. А точно ли всё это так, светлейший? Не фантазии ли это всё? Не выдаёшь ли желаемое за действительное?
ПОТМКИН. Сама подумай, государыня, иные за моря-океаны, чёрт знает куда отправляются, чтоб землицы толику к себе прибрать, а тут рядом всё, под боком, руку токмо протяни, обиходь и оно твоё уж – на веки вечные. А как рожь да пшеница заколосятся на просторах сих… Таких хлебов нам подарят! Торговать будем со всем заморьем причерноморским – и ближним, и дальним, и великим, и малым… А какой доход в казну польётся! Верь мне, матушка, так всё и будет. Гони к чёрту наушников своих… меня слушай… Мне верь…
ЕКАТЕРИНА. Ну, запел свою любимую песню. Ах, Григорий Александрович, Григорий Александрович… неугомонный ты мой… Да слушаю я тебя, слушаю … И верю… Но долг велит иной раз и сомнение высказать… (Укоризненно.) А ты сразу в бутылку лезешь... Не хорошо это, светлейший… не по-христиански… (Чуть помедлив.) Ладно… будь по твоему… Жалую тебе ко всем прочим заботам твоим ещё и губернаторство над всеми южными землями нашими, о коих беспокоишься ты столь ретиво… И полномочия чрезвычайные тоже жалую… Властвуй от моего имени… Действуй, как разумеешь… А с хандрой и думами тёмными кончай… И немедля… (Протягивает руку для поцелуя.)
ПОТЁМКИН. Уже покончил… (Целует руку.) Спасибо, государыня! Век не забуду…
ЕКАТЕРИНА (с улыбкой). Ой ли…

Екатерина направляется к выходу. Ланской, дружески раскланявшись с Потёмкиным, уходит следом за государыней. Пауза.

ПОТЁМКИН. Господи! Спасибо, что услышал меня… Что внял мольбам моим… (Истово крестится.) Макарушка! Неси балалайку… плясать будем…

И вот уже – Макар бренчит на балалайке, а светлейший отплясывает разудалую русскую пляску. Звонок дверного колокольчика.

(Оборвав танец.) Кого там ещё дьявол принёс… Глянь-ка.
МАКАР (выходит и сразу же возвращается). Барон фон Крауфт.
32
ПОТЁМКИН (криво усмехнувшись). Как же быстро, однако, земля слухами полнится… То ни одной души живой, а то сразу целый барон... Ладно. Зови барона…
МАКАР. В таком виде принимать будете?
ПОТЁМКИН. А чем тебе мой вид нехорош? Для государыни в самый раз оказался, а для какого-то захудалого немецкого баронишки – нет?
МАКАР. Да по мне, всё одно… лишь бы вам удобно было…
ПОТЁМКИН. О! Мне нынче очень удобно… (Сбрасывает халат, остается в исподнем, спальном и в чувяках на босу ногу.) Приглашай барона, я готов… (Садится за стол, берет капустную кочерыжку, громко, с хрустом грызёт её.)

Макар, покачав головой, выходит, возвращается с бароном…

БАРОН. Услышавши, что ваша светлость нездоровы… первым делом решил навестить вас… Но вы, простите, в неглиже… Я не вовремя…
ПОТЁМКИН. Плевать, барон… Не обращайте внимания… Считайте это знаком особого доверия к вам и расположения…
БАРОН. О, я польщён, ваша  светлость… Это так необычно…
ПОТЁМКИН. Макар! Накрывай на стол… Мы с бароном завтракать будем… Для начала, по случаю прихода столь дорогого, но в последнее время столь редкого гостя, тащи бутыль бургундского и всё лучшее к оному… Барон у нас большой гурман… Так что – не ударим-ка в грязь лицом… порадуем чем-нибудь этаким…
МАКАР. Сию минуту, ваша светлость… (Приносит бутылку вина и бокалы. Уходит и снова возвращается с различными закусками.)
ПОТЁМКИН (открывает бутылку, наливает в бокалы). Ну, за что пить будем, барон?
БАРОН. Конечно же, за ваше чудесное выздоровление… За вас, князь..
ПОТЁМКИН. Не возражаю… (Чокнувшись бокалами, выпивают.)
БАРОН. Ах, как я сочувствую вам, князь… Вы столь много и неутомимо работаете на благо своего государства и государыни, а ведь многие при дворе не ценят и не понимают вас… такие сплетни глупые про вас то и дело разносят… Я, право, диву даюсь по сему поводу на господ некоторых…
ПОТЁМКИН. И зря. Ну чем им ещё заниматься при дворе, как ни сплетнями, господам этим некоторым… Они ж не люди. Они – господа придворные… и сим всё  сказано. А люди – те все по России сейчас: землю пашут, хлеба растят, ремесленничают, города строят, корабли… Империю Российскую ввысь поднимают… (лукаво подмигнув барону) другим государствам на зависть…
БАРОН (явно фальшиво). Что вы, князь… на радость… только на радость… Мы, ваши европейские соседи, все крайне заинтересованы в том, чтобы Россия была сильной и богатой…
ПОТЁМКИН (в тон ему). О, барон, вашими устами бы да мёд пить… Как вы меня обрадовали этим своим заявлением. Поверьте, я вам желаю того же самого… (Снова наливает в бокалы.) Так выпьем же и за это, барон… За наше совместное и дружественное процветание…
БАРОН. С удовольствием, ваша светлость…

Снова пьют. Барон, пригубив, собирается поставить бокал на стол.

ПОТЁМКИН. Э, нет, барон, эт не по нашему… Так не пойдёт… а ну-ка до дна… Пей до дна, пей до дна…

Барон, растерянно улыбаясь, выпивает до дна.

Ну вот и молодцом… Вот эт по нашему… А теперь закусывайте, барон, закусывайте…
33
(Подошедшему с новыми закусками Макару.) А отчего это ты, друг ситный, подал нам столь мизерные бокалы? Или, бестия ты этакая, хочешь, дабы барон подумал, будто я на угощении его сэкономить желаю?
МАКАР. Виноват, ваша светлость… исправлюсь… (Живо доставляет огромные, явно для простого смертного «неподъёмные» бокалы.)
ПОТЁМКИН. Вот это другое дело. И ещё вина…

Макар приносит ещё две бутылки вина. Остаётся у стола, в ожидании новых приказаний. Барон, уже изрядно подзахмелевший, со страдальческим выражением лица наблюдает, как Потёмкин щедро наполняет бокалы.

Слушайте, барон, а не выпить ли нам теперь за вашего… короля! Вы знаете, в последнее время он мне всё более и более симпатичен… Тем паче, как вы неоднократно имели честь мне сообщать, я ему тоже, вроде как, по душе пришёлся… и у него на мой счёт имеются какие-то интересные пожелания… Так выпьем же за вашего короля… (Встал, поднял свой бокалище.)
БАРОН (тоже встал). За короля! (Под пристальным взглядом Потёмкина выпивает до дна свой бокал, обессиленный, вконец захмелевший опускается на стул. Закусывать он явно не в силах.)
ПОТЁМКИН. Ну, вот и ладушки… За вашего короля, барон… будь он неладен… (С легкостью выпивает свой бокал.)

Затемнение.


                Глава 3. ХЕРСОНСКАЯ ЭПОПЕЯ

Херсон. Кабинет Потёмкина. Входят Потёмкин и Попов. Они возвращаются после посещения судостроительных верфей. Потёмкин явно в особом, приподнятом настроении.

ПОТЁМКИН. Ну всё, Василий Степанович, почитай, дело сделано… Вступаем в главную стадию нашей херсонской эпопеи. Первые корабли, нарождающегося ныне Черноморского флота, к спуску на воду готовы. Осталось доделать всего ничего – так, по мелочам… по оснастке кое-что и мелкие прочие доработки… Помимо того – из непременно надобного следует провести обустройство площадок для зрителей… для их удобного обзора празднества нашего грядущего… На всё про всё даю месяц. Полагаю, этого вполне хватит… Далее – торжественный спуск! Произведём его ровно в полдень… Под звон колоколов и пушечный салют… Садись, Василий Степанович, помечай, что нам ещё предстоит сотворить во имя нашего благого дела.

Попов садится за стол, берёт перо, делает пометки.

Народу по сему случаю быть одетыми подобающим образом. Дамы – в платьях небесно-голубого цвета и в специально для сего случая изготовленных заморскими и нашими мастерами шляпках в виде корветов, фрегатов, бригантин и прочих морских кораблей. Мужчины – кто из простонародья в белых праздничных матросских робах, те, кто дворянского сословия – в праздничных офицерских платьях… И чтоб ни одной скучной гражданской морды не было видно! Весь город и порт – в цветах сияющей черноморской волны, приветствующей наше вступление в её лоно… Исключение – токмо для иностранных зевак, кои, естественно, нагрянут к нам числом немалым. (Махнув рукой.) А! Пусть их поглядят… Увидят, что мы не токмо на словах горазды, но и в делах… не лаптями щи хлебаем…
34
Повсюду на видных местах флаги расцвечивания и надписи аршинными буками определить – «Черноморскому флоту России быть – отныне и навеки!»
В местах скопления народа установить бочки с вином и столы с закусками. Для детей отдельные столы – со сладостями и подарками, в виде парусных корабликов, флотских всяческих принадлежностей – чтобы с детства самого флотским духом пропитывались…
И пусть каждый пьёт и ест, сколь душа попросит… На то он и праздник, чтоб веселиться. А для лучшего веселья по всему берегу устроить карусели, площадки для танцев. Завезти откуда только возможно частушечников, скоморохов, балалаечников, чечёточников, прочую артистическую братию… И непременно, чтобы был балет, морским темам посвящённый… К нашему гарнизонному добавить ещё минимум два оркестра – из Кременчуга и Киева…
Празднество продолжать до самых сумерек, а потом ещё – на закуску – и фейерверками бабахнуть… (Замер на какое-то мгновение, словно представляя эту картину. Тут же продолжил вполне деловым тоном.) Обряд освящения кораблей проведём по всем правилам, не хужее, нежели у них там, за границами их… с привлечением митрополита и светских ангелоликих крёстных матерей…
Первым пойдёт, как и положено тому быть, «Императрица Екатерина», за ней «Святой Павел»… При спуске кораблей играть оркестрам «Гром победы, раздавайся!», палить приветственный салют из двадцати пушек холостыми зарядами, всему народу с воодушевлением кричать «ура!»… После спуска на воду провести уже показательную пальбу  ядрами и картечью по водным мишеням. Для наглядности боевой способности нашего флота – его офицеров и матросов. Особо пометь – при спуске кораблей в самом первом ряду поставить старших корабельных плотников… чтоб видели дело рук своих… а все прочие, чтоб тоже видели. Кому обязаны красотой сей…

Входит Макар с двумя пакетами на небольшом подносе.

Что тебе, Макар?
МАКАР. Срочные депеши. Из Константинополя и от генерал-поручика Суворова.
ПОТЁМКИН (вскрывает пакет, читает, сдерживая нахлынувшую ярость). Вот те, бабушка, и Юрьев день! Только этой нам радости не хватало – все прочие у нас уже имеются… (Передаёт Попову сообщение.) Читай. Вот как оно всё вмиг обернулось для нас. (Вскрывает второй пакет, просматривает.) Н-да… по всему похоже, что празднества наши придётся нам отложить… на весьма неопределённое время… (Попову,) Ну, как тебе сей сюрприз – в 30 тысяч сабель на наших рубежах?
ПОПОВ (осторожно). А так ли верны сии сведения?
ПОТЁМКИН. Верны, к сожалению, дорогой Василий Степанович. За них посол наш  чистым золотом расплатился с самим сиятельным Ибрагим-пашой… И, кстати, то же самое подтверждается лазутчиками генерал-поручика Суворова, находящегося ныне на кубанских землях. Он отмечает значительные перемещения отрядов ногайцев в сторону Крыма, что обычно и происходит, когда крымчаки собираются в большой набег и им требуются дополнительные силы. (Прошёлся в раздумье.) Сегодня шестнадцатое, осьмнадцатого на рассвете авангардные отряды Темир-аги выдвинутся к нашим пределам. Так что – на размышления у нас времени осталось хрен да маненько, а потому все прочие заботы по боку… Только главное! А главное у нас – сохранение кораблей будущего нашего флота…
Макар, вели трубить общий командирский сбор.

Затемнение.

И вот уже  трубят  трубы, бьют барабаны.
35
Большой зал адмиралтейства заполняют офицеры Херсонского гарнизона.

ПОТЁМКИН. Господа офицеры! К сожалению, оправдались наши самые неблагоприятные для нас прогнозы… Согласно донесениям от самых верных источников тридцатитысячная крымско-татарская армия под командованием турецкого генерала Темир-аги и при участии французских советников-артиллеристов со дня на день готова вступить в пределы Дикого поля. Её цель – Херсон. Вернее, его полное уничтожение. А такоже – и это самое главное – уничтожение наших верфей и строящихся кораблей. Допустить подобное мы с вами не можем. Не для того мы пришли на сии берега. Не для того обживали эти места, делая их благодатными, полезными для России.
Сил для организации обороны у нас достаточно. Местонахождение наше – для нас выгодное. И позволяет, при верном распоряжении нашими силами, держать оборону достаточно успешно даже малым числом. Уже в ближайшие дни к нам на подмогу прибудут два гренадёрских полка. В тылу у Темир-аги сотни верных нам запорожских казаков будут устраивать ему всяческие большие и малые пакости на протяжении всего пути. Не далее чем на другой же день после вступления вражеского войска в наши пределы они запалят степь… и тем самым существенно затруднят их скорое передвижение. Так что – напасть на нас внезапно не получится.
И всё же времени у нас в обрез. В связи с чем подготовку города к обороне начать следует  незамедлительно. А потому, господа офицеры, прошу за мной – всё сверим и определим на месте будущей линии обороны.

Затемнение.

Петербург. Кабинет императрицы. Екатерина и Панин продолжают разговор. Ланской, фаворит Екатерины, сидит чуть в стороне.

ПАНИН. Ваше Величество! О какой обороне Херсона может идти речь! Извините, но светлейший сошёл с ума. Ну, посудите сами: нужна ли нам ныне эта новая головная боль. Братец ваш – шведский король Густав, подстрекаемый англичанами, в любой момент, как только начнутся хотя бы малые военные действия на наших южных границах, готов объявить нам свои претензии на Финляндию, Эстляндию, а заодно и на часть польско-украинских земель… и в случае своего неудовлетворения – начать крупномасштабную войну… на суше и на море…
Государыня, вы только представьте на минуту – в любой из дней шведская эскадра может оказаться в виду Петербурга. И столица попадёт в зону непосредственного артиллерийского обстрела. Полноценно противустоять сему наш Балтийский флот в настоящее время не сможет. Вы представляете то смущение, в каковом окажутся ваши ближайшие подданные?
В то же самое время турецкое войско… уже не крымско-татарская армия, а именно турецкие регулярные силы, воспользовавшись ситуацией, могут обрушиться  на весь обитаемый нами Юг России – вплоть до Кременчуга и Киева… И всё это может произойти из-за несчастного клочка земли под названием Херсон, столь дорогого сердцу светлейшего князя Потёмкина. Я прекрасно понимаю значение этого города и порта для будущего России, для дальнейших стратегических планов светлейшего… Но… Может быть, всё же стоит пожертвовать… временно… сим… подчёркиваю – малым, дабы избегнуть большей беды и больших потерь… Причём сделать это, не дожидаясь подхода вражеского войска. Просто самим всё пожечь и отойти вглубь территории. Подчёркиваю, временно… И тем самым сохранить силы для возможных других более важных противостояний.

Екатерина молчит.
36
Ваше  величество… Мы не сможем вести войну на два, а то и три фронта. Союзников у нас в этой войне не предвидится. Так что – нужно решать сегодня и сейчас… Завтра может оказаться поздно.
ЕКАТЕРИНА (не сразу). Похоже ты прав, Никита Иванович. К сожалению…
ПАНИН. Поверьте, государыня, и к моему тоже. Я ни в коей мере не враг князю. Понимаю, скольких трудов стоило ему возвести в тех гиблых местах южный форпост империи. Но я и не враг России. Увы, мы оказались перед выбором… Слово за вами, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Что ж… С болью в сердце и с думой о благе России, я готова пожертвовать меньшим, но не менее важным для нас… (Вдруг повернулась к Ланскому.) А ты, как полагаешь, душа моя? (Положила свою руку на его руку.)
ЛАНСКОЙ. Я полагаю, матушка, что сие решение нужно изложить таким образом, дабы оно было необидным для князя Потёмкина.
ПАНИН. О, да! Разумеется! Мы так и поступим, ваше величество.
ЕКАТЕРИНА. Хорошо. Я согласна. Для блага России. Никита Иванович, немедленно составьте необходимое послание до князя Потёмкина. И непременно с учётом пожелания графа Ланского.
ПАНИН. Уже сделано, государыня. Прошу ознакомиться и внести необходимые поправки. (Протягивает ей письмо.)
ЕКАТЕРИНА. Однако же ты и скор, Никита Иванович. Весьма скор.
ПАНИН. Так время же не терпит. Торопит. Подгоняет…
ЕКАТЕРИНА (прочитав письмо). Всё так, Никита Иванович… Всё так… (Ставит размашистую подпись.) Отправить незамедлительно.

Затемнение.

Херсон. На сооружении оборонительных сооружений. Потёмкин и Попов чуть в стороне от занятых работами солдат и матросов. Потёмкин нервно расхаживает с письмом в руках.

ПОТЁМКИН. Послание сие высочайшее следует убрать, куда подале, и никому не показывать, и ни до чьего сведения не доводить… Потому как глупость это всё и обман. Ишь, умники столичные, крысы конторские, что удумали… Обвели императрицу вокруг пальца и радуются небось… А чему радуются? Думают, таким вот образом в тепле и спокойствии усидеть? А ведь не получится. Потому как не того от них ждут наши соседи высоколобые… Не малого, а полной капитуляции… Полного забвения о наших национальных интересах… Оставить город! Уничтожить флот! И всё – как бы во имя высших интересов России… А они его строили?! Хоть раз в краях сих побывали? Да и знаю я, каковы их интересы… Сугубо шкурные. Зато каковы аргументы! И как ловко всё преподносят… С позиций этакого особого понимания сложнейших межгосударственных тонкостей… Да знаю я всё не хуже иных прочих… Ведаю и про амбиции Густава, и про турок, и про великую любовь к нам англичан и французов, а такоже прочих немцев и поляков. Всё в расчёт принимаю! И, тем не менее, должен поступить иначе, нежели в том хотят убедить меня граф Панин и иже с ним… Поскольку знаю аппетиты всех этих доброжелателей наших – им только дай палец, они и всю руку отхватят…
Нет, господа! Не будет по-вашему! Есть у меня супротив вас помимо всего прочего ещё кое-что вам неведомое. И хорошо, что неведомое, а то  уж точно успели б с потрохами продать… чтоб понравиться друзьям нашим закордонным… (Отдал письмо Попову.) Убери. С глаз долой… Я его не видал. О писанном в нём не ведаю! (Взял другой конверт.) А это от кого?
ПОПОВ. От графа Румянцева.

37
ПОТЁМКИН (подозрительно). И об чём уведомляет нас Румянцев? Не успел ли ещё там поднапаскудить нам дружок его – граф Панин?
ПОПОВ. Пытался. Но поскольку от вашей светлости соответствующий рескрипт был получен ранее, нежели послание от графа Панина, граф Румянцев счёл необходимым немедленно, спешным порядком отправить к нам в подкрепление ещё два гренадёрских полка… Об чём и уведомляет вас… Через сутки полки прибудут в Херсон.
ПОТЁМКИН. Очень хорошо! Молодец граф Румянцев… Обязательно при случае выкажу ему свою особую признательность за здравомыслие и понимание серьёзности момента… Подкрепление нам сейчас оч-чень кстати… Оч-чень…
Нет, господин Темир-ага и прочие иные господа, не лёгкая кавалерийская прогулочка ожидает ваши тьмы на сих рубежах, но хорошая русская баня… По-чёрному! Так что – милости просим…

Затемнение.

Апартаменты Потёмкина. Макар накрывает на маленьком столе в углу. Ему помогает дежурный офицер. Часы бьют три раза.

МАКАР Ну вот… с минуты на минуту должны быть..
ДЕЖУРНЫЙ. Ежли только опять не застрянут по пути где-то… по надобности срочной… У князя ныне забот, что у мужика блох… и все кусаются…
МАКАР. Наше дело, чтоб всё было готово ко времени, а всё прочее… нас не касается…

Зазвякали колокольцы подъехавшей кибитки.

Ну, вот и их светлость… (Спешит к двери.)

Дежурный занимает место у входа, замирает в ожидании.
Появляется Потёмкин. Он не в самом добром расположении духа. В грязных сапогах, промокшем плаще. Проходя мимо дежурного офицера, жестом отослал его в предбанник. Тот спешно удалился. Сбросил плащ на руки Макара. Прошёлся. Тяжело опустился в кресло подле стола. Постукивает костяшками пальцев по подлокотнику.

МАКАР (негромко). Кушать будете?
ПОТЁМКИН. Не хочется. Ничего не хочется…. (Помолчав.) Такая печаль на сердце отчего-то… такая печаль… Как в детстве бывало, когда батюшка в наказание за проказничество моё заставлял по двору между луж по-пластунски ползать…
МАКАР. Что-то не так, ваша светлость?
ПОТЁМКИН. Да нет, Макарушка, вроде бы всё так… Основное всё успели вовремя… Теперь можем и передохнуть чуток… В ожидании «гостей»…
МАКАР. Так чего ж темнее тучи?
ПОТЁМКИН. А того, что теперь-то и начинается самое тяжкое – ждать… ждать… Ждать и думать, а так ли всё будет или какими сюрпризами обернётся… Вроде недавнего. С вечера степь запалили, а к утру дождь зарядил. И надёжа наша на пожаровые неприятности для противника, считай, наполовину сама собой сократилась… (Прошёлся по апартаментам, аки тигра по клетке. Взял со стола капустную кочерыжку, сосредоточенно грызёт.)
МАКАР. Ваша светлость… может, того… на балалаечке вам сыграть… или чечёточников вызвать? Как бы для просветления… или рюмочку настойки можжевеловой?
ПОТЁМКИН. Спасибо, Макарушка… Не надо…
МАКАР. А может, оркестру грянуть? С утра уж готов… Вы только прикажите…
38
ПОТЁМКИН. Нет! Ничего не надо… (Помедлив.) Значит так… У меня хандра… Меланхолия… А потому – никого не пущать… ни по какому делу… Разве что, ежли неприятель вдруг обнаружится на горизонте…

Макар выходит. Потёмкин снова опускается в кресло. Какое-то время сидит прикрыв лицо руками… Вдруг резко встаёт!

Макар!
МАКАР. Тут я. (Возвращается.)
ПОТЁМКИН. Там у тебя в предбаннике личность одна всё про всё знающая сидит, прохлаждается – прапорщиком Лактионовым прозывается…
МАКАР. Так точно, ваша светлость. Третий уж день, как прибыл. Ждёт-с… Да вы всё заняты были… Всё на позициях да на позициях. Не до него было…
ПОТЁМКИН. Ну вот, почитай, пришло его время… Зови.
МАКАР. Слушаюсь. (Уходит.)

Входит прапорщик Лактионов – юный, стремительный, звонкоголосый, с горящими глазами.

ЛАКТИОНОВ (громогласно). Ваша светлость! Прапорщик Лактионов! Прибыл по вашему личному повелению!
ПОТЁМКИН. У-у! Какой же ты громкий, братец. Прям оглушил. Ты, видимо, перепутал: я на один глаз, действительно, крив, а вот со слухом у меня пока что всё в порядке… Потише не можешь?
ЛАКТИОНОВ. Виноват, ваша светлость… (Значительно тише.) Могу.
ПОТЁМКИН. Ну… Вот так уже лучше. (С интересом разглядывает Лактионова.) Это про тебя, что ли, граф Голицын сказывал мне, что ты святцы назубок помнишь? Так ли это?
ЛАКТИОНОВ. Точно так, ваша светлость. Помню и не токмо святцы, поскольку Господь даровал мне талант к запоминанию и прочим умственным исчислениям…
ПОТЁМКИН. Что ж… похвально сие. Ну-с… (Полистав святцы.) И какого же святого празднуют, к примеру… 18 мая?
ЛАКТИОНОВ. Мученика Федота, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Так. Верно. А 29 сентября?
ЛАКТИОНОВ. Преподобного Кириака.
ПОТЁМКИН. Точно. А 5 апреля?
ЛАКТИОНОВ. Мученицы Агафьи.
ПОТЁМКИН. Да уж… Изрядно. Молодцом. И в самом деле – талант. (Отложил святцы.) Выходит не врал мне про тебя князь. А вот я наоборот – зря по сему поводу усомнился… очень зря… (Вынул из кармана усыпанную драгоценными камнями табакерку, взял щепотку табака, сунул в ноздрю, блаженно зажмурился, наконец разразился громоподобным чихом; протянул табакерку Лактионову.) Вот, голубчик… передашь князю привет от меня и сей презент. Полагаю, ему будет приятен подобный знак моего внимания к нему… А теперь отправляйся в канцелярию к Попову. Пущай он велит тебе подорожную в обратную дорогу оформить…
ЛАКТИОНОВ (в отчаянии). Ваша светлость! Христом Богом прошу, не отсылайте меня назад! Оставьте при себе… хоть в какой угодно должности наимельчайшей… Это ж такое счастье – при вашей светлости состоять… В делах ваших великих соучаствовать…
ПОТЁМКИН (смерив подпоручика долгим взглядом.) Счастье, говоришь? А другие вот иначе полагают… В глаза улыбки льстивые изображают, за глаза князем тьмы именуют…
ЛАКТИОНОВ. Ваша светлость! Я не из таковых! Слово офицера! Дайте делом доказать сие… Все свои силы, все таланты на службу вам положу…
39
ПОТЁМКИН (лениво). А нужны ли мне они – твои таланты? Я, ежли хошь, и сам, благодарение Господу, памятью не обделён. Всё помню, что мне помнить надоть. А чего не надоть помнить, тоже помню. А ты, чего доброго, соваться будешь… с напоминаниями про то, чего мне не хочется вспоминать… Я осерчать могу… вспылить… взашей выгнать… в чине понизить… Ну, и тому подобное. Характер у меня, что б ты знал, не приведи Господи…

Пауза.

Ну что – и после сего хочешь служить у меня под рукой?
ЛАКТИОНОВ. Хочу, ваша светлость! Очень хочу!
ПОТЁМКИН. Каков упрямец. Просто маньяк какой-то… (Помолчав.) Что ещё делать умеешь? Применительно к военной деятельности…
ЛАКТИОНОВ. Стрелять из пистолета… очень изрядно.
ПОТЁМКИН. И насколько изрядно?
ЛАКТИОНОВ. С десяти шагов пятак подброшенный на лету подстреливаю.
ПОТЁМКИН. Пятак?
ЛАКТИОНОВ. Так точно. Но… ежли понадобится, могу и пушку освоить… Я, ваша светлость, ужасть какой переимчивый…
ПОТЁМКИН. Что ж… посмотрим сейчас, какой ты стрелок изрядный… (Крикнул.) Макар!
МАКАР (входя). Слушаю, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Ну-к, Макар, тащи сюда мои дуэльные пистолеты.
МАКАР. Ваша светлость! Неужто стреляться надумали?!
ПОТЁМКИН (на полном серьёзе, мрачно). А что мне ещё остаётся делать, ежли сей нахальный вьюноша не оставил мне иного выхода.
МАКАР (растерянно). Ваша светлость! Господин прапорщик!
ПОТЁМКИН. Да шуткую я. Не боись, Макар. Экзамент принимать буду – на предмет соответствия слова и дела. Не хвастун ли сей офицер, хочу выяснить…

Макар приносит коробку с пистолетами. Открывает.

(Лактионову.) Ну… выбирай…

Лактионов берёт пистолет.

Будет тебе сейчас пятак. Готов?
ЛАКТИОНОВ. Так точно.
ПОТЁМКИН. Ну, и с Богом! (Берёт со стола капустную кочерыжку, откусывает кусок, подбрасывает остаток вверх.)

Лактионов стреляет. Макар поднимает кочерыжку, передаёт Потёмкину.

(Осмотрев кочерыжку.) Однако, похвально. Действительно, изрядный ты стрелок. В самую серёдку попал… Молодцом! В нашем полку такой стрелок не помешает. Ну, а ещё в чём такой же изрядный талант имеешь? Там у себя в Коломне, в какой службе состоял?
ЛАКТИОНОВ. При картографической экспедиции… старшим картографом.
ПОТЁМКИН. И каким же картографом ты там был? Такоже изрядным?
ЛАКТИОНОВ. Так точно, ваша светлость. Самым изрядным… из всех тамошних. А коли прикажете, стану вообще самым изрядным…
ПОТЁМКИН. Верю. (Помедлив.) Что ж… дельный картограф, который и стрелок отменный, и душа чистая, придворными премудростями не испорченная, мне в моём хозяйстве очень даже не помешает. Решено! Будешь состоять  офицером для особых поручений при моей особе.  И первое  тебе  поручение  будет  вот какое – исполнишь  мне
40
подробнейшую карту сих мест. Подробнейшую! Чтоб каждая балочка на ней означена была, каждый ручеёк отмечен…  А особливо – границы нашей нынешней, полагаю, беспримерной обороны. Исполнишь?
ЛАКТИОНОВ. Исполню, ваша светлость. В лучшем виде представлю.
ПОТЁМКИН. Теперь вот о чём… Ты у нас кто? Прапорщик. А это нехорошо, брат. А это никуда не годится. Потому как негоже при моей особе состоять в таком неподобающем для этой роли чине. (Помедлив.) Значит так: за смелость и устремлённость к цели – плюс один чин. За отличную стрельбу – плюс ещё чин. И за картографические успехи – прошлые и будущие – ещё чин. Итого выходит – капитан. Вот теперь вроде в самый раз. Капитан Лактионов! А? Звучит?! Сейчас же отправишься в мою канцелярию и скажешь полковнику Попову, что князь Потёмкин велел определить капитана Лактионова, то есть тебя, в должности офицера при его особе… с постановкой на довольствие и сопутствующее тому содержание… Ну что – доволен, капитан?
ЛАКТИОНОВ. Ваша светлость, не знаю, как вас благодарить…
ПОТЁМКИН. Достойной службой, капитан. И только службой… Всего прочего у меня – и так, хоть отбавляй…

Торопливо входит Макар.

МАКАР. Ваша светлость! Ваша светлость!.. Прибыли…
ПОТЁМКИН. Кто прибыл?
МАКАР. Первые отряды басурман… Как раз напротив центра нашей обороны стали… Всё, как вы и говорили… Впереди авангард поставили, а на холме установкой ханских шатров занялись. Суетятся шибко. Видать, вот-вот самое большое начальство прибудет.
ПОТЁМКИН. Оч-чень хорошо! (Он снова собран, решителен, весь, как натянутая струна.) Сие нас очен-но устраивает! Очен-но! Ибо свидетельствует, что сходу штурмовать наши бастионы они не намерены. И ещё об том, что последний переходец был для них всё же не из лёгких. Что ж! Пойдём знакомиться. Поглядим, каковы они – отборные тьмы златобунчужного Темир-аги… Капитан Лактионов!
ЛАКТИОНОВ. Я!
ПОТЁМКИН. Все оформления откладываются на потом. Служба начинается немедленно. Со мной поедешь… Макар! Плащ! Шпагу! Подзорную трубу! И – лошадей! Мне и капитану!

Затемнение.

В темноте слышны резкие звуки турецких барабанов и голоса:

- Идут, идут… С белым флагом и под балдахином…
- Никак, ультиматумом стращать будут…
- Ой, ты… прямь через грязюку топают… напрямик…
- А куда ж деваться – другой дороги ведь нетути…
- А церемонные какие… видать, не из простой породы – из мурзов…
- А как же иначе – послы… ядри их в качель…
- Сюда, господа! Сюда… Здесь проход…

А в это же время в большом зале адмиралтейства собрались офицеры гарнизона. Ждут прибытия посла. Потёмкин в белом парадном мундире с золотыми эполетами, при всех регалиях. Вбегает Лактионов.

ЛАКТИОНОВ. Ваша светлость, посол крымского хана прибыл… с сопровождающими лицами…
41
ПОТЁМКИН. Господа офицеры! Посла встречать сидя. Холодно. Блюдя достоинство. Не мы к ним, а они нас обеспокоили… Однако – не выражая ему недружелюбия. Он всего лишь посол. И исполняет волю своего хана…

Занимает место в центре. Усаживается в кресло, принимая весьма картинную позу – нога на ногу, откинувшись на спинку, а левой рукой облокотившись на подлокотник кресла. Офицеры располагаются по дуге – рядом и за спиной светлейшего.

(Лактионову.) Приглашай посла. Но – без сопровождающих лиц.

Лактионов выходит и сейчас же возвращается вместе с послом.

ПОСОЛ (увидев среди офицеров гарнизона Потёмкина, начинает несколько неуверенно: он словно бы не может поверить своим глазам). Господа! Я, посол великого хана Крыма Кызыл-Гирея, прибыл, чтобы донести до вашего сведения волю моего повелителя, а такоже предложение исполнителя этой воли непревзойдённого военного стратега златобунчужного генерала Темир-аги…
ПОТЁМКИН. И когда же это, уважаемый Давлет-бей, твой Темир-ага стал непревзойдённым? Да бивал я его в прошлую кампанию и не раз. А самый памятный из тех разов был тот, когда мы бились с вашими батырами вот в этих самых местах. И как бились! Один наш супротив пяти ваших… и отбили при этом обоз с провиантом, без коего нашему вконец оголодавшему войску уж и жизнь не в жизнь была… За сей подвиг, кстати, я вот этим (показывает) Георгием четвёртой степени отмечен был государыней нашей Екатериной – вот уж действительно великой…
ПОСОЛ (всё ещё не веря своим глазам). Ваша светлость… Вы? Здесь?..
ПОТЁМКИН. А где же я должен быть, когда моё любимое детище, по милости твоего хана и его турецкого аги, подвергается гибельной опасности? (К офицерам.) Господа офицеры! Перед вами собственной персоной один из влиятельнейших вельмож Крымского ханства многомудрый Давлет-бей – визирь и специальный посланник хана Кызыл-Гирея. (Снова повернувшись к послу.) Ну, давай, досточтимый бей, излагай, что ты нам должен изложить. Послушаем, господа.
ДАВЛЕТ-БЕЙ (он в явном смущении). Ваша светлость! Господа офицеры! Я должен предложить коменданту гарнизона от имени хана Кызыл-Гирея и главнокомандующего армией генерала Темир-аги, во избежание ненужного и бессмысленного кровопролития, оставить без боя город, крепость и порт и удалиться в сторону ваших северных территорий. В случае исполнения сего требования, досточтимый Темир-ага даёт клятвенное обещание не преследовать отступающее русское войско…
ПОТЁМКИН (хмуро). Это всё?
ДАВЛЕТ-БЕЙ. Всё, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Однако же, скажу я тебе, бей, обнаглел-таки твой досточтимый Темир-ага… (Встаёт, подходит к послу, извергает на него весь свой всё-таки сдерживаемый гнев.) Предлагать мне, светлейшему князю Потёмкину, кавалеру всех мыслимых и немыслимых наград Российской и всяких прочих империй, главнокомандующему русской армии, добровольно, без единого выстрела вывесить белый флаг и покинуть сии – исконно мои территории? Нет, это я предлагаю тебе, досточтимый Давлет-бей, и твоему, не менее досточтимому, Темир-аге – убираться от наших рубежей по добру и по здорову. (С убийственной иронией.) И, само собой, предлагаю совершить вам это, во избежание ненужного, а такоже бессмысленного кровопролития. И обещаю, не преследовать. Из чисто гуманных соображений. (Вдруг очень серьёзно.) Потому как не хочу, чтобы в ваши крымские семьи горе нагрянуло чёрное. Полагаю, что и тебе не хотелось бы этого… А, бей?
ДАВЛЕТ-БЕЙ. Я всего лишь посол, ваша светлость, и лишь передаю вам то, что мне поручено донести до вашего сведения моим повелителем. И потому, при всём уважении к
42
вашим великим государственным заслугам, должен всё же заметить вам, ваша светлость, что численный перевес на нашей стороне и потому, простите меня великодушно за напоминание вам, о том, что диктовать условия надлежит не вам. Под рукой Темир-аги более тридцати тысяч отважных, лучших из лучших степных воинов, а ваш гарнизон, по нашим весьма достоверным сведениям, в лучшем случае насчитывает три тысячи и ещё не пришёл в себя после потерь от болотной лихорадки и недавнего чумного поветрия.
ПОТЁМКИН. Три тысячи, но каких! А тебе известно, ага, что русский мужик трёхжильный? Нет, десятижильный! И плевать он хотел на твою лихорадку и чумное поветрие. Так что в численности, по сей причине, у нас наблюдается равенство. И не просто равенство, но даже в известной степени некое превосходство в силе с нашей стороны. Тебя ведь провели по нашим позициям? Видал, что этот русский мужик всего за неделю соорудил на подступах к городу. И это только видимая часть. А есть ещё и… сюрпризная… специально для твоего аги припасённая… А пушки ты наши видал, картечью заряженные… Картечью! А пушкарей? Лучших во всём свете! Куда там до них вашим французишкам с их пушчёнками… Опять же – обойти нас стороной невозможно… в силу нашего особого географического расположения! Выходит, придётся идти в лоб. А это значит – потерять сразу же лучшую половину войска уже на подступах к нашим позициям. Ну, а второй оставшейся в строю половине из-за неудобства рельефа нашей обороны, придётся спешиться и положить свои головы в наших же траншеях.
Кстати, на турецкую помощь нам в спину со стороны очаковских сидельцев можете не рассчитывать. Гренадёрский полк полковника Стратионова ещё со вчерашнего дня сторожит выходы и подходы к Очаковской крепости. На поддержку к ним уже подошли сотни верных нам запорожских казаков, кстати, почётных гетманом коих являюсь я.
Другие сотни тех же казаков, по моему поручению, будут усердно трудиться у вас за спиной… А помимо того, находящийся у вас в тылу корпус генерал-поручика Суворова…
ДАВЛЕТ-БЕЙ (горячо). Корпус генерал-поручика Суворова не успеет подойти к вам на помощь. Физически не успеет… Поскольку, когда он подойдёт сюда, от Херсона и херсонских верфей останутся одни головешки… Даже если половина нашего войска поляжет у стен города, мы всё равно исполним волю нашего повелителя – величайшего из ханов Крыма – Кызыл-Гирея…
ПОТЁМКИН (после паузы, очень сдержанно). Досточтимый Давлет-бей, а разве я сказал, что корпус Суворова спешит к нам на помощь? Насколько я помню, ничего подобного я не говорил. Я всего лишь пытался уверить тебя, дорогой бей, в том, что мы сами в силах справиться с вашим войском, а потому лучше всего было бы нам кончить дело миром… И теперь же… Что же касается до корпуса генерал-поручика Суворова, то я просто хотел довести до твоего сведения и сведения твоего досточтимого Темир-аги, что сей корпус ещё третьего дня пересёк Перешеек и совершил марш-бросок к Бахчисараю.

Общее движение. Разумеется же, никто из присутствующих о подобной стратегической выходке светлейшего не мог и предполагать.

Даже при самом неблагоприятном развитии событий суворовские солдаты уже вошли в столицу Крыма.
ДАВЛЕТ-БЕЙ (запальчиво). Этого не может быть! Не может быть!..
ПОТЁМКИН. Может, уважаемый бей… Ещё как может… (Помолчав.) Большего тебе пока сообщить не могу, поскольку лишь к завтрашнему утру жду известий от генерала Суворова. Да и об этом говорю теперь  лишь затем, чтоб твой златобунчужный ага подумал хорошенько перед тем, как отдать приказ о штурме наших бастионов… Ты ведь меня знаешь, бей, я слов на ветер не бросаю… Пусть хорошенько взвесит, стоит ли в подобной ситуации спешить… Ты понял меня, бей?

43
ДАВЛЕТ-БЕЙ. Я понял вас, ваша светлость. И передам ваши слова досточтимому Темир-аге. Но уверен, ничто не изменит его решимости выполнить свой долг перед ханом Кызыл-Гиреем. И моей тоже… Я не верю в сказанное вами, ваша светлость… И никогда не поверю…
ПОТЁМКИН (с холодной решимостью и сожалением). Что ж, война так война, господин посол. Видит Бог, не мы её начали… Не смею вас более задерживать. Честь имею!
ДАВЛЕТ-БЕЙ. И я тоже – честь имею, господин Потёмкин… (Решительно направляется к выходу.)

Но не успевает посол сделать и трёх шагов, как останавливается, услышав доносящиеся со стороны крымских войск приглушённые расстоянием, но явственно слышимые мощные взрывы. Один, другой, третий…

Что это, ваша светлость?
ПОТЁМКИН (хмуро). Полагаю, это есть предметное напоминание твоему аге, что легко победить нас у него не получится. Мои запорожцы, похоже, перестарались чуток – до срока рванули ваши передвижные пороховые погреба. Должны были позже сделать сие, да, видать, иначе не получалось. Впрочем, в свете вашего нежелания идти к миру, это действо произошло очень даже ко времени и очень кстати... Так что – не обессудь нас, бей. Иди, командуй наступление… Мы готовы к войне… Господа офицеры!

Все встают. Пауза. Вбегает Макар.

МАКАР. Ваша светлость! Прощения просим… Донесение от генерал-поручика Суворова.
ПОТЁМКИН (он весь неистовое ожидание). Так подавай же его…
МАКАР. Не могу. Посыльный упёрся – только вашей светлости… непременно в руки… И всё тут!
ПОТЁМКИН. Ну, так тащи его сюда… вместе с донесением…

Макар вводит посыльного – простуженного, вконец уставшего.

ПОСЫЛЬНЫЙ (вынимает пакет). Ваша светлость! Прислан с чрезвычайным донесением… Велено передать вам… лично в руки… И никому боле…
ПОТЁМКИН. Давай, голубчик… Давай… (Вскрывает пакет, читает донесение. Победно оглядывает всех.) Господа офицеры! У нас превосходные новости! Превосходнейшие! (Посыльному.) А ну-к, подойди ко мне, служивый! Не робей! Дай я тебя обниму и расцелую… (Обнимает и расцеловывает посыльного.) Спасибо, братец! Спасибо за службу!
ПОСЫЛЬНЫЙ. Рад стараться, ваша светлость!
ПОТЁМКИН. Макар! Посыльного накормить! Напоить! Устроить на отдых! И вручить сто золотых наградных!
ПОСЫЛЬНЫЙ. Премного благодарен, ваша светлость!

Макар уводит, ошалевшего от свалившейся на него радости, посыльного.

ПОТЁМКИН (пройдясь гоголем перед агой и жаждущими услышать новость офицерами). Извини, бей, ранее не мог даже намекнуть тебе о происходящих в последние дни у тебя на родине важных переменах, поскольку не имел окончательно подтверждённых данных… А досужими слухами пользоваться не в моих правилах. Теперь же, получив сие донесение, могу сообщить тебе… Впрочем, полагаю, обо всём этом   тебе  лучше   всего   будет  узнать  из первых рук…  (Передает   послу   суворовское
44
донесение. Тот жадно читает, перечитывает. Потёмкин продолжает.) Господа офицеры! Довожу до вашего сведения, что враждебный Российской империи хан Кызыл-Гирей, увы, отошёл в лучший из миров. Бахчисарайский трон занял законный наследник – дружественный нам хан Шагин-Гирей. Корпус генерал-поручика Суворова вовремя пришёл на помощь молодому Гирею. Виват Суворову!
ОФИЦЕРЫ. Виват Суворову!
ПОТЁМКИН. Виват новому крымскому хану Шагин-Гирею!
ОФИЦЕРЫ. Виват! Виват!
ПОТЁМКИН (послу). Ну как, досточтимый бей, тебе наши новости?
ПОСОЛ (хмуро). А в какой мере можно доверять этому сообщению? Не хитроумная ли это уловка многомудрого визиря великой Екатерины?
ПОТЁМКИН. Можешь доверять, как самому себе. Полагаю, очень скоро твой ага получит от нового хана соответствующие указания. (Помедлив.) Или ты всё ещё горишь желанием идти на приступ наших рубежей?  Что ж… Изволь. Мы готовы достойно встретить ваших молодцов… Но стоит ли?
ПОСОЛ. Нет, ваша, светлость. Я горю желанием получить подтверждение сообщённых вами вестей – из Бахчисарая… от нового хана…
ПОТЁМКИН. Вот это правильно! (Торжественно.) Господа офицеры! Проводим достойно господина посла отныне дружественного нам государства.

Офицеры замирают по стойке «смирно».

Лактионов! Оркестр!

Лактионов подходит к окну, подаёт сигнал невидимому оркестру.
Гремит «Гром победы раздавайся».

Затемнение.

И уже – Санкт-Петербург.  Зимний дворец. В портретной галерее суета необычайная. На стене только-только укрепили огромный новый портрет светлейшего со всеми регалиями. Вдоль стены расстилают новую ковровую дорожку. Устанавливают в ряд огромные вазы с цветами.

РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Живей, ребятки! Ох, живей… Вот так, так… Молодцы… Слава Богу, успели… Вот вам за старание… (Вручает обслуге по монете. Те благодарят и уходят.) Ну, словно гора с плеч! (Помощнику.) Однако ж, везуч, шельмец! В одночасье в двух местах успел отличиться…И Херсон не сдал, и опять же умудрился короля Густава пугнуть как следует… У того же под боком – на финских кордонах – Полтаву ему без Полтавы устроил…  Сидит теперь сей шведский герой поджавши хвост и носа не кажет… А наш – уж и корабли на воду спустил… и новые заложить успел…
ПОМОЩНИК. Ну, с Херсоном, знающие люди сказывают, не всё  так и героично вышло, как об том светлейший изволил докладывать… Оказывается, откупился наш светлейший от Темир-аги… Взятку дал… Сто тысяч золотом!
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. А хоть и откупился. Всё равно в выигрыше остался…
ПОМОЩНИК. Ну, разумеется – в выигрыше… Он ведь эти отступные в итоге с нас же и взыщет… причём вдвойне, а то и втройне…
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Что верно, то верно. Это за ним не заржавеет… Я же говорю – везуч шельмец…

Появляется английский посол Гаррис, подходит к распорядителю.

ГАРРИС. Любезный Серафим Игнатьевич, не объясните ли, по какому поводу сей переполох?
45
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. А вы не в курсе разве? (Доверительно.) Мучитель и благодетель наш возвратился из Новороссии с великой победой, одержанной им не столько силой оружия, сколько силой ума... Вот-вот здесь будет… Ну, государыня и распорядилась, чтобы, значит, к его прибытию в галерее его новый портрет выставить… в порядке сюрприза… то есть в знак их особого расположения к их светлости… Мол, мы тебя высочайше любим и чествуем, как первейшего из самых первых…
ГАРРИС (он явно озадачен). Вот те на! Какой поворот… Любит, выходит… А я, признаться, слышал, будто они в некотором охлаждении…
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Ничуть! Совсем даже наоборот…
ГАРРИС. А как же теперь господин Ланской? В отставку, что ли?
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. А никак. Господин Ланской эт само собой, а их светлость князь Потёмкин Григорий Александрович – тоже само собой… но по другой части…
ГАРРИС. Н-да… Как всё однако непросто…
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Двор, знаете ли… Тем паче – русский… Тут и не такое бывает… (Шепчет послу на ухо что-то явно непристойное.)
ГАРРИС (вытаращив глаза). Да вы что! Вот уж действительно – двор…

За сценой шум, хор верноподданейших голосов.

ГОЛОСА:
- Ваша светлость! Григорий Александрович! Радетель вы наш!..
- С благополучным возвращением вас в столицу!
- Доброго вам здоровья!
- Здоровья и благоденствия!
- Новых славных дел для блага России!
- Виват Потёмкину!
- Виват! Виват! Виват!..
ГОЛОС ПОТЁМКИНА. Благодарю, господа! Весьма рад видеть вас всех! Весьма! И вам всяческих благ! Благодарю! Благодарю…
ГОЛОС БЕЗБОРОДКО. Прошу вас сюда, ваша светлость… Государыня ждёт вас в левом крыле дворца…

Входит Потёмкин в сопровождении адъютантов и статс-секретаря Безбородко. Распорядитель и посол замирают в почтительном полупоклоне.

БЕЗБОРОДКО (вдруг останавливается). Ваша светлость, не изволите ли обратить внимание на сию персону? (Указывает на портрет.)
ПОТЁМКИН (оглядывается на портрет, картинно всплёскивает руками.) Бог мой! Кто ж сей орёл? Никак сам Марс, явившийся с Олимпа… Да нет, се есть я самый… Хорош! Державен! Величав! По духу – сродни оригиналу… Весьма сродни…  (Подумав секунду, не без иронии.) Не достаёт лишь одного, но весьма существенного штриха…
РАСПОРЯДИТЕЛЬ (выступая вперёд). Какого, ваша светлость?
ПОТЁМКИН. Для пущей важности – бравого гвардейского караула при сей персоне.
РАСПОРЯДИТЕЛЬ. Будет караул, ваша светлость! Не доглядели… Теперь же распоряжусь… (Убегает.)
ПОТЁМКИН (сдержав смех, к Безбородко). Кто автор полотна?
БЕЗБОРОДКО. Художник Крохотов. Из новых. Портрет написан по памяти, но впечатляет – как бы с натуры…
ПОТЁМКИН. Накажи ему, чтоб зашёл ко мне днями. Такой труд… и по памяти… стоит особой благодарности…
БЕЗБОРОДКО. Но государыня уж щедро отблагодарила господина Крохотова…
ПОТЁМКИН. И тем не менее. Я ему ещё один точно такой же закажу… Для моего нового – Таврического дворца…
46
(Вдруг увидел всё ещё пребывающего в полупоклоне английского посла.) А, господин посол его величества короля Англии Георга Третьего! (Решительно направляется к нему.)
ГАРРИС. О, ваша светлость! Зачем же столь официально... Мы ведь с вами всегда пребывали в столь непринуждённых отношениях...
ПОТЁМКИН. Пребывали. А нынче нужда обнаружилась в отношениях иного рода... Более сдержанных...
ГАРРИС. Я внимательно слушаю вас, ваша светлость... Неужели произошло нечто из ряда вон выходящее...
ПОТЁМКИН. Произошло... (Выдержав паузу.) Что ж это вы творите, господа хорошие?.. Пошто обижаете людей торговых наших?!
ГАРРИС. О, я не есть понимать, о чём вы иметь в виду...
ПОТЁМКИН. Ах, «не понимать»... Вашу мать!.. А это что? (Сунул тому какую-то бумагу.)
ГАРРИС (прочитав). Быть такого не может... Я немедленно буду посылать запрос лично премьеру-министру господину Питту...
ПОТЁМКИН. Так иди... отправляй... не мешкай... А то, скажу тебе по секрету, наше императорское величество очень недовольно подобным поворотом дел с вашим королевским величеством... Как бы чего не вышло... А?
ГАРРИС. О-о-о!
ПОТЁМКИН. Вот тебе и «О-о-о!»... Гляди, как бы нечаянно с тобой и с твоим господином Питтом в ближайшее время «А-а-а» не приключилось. И считай это моим неофициальным, дружеским намёком... Дру-жес-ким... И пусть там у вас в Лондоне дурью не маются, во избежание ненужных межгосударственных трений... Ни к чему хорошему это не приведёт... Ты меня понял? Ду ю андестенд ми?..
ГАРРИС. О, ес, ес...
ПОТЁМКИН. Ну и ладненько... Ну и гуд бай... (Уходит, свита поспешает за ним.)
ГАРРИС. Гуд бай, ваша светлость... (Проводив взглядом светлейшего.) Надобно и в самом деле немедленно снестись с господином Питтом… Похоже, дела наши могут принять весьма нежелательный оборот… (Уходит в противоположную сторону.)

Вбегает распорядитель, за ним двое гвардейцев с ружьями со штыками. Распорядитель показывает, где им надлежит занять места. Гвардейцы становятся по сторонам портрета и, исполнив подходящие случаю ружейные приёмы, замирают с торжественно вытаращенными глазами.

Затемнение.

8 апреля 1783 года. Зимний дворец. Перед очередным торжественным приёмом. В огромном пока ещё полупустом парадном зале собираются дипломаты. Они только что встретились. Негромко переговариваются.

ДИПЛОМАТЫ:
- Не слышали по какому поводу нынешнее собрание?
- И что самое главное — будет ли по окончании дан обед?
- Относительно обеда ясность имеется... Он будет и весьма обильный...
- Ну и прекрасно... и прекрасно...
- А вот по поводу нынешнего собрания могу лишь предположить, что связано сие событие с новым неожиданным возвращением светлейшего... И, не исключаю, с его какими-нибудь новыми прожектами…
- Опять с новыми? Да когда же он уймётся наконец!
- Полагаю – никогда.

47
- Но ведь были же слухи, что он вроде бы вдруг расхворался… будто бы болотной лихорадкой его крепко проняло…
- Увы! Болотной лихорадкой действительно проняло господина Потёмкина. Но – другого… не князя, а его племянника…
- Господи, какая жалость…
- А по-моему – несправедливость…

В другой части парадного зала появляются придворные вельможи и дамы.

ВЕЛЬМОЖИ И ДАМЫ:
- Да уж, горазд наш светлейший дурака валять... Сказывали — на краю погибели находится, а он — здрасьте вам! — живой и здоровёхонький... С самого раннего утра у государыни торчит — то ли отчёт держит, то ли новыми прожектами голову морочит...
- И не говорите... Такая бестактность — вечно желает быть впереди всех... А уж пора бы, кажется, и кому другому уступить... у нас при дворе достойных лиц много...
- Лиц-то много, да светлейший один...
- Ах, ваше сиятельство, я серьёзно, а вы всё шутите...

Входят наследник престола Павел Петрович и его супруга Мария Фёдоровна. Останавливаются в глубине  сцены. Держатся обособленно.

- Смотрите, смотрите... Наследник с супругой уже здесь...
- Явно взволнованы...
- Не видно пока что-то графа Панина...
- И верно - обычно они, как верёвочкой связаны, ныне же пребывают в одиночестве...
- Да вот же он... вот...

Раскланиваясь налево-направо, стремительно проходит граф Панин.

- Ишь, как полетел...
- Как пчелой ужаленный...
- Должно, ожидается и в самом деле что-то чрезвычайное...
- Неужто мы станем свидетелями добровольной передачи власти законному наследнику престола...
- Нет-нет, не будем торопиться с выводами. Тут что-то другое... тут более тонкая интрига...

А дипломаты продолжают свой разговор.

ДИПЛОМАТЫ:
-    А с крымскими делами, что у него?
- Прельстил-таки хана Шагин-Гирея подношениями всяческими... А особливо, подарив тому в гарем двух черкешенок красоты невероятной... А взамен того оттяпал в пользу России Ахтиярскую бухту, весьма, кстати, удобную для содержания флота.  Обещался со временем город там построить. Уже и название сочинил... на греческий лад... Севастополь, что значит — город славы...
- Ну, что касательно славы, это, как говорится, ещё бабка надвое сказала...
- Совершенно с вами согласен — это всё временно. Очень скоро всё изменится. Крымские татары крайне недовольны своим молодым ханом и мечтают о возврате под руку турецкого султана...
- Что верно, то верно: не хотят татары, чтобы правил ими Шагин-Гирей, послушный воле светлейшего... Им по душе  уклад варварски-турецкий,  а не   варварски-европейский.

48
Ещё месяц-другой и, уверяю вас, начнётся новая великая татарская буза, а там, похоже, и до новых больших перемен рукой подать…
- Кстати, до меня дошли вполне достоверные слухи, что императрица уже и ныне в большом сомнении, а нужна ли ей эта великая крымская мозоль — столь болезненная и финансово затратная...
- Ну да, ей ведь было обещано — ни более и не менее — как мгновенное и безболезненное удаление «бородавки» на носу, как изволит называть Крым светлейший князь Потёмкин,  а тут, похоже, дела складываются так, что впору и собственного носа лишиться возможно...

Негромко пересмеиваются.

- Полагаю, что подобная ситуация серьёзно отразиться и на взаимоотношениях России с другими её международными партнёрами. Лично мой государь постарается выжать из сей ситуации всё возможное...
- Зная вашего государя не понаслышке, могу предположить, что выжмет он не только возможное, но и невозможное тоже... И здесь мы вам нисколько не будем мешать. Поскольку, говоря абсолютно откровенно, ослабление России до определённых пределов всех нас вполне устраивает. Россия должна быть раз и навсегда исключена из клуба великих держав. На её сверхогромной территории должны разместиться, по крайней мере несколько, управляемых нами и вами, русских герцогств или княжеств... по типу германских или италийских...  О подведомственности оных, уверен, мы с вами сможем очень мирно договориться...
- О, да, да...Мой император и моё правительство полагают точно так же. Дайте только срок, и мы не станем церемониться ни с этим зарвавшимся российским Голиафом, ни с подвластной его необузданным фантазиям  матушкой Екатериной...
- И никаких Греческих прожектов. Уж лучше пусть османы вечно толкутся на берегах Босфора и Дарданелл, нежели там объявится русский варвар...

Зал всё более наполняется придворными дамами, чиновными людьми.

- Н-да... Долго ли ещё нас будут здесь держать в неведении... Честно говоря, я уже крепко проголодался.
- Не один вы...
- Кстати, я тоже не прочь бы перекусить...

Очень быстро входит ещё один дипломат.

- Господа! Новость! Прелюбопытнейшая... Услышал краем уха... только-только... (Шёпотом.) Говорят, войска генерал-поручика Суворова начали проведение в Крыму каких-то манёвров...
- Опять манёвров?
- Но в связи с чем?
- И по какому поводу?
- И если это так, не означает ли сие, что великая татарская буза уже началась?..
- И, не исключаю, очень скоро мы услышим о её результатах...

Раздаются фанфары. Появляется мажордом.

МАЖОРДОМ. Её императорское величество государыня всероссийская Екатерина Вторая...
- Ну, наконец-то скоро обед...
- Тише вы... Нас могут неправильно понять...
49
Выходит Екатерина. Её сопровождают Потёмкин, Панин и новый фаворит — юный и красивый, очень похожий на прежнего.

ЕКАТЕРИНА. Господа дипломатический корпус! Дамы! Господа!.. Я собрала вас здесь, дабы сделать сообщение государственной важности.

Тишина. Все замерли в ожидании.

Вняв просьбам местного населения, мы, императрица всероссийская Екатерина Вторая (какое-то время держит паузу, наблюдая, как замерли в ожидании желаемых худых известий иностранные посланники) ...принимаем под своё покровительство крымские земли и народы их населяющие... Отныне крымская территория есть территория Российской империи.  А народы, там проживающие, есть подданные Государства Российского. (Выдержав ещё паузу.) Прошу господ дипломатов известить об сём событии своих государей...

Всё та же гробовая тишина.
И потом, совсем некстати, чей-то тихий голос:
«Мой Бог! У меня что-то совсем пропал аппетит...»

Затемнение.

ОТ АВТОРА (голос по радио). Предсказываемой нашими вечными иностранными «доброжелателями» большой татарской бузы так и не произошло. Крым перешел в подданство России без единого выстрела. Противники присоединения к России беспрепятственно покинули территорию империи. Оставшиеся, приняв присягу, верой и правдой служили России многие и многие годы. И продолжают служить ныне новой России.

Антракт.






















50
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                ГЛАВА 4. БРИТАНСКИЙ СЛЕД

Кабинет императрицы. Потёмкин и Панин сидят в креслах перед рабочим столом Екатерины. Цесаревич Павел важно восседает по другую сторону стола – рядом с креслом матери. Безбородко устроился за небольшим столиком чуть в стороне – старательно протоколирует происходящее. Государыня расхаживает по кабинету.

ЕКАТЕРИНА. Итак, господа, вся наша торговля с североамериканскими колониями, судя по вашим докладам, обратилась ныне в убыток — и для господ купцов, и для казны имперской. Купеческие караваны наши регулярно атакуются англицким военным флотом, часть кораблей потоплена, часть вместе с грузом взята в полон... и – конфискована... То бишь — нагло украдена... И буде бы это случайностью... чьей-то частной злой волей... Но, по всему, сие, к сожалению, есть проявление государственной политики короля Георга и его премьера господина Питта. И оттого ситуация, сложившаяся ныне, будет только усугубляться... Или я не права? (Очень весомо.) И не пора ли и нам ногой притопнуть, характер державный выказывая?.. Что имеете сказать по сему поводу, господа мои первые министры? Говори, Никита Иванович...
ПАНИН (встав). Абсолютно согласен с выводами вашего величества... Ситуация требует какого-то незамедлительного решения. Поскольку предпринимаемые до настоящего времени дипломатические шаги результатов не дали. И, похоже, не дадут... Вчера, выполняя вашего величества поручение, имел очередную беседу с послом англицким господином Гаррисом... К сожалению, полезность её весьма сумнительна... Изворачивается... Ловчит... Утверждает, что происходят сии «недоразумения на море» из-за характера перевозимых грузов, кои могут использоваться североамериканскими повстанцами в военных целях против англицких войск. Именует это мерами санитарными, то есть защитными... Не более того... Как всегда, уверяет в неизменно дружественном расположении правительства и государя своего...
ПОТЁМКИН (сидя). А, старая песня хитрого лиса Гарриса... Но и мы тоже не вчера родились... и что к чему разумеем... Полагаю, государыня, сии действия противной нам стороны иначе как государственным пиратством именовать нельзя. Потому и ответить нам на это надобно нашей государственной гарантией защиты, подключив к тому нашу балтийскую эскадру. Коль другого способа вразумить наших англицких друзей нет, то вполне логично ответить на их недружественные шаги  своими санитарными мерами – то бишь огнём на поражение...
ЕКАТЕРИНА. А в случае пленения англицких кораблей, конфисковывать их со всем снаряжением в пользу России — в счёт потерпевших убыток и недополученных прибылей... (Вдруг повернувшись к Панину.) Как мыслишь, Никита Иванович, сие справедливо будет?
ПАНИН. Абсолютно справедливо, ваше величество.
ЕКАТЕРИНА. А что по сему поводу другие государства соблаговолят изъявить?
ПАНИН. Судя по всему, государыня, поддержат нас и наши шаги... Им последнее время тоже достаётся немало от англицких вольностей. В сём вопросе гарантирую всемерную поддержку Пруссии, Франции и Испании...
ЕКАТЕРИНА. Вот и хорошо. (Павлу.) А что мыслишь ты обо всём этом, сын мой?
ПАВЕЛ. Я всецело поддерживаю сказанное всеми присутствующими, ибо считаю сии меры разумными, необходимыми и полезными для Государства Российского.
 ЕКАТЕРИНА. Спасибо. Я очень рада, что в настоящем вопросе наши мнения едины…

51
ПАВЕЛ (очень сдержанно, хотя это и стоит  ему немалых усилий). В настоящем вопросе – да! Однако есть другие – по которым мнение моё чрезвычайно отлично от мнения их светлости князя Потёмкина. Я имею ввиду вопросы, проводимой ныне военной реформы, к обсуждению которой я не был допущен…
ЕКАТЕРИНА (тоже сдерживаясь). Сын мой, к тем вопросам, коль у тебя есть на то желание, мы можем обратиться дополнительно на военной коллегии, которая, насколько мне ведомо, должна собраться в будущем месяце, и у тебя будет возможность высказать князю все свои резоны… в моём присутствии, а такоже в присутствии всего нашего славного генералитета...
ПАВЕЛ. Очень надеюсь на это, государыня.
ЕКАТЕРИНА (Безбородко). Александр Андреевич, пометьте особо – лично и заблаговременно уведомить великого князя Павла Петровича о  времени проведения коллегии, как только определится её срок
БЕЗБОРОДКО. Будет исполнено, ваше величество… (Записывает.)
ПАВЕЛ. Благодарю вас, матушка.
ЕКАТЕРИНА. Ну что ж… подведём итоги, господа! Как видим, мнения наши едины, а меры к каковым мы намерены прибегнуть, и оправданны и справедливы. Так и поступим. А назовём мы сие наше предприятие, я думаю, так — политикой вооружённого нейтралитета...
ПОТЁМКИН. Очень мудро, государыня. И в самую точку. Про войну ни слова. Обыкновенный нейтралитет... но с кулаками... Будет об чём подумать английскому премьеру...
ЕКАТЕРИНА. Отныне его мнение нас абсолютно не интересует. Что заварил, то пусть теперь и расхлёбывает... (Панину.) Никита Иванович, оформите все эти наши общие соображения, как должно... в законодательный акт... Тут вам равных нет. А потому вам и карты в руки... Тем более, как мне помнится, англичан вы никогда не жаловали большим доверием...
ПАНИН. К какому сроку подготовить сей документ?
ЕКАТЕРИНА. А нынче же... Дабы уже завтра утром представить на подпись... Чего тянуть зря...
ПАНИН. В таком случае, разрешите откланяться...
ЕКАТЕРИНА. До завтра, дорогой Никита Иванович...

Панин, поклонившись, уходит.

ПАВЕЛ. Матушка, позвольте и мне удалиться. Я что-то чувствую себя нездоровым ныне…
ЕКАТЕРИНА. О, конечно… Ступайте, сын мой…

Павел уходит.

(Безбородко.) Александр Андреевич, ты тоже можешь быть свободным. До завтра.
БЕЗБОРОДКО. До завтра, государыня. (Уходит.)

Пауза. Екатерина располагается в кресле, что напротив светлейшего.

ЕКАТЕРИНА (ей явно нездоровится, но держит она себя, что называется, в кулаке; с улыбкой). Не правда ли, светлейший, интересная история получилась у нас нынче с  графом Паниным... Ты его терпеть не можешь. Я его едва терплю. Он нас с тобой тоже не шибко жалует добрым отношением. А ведь, смотри, какое дело сотворили для государства надобное... а особливо для поддержания в нынешней ситуации нашего достойного международного реноме…

52
ПОТЁМКИН (в тон ей). А заодно и наследника ублажили, погладив по головке его хитро-мудрого наставника…
ЕКАТЕРИНА. То как раз не главное. (С удовольствием.) Главное – какую пилюлю славную вставили мы как бы с подачи нашего самовлюблённого канцлера этим вконец зарвавшимся англичашкам…
ПОТЁМКИН. Бог даст, государыня, со временем ещё и не такую вставим. Дай только срок. И не токмо чванливым англичашкам, но и всяким другим-прочим – до нашего пирога охочим…
ЕКАТЕРИНА. Ах, светлейший, за что люблю тебя, так это за твой неувядаемый оптимизм… Что б я только делала без тебя… Как бы обходилась без твоих фантазийных прожектов… Небось, опять имеешь мне предложить что-то из ряда вон выходящее…
ПОТЁМКИН. Ох, имею, государыня...
ЕКАТЕРИНА. И, небось, опять в дальнюю дорогу вознамерился?
ПОТЁМКИН. Вознамерился, государыня... ибо движение, как утверждали древние мудрецы, основа жизни…
ЕКАТЕРИНА. Куда на сей раз?
ПОТЁМКИН. В Крым, государыня... Снова в Крым... Дело там интереса необыкновенного обнаружилось... Чую наперёд — славное дело! Масштаба подлинно исторического…
ЕКАТЕРИНА. Ах, светлейший, совсем не жалеешь ты себя. За делами света белого не видишь...
ПОТЁМКИН. Вижу, государыня. Вижу... Дело моё — оно и есть мой свет. А когда нечто особое намечается, так и совсем праздник для души открывается. Вот! (Показывает свиток.) Раскопали помощники мои в архивах донесение некоего шкипера Ивана Батурина, проведшего по личному почину во время зимней стоянки наших кораблей промеры Ахтиарской бухты и подробное описание тех мест составившего... Ах, золото, а не человек... Такое сотворил... Сдаётся мне, что именно там главную базу для нашего Черноморского флота учинять надобно... Велел я  отыскать того Батурина. Чтоб всё на месте показал... уточнения провёл... Наши адмиралтейские олухи бумаги-то эти в сырости содержали... оттого кой-где они и попортились... Ну, ничего... это мы поправим... Это ничего... Как на месте проверю всё, так сразу тебе обо всём по порядку и письменно и изустно доложу... Уверен, дело сие ты одобришь... ибо не одобрить его попросту невозможно... Ибо государственное это дело... и прямое касательство к нашему Греческому прожекту имеющее...
ЕКАТЕРИНА. Что ж, светлейший, поглядим... подумаем... И, полагаю, вынесем решение надлежащее, масштабу соответствующее… Пока же о другом речь. (Помолчав. Очень серьёзно.) И тоже о делах государственного свойства. О наиважнейших на сегодняшний день. Превышающих все иные – ибо речь идёт… о жизни и смерти… О моей жизни и моей смерти. Вполне возможной смерти…

Пауза

Плоха я, светлейший. Очень. Для окружающих вид делаю, что всё идёт, как должно. Всем улыбки изображаю… На деле же – очень нехорошо мне ныне. Тяжко после резекции. И тревожно… Порой так худо становится, что света белого не вижу… и так неуютно на душе… Оглянешься в такие минуты на окружающие свиные рыла, так и самой впору захрюкать. А когда ты рядом… или поблизости хотя б – совсем другое дело… Спокойнее мне, светлейший, когда ты рядом. Так что прошу тебя – погоди… не торопись с отъездом… побудь-ка ещё в Петербурге… Сколько надобно будет времени побудь…
ПОТЁМКИН. Хорошо, Катя… погожу… Распоряжения надобные отдам только, чтоб дело на месте не стояло. Сам же близ тебя буду. И днём и ночью…

53
ЕКАТЕРИНА. Вот и ладно… (Помолчав.) Я тут на досуге один документик набросала… познакомься… Он и тебя касается… (Передаёт исписанный лист.)

Прочитав, Потёмкин молча смотрит на Екатерину.

Об сих наших сложностях, сам понимаешь, никому иному до времени знать не надобно. Это наше семейное дело. Про самое чёрное думать не хочется, но быть готовым к подобному мы с тобой обязаны. Потому как за нами не токмо наши жалкие жизнёшки, за нами великая империя. И мы должны соответствовать её великому предназначению…

Затемнение.

Спустя несколько дней. Потёмкин идёт по переходам Зимнего, насвистывая нечто веселое и помахивая тростью. Останавливается у своего портрета.

ПОТЁМКИН. А ведь хорош! в самом деле хорош, мерзавец!..

Увидев кого-то впереди, круто разворачивается и идёт в противоположном направлении. За ним поспешает, семеня ножками,  английский посол Гаррис.

ГАРРИС (пытаясь догнать Потёмкина, взволнованно). Ваша светлость... Ваша светлость! Что я слышал?! Это есть правда?
ПОТЁМКИН (оглядевшись по сторонам, притворно сочувственно). Увы, мой друг! Самая настоящая. Но откуда вам стало известно сие? Ведь пока это секрет...
ГАРРИС. Ах, князь, земля слухами полнится... особенно недобрыми...
ПОТЁМКИН. Да-да, вы правы. Меня, кстати, новость сия тоже застала врасплох... Оказывается, пока я находился с инспекцией в Новороссии, граф Панин, этот известный интриган и завистник, преподнёс государыне свой прожект Декларации о так называемом вооружённом нейтралитете, и она его подписала. Так что — ничем не могу помочь, господин Гаррис... Моё влияние на императрицу велико, но не беспредельно. Я вынужден повиноваться её воле. Государыня высочайше повелела все пиратствующие корабли, всё равно под каким флагом они обретаются, топить по обнаружении или же брать в полон — и использовать в порядке возмещения ущерба, нанесённого казне и нашим торговым людям.  Очень соболезную вам, мой друг, в связи с этим столь неприятным для вас известием. Впрочем, я ведь вас предупреждал, что нечто подобное может произойти... а вы мне не поверили... Вот и результат... Да — мой самый дружественный привет моему коллеге – господину Питту... который, согласитесь, в отношении великого государства Российского поступил — ну очень опрометчиво... И я бы даже сказал — высокомерно...
ГАРРИС (в отчаянии).  Ваша светлость! Неужели ничего нельзя сделать?
ПОТЁМКИН. Государыня непреклонна. Утверждает, что ваш премьер своими действиями наступил на её самую любимую мозоль...
ГАРРИС. Но мы могли бы постараться хорошо компенсировать понесённые великим Российским государством неудобства... Я полагаю, передача во владение России средиземноморского острова Минорки — этой превосходнейшей военно-морской базы — могла бы стать вполне соразмерной платой за несколько конфискованных ваших торговых судов...
ПОТЁМКИН. Десятков, милейший... десятков...
ГАРРИС. Далее... мы могли бы договориться ещё о каких-либо гарантиях для ваших торговых людей... Я обещаю всяческое содействие в решении этих затруднений... Мы могли бы такоже профинансировать возмещение определённых ваших личных затрат, отнесённых вами на благо отечества…
ПОТЁМКИН. Поздно, дорогой мой. (Переходя на официальный тон.) Увы, господин   Гаррис,   предложения   ваши   слишком   запоздали...    К  сожалению,   время
54
дружественных бесед прошло. Как мне сообщили, наша балтийская эскадра уже выступила для несения охраны наших торговых караванов и, не исключаю, что не сегодня-завтра прозвучат первые артиллерийские залпы в защиту оных... Граф Панин днями вручит вам официальное уведомление... И отныне, друг мой,  по всем имеющимся у вас вопросам прошу обращаться к нему, к нашему железному канцлеру — графу Панину... И только к нему...
ГАРРИС. Но вы, ваша светлость, являетесь первый министр двора…
ПОТЁМКИН. Нет-нет, теперь всё он… По сим вопросам токмо он… А я что-то, поверите ли, прихварывать стал в последнее время. Вот подумываю, не перейти ли вообще на вторые, а то и третьи роли… а не то и вовсе отказаться от государственных дел… Вон ведь наш герой Чесмы граф Алексей Орлов с братьями отошёл и ничего… Сказывают – процветает ныне… Какую-то новую породу лошадиную вывел… Остепенился, семью завёл… Может, и мне по его стопам отправиться… чегой-то тоже выдумать этакого… А? Как думаешь, у меня подобный номер может получиться.
ГАРРИС (сдержанно). У вас, ваша светлость, полагаю, любой номер может получиться… Вы ведь из породы победителёй…
ПОТЁМКИН. Ишь, завернул как! Уж не льстец ли вы, сэр Гаррис?
ГАРРИС. Я говорю только то, что думаю, ваша светлость…
ПОТЁМКИН (вдруг оборотясь к висящему на стене своему портрету). А как тебе, кстати, сей мой портрет? Хорош, а?
ГАРРИС. Очень хорош.
ПОТЁМКИН. И мне очень нравится. Ну, прямь тебе, вылитый Гай Юлий Цезарь собственной персоной…
ГАРРИС. Да, сходство несомненно имеется…
ПОТЁМКИН. А вот ежли бы ещё на коне… да в лавровом венке… так портрету сему и вообще цены не было б… Как от дел отойду, непременно закажу себе точно такой портрет, но на коне верхом и в венке. И выставлю в парадной зале моего Таврического дворца. Чтоб каждый входящий знал, кто в том дворце живёт. И понимал… осознавал… (Похлопав посла по плечу.) Ну, будь здоров, господин посол, и не кашляй… по пустякам.. Это очен-но не хорошо. (Уходит.)
ГАРРИС (вслед). Что ж, ваша светлость, непременно постараюсь… не кашлять. Да и вам бы тоже поостеречься не мешало… от сквозняков! (Подошёл почти вплотную к портрету; прошипел, сгорая от ненависти.) Ишь, как вознёсся! Непобедимым Цезарем себя вообразил! Ну-ну… Только как бы, ваша светлость, мы вам персонального Брута не сыскали… в ближайшее же время…

Затемнение.

Апартаменты Павла Петровича в Гатчине. Павел и Панин.

ПАВЕЛ. Вы, мне кажется, несколько взволнованы, Никита Иванович.
ПАНИН. В какой-то степени, ваше высочество.
ПАВЕЛ. И в чём причина того?
ПАНИН. Причина есть. И весьма серьёзная. Ваше высочество, англицкий посол сэр Гаррис испрашивает у вас аудиенции. И я бы просил вас ответить положительно на его просьбу.
ПАВЕЛ. Англицкий посол? У меня? Не понимаю. И это говорите мне вы, который всегда утверждал, что англицкая корона была, есть и будет в числе первейших недоброжелателей Российской империи…
ПАНИН. И тем не менее. Иногда обстоятельства превращают в союзников даже смертельных врагов. По-моему, ваше высочество, это тот самый случай… Господин Гаррис просит у вас аудиенции (подчёркивая) как у будущего императора России… по вопросу чрезвычайной важности. И это уже заслуживает вашего внимания.
55
ПАВЕЛ. Ну, хорошо. Положим, я готов ответить согласием. Но ведь вам, как никому, известно, что о любом иноземном чихе, услышанном в пределах моего дворца, немедленно докладывается господину Потёмкину и матушке.
ПАНИН. Не беспокойтесь, Павел Петрович, встреча эта будет тайной. Чрезвычайно тайной… Мы предприняли для этого все меры предосторожности.
ПАВЕЛ (помедлив). Что ж, коль вы так считаете, я полностью полагаюсь на вас. Когда нам будет возможным встретиться с господином Гаррисом?
ПАНИН. Немедленно. Господин Гаррис находится в соседних покоях.
ПАВЕЛ. Вы с ума сошли! Во дворце повсюду ищейки князя. Они немедленно уведомят его о нашем визитёре… А ещё хуже того – могут схватить господина посла в наших покоях и представить его князю и государыне, как свидетельство нашей с вами измены…
ПАНИН. Ваше высочество, всё предусмотрено. Ваш визитёр доставлен во дворец нашими верными людьми под видом истопника и потому он вряд ли привлечёт чьё-то внимание. (Не сразу.) В случае же возможного осложнения он будет немедленно нейтрализован… выстрелом в затылок… то есть в мгновение будет доведён до полного неузнавания. Труп же его будет представлен князю как фигура некоего злоумышленника, предпринявшего неудачную попытку покушения на жизнь наследника престола…
ПАВЕЛ (после паузы). А каковы будут междугосударственные  последствия в связи с исчезновением господина посла? Ведь он личность известная… Вы об этом подумали?
ПАНИН. А какое отношение мы с вами, ваше высочество, можем иметь к персоне господина Гарриса и междугосударственным последствиям? Россия страна огромная. Мало ли где на её бескрайних просторах может затеряться некий господин Гаррис… И пусть поиском его занимается ведомство графа Шешковского… или ищейки князя Потёмкина.
ПАВЕЛ. Вы как всегда правы, Никита Иванович. Действительно, причём тут мы? Я готов встретиться с господином послом теперь же. И знаете – это даже забавно: англицкий посол в костюме русского истопника… (Рассмеялся, но сейчас же посерьёзнел.) Можете пригласить сэра Гарриса… (Садится в кресло. Ждёт.)

Панин выходит и возвращается с послом Гаррисом. Последний в самом деле в костюме истопника.

ГАРРИС. Доброго вечера, ваше высочество.
ПАВЕЛ. Здравствуйте, господин посол. Что побудило вас обратиться ко мне, воспользовавшись таким неординарным способом?
ГАРРИС. Исключительно забота о том, дабы всё, о чём мы будем говорить с вами осталось в тайне и в никоей мере не навредило вам.
ПАВЕЛ. Я слушаю вас.
ГАРРИС. Ваше высочество, прежде всего, позвольте передать вам искренние уверения моего монарха и его первого министра в их неизменном дружеском расположении к вам. Мы все молимся о скорейшем наступлении того времени, когда вы, ваше высочество, займёте то место в Государстве Российском, которое вам надлежит занимать по праву.
ПАВЕЛ. Благодарю вашего государя, его первого министра и вас, господин посол, за поддержку.
ГАРРИС. Теперь о том важном, о чём мне необходимо донести до вашего сведения и что старательно скрывается от вас окружением князя Потёмкина… Ваше высочество, от самых достоверных источников нам стало известно, что состояние здоровья вашей матушки в последние дни крайне ухудшилось. Она не просто больна, но очень серьёзно больна! Настолько серьёзно, что её состояние достигло критической точки. Она может покинуть  сей  мир  внезапно  уже  в  самое  ближайшее  время.   И по сей причине  князем
56
Потёмкиным и государыней приняты следующие шаги: императрицей подписано секретное завещание на случай её внезапной смерти, в котором она в обход вашего высочества намерена передать престол вашему сыну Александру. А регентом при нём назначает князя Потёмкина. (Выдержав паузу.) С подобной несправедливостью в отношении вашего высочества наша корона никак не намерена мириться и готова оказать вам всяческое содействие в отстаивании вашего первородного права на Российский престол.

Павел молчит.

ПАНИН. Господин посол, всё это есть слухи или у вас имеются конкретные подтверждения всего того, о чём вы нам имели честь изложить?..
ГАРРИС (вынимает из внутреннего кармана два свёрнутых бумажных рулончика). Вот копия секретного завещания, а это копия манифеста о восхождении на престол великого князя Александра… (Передаёт документы Панину.)

Панин, пробежав их взглядом, передаёт Павлу. Павел, прочитав, брезгливо отодвигает их от себя.

И это ещё не всё. Мой источник не исключает, что, во избежание возможных последующих недовольств и возмущений ваших сторонников, князь Потёмкин может уже при жизни государыни огласить при дворе сие завещание и привести великого князя Александра к присяге…
ПАВЕЛ (после долгой паузы, беспомощно). Что же делать?
ГАРРИС. Ответить противодействием. У вас немало сторонников – и в Санкт-Петербурге, и в Москве, и в других городах России. Все иностранные дворы на вашей стороне. Вам надобно собраться и немедленно ответить ударом на удар.
ПАВЕЛ. О чём вы говорите?! И здесь, и повсюду всё в руках этого исчадия ада – господина Потёмкина. Любое противодействие ему будет немедленно подавлено. Это конец. Конец всем надеждам…
ГАРРИС. Ваше высочество, ни в коем случае не следует отказываться от борьбы. У вас ещё есть шанс выйти победителем…
ПАВЕЛ. Каким образом?
ГАРРИС. Князь Потёмкин уверен в своей неуязвимости. И в этом его слабость… Стоит только найти возможность, чтобы срочно удалить его из столицы… хотя бы на толику времени… и, уверяю вас, девяносто девять процентов за то, что победителем выйдете именно вы, ваше высочество…
ПАВЕЛ. Но как это сделать? И главное – что?..
ГАРРИС. Тут надобно не просто найти повод, но одновременно ударить по больному… по самому больному…
ПАВЕЛ (вдруг). А по-моему, я знаю, что нужно предпринять… Самое дорогое и самое больное для князя – это его Черноморский флот. На херсонских верфях в ближайшее время готовятся к спуску трёх новых фрегатов… Ежли там, вместо спуска на воду судов, случится вдруг пожар, он немедленно поспешит туда… Не может не поспешить…
ГАРРИС. Блестящая идея, ваше величество…
ПАВЕЛ. Но как её осуществить?  Ведь для этого нужны люди и деньги… и немалые…
ГАРРИС. Я могу оказать вам содействие в реализации сего дела.
ПАВЕЛ. Вы?
ГАРРИС. Я, ваша величество. И то, и другое у меня имеется… и деньги, и некие лихие люди, которые за деньги могут пойти, на что угодно…

57
Пауза.

Вы можете спросить: в чём тут моя заинтересованность? Отвечаю: В желании справедливости. В желании видеть вас новым императором России. И ещё в желании видеть в лице Российской империи предсказуемого соседа. Продолжение властвования князя Потёмкина обещает нам лишь новые и новые головные боли. Дабы избежать их, мы готовы на многое. Итак, вы согласны на мою помощь, ваше высочество?

Павел бросает взгляд на Панина, тот согласно кивает.

ПАВЕЛ. Да, господин посол, я согласен. И я никогда не забуду вашего участия и доброго расположения к нам англицкой короны…

Вдруг Панин, услышав шаги в коридоре, делает знак Гаррису, тот поспешно отходит к камину. Входит лакей с письмом на подносе.

ЛАКЕЙ. Ваше высочество, письмо от князя Потёмкина.

Пауза. Панин берёт письмо, передаёт Павлу. Лакей уходит. Павел медленно вскрывает письмо, читает.

ПАНИН. И о чём пишет вам князь Потёмкин?
ПАВЕЛ. Приглашает прибыть завтра для участия в заседании военной коллегии по интересующим меня вопросам. Придётся ехать…
ГАРРИС. Ни в коем случае не делайте этого, ваше высочество!
ПАВЕЛ. Почему?
ГАРРИС. Потому что не исключено, что это западня. При нынешнем раскладе дел вы, ваше высочество, им не нужны. И в связи с этим, не исключено, что от вас могут попытаться избавиться каким-нибудь очень нехитрым способом.
ПАВЕЛ. Но зачем, если всё и так складывается в их пользу…
ГАРРИС. А затем, ваше высочество, что им абсолютно не надобен живой полноправный наследник престола. Ваша «неожиданная» смерть полностью развяжет им руки, и завещание императрицы из спорного сразу же станет бесспорным… Это же ясно, как дважды два – четыре.
ПАНИН. Кстати, ваше высочество, вы говорили, что давеча во время поездки у вашей кареты колесо вдруг на ходу отвалилось…
ПАВЕЛ. Ну и что с того? Мало ли…
ПАНИН. А то, что колёса у карет наследников престола просто так не отваливаются…

Пауза.

ГАРРИС. Вы уверены, что на пути в столицу вас не будет поджидать засада?
ПАВЕЛ. Как же теперь быть? Я ведь сам настаивал на моём участии в заседании коллегии.
ГАРРИС. Скажитесь больным. Очень больным! Немедленно ложитесь в постель. Не проявляйте никаких признаков активности. Усильте охрану. И ждите сообщений от меня через графа Панина. Я же буду действовать в ваших интересах. Нынче же направлю известных мне людей в Херсон…

Затемнение.

И вот уже Херсон. Сполохи огня вполнеба. Звучит набат. Горят строящиеся корабли. Вокруг с вёдрами воды суетятся матросы. Крики: «Воду, воду давай! Так твою перетак… Воду… Ещё воды…»
58
Потом – тишина. Тусклые огни уличных фонарей. Какие-то тени в чёрных плащах и голоса… Это тайно встретились Панин и Некто…

ПАНИН. Однако же, постарался господин Гаррис! Ай, как постарался!..
НЕКТО. И вылилось это его старание в весьма солидную копеечку для англицкой короны…
ПАНИН. Не только для англицкой, но и для российской такоже… Полагаю, к месту будет распустить слух, что князь Потёмкин сам же и распорядился подпалить свои верфи, дабы тем самым скрыть разворованные им средства из государственной казны…
НЕКТО. Немедленно же пущу сей слух в народ, а уж он его донесёт куда надоть. Представляете, ваша сиятельство, как неприятно будет услышать князю про то, что кораблей-то новых на верфях тех и не было вовсе, а была самая обыкновенная дуриловка соломенная…
ПАНИН. Действуйте.

Затемнение.

Апартаменты наследника престола. Павел Петрович (в домашнем халате, наброшенном поверх мундира) и только что вошедший граф Панин (в дорожном плаще).

ПАВЕЛ (нетерпеливо). Ну что, Никита Иванович? Что?!
ПАНИН. Всё в пределах наших ожиданий. Государыня-матушка ваша пребывает в очень болезненном состоянии и к управлению государством не способна.
ПАВЕЛ. А – он?
ПАНИН. Он, благодарение Господу, получив известие из Херсона, сразу же убыл в свою любимую Новороссию. Известие о пожаре на верфи ужалило его в самое сердце. Теперь слово за вами. Преданные вам люди боготворят вас и готовы выступить немедленно. Ждут лишь вашего сигнала… (Кладёт перед ним подготовленный документ.)

Павел молчит.

Ваше высочество, не время для сомнений! Велите выступать… Позиции наши как никогда надёжны! Для взятия власти в столице нам достаточно всего лишь одного преданного вам вашего Петропавловского полка. А далее всё пойдёт как бы само собой… Время самое подходящее. Князь убыл из столицы с самым малым сопровождением... Вслед за его кортежем нами уже отправлен специальный отряд. В Петербург господин Потёмкин возвратится либо в кандалах, либо в гробу. Считаю, что второе предпочтительнее…
ПАВЕЛ. А как на всё это отреагирует наша доблестная гвардия? Не будет ли с её стороны каких-либо неприятных сюрпризов?
ПАНИН. Уверен, что со стороны гвардии никаких сюрпризов не будет. Последние месяцы, из-за болезни государыни, гвардии не выплачивали жалование. И вообще ей не уделяли должного внимания. Мы немедленно выплатим все задолженности, даже больше – удвоим причитающиеся им суммы. А ещё выставим на площадях по случаю вашего восшествия бочки с вином и столы с закусками. И господа гвардия, как и все прочие господа, с удовольствием будут пить вино и горланить: «Да здравствует император Павел Первый! Виват императору Павлу Первому!»
ПАВЕЛ. Вы совершенно в этом уверены?
ПАНИН. Абсолютно. То же самое происходило после низложения вашего папеньки – императора Петра Третьего и восшествия на престол вашей маменьки – императрицы Екатерины Второй. Теперь настал ваш час… Путь к трону открыт. Без светлейшего вашей матушке не останется ничего иного, как подписать добровольное, почётное отречение в вашу пользу… Решайтесь, ваше высочество!
59
ПАВЕЛ. А если она откажется подписать отречение? Не стану же я убийцей своей матери… пусть плохой, но матери…
ПАНИН. Уверяю вас, до этого дело не дойдёт. У нас и без крайних мер найдутся достаточно убедительные аргументы…
ПАВЕЛ. Какие аргументы? Я должен знать.
ПАНИН. Разумеется, ваше высочество. Наш посланец для пущей убедительности представит вашей матери... голову князя Потёмкина.
ПАВЕЛ. Что?!
ПАНИН. Согласен, ваше высочество, это варварство. Но, похоже, в нашей варварской стране действовать иными методами сегодня попросту невозможно. Уверяю вас, увидев сей аргумент, ваша матушка не станет упорствовать.
ПАВЕЛ (не сразу). Хорошо. Я согласен. Он заслужил подобный бесславный конец. И хватит об этом, Никита Иванович! Действуйте… Коль другого выхода у нас нет, я согласен на всё. (Решительно подписывает бумагу. Отдаёт её Панину.) Действуйте!! Приказывайте моим орлам немедленно же готовить поход на Петербург.  И да поможет нам Создатель!

Затемнение.

Ночь. Гроза. Ветер. Барабанящий по крыше дождь.
Почтовая станция. Большая общая комната. Столы, табуретки, скамьи. Близ окна большой масляный светильник. В углу – печь и рядом с буфетной стойкой особый столик с бутылями, графинами, самоваром и всякой снедью. Над столиком – икона с горящей лампадкой.
Входят двое неизвестных, лица закрыты капюшонами.

1-й. Хозяин! Эй, где ты? Где тебя носит, чёрт тебя побери…
ХОЗЯИН (входит, с охапкой поленьев). Да здеся я… здеся… (Сваливает дрова у печки.) Чего изволите?
1-й. Горилки. Перекусить чего. И самовар. (Бросил деньги на столик.)
ХОЗЯИН. Будет исполнено. Присаживайтесь, господа.

Неизвестные занимают места за одним из столов – вдали от входной двери. Хозяин приносит штоф горилки, стаканы, закуску, а ещё через минуту и кипящий самовар.

1-й. Вот здесь и будем ждать… В тепле и благоденствии. (Наливает горилку в стаканы.) За успех нашего дела… (Чокнувшись, выпивают, закусывают.)
2-й. Ты уверен, что он непременно через эту станцию поедет?
1-й. Более чем. Задницей чую. Наш нынче день. Наш и только наш… Их светлость всегда норовит, чтоб побыстрей да покороче было. А здесь как раз самый ближний путь. В дороге он особого уюта и внимания к своей персоне не требует. Это когда он перед дамами форсу задаёт, тогда вокруг себя всяких фиглей-миглей напускает. А так – нет… Всё попросту.
2-й. Ну, тебе видней. Ты сему делу голова. Тебе в случае чего и ответ держать.

Снова выпивают.

1-й. Не боись. Не упустим. Тем более, что у меня, помимо государственного, ещё и свой счёт к князю имеется…

Со двора доносятся звуки прибывшего нового дорожного поезда.

(Подходит к окну.) Ну вот и прибыли… господа хорошие… И как будто специально для нас – с  малым  сопровождением. Позови ещё двоих. Остальные пусть ждут сигнала там…
60
Чтобы сразу кончить всех… единым махом… (Возвращается к столу, садится спиной к двери.)

2-й уходит и сразу же возвращается с ещё двумя неизвестными. Те усаживаются за столом в противоположной стороне комнаты.
Ожидание. Голоса, доносящиеся со двора.
Наконец, дверь распахивается, входят Макар и следом Потёмкин. Оба в дорожных плащах. У Макара в руках сумка и свёрнутая в рулон меховая накидка.

ПОТЁМКИН (мрачно). Это ж надо какая непогодь разыгралась... В самый раз для всякой нечисти удобная...
МАКАР. Сюда, ваша светлость! (Накрывает одну из скамей  у стены накидкой.) Здесь и потеплее, и удобнее для вас будет.

Потёмкин укрывается полами накидки. Сидит, прислонившись к стене, не обращая внимания на находящихся в помещении людей

Перебудем чуток, пока лошадей менять будут, и далее помчим… Счас я вам для внутреннего сугрева наливочки вашей любимой подам, на можжевеловых шишечках настоянную… (Выходит.)
1-й (встаёт и решительно направляется к Потёмкину). Ну, с прибытием, что ли, ваша светлость…
ПОТЁМКИН (не глядя на него). Спасибо.
1-й. Не узнаёте?
ПОТЁМКИН. Что-то не припомню. Хотя память имею отменную.
1-й. А вот я вас так сразу узнал.
ПОТЁМКИН. Кто таков? И чего тебе от меня надобно?
1-й. А много чего… (Сбрасывает капюшон.) Узнаёте?
ПОТЁМКИН (с интересом разглядывая неизвестного). Как же, как же… Это ты тот самый мерзавец, который с пьяных глаз лучшего моего корабельного плотника изувечил… Потом был бит мною. В ногах валялся, умолял смилостивиться, не разжалывать и тому подобное… Мичман Ртищев. Или не так?
1-й. Уже не так! Штабс-капитан Ртищев! А скоро ещё более поднимусь в табели о рангах…
ПОТЁМКИН. И кто ж это тебя так отличить успел…
1-й. Нашлись добрые люди. Помогли, поддержали, а такоже подсказали, как за поруганную честь отмстить… а заодно и государству послужить. Так что, господин Потёмкин, пришёл час расплаты. Молитесь, ваша светлость, пока ещё есть время… Пока я милостиво дозволяю вам это… (Вынимает пистолет.)
ПОТЁМКИН (поднимаясь.) Да пошёл ты со своей милостыней! Князь Потёмкин никогда никому не кланялся и ни в чьих милостях не нуждается… Дорогу! Слышишь, ты… шут гороховый…
1-й. Я не шут! Не шут! И не шутки шутить сюда прибыл. Но чтобы высочайшее повеление исполнить и голову твою наследнику престола представить… И представлю! На колени!
ПОТЁМКИН (наступая всей своей мощной фигурой). Ай, как мы испугались. Прям до смерти. Счас камаринского плясать будем… Дорогу! Не то зашибу!..
1-й. Господа офицеры! (Пятясь, пытается выстрелить, но пистолет даёт осечку.) Господа офицеры!!

Заговорщики спешат на помощь, образуют вокруг Потёмкина некое подобие кольца.
61
(Выхватив запасной пистолет.) Господа офицеры! При вашем свидетельстве, объявляю следующее… Именем нового нашего императора Павла Петровича привожу в исполнение… Привожу в исполнение…

Вошедший  Макар бросается между Потёмкиным и Ртищевым.

МАКАР. Не позволю! На кого руку посмел поднять!.. Не позволю… (Вцепился в руку с пистолетом, пытаясь вырвать его.)
1-й. Пошёл вон, лакей! (Старается вырваться, но не тут-то было, Макар вцепился мёртвой хваткой.) Пошёл вон! Вон…
МАКАР. Не позволю…

Раздаётся выстрел, звенит разбитое оконное стекло. Макар падает на пол. Как эхо, звучат выстрелы за окном, во дворе… Крики. Беготня.

ПОТЁМКИН. Ах, ты ж, гнида! Да я тебе за Макара… все кишки из тебя вытрясу!.. (Хватает Ртищева в охапку и начинает трясти его.) Да я тебя…
1-й (пытаясь вырваться). Стреляйте! Стреляйте же!

Заговорщики стреляют и – попадают в своего главаря.

(Вопит от боли.) А-аа… Да не в меня, душегубы… в него…

Распахивается дверь, вбегают Лактионов и другие офицеры эскорта с пистолетами и ружьями наготове.

ЛАКТИОНОВ. Руки! Живо!

Заговорщики бросают оружие.

Увести.

Офицеры уводят заговорщиков. Потёмкин, словно обессилев, вдруг роняет на пол затихшего Ртищева.

Ваша светлость! Слава Богу, живы. Успел-таки…
ПОТЁМКИН. Ты откуда здесь, Лактионов? Почему?..
ЛАКТИОНОВ. Потому самому, ваша светлость… От полковника Попова… с пакетом… В столице измена… Мятеж… Готовится переворот… Государыня в опасности…

Но Потёмкин словно на слышит его.

ПОТЁМКИН. Посмотри, что с Макаром… Убит?
ЛАКТИОНОВ (осторожно трогает Макара, тот стонет). Жив, ваша светлость… Стонет, значит, жив…
МАКАР (пытаясь подняться). Да жив я… жив я, ваша светлость… Просто упал шибко неудачно… головой ударился… Ой, как гудит, подлая… И ещё этот вот… похоже, ухо мне отстрелил…
ПОТЁМКИН (помогая ему подняться). Ничего, Макарушка! Ухо – это ничего… и голова тоже… Гудит – значит присутствует… Это мы вылечим… Лактионов, зови лекаря… (Помогает Макару сесть.)
ЛАКТИОНОВ (бросается к двери). Эй! Лекаря! Живо!..

В это время Ртищев приходит в себя, поднимает лежащий подле него пистолет, прицеливается.
62
РТИЩЕВ. И всё же последнее слово за мной, ваша  светлость… (Стреляет Потёмкину в спину.)

Пауза.
Затемнение.

В Зимнем. Покои императрицы. Екатерина, обложенная подушками, полулежит на диване. Ей нездоровится. Вокруг суетятся Прасковья Брюс и её помощницы – прикладывают компресс на лоб, подают питьё…

ПРАСКОВЬЯ. Матушка, может ещё сделать чего? Мы мигом…
ЕКАТЕРИНА. Хватит. Вполне достаточно…
ПРАСКОВЬЯ. А может, всё ж таки лекаря твово позвать? Что – зря ты ему такие деньжищи выплачиваешь…
ЕКАТЕРИНА. Не мелочись, Прасковья. Не впервой замужем… обойдётся…
ПРАСКОВЬЯ. А может, тебе из «Недоросля» чего почитать? Глядишь, развлечёшься и отвлечёшься…

Шум в коридоре. Шаги. Входит Потемкин. В дорожном плаще, в грязных сапогах. Левая рука на перевязи. В правой — грязный узел. Пауза.

ЕКАТЕРИНА. Что, князь, взмыленный такой? Опять незадача какая неотложная? (Капризно.) Уж и поболеть нельзя?
ПОТЁМКИН. Некогда ныне болеть, матушка. Заговор под самым носом зреет… (Бросил на стол узел.)
ЕКАТЕРИНА. Это ещё что такое?
ПОТЁМКИН. Голова того, кто мою голову должен был привезти тебе напоказ, дабы поняла ты, что последняя твоя надежда оборвалась, и — подписала отречение...
ЕКАТЕРИНА. Понятно... Опять Панин и сынок мой неугомонный?
ПОТЁМКИН. Оне самые. Только намерения у них на сей раз самые решительные. Вот… (Протягивает ей письмо.) Сообщение от моего доверенного человека. Прочти. А это копия готовящегося к опубликованию манифеста о твоем добровольном удалении от власти…  в связи с ухудшившимся состоянием…А вот и верноподданейшие песнопения… в честь будущего монарха, коими некоторые известные тебе люди открывают свои тайные собрания… (Читает.)
Залог любви небесной в тебе мы, Павел, зрим.
В чете твоей прелестной зрак ангела мы зрим…
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом…
ЕКАТЕРИНА. Хватит! (Берёт лист, в ярости разрывает его.) Неблагодарные слепцы! Дальше носа своего ничего не видят. Ох, и будет им за это кара небесная… Я ли о них не стараюсь! Я ли о них не пекусь! Ах, стервецы… Ах, бездельники… (Попыталась резко встать, но тут же опустилась в кресло.) Подгадали момент, упыри зловредные… Значит, состояние моего здоровья не позволяет мне более справляться с государственными делами?!
ПОТЁМКИН. Не я то сочинял. Сама знаешь... (Решительно.) Дозволь мне тряхнуть, как следует, это осиное гнездо… У меня всё для того готово…
ЕКАТЕРИНА. Не теперь… сначала я сама должна…
ПОТЁМКИН. Однако ж и мне надобно будет поквитаться кое с кем… Не всё ж спускать мерзавцам…
ЕКАТЕРИНА. Я дам тебе такую возможность… Но – сначала мне нужно поговорить с моими милыми детками, которые что-то, сдаётся мне, слишком заигрались в придворные игры… Пора поставить их на место.  Тогда  и другим  не до игр будет. (После
63
паузы.) Они траура по мне ждут не дождутся… Что ж...я им его устрою… Прасковья...
ПРАСКОВЬЯ. Я, матушка...
ЕКАТЕРИНА. Черную накидку мне… и чёрную трость…

Затемнение.

Разряды грома. Всполохи молний. Где-то далеко гроза... А в апартаментах супруги наследника престола царит оживление, ожидание чего-то значительного. Мария Фёдоровна в парадном платье перед туалетным столиком. Фрейлины трудятся над её причёской.
Входит Павел Петрович. Он тоже в парадном платье, явно нервничает.

ПАВЕЛ. Ах, поторопитесь, друг мой! С минуты на минуту прибудет курьер от Никиты Ивановича Панина и нам настанет время выступать...
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Да, да... я отшень понимать... через минута я буду готовый...
ПАВЕЛ. Ах, как же тревожно на душе... Скорей бы всё свершилось и благополучно завершилось… (Выходит в левую дверь.)
МАРИЯ ФЁДОРОВНА (фрейлинам). Вы слышать, что говорить Павел Петрович. Нужно отшень поспешать...
ФРЕЙЛИНА. Ещё чуть-чуть, ваше высочество... Осталось совсем ничего... Только заколоть локоны и всё... (Закалывает.) Ну, вот и всё… Теперь вы ну вылитое императорское величество…

И именно в это момент разъярённой фурией — в чёрной кружевной накидке, с тяжеленной чёрной тростью, наподобие ведьминой клюки, в покои невестки врывается Екатерина. Следом входит Потёмкин.

ЕКАТЕРИНА (фрейлинам и служанкам). Вон! Все вон!..

Фрейлины и прислуга спешно удаляются.

(Приблизившись к невестке.) Что, деточка, в императрицы не терпится?!
МАРИЯ ФЁДОРОВНА (бухается на колени, плаксиво). Ваше величество, как я мог быть так неблагодарный вам…
ЕКАТЕРИНА. А с моё не хочешь похлебать дерьма при дворе?!
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Ваше величество… Государыня… Клянусь…
ЕКАТЕРИНА. Молчать! И слушать! И исполнять!.. И сегодня, и завтра, и всегда быть неотступно при моём безрассудном сыне и всячески ублажать его, чтобы у него не оставалось ни минуты времени на всяческие придворные глупости, а такоже на иные великокняжеские безрассудства и мечтания. Запомни: твоё главное дело не изображать венценосную особу, а исправно исполнять супружеские обязанности… Исполнять и днём и ночью, в любое время суток исполнять, исполнять… и рожать, рожать и рожать… Зачем собственно и была ты звана сюда, кобыла толстозадая… Всё поняла? Я тебе даровала всё, о чём только могла ты разве что мечтать в своём засраном Дармштадте… Или не так?
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Так, так, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Так изволь быть благодарной… и государыне своей и новой своей родине…
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. О, я отшень благодарный… О, государыня!.. О… у меня не иметь слов сказать… (Тянется к руке, чтобы поцеловать её.)
ЕКАТЕРИНА. А коли нет слов, так молчи. (Отстраняет её жестом.)

Входит Павел, в руках у него какой-то бумаги. Увидев мать, он прячет бумаги за спину.

64
ПАВЕЛ. Матушка, вы?!
ЕКАТЕРИНА. А вот и их высочество… Собственной персоной… Ну, здравствуй, здравствуй, сын мой… Откель явиться изволил?  Судя по мундиру – после утренних развлечений со своим «потешным полком»? Противу кого готовишь войско своё, сын мой? Не супротив ли матери своей, признанной всеми европейскими государями законной императрицей всероссийской?
ПАВЕЛ. Матушка!
ЕКАТЕРИНА. Молчать! Всё знаю, обо всём ведаю… А об чём ещё не ведаю – буду ведать! (Приблизилась к Павлу, стукнула ожесточённо палкой об пол.)

Отшатнувшись, Павел роняет скрываемые за спиной бумаги. Начинает торопливо собирать их.

А это что за бумаженции при вас, сын мой? (Берет их из рук Павла, просматривает.) Так-так-так! Как говорится, на ловца и зверь бежит… Список преступных персоналий… слышишь, светлейший… представленных на награждение орденом святого Владимира за особые услуги, оказанные трону и государству. И какие всё знакомые лица… поручик Вершигородский, ротмистр Стрекалов, секунд-майор Игумнов… (Резко.) Бывший ротмистр! Бывший поручик! Бывший секунд-майор!.. И все другие – тоже бывшие… Ах, Павел, Павел… Бедный Павел… Ну разве можно таким дуракам и пройдохам доверять столь бездумно судьбу свою…  Ну да ладно… С этими всё ясно. Стадо тёмное, послушноё… А за поводыря кто?  Кто ещё мыслями зловредными развращать тебя смел? Отвечать!

Павел молчит.

Кто? Или в крепости Шлиссельбургской захотелось покуковать… вместе со своей ненаглядной половиной? Так я тебе это удовольствие живо устрою. Сей же момент велю подготовить особые апартаменты… освободившиеся в своё время от Анны Леопольдовны…

Мария Фёдоровна бухается к ногам императрицы

МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Ваше величество! Будьте милосердный… Не надо апартаменты…
ЕКАТЕРИНА (жестом останавливая её). Не слышу ответа?..
ПАВЕЛ . Это всё не я, матушка… Это всё Панин Никита Иванович…
ЕКАТЕРИНА. Ещё кто?!
ПАВЕЛ. Посол англицкий… сэр Гаррис…
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Да-да… Это они всему виноват… Это они смущать Павел Петрович… Это их надо в Шлиссельбург…
ЕКАТЕРИНА. Помолчи, сорока! (Павлу.) Ну, и что тебе изволили говорить бывший граф Панин, а такоже бывший посол сэр Гаррис?
ПАВЕЛ. Что вы, матушка, хвораете больно… и что боле не в силах управлять империей… Потому надо быть  готовым... на всякий дурной случай… И обещали помочь… в делах государственных… Но ведь вы, матушка, и вправду болеть изволили… Но, благодарению Господа, выздоровели…
ЕКАТЕРИНА (холодно). Про что ещё посмели  говорить нашему сыну бывшие канцлер и посол?
ПАВЕЛ (вжав голову в плечи). Про то, что вас , матушка, народ боле не любит… а что меня все любят… и что хоть сей же час готовы присягнуть мне… Это они так говорили… они… А я и мечтать об сём не смею…

65
ЕКАТЕРИНА. Вот и не смей! До срока. А коль посмеешь, я тебе такой урок учиню… Костоломы тайной канцелярии Шешковского так твою задницу отделают, что год потом на неё сесть не сможешь… (Замахнулась на сына палкой.) Наследничек!  Лучше б русскому языку учил свою квочку, чем в политику нос совал.
ПАВЕЛ. Я буду, матушка… Буду, как вы скажете…
ЕКАТЕРИНА. Значит так. Пока я с этими вашими субчиками-голубчиками управляться буду (помахала перед цесаревичем списком.), сидеть здесь. Из дворца носа не казать. Никого не принимать. Нездоровы – и всё тут. Никому никаких депеш не слать… Узнаю, лично руки поотрываю… Быть тише воды, ниже травы. Вам всё ясно, соколики вы мои венценосные?
ПАВЕЛ. Ясно, матушка.
МАРИЯ ФЁДОРОВНА. Яволь… Да-да… Я есть хорошо понимать…
ЕКАТЕРИНА. У-у! Глаза б мои вас не видели… (Направляется к выходу, где её ждёт Потёмкин с вооружёнными солдатами.)

Светлейший заботливо подхватывает императрицу под руку — похоже, силы вот-вот покинут её.

Григорий Александрович, будь любезен, прикажи проследить, чтобы моим неразумным деткам никто не докучал в ближайшие дни. Да и чтобы они вели себя в полной благоразумности…
ПОТЁМКИН. Всё сделаю, матушка…
ЕКАТЕРИНА. И – приступай к тому, что за сим следовать должно. Теперь твой час настал…

Пауза. Далёкий, очень далёкий разряд грома.

Затемнение.

Вечер того же дня. В доме у Панина.
Входит Панин, на ходу отдаёт распоряжения своему подручному – Некто..

ПАНИН. Вели срочно запрягать... Отправляемся через полчаса. Сначала в имение... Далее в Кременчуг... к Румянцеву... А потом уж... куда Бог даст... Поторапливайся...

Некто спешно уходит.

(Извлекает из потайного ящика бумаги, перебирает из, некоторые рвёт, бросает в камин.) Глупый мальчишка! Это же надо быть таким наивным... И я тоже хорош! На старости лет ввязаться в такое погибельное дело...

Входит слуга с письмом на серебряном подносе.

СЛУГА. Ваше сиятельство...
ПАНИН (нервно). Что? В чём дело?..
СЛУГА. Письмо от графа Румянцева... (Передаёт письмо, уходит.)
ПАНИН (прочитав письмо, беспомощно опускается на стул). Вот лис старый... И он в кусты... Не может поддержать сие предприятие, поскольку оно противузаконно... и он, узнавший много добродетельного внимания со стороны императрицы, не может проявить по отношению к ней такую чёрную неблагодарность... (Сидит неподвижно.)

В соседнем помещении шум многих сапог, бряцание ружей.

Кто там?

66
Входит Потёмкин со зловещим узлом в руке. Пауза.

А это ты, светлейший... Входи. Будь, как дома. Впрочем, ты ведь теперь везде, как дома... С чем пришёл? Что скажешь? Чем обрадуешь?..
ПОТЁМКИН. А ничем. Ты сам обо всём ведаешь, Никита Иванович... Дело ваше противугосударственное раскрыто. Посланцы твои во всём сознались... (Положил на стол свой узел.) Наследник их показания полностью подтвердил и раскаялся... Так что — живи мы в царствие покойной, не к ночи будь сказано, Анны Иоанновны — не избежать бы тебе принародного битья батогами на площади, рвания ноздрей и на закуску — усекновения головы... Но живём мы в иные времена, и  потому, памятуя о том, что многие годы шли мы с тобой в одной упряжке, трудясь каждый по своему разумению во благо Отечества нашего, имею тебе сообщить, что выхода у вашего сиятельства в нынешней ситуации только два... Либо бесчестие, полное разжалование и тюремная камера до последних дней твоих, либо теперь же добровольное оставление всех земных дел и внезапная кончина от сердечного недомогания... (Поставил перед Паниным маленький пузырёк с ядом.) И тогда — всенародная скорбь, рыдание наследника над гробом безвременно ушедшего наставника и торжественные похороны... Это всё, что я могу сделать для тебя, Никита Иванович... Выбирать тебе. Я своё слово сказал. И времени у тебя на всё про всё — четверть часа...
ПАНИН. Спасибо, Григорий Александрович... (Берет пузырёк.) Я выбор сделал...
ПОТЁМКИН. Прощай, граф. Не буду тебе мешать... (Направляется к двери.)
ПАНИН. Григорий Александрович... Это очень благородно с твоей стороны... не быть при моём конце... (Вдруг.) А знаешь, князь, ведь это я когда-то поспособствовал тому, что ты глаза лишился… не намеренно, но всё же… Из зависти, что ты более удачлив был… что соперника в делах моих почувствовал… что государыня уже тогда, в самом начале, более на тебя, нежели на меня свою благожелательность обращала…
ПОТЁМКИН. Я знаю, Никита Иванович.
ПАНИН. И давно?
ПОТЁМКИН. Очень давно.
ПАНИН. Знал и не предпринял никаких действий против меня?
ПОТЁМКИН. А зачем? Пока мы действовали сообща, каждый в меру своих сил, во славу империи – в том не было смысла. Сделанного ведь всё равно не поправишь…
ПАНИН. Да, не поправишь… Григорий Александрович, а ведь ты действительно великий человек. Говорю это тебе на краю гибели и не пощады ради. Пощады нет мне. И прежде всего – у самого себя…
ПОТЁМКИН. Прощай, граф.

Затемнение.

У английского посла. Настойчивый стук в двери. Мелькание огней. Голоса.

ГОЛОС ГАРРИСА. Никому не открывать! Меня нет дома… У меня дипломатическая неприкосновенность…

Входная дверь распахивается. Входит Потёмкин в сопровождении солдат.

ПОТЁМКИН. Здравствуйте, сэр Гаррис. Ну, вот мы опять и встретились… Предупреждал же я тебя, что гадить нехорошо, а ты не внял. Вот теперь придётся ответ держать… Или у тебя по сему поводу иное мнение имеется? Не слышу…
ГАРРИС. Вы не имеете права! Я буду жаловаться… У меня дипломатическая неприкосновенность… Я есть подданный Британской империи…
ПОТЁМКИН. Ох, и дал бы я тебе хорошего раза, да природная воспитанность не позволяет. (Солдатам.) В железы его, ребяты.
67
Солдаты берут посла под руки.

Вот ужо посидишь ты теперь у меня на хлебе и воде, пачкотник старый…
ГАРРИС. Я буду жаловаться… Вы не иметь права…
ПОТЁМКИН. Кому ты будешь жаловаться…
ГАРРИС. Это нарушение международный конвенций….
ПОТЁМКИН. Помолчи, умник… Здесь Россия! А не твоя двуличная Британия… И закон здесь я. И высшая инстанция тоже я… В холодную его! До моего особого распоряжения…

Затемнение.

ОТ АВТОРА (голос по радио). Только спустя три месяца изрядно похудевший сэр Гаррис получил наконец «вольную» и был с треском выдворен за пределы России.
Похороны графа Никиты Ивановича Панина, некогда всесильного вельможи, прошли с неслыханным размахом. К могиле понанесли венков тьму тьмущую. Отпевание прошло в главном храме столицы. На панихиде говорили положенные траурные речи. Наследник рыдал у гроба наставника. Завершилось действо траурным ружейным и орудийным салютом.
После похорон чета молодых Романовых была отправлена в большое заграничное путешествие. Потёмкин отбыл в Крым – в Севастополь для продолжения своих великих дел.


                Глава 5. НА ПОЛЬЗУ ОТЕЧЕСТВА

Берег Севастопольской бухты. Деревянные мостки временной набережной. Деревянная ротонда. Потёмкин и Макар. Потёмкин оглядывает окрестности в подзорную трубу.

ПОТЁМКИН. Ты только погляди, Макар! Погляди, какая красотища отселе открывается. (Передаёт трубу Макару.) Какая волнующая душу першпектива! А?
МАКАР (возвращая трубу, сдержанно). Очень даже удовлетворительная першпектива, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Эх, ты! «Удовлетворительная»… Не удовлетворительная, а необыкновенная! Нет, не зря пришли мы сюда, в края эти… Ведь что тут раньше было? А, почитай, ничего не было. И бухта пустынной была, и берега – безлюдными. А ныне – глазам загляденье! Душе – восторг, и сердцу – гордость…
МАКАР. Так у вас, ваша светлость, всегда так:  до вас ничего, а с вами так всё и появляется. А потом уж и идёт далее всё так, как будто всегда так и было…
ПОТЁМКИН. Нет, Макар, тут особливый случай! Тут особливая статья… Ух, как же мне по сердцу эти берега! Каков же здесь простор ни с чем не сравнимый! Воздух каков! Что мне столица! Вечная суета сует и вечная морось. Туман, дожди… и кругом рожи постные, чиновные… и ни одного нормального человеческого лика… Ну, прямь – Британия, а не Россия. Зато тут душе моей раздолье и благодать… Ширь морская. Корабли на рейде… Вот она настоящая моя столица. (Вдруг увидев что-то на берегу.) А это ещё что за хрень?! (К оказавшемуся поблизости молоденькому матросику, спешащему куда-то с поклажей.) Эй, любезный! Подойди-ка сюда…
МАТРОСИК. Слушаю, ваша светлость! (Ест глазами начальство.)
ПОТЁМКИН. Подскажи-ка, что это там, у старого причала, происходит? Отчего это рядом с нашими военными кораблями какие-то посторонние люди в красных фесках суетятся?
МАТРОСИК. Так это ж, ваша светлость, наши пленные турки.
68
ПОТЁМКИН. Пленные турки? Откель же они взялись? У нас навроде с турками мир ныне…
МАТРОСИК. Мир-то оно, конечно, мир, ваша светлость… Но иной раз у наших берегов появляются такие турки, которые про сие навроде ничего не ведают. Вот и энти из таковских.
ПОТЁМКИН. Очень интересно.
МАТРОСИК. Энти турки намедни вознамерились побить нашего капитана первого ранга Ушакова Фёдора Фёдоровича, а он их сам побил да ещё в полон взял. А теперь вот приспособил, чтоб ремонтом занимались. У нас-то ныне дел много, а рабочих рук не очень, чтобы очень… А тут такой случай. Ну, не кормить же их задарма…
ПОТЁМКИН. Ишь, ты – какие удивительные новости обнаружились за время нашего отсутствия… Ну, и как работают сии баши-бузуки? Не ленятся?
МАТРОСИК. Что вы, ваша светлость! Вполне исправно работают. Да и как им плохо работать… Капитан первого ранга Ушаков сразу предупредил: тех, кто будет трудиться без старания, передаст тут же турецкой стороне. А это ж им хуже смерти, скажу я вам… Им же там, на туретчине, их собственные паши за потерю своих кораблей не просто бошки поотрывают, а кожу заживо сдерут. Так что им, ваша светлость, у нас не в пример приятней находиться…
ПОТЁМКИН. И сколько же кораблей потеряли турки?
МАТРОСИК. Так два, ваша светлость: «Меч Сулеймана» и «Звезду Востока». Когда они стали надвигаться на нас с двух сторон, капитан первого ранга Ушаков приказал подпустить их на пистолетный выстрел… А потом, как подошли они, как мы по ним жахнули! С обоих бортов сразу,.. Что тут почалась… Ну, «Меч Сулеймана» сразу же потоп, а уж «Звезду Востока» мы опосля на абордаж взяли… Да вон она… видите… У причала по стойке «смирно» стоит. Мы её тоже в ремонт определили. А чё… сгодится для чего-нибудь... Посудина вполне...
ПОТЁМКИН. И как давно произошло сие событие?
МАТРОСИК. Так уж недели две прошло.
ПОТЁМКИН. Вот как! Оч-чень интересно… Оч-чень. Ладно, братец, ступай… Занимайся делом.
МАТРОСИК. Слушаюсь, ваша светлость. (Убегает, подхватив поклажу и едва не сталкиваясь с входящим Лактионовым.)
ЛАКТИОНОВ (в дорожном плаще, с холщёвой сумкой для бумаг). Ваша светлость, позвольте...
ПОТЁМКИН. А, Лактионов... С чем пожаловать изволил?
ЛАКТИОНОВ. Вы, ваша светлость, наказывали разыскать штурмана Батурина, проведшего промеры бухты сей и о том памятную записку составившего...
ПОТЁМКИН. Помню, помню... И что — сыскали?
ЛАКТИОНОВ. Сыскать-то сыскали, да опоздали... Помер шкипер... в полном забвении и нищете, прости, Господи... Остались двое ребят да вдова горемычная...
                Пауза.

ПОТЁМКИН. Вот тебе и получил шкипер благодарность от Отечества. Полной мерой... (Глухо.) Помощь на первое время выдели... из моих...
ЛАКТИОНОВ. Уже выделил...
ПОТЁМКИН. Бумаги подготовь... на высочайшее имя... как будто жив он ещё... на орден и с возведением за особые заслуги в дворянское достоинство... чтобы ребят — в кадетский корпус, а вдове — пенсион... И проследи, чтоб всё было сделано без проволочек... А то — знаю я наших крючкотворцев…
ЛАКТИОНОВ. Будет сделано, ваша светлость...
ПОТЁМКИН. Макар, у тебя фляга с собой...
МАКАР. Так точно.
69
ПОТЁМКИН. Наливай горькую. (Лактионову.) Помянем шкипера добрым словом. Он заслужил того...

Макар извлекает из небольшого походного баульчика флягу и два стакана.
 Наливает, передаёт их Потёмкину и Лактионову.

Ну что, Батурин Иван, думал ли ты, что заметки твои, здесь составленные, когда-либо в дела на благо государства Российского обращаться станут и таким образом сохранишься ты в памяти потомства... Царствие тебе небесное, шкипер... Спи с миром... (Выпивает поминальную чарку.) Ну, тебе вечный покой, а нам – жить и дале работать... (Смотрит на карманные часы.) Однако пора бы уж и быть нашим господам офицерам.

И как раз в это время к ротонде приближается группа офицеров.
Среди них – Мордвинов, Ушаков. Войнович.
На стоящих на рейде кораблях начинают «бить склянки».

МОРДВИНОВ. Господа офицеры!

Офицеры останавливаются чуть поодоль, замирают по стойке «смирно».

(Подходит к Потёмкину.) Ваша светлость, дозвольте доложить.
ПОТЁМКИН. Слушаю.
МОРДВИНОВ. Ваша светлость, старшие офицеры Севастопольского гарнизона прибыли в означенное вами место. За время вашего отсутствия никаких особенных происшествий не отмечено. Все работы ведутся, согласно ваших предписаний. Завешена разбивка городского летнего сада. Продолжаются работы по возведению зданий адмиралтейства, флотских казарм, арсенала. Регулярно совершаются учебные рейды кораблей Черноморской флотилии. Комендант Севастопольского гарнизона капитан-бригадир Мордвинов.
ПОТЁМКИН. Вольно, господа офицеры. (Мордвинову.) Так-таки, говоришь, не было никаких особенных происшествий?
МОРДВИНОВ. Так точно, ваша светлость. Никаких особенных…
ПОТЁМКИН. А вот у меня иные сведения имеются… (Повернулся к Ушакову.) Капитан первого ранга Ушаков, доложите об инциденте с турецкими кораблями, имевшем место не более двух недель назад…
УШАКОВ (сдержанно). Ваша светлость, на возглавляемом мною «Святом Павле» совершал плановый учебно-охранный рейд вдоль крымской береговой линии. В районе порта Еникале был застигнут ураганным норд-остовым ветром. Потерял часть парусного вооружения и две мачты. Оказался отброшенным глубоко в море. По окончании урагана предпринял всё необходимое для восстановления парусности судна и возвращения на базу. В это время был атакован двумя пиратствующими турецкими кораблями. Вынужден был ответить огнём. В результате один неприятельский корабль был потоплен, а другой взят на абордаж. С его помощью отбуксировали «Святого Павла» в Севастопольскую бухту. Ныне занимаемся ремонтными работами… с привлечением к пленного турецкого экипажа и захваченного в бою имущества… дабы уменьшить наши казённые расходы. Вот, собственно, вкратце и всё, ваша светлость…
ПОТЁМКИН. Вижу, что вкратце. Почему о сём, выходящем из ряда вон происшествии, нет надлежащего рапорта?
УШАКОВ. Ваша светлость, надлежащий подробный рапорт был своевременно представлен мною коменданту Севастополя капитану-бригадиру Мордвинову.
ПОТЁМКИН (резко). Капитан-бригадир Мордвинов! Почему сей рапорт не был своевременно представлен мне на рассмотрение?
70
МОРДВИНОВ. Ваша светлость, я не счёл необходимым беспокоить вас в связи с подобным рядовым эпизодом. Тем более, что времена-то ныне не военные…
ПОТЁМКИН. Времена, конечно, не военные, но порохом попахивают. И изрядно. И, следовательно, уже по сей причине данный эпизод не может быть причислен к разряду рядовых…
МОРДВИНОВ. Я счёл, что командир «Святого Павла» всего лишь добросовестно исполнил свой долг. А помимо того, я принял во внимание, что возглавляемый капитаном первого ранга Ушаковым корабль пострадал во время шторма по его же собственной вине. Ему следовало бы при первых же проявлениях шторма, согласно соответствующему регламенту коллегии адмиралтейства, укрыться в ближайшей гавани. Кстати, не исключено, что в сём случае никакого инцидента с турецкими кораблями могло и не произойти…
ПОТЁМКИН. Ах ты, Боже мой! Какие мы правильные, оказывается! А воевать с турками, коль до того дойдёт, ты как – только в штилевую погоду намерен?! Ишь, умник какой отыскался! Как Ушаков что из ряда вон сотворит, так сие – не более чем рядовой случай… А как сам что предпримешь, так во все трубы немедленно трубишь…
МОРДВИНОВ. Ваша светлость, я не токмо о своих успехах к вам рапортую. Ежли изволите помнить, я неоднократно имел честь докладывать и вам, и государыне моё мнение о непершпективности нашего пребывания в сих местах и об неоправданной трате великих средств на обустройство сего дикого края, который, как это не неприятно вам слышать, всё равно в итоге отойдёт либо к туркам, либо к их союзникам французам, противустоять объединённой мощи которых у нас в известный час «Икс» не окажется ни сил, ни возможностей…
ПОТЁМКИН. Опять за своё…
МОРДВИНОВ. Да, ваша светлость... Ибо полагаюсь в сём суждении на здравый смысл и на опыт так нелюбимых вами англицких военных специалистов... А они со всей ответственностью утверждают...
ПОТЁМКИН (с досадой). Да знаю я... знаю, что они могут утверждать...
МОРДВИНОВ. Ваша светлость, положение наше здесь очень ненадёжно. Местное население, в большинстве своём, мечтает о возвращении в османское подданство. Да и так называемая виктория господина Ушакова – не более чем случайность. Окажись вблизи «Святого Павла» не два, а три или четыре турецких корабля, исход той баталии вряд ли бы сложился в его пользу…

Пауза.

ПОТЁМКИН. И это говорит русский офицер... Горько слышать мне сие, господин Мордвинов... Не веришь, значит, в силу и дух российского воинства? Не веришь, что здесь, на крымских берегах, в ближайшее время воссияет ни на что непохожий русский град морской? И что будут дивиться красоте его и славе прибывающие сюда гости иноземные, в том числе и англичашки твои надутые, на опыт которых ты то и дело ссылаешься...
МОРДВИНОВ. Извините, ваша светлость, я человек прямой и сугубо практический и потому ответить положительно на сказанное вами не могу... Ваш Таврический прожект представляется мне утопическим, для казны накладным и потому вызывает сомнения не токмо у меня... (Понял, что сказал лишнее. Более сдержанно.) Нет, разумеется, сама Ахтиярская бухта хороша, имеет известную стратегическую привлекательность. Но – будем же смотреть правде в глаза…
ПОТЁМКИН. Не Ахтиярская!
МОРДВИНОВ. Что?
ПОТЁМКИН. Я сказал, не Ахтиярская, а Севастопольская! Севастопольская! (После продолжительной паузы, каким-то тусклым голосом.)  Значит,  прожект наш  вызывает у
71
тебя сомнения... То есть, нет у тебя веры в него... Что ж, господин Мордвинов, на нет и суда нет... А раз нет веры, то нечего тебе здесь и делать. Иди. Готовься к сдаче дел. А дале – катись в столицу… бумажками заниматься... Там тебе и жалобы на меня государыне строчить сподручней будет...
МОРДВИНОВ. Ваша светлость...
ПОТЁМКИН. Я сказал — ступай. Без тебя обойдёмся.

Мордвинов, сдержанно поклонившись, уходит.

Капитан первого ранга Ушаков!
УШАКОВ. Слушаю, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Благодарю тебя, Фёдор Фёдорович, за верность долгу, за то, что, оказавшись в весьма нелёгкой ситуации, не посрамил русский флаг и честь русского офицера. Об одержанной тобой виктории немедленно же доложу императрице. Буду ходатайствовать о награждении тебя за твой самоотверженный воинский подвиг первым георгиевским знаком отличия – золотым георгиевским оружием, коего ты достоин в полной мере.
УШАКОВ. Благодарю вас, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Служи и далее столь же ревностно и рачительно. Отдаю весь наш флот Черноморский под твою опеку и заботу… Ибо верю в тебя, в твою готовность дать в любую минуту достойный отпор врагу…
УШАКОВ. Благодарю за честь, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Капитан первого ранга Войнович!
ВОЙНОВИЧ. Слушаю, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. С сего числа назначаю тебя комендантом Севастополя. Принимай дела. Действуй разумно, усердно… (Вдруг.) Или тоже без оглядки на англичан чихнуть не смеешь?
ВОЙНОВИЧ. Ещё как смею, ваша светлость!
ПОТЁМКИН. Вот это другой разговор. Продолжай уже сделанное. Но с утроенным усердием. Нет у нас с тобой времени на пустые разговоры. Потому как только в одном прав Мордвинов, что не смирились османы с потерей Крыма, а следовательно, будут пытаться возвратить его под своё крыло. И что французишки будут изрядно помогать им — нашим интересам вопреки — тоже правда... А потому не причитать нам надобно, а упреждать их! Так упреждай! Действуй! И других понуждай к действию. В числе первейших своих дел пометь — образовать дополнительный заслон из береговых батарей для защиты города и бухты, а следовательно, и всех наших здешних начинаний... И помни: здесь рубеж, с которого отступать нам заказано. Всё понял?
ВОЙНОВИЧ. Так точно.
ПОТЁМКИН. Вот так и будет отныне: ты, Ушаков, флот обихаживать будешь. У тебя к сему делу, вижу, особый талант имеется. А ты, Войнович, городом и базой флотской береговой займёшься со старанием для того необходимым. И чтоб всё у нас здесь по самому высшему разряду происходило.
И ещё (Войновичу) персонально тебя касающееся… и тоже из главного — вот на сём месте, где собрал я вас ныне, уже в ближайшее время пристань должна произрасти... главная Севастопольская пристань... Парадная! Как в Санкт-Петербурге! Не хуже... Нет, лучше! Такая здесь должна быть пристань, чтоб государыне императрице не стыдно было показать её... и чтоб потомкам было что оставить на память о делах наших сегодняшних... Сюда, именно сюда будут возвращаться корабли флота Российского после своих славных викторий, и город будет салютовать им, а они городу... Осознаёшь масштаб дел наших нынешних?
ВОЙНОВИЧ. Осознаю,  ваша  светлость... Днями  же   представлю  соображения  по
72
оформлению сей пристани... дабы не ударить в грязь лицом перед императрицей... и перед потомками...
ПОТЁМКИН. Ну, вот это уже дело! В добрый час, граф Войнович... В добрый час, моряки-черноморцы,,,

Затемнение.


ОТ АВТОРА (голос по радио). Главная пристань Севастополя была отстроена под непосредственным присмотром графа Войновича, серба по происхождению, адмирала на русской службе, и стала гордостью и украшением Севастополя, сам же  город стал подлинной жемчужиной Черноморья. А имя строителя главной пристани сохранилось в её названии — её и сегодня называют Графской...


Лондон. Туманное утро. Биг-Бэн бьёт шесть утра.
Бывший посол Гаррис напутствует своего племянника Гарриса-младшего, назначенного новым послом в России.

ГАРРИС. Я очень надеюсь, мой дорогой племянник, что ваша миссия в далёкой России окажется для вас более плодотворной и удачной, нежели моя. Запомните главное: сильная Россия всегда, во все времена будет нашим главным врагом. И наше с вами главное дело – всячески, всеми возможными и невозможными способами мешать возвеличиванию её и её первых лиц. На сегодняшний день таковой фигурой в Российской Империи является фигура князя Потёмкина. И наш с вами первейший долг низвести эту фигуру до самого ничтожного минимума, а вместе с ним и похоронить навеки его доктрину дальнейшего расширения России и создания её Черноморского флота.
Князь Потёмкин пребывает ныне в эйфории от одержанных им побед и вряд ли ждёт серьёзного против него выступления. Вот  этим и воспользуйтесь, объединив для сей благой цели вокруг себя всех и вся.
Примите сей список полезных для вас людей. (Передаёт конверт.) Располагайте ими по вашему усмотрению. И расширяйте его до самых возможных пределов. И помните: в нашем деле для достижения цели  любые средства хороши. Любые… Любой, в ком вы увидите недовольство действиями князя Потёмкина, ваш друг и друг нашей короны. Любой, кто предпочитает мыслям и словам о любви к Отечеству – звон золотой монеты, вне всякого сомнения, есть для нашей короны полезный человек и, несомненно, может при случае оказать нам важную услугу.
Любой проворовавшийся чиновник, любой купец, поставляющий армии и флоту негодный товар, любой салонный болтун-краснобай, отпускающий словесные шпильки в адрес светлейшего князя и его развратной государыни-императрицы, всё это наш с вами контингент.
Тати с большой дороги, клятвопреступники, детоубийцы, лжесвидетели, клеветники – все эти ничтожества, за смертную казнь для которых без тени сомнения вы бы проголосовали здесь, в Англии, там, в России, станут для вас тайным желанным окружением и оплотом.
Любите их, лелейте, потакайте их слабостям… И верьте, что настанет день, когда ваши траты на этот сброд окупятся сторицей, ибо настанет день вашего великого торжества… И да поможет вам в этом Господь.
ГАРРИС-МЛАДШИЙ. Сэр! Я непременно приму всё сказанное вами к сведению. Я буду таковым, каковым желаете видеть меня вы, дядя, и господин премьер-министр Пит. Жизнь свою положу на низвержение князя Потёмкина с его нынешних олимпийских высот…

73
ГАРРИС. Счастливой дороги! И – удачи…

И рванулись с места запряжённые шестёрками лошадей дорожные посольские коляски. И рявкнуло в дорожной чересполосице звуков такое узнаваемое на всех языках извозчичье: «Иии-ээх! Н-но, милые…»

Затемнение.

Санкт-Петербург. Рабочий кабинет императрицы. Екатерина стоя выслушивает доклад нового своего вице-канцлера Безбородко.

БЕЗБОРОДКО. На нынешний день, государыня, европейский расклад интересов таков: наиболее благоприятно соответствуют устремлениям России добрые взаимоотношения с Австрийским императорским домом, поскольку интересы у нас на настоящий момент взаимовыгодные... Все прочие государства в той или иной мере более сдержанны и... ревнивы к успехам вашего величества. Полагаю, многие спят и видят времена смуты и раздоров на Руси...
ЕКАТЕРИНА. За то Бог и наказывает их немилосердно революциями и проигранными баталиями... Ибо не нами сказано — не желай беды ни ближнему, ни дальнему, дабы в свой же дом она к тебе не нагрянула вдруг...
БЕЗБОРОДКО. Истинно так, государыня...
ЕКАТЕРИНА. Ну что ж, с этим вопросом всё понятно. Что ещё?
БЕЗБОРОДКО. Прибыл новый англицкий посол сэр Гаррис-младший – кстати, племянник бывшего посла. (Кладёт перед Екатериной папку.)
ЕКАТЕРИНА. Ну и что он из себя – племянник сей?
БЕЗБОРОДКО. Пытается всячески изобразить своё уважение к Российской короне и лично к вам, ваше величество.
ЕКАТЕРИНА. Все они пытаются изобразить… особливо поначалу.
БЕЗБОРОДКО. Клянётся, что прибыл с самыми добрыми намерениями и не допустит ошибок, подобных тем, которые допустил его дядя.
ЕКАТЕРИНА. И клянутся тоже все… или через одного. А потом – гадят, гадят и гадят… но со льстивой улыбкой на лице и главное – исподтишка. Вон и мать моя тоже в своё время улыбалась и гадила… за что и поплатилась… от свекрови моей Елисаветы Петровны. Назначь опеку над ним… удвоенную. Коли увидишь что-то недоброе для нас, сразу же докладывай. А я уж с ним церемонится не буду. Под зад коленкой и пущай вслед за дядей катится во свою Британию. Нам с ними церемониться – только себе в убыток. (Возвращает папку.) Ну, а что сынок мой сумасбродный? Какой ныне дурью мается? С кем дружбу водит?
БЕЗБОРОДКО. Дружбу ни с кем не водит. Сидит у себя в Гатчине и цельными днями занимается строевыми упражнениями в своём полку. Помимо того, выражает устно и письменно недовольство армейскими реформами светлейшего и флотскими его делами. (Кладёт перед Екатериной другую папку.)
ЕКАТЕРИНА. Что это?
БЕЗБОРОДКО. Их высочества собственноручно составленный прожект о превосходстве его понимания военного дела над ныне действующим…
ЕКАТЕРИНА. Про его понимание военного дела я, как помнишь, пиесу в своё время сочинила «Про царевича-дурака и его супружницу-дуру, которые однажды вознамерились себе на славу королю шведскому устроить новую Полтаву». Нет, Александр Андреевич, это не ко мне. (Отодвинула папку.) Это, скорее, к его личному дохтуру. Занял бы ты его чем-нибудь…
БЕЗБОРОДКО. Чем, ваше величество?

74
ЕКАТЕРИНА. Делом каким… как бы государственного свойства… Чтоб не до писулек ему к нам было…
БЕЗБОРОДКО. Я подумаю, государыня.
ЕКАТЕРИНА. Только не шибко долго думай…
БЕЗБОРОДКО. Уже придумал.
ЕКАТЕРИНА. Ну?
БЕЗБОРОДКО. Его высочество любит повторять, что он, согласно табели о рангах, носит чин генерала-адмирала…
ЕКАТЕРИНА. И что с того?
БЕЗБОРОДКО. Что ежли поручить ему для обретения опыта флотского помимо потешного пехотного полка завести ещё и потешную малую флотилию? Благо, пруды у него там рядом… Да и новые, в дополнение, вырыть не так уж и трудно будет.
ЕКАТЕРИНА (поразмыслив). Что ж… Это хорошая мысль. Королём Фридрихом он уже себя ощутил, пусть теперь Петром Великим себя почувствует… Мысли сии на бумаге изложишь и отправишь наследнику… А деньги на сей вздор я как-нибудь сыщу… Пусть тешится… Ещё что?
БЕЗБОРОДКО. Из главного вроде бы  всё.
ЕКАТЕРИНА (помолчав, деланно лениво). А что за сплетни бродят ныне при нашем дворе? Про кого судачат ныне в свете?
БЕЗБОРОДКО. Всё больше про племянниц Потёмкинских… Какие они бессовестные и как за ними мужики толпами ходят… А они, мол, никому не отказывают… во внимании…
ЕКАТЕРИНА. Из зависти это… Самим грешить Бог умения не дал или мордой не вышли – вот и злословят… Но я их в обиду не дам… Пусть не надеются… А про самого что… про князя, что слышно…
БЕЗБОРОДКО. Да особо нового, вроде бы, и нет ничего. Разве что прихворнул несколько. При промерах глубин Севастопольской бухты решил самоличное участие принять в сих действиях и – бултыхнулся в воду. Продрог… Вот теперь и мается простудой.
ЕКАТЕРИНА. Бедный князь! Как это на него похоже… Вечно хочет быть впереди всех…
БЕЗБОРОДКО. Ну, и ещё… громит казначейство непотребными словами… за задержку необходимых ему денежных поступлений. Обещает по возвращению показать им кузькину мать.
ЕКАТЕРИНА. Ну, а они что – казначейские твои разбойнички? Что отвечают?
БЕЗБОРОДКО. Да стараются они, государыня. Уж и собрали, говорят, нужную сумму. Завтра уж и отправить собираются.
ЕКАТЕРИНА (жёстко). Ты сам проследи, чтоб отправили. И завтра же! Князю деньги эти не для развлечений требуются, а для дела…
БЕЗБОРОДКО. Непременно прослежу, государыня… Лично.
ЕКАТЕРИНА. И вот ещё что… Дошло до меня, что некоторые твои казначейские промыслом непотребным, жидовским занимаются… деньги казённые в рост отдают… а оттого и задержки с отсылкой необходимых сумм образовываются…
БЕЗБОРОДКО. Да быть такового не может!
ЕКАТЕРИНА. Ты проверь сначала, а потом уж и говори – может или не может такового быть.
БЕЗБОРОДКО. Обязательно проверю, государыня.
ЕКАТЕРИНА. Так-то лучше. Ладно. Иди уж… А то мы с тобой сегодня всё переговорим, на завтра ничего не останется…
БЕЗБОРОДКО. До завтра, ваше величество.

Уходит, но спустя минуту возвращается.
75
ЕКАТЕРИНА (не оборачиваясь). Забыл чего?
БЕЗБОРОДКО. Нет, государыня. Возвратился, дабы лично сообщить вам нечто неожиданное: у вас в приёмной – граф Алексей Григорьевич Орлов, оказавшийся в столице проездом из заграницы. Спрашивает, когда вы сможете принять его… (Пауза.) Может быть, назначить на завтра… или?
ЕКАТЕРИНА (медленно поворачивается к Безбородко). Ну, зачем же на завтра… Граф Алексей Григорьевич Орлов в своё время немало сделал полезного для Государства Российского. Чего стоила одна его Чесменская морская виктория в дни наших славных дел супротив турецких посягательств на наши земли южнорусские… Нам будет, что вспомнить приятного с графом… Помимо того, сдаётся мне, что граф Алексей Орлов не просто так в края наши заглянул. Лис он ещё тот. Никак поживу для себя чует… Пригласишь немедленно. Но далеко не уходи. Хочу, чтобы при сём свидании ты тоже как бы присутствовал. Но не явно. А там… (Кивнула в сторону ширмы в глубине сцены.) Да… Накажи, чтобы подали нам кофею. У меня как раз время к тому приспело. Да и граф в былые времена был очень расположен к сему напитку… Иди.

Безбородко уходит и через какое-то время появляется в глубине сцены, укрывается за ширмой. Входит Алехан Орлов, постаревший, но всё ещё мощный, исполненный скрытой энергии.

АЛЕХАН. Ваше величество… (Опустился на колено перед Екатериной.)
ЕКАТЕРИНА (идёт к нему навстречу) Здравствуй! Здравствуй граф Алексей Григорьевич! Встань немедля... (Протягивает руку для поцелуя. Он поднимается, целует руку.) Сколь же мы с тобой не виделись…
АЛЕХАН. Много, государыня. Почитай, цельную жизнь…
ЕКАТЕРИНА. А ведь и вправду – после твоего с братьями отхода от государственных дел, словно цельная жизнь прошла. И какая! Сколь произошло всякого. Вон на юге у нас и города, и селения новые поднялись, и флот растёт, крепчает… И запорожцев уж в новых местах, обильных для жизни, определили… Присаживайся, друг мой… (Приглашает его присесть за небольшим чайным столиком.) А угощу-ка я тебя, Алексей Григорьевич, как в былые времена, кофеем по моему личному рецепту… с перцем, сливками и ванильным ликёром… Как – составишь компанию? (Садится.)
АЛЕХАН. Сочту за честь, государыня. (Занимает предложенное ему место.)
ЕКАТЕРИНА. Вот и славно. (Звонит в колокольчик.)

Тотчас же  появляется статс-дама с кофейным набором на подносе.
Ставит всё принесённое на столике и, по знаку Екатерины, удаляется.

(Наливая кофе Алехану и себе.) Ну, рассказывай, друг мой… как живётся-можется тебе на отдыхах твоих на лоне природы…
АЛЕХАН. Да особо и рассказывать-то нечего, государыня. Живу малым семейным кругом и малыми семейными заботами.
ЕКАТЕРИНА. Неужто отбушевал? Отбуйствовал? Присмирел…
АЛЕХАН. Имеет сие место быть, государыня. Но ежли тебе понадоблюсь, в любой миг готов… Ты только кликни…
ЕКАТЕРИНА. Верю тебе, Алексей Григорьевич. И коли будет в том надобность, непременно кликну.

Пьют кофе.

Ну, как ныне кофей у меня готовят? Достаточно ли горек он?
АЛЕХАН. Ох, достаточно, государыня…

76
ЕКАТЕРИНА. А сушки? Не хуже тех, что ране были?
АЛЕХАН. И сушки тоже хороши… И ликёр твой особенный с ванильным ароматом… Всё у тебя хорошо, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Ну, и слава Богу. Теперь про иное хочу спросить тебя… Про вояж твой нынешний, заграничный. Удачно ли прошёл? Как воды тебе немецкие? На пользу ли пошли?
АЛЕХАН. Всё на пользу. И мне, и дочке моей Дашеньке… Ведь её ради и ездили… Чтоб  и здоровье подкрепить, и мир заодно показать…
ЕКАТЕРИНА. Одобряю, Алексей Григорьевич, заботу такую о дочери твоей. Многим иным с тебя бы пример брать в вопросах сих. Подрастёт когда, в фрейлины к себе призову. Партию брачную самую завидную устрою…
АЛЕХАН. Благодарю, государыня.
ЕКАТЕРИНА (не сразу). Ну, а как тебе самому ныне заграница показалась? Как с той стороны тебе Россия увиделась? Как там – никак всё враки про нас измышляют?
АЛЕХАН. А куда ж им без врак. На том стояли и стоять будут вечно.
ЕКАТЕРИНА. Князя Потёмкина, небось, поливают почём зря?
АЛЕХАН. И это тоже место имеет быть.
ЕКАТЕРИНА. И про что же говорить изволят?
АЛЕХАН. Да всё про то же… Что обкрадывает он твою казну бессовестно, что в Новороссии у него ни новых городов, ни новых сёл нетути и что края преображённого там не наблюдается… Да и вместо флота у него, сказывают, всего лишь с десятка полтора посудин прохудившихся имеется… и что проведи ты однажды инспекцию на тех землях, то враз все аферы князя и обнаружатся…
ЕКАТЕРИНА (с недобрым смешком). Это, друг мой, всё оттого, что деяния князя для многих господ закордонных – хуже ежа под голую их задницу.
АЛЕХАН. Совершенно справедливо, государыня. От лукавого эти слухи. И проистекают от недоброжелателей его – из зависти к необыкновенной удачливости князя.
ЕКАТЕРИНА. Именно оттого. Князь Потёмкин не таков, чтобы мелочным очковтирательством заниматься да подворовываниями мелкими из моей казны. Князь во всём размах любит, широту… Тем и близок мне столько уж годочков… Хотя, надо отдать должное, характер имеет пресквернейший…
АЛЕХАН. Вот и я из тех же резонов исхожу. Князь широк, деятелен, соперников своих в бараний рог гнёт… Володеть любит всем безраздельно… В желаниях своих неостановим… Потому, подумал я, будет тебе интересно, государыня, узнать, что довелось мне услышать однажды на моём обратном пути в Россию…
ЕКАТЕРИНА. Слушаю тебя.
АЛЕХАН. Возвращался я домой через Молдавию. В Яссах повстречался со своим старым знакомцем молдавским боярином Михаем Боцяну. Так вот – в приватной беседе сей боярин сообщил мне, что ждут они в самое ближайшее время перемен значительных в своей участи, после коих не страшны им будут боле ни турецкие, ни австрийские, ни польские, ни какие иные иноземные поползновения. Ибо после долгих уговоров дал им, наконец, согласие стать великим господарём молдавским светлейший князь Потёмкин – с дальнейшей передачей власти по наследству и основанием новой династии…
ЕКАТЕРИНА (не сразу). Говоришь, дал согласие?
АЛЕХАН. Так мне было сказано.
ЕКАТЕРИНА. Дал согласие… Про сие мне ничего не ведомо. То есть про просьбы такие слыхала… Но мало ли подобных просьб было обращено к светлейшему. Ему вон и герцогство Курляндское Фридрих Великий сулил. И корону царства Польского предлагали. И прочими искушениями соблазнить пытались… вплоть до женитьбы на англицкой принцессе… А князь, сам об том ведаешь, до высокородного дамского пола ох как прельстителен… И ведь устоял!
77
АЛЕХАН. Государыня! Что ему та англицкая принцесса! Да у него пруд пруди этих принцесс! Что ему курляндцы – нищие да скупые? Что ему поляки – надутые, зловредные, заносчивые, вечно всем и всеми недовольные? Сама ведь сказала – он размах, широту любит… А тут не токмо Молдавия двери перед ним открывает, а куш поболе высвечивается. Сама помысли, коли на американский манер разом прибрать к рукам и Молдавию, и весь юг России, включая и Малороссию, и Крым, и далее – кубанские земли плодородные, что в итоге вырисуется?.. Да при его терпимости ко всем этим молдаванам, грекам, татарам, сербам, армянам и прочему сброду иноплемённому, чем тебе не новая империя? И ни где-то там на задворках заокеанских, а здесь же, у тебя , и у всей Европы под носом… И не затем ли он так устремлялся всегда к сим просторам благодатным, говоря об их полезности для России, но, не исключаю, тайно вожделея их для себя самого…

Пауза.

Впрочем, судить про сие не мне. Мой долг был известить тебя, государыня, об имеющихся слухах. А каковы будут твои выводы и решения, то не моего ума дело. Моё дело ныне в пределах моего поместья. Лошади… рысаки… Там ныне моя пристань. Хотя и в морских делах, сама знаешь, толк знаю… И мог бы пригодиться тебе… при случае…
ЕКАТЕРИНА. Что ж, граф, я приму к сведению твоё сообщение и выводы сделаю соответствующие. Ты прав, об том судить мне… И решать мне… что там выдумка, а что – правда. В любом случае, спасибо тебе, Алексей Григорьевич. Ты был и остаёшься нашим другом на веки вечные. Не ведаю даже, чем отблагодарить тебя ныне… Орденами, чинами, поместьями за службу твою я тебя не обделяла. В честь твоей виктории Чесменской памятник достойный учредила. Чем же за новую заботу твою о спокойствии государства нашего ответить? А вот чем… (Сняла с пальца перстень.) Вот! Не для тебя. Дочери своей передай… На счастье ей. И от всего сердца… (Передаёт перстень Алехану.)
АЛЕХАН (с поклоном принимает). Благодарю, государыня. Это большая честь для нашей семьи.
ЕКАТЕРИНА. Кстати, что ж ты пришёл без неё? Мне было бы приятно познакомиться с дочерью моего старинного друга…
АЛЕХАН. Болеет она, государыня. Нездоровилось ей с утра. Вот я и решил, чтоб не обременять ни тебя, ни её….
ЕКАТЕРИНА. Ну, так пусть выздоравливает. А как выздоровеет, приезжай с ней. Запросто. Без предупреждения. Я буду рада повидаться с ней… и с тобой… (Протягивает руку для прощального поцелуя.)
АЛЕХАН (целует руку). Благодарю, государыня. (Уходит.)

Пауза. Безбородко выходит из-за ширмы.

ЕКАТЕРИНА (очень жёстко). Ну, что имеешь сказать по сему поводу? А, Александр Андреевич?
БЕЗБОРОДКО. Сразу и не соображу, государыня…
ЕКАТЕРИНА. Где твои уши заграничные, господин канцлер? Где уши твои в окружении светлейшего состоящие?
БЕЗБОРОДКО. Вы же обычно изволите замечать, что иноземные наши информаторы только и думают об том, как бы князю гадость сделать…
ЕКАТЕРИНА. Граф Орлов не иноземный информатор. Что ежели хоть доля правды имеется в его сообщении?
БЕЗБОРОДКО. Немедля же направлю верных нам людей вызнать всё и во всех подробностях.
ЕКАТЕРИНА. Посылай во все возможные адреса… Выясняй у каждого, кто хоть что-то может сказать о князе…
78
БЕЗБОРОДКО. Непременно. А начну, пожалуй, с недавно прибывшего из Севастополя известного вам капитана-бригадира Мордвинова… Полагаю, у него будет что донести на князя…
ЕКАТЕРИНА. Очень хорошо. Отныне о каждом шаге князя докладывать мне немедленно. Всю его почту подвергать строжайшей перлюстрации. Все денежные суммы, выделяемые на флотские затеи князя, не отсылать. До моего особого на то распоряжения... И более того – с целью выяснения настоящего положения дел в Новороссии и Крыму учредить особую инспекцию…
БЕЗБОРОДКО. Кого назначить главным инспектором?
ЕКАТЕРИНА (подумав, со зловещей улыбкой). Наследника престола – генерала-адмирала Павла Петровича Романова. А в помощь ему определить капитана-бригадира Мордвинова. Кстати, почему это он у нас до сих пор не адмирал? Немедля произвести его в контр-адмиралы!
БЕЗБОРОДКО. Слушаюсь, ваше величество!
ЕКАТЕРИНА. Полагаю, обе эти персоны непременно найдут общий язык, поскольку терпеть не могут князя Потёмкина и будут землю рыть под ним со всем надобным для того рвением… И уж точно выяснят истину…
БЕЗБОРОДКО. Очень надеюсь на это, государыня.
ЕКАТЕРИНА. И уж коли выяснят что, то тут его уж точно никакие прежние заслуги не спасут… Действуйте, граф! И помните – на кону судьба империи! А такоже и ваша собственная судьба…

Затемнение.

Резиденция Потёмкина в Севастополе. Просторный зал. На большом столе расположен внушительных размеров макет Крымского полуострова, с рельефно обозначенными на нём — строениями, городами, селениями, лесами, реками, а также с фигурками кораблей вдоль береговой линии.
Потёмкин, закутавшийся в плед, ходит вокруг стола, любуясь макетом, кашляет, пьет из кружки какое-то горячее питьё.
Поодоль стоит дежурный офицер с каким-то списком в руках. Ждёт.

МАКАР (возится возле маленького  стола, наливает лечебный отвар в другую кружку, отдаёт её светлейшему). И угораздило же вас самому в эту чёртову купель окунуться... Нет, чтоб кого другого послать... Простудились вон... Не дай Бог опять расхвораетесь...
ПОТЁМКИН. Не каркай! Надо было, вот и полез... Зато теперь всё собственными руками пощупал... Наверное знаю... Иди, не мешай...

Макар, вздыхая и бурча что-то себе под нос, уходит.

ПОТЁМКИН (офицеру). Кто ещё там?
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР. Госпожа подполковница Синельникова. С самого раннего утра присутствует. Очень желает вас видеть, потому как намерена сообщить нечто для вас чрезвычайно интересное.
ПОТЁМКИН. Не до неё мне ныне. И не до её сообщений. Скажи: болен я. Пущай в другой раз приходит. Отправь её на среду.
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР. Так сегодня ж и есть среда, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Ну, братец, ты и болван же… Ежли нынче уже среда, стало быть, на следующую среду отправь…
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР. Понял… Слушаюсь, ваша светлость. На следующую среду… (Записывает.)
ПОТЁМКИН. Молодец, что понял. Далее…
79
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР. Некий французский дворянин… де Прио… проезжающий из туретчины в Краков. Испрашивает аудиенции.
ПОТЁМКИН. Ага. Мне сегодня ещё только французишек не хватало. Тоже на среду его… Коли дождётся, примем, удостоим… А не дождётся, так пусть дальше катится. Ещё кто?
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР. Остальное всё – так… мелочь… Купцы и прочая братия. Тоже на среду отослать?
ПОТЁМКИН. Нет, голубчик ты мой, купцы это далеко не мелочь. Ежли я их ныне на следующую среду отошлю, то они меня завтра на пятницу, а то и куда подале отошлют… И не видать мне тогда от них товаров мне позарез надобных. Нынче день платежей. И уж коли они не в казначейской части, а у меня в предбаннике, то сие означает, что денежных поступлений из столицы всё ещё нет как нет. А это очень печальный знак. Очень… Значит так… всех прочих на будущую среду. А купцы пущай сидят и ждут. Чаем вели напоить… Я их непременно приму. Но позже… Лактионов появится – сразу же ко мне. Всё. Иди.

Дежурный офицер уходит.

Нда… Ситуация… дьявол бы её побрал. Макар!
МАКАР. Здеся я, ваша светлость. (Входит с кружкой отвара на подносе.)
ПОТЁМКИН (скривившись). Всё, всё… Убери её с глаз долой!
МАКАР. Слушаюсь. (Поворачивается, чтобы уйти.)
ПОТЁМКИН. Стоять!
МАКАР. Слушаюсь, ваша светлость. (Поворачивается к Потёмкину.)
ПОТЁМКИН. Не можется мне что-то, Макар. Морозит… Ты мне вот что – вместо этого пойла лафитничек горилки с перцем принеси… Для сугреву…
МАКАР. Так дохтур же не велел.
ПОТЁМКИН. А я велю.
МАКАР. Простите, ваша светлость. Не могу нарушить предписание дохтура.
ПОТЁМКИН. Макар! Ты у кого служишь – у дохтура или у меня?.. Будешь проявлять неповиновение, посажу на гауптвахту… вместе с дохтуром твоим…
МАКАР. Сажайте, ваша светлость. Готов пострадать… А горилки не дам… Поскольку неполезно сие для вас ныне…
ПОТЁМКИН. Ладно! Чёрт с тобой… Пока свободен. Пошёл вон!
МАКАР. Как прикажете, ваша светлость. (Уходит.)

Входит Лактионов.

ПОТЁМКИН. Наконец-то! Ну, что там? Что? От Попова есть хоть что-то?
ЛАКТИОНОВ. К сожалению, всё тоже, ваша светлость. Ни денег, ни вестей… Глухо и темно, как погребе во время грозы.
ПОТЁМКИН. А купцы?
ЛАКТИОНОВ. Купцы ждут. И, похоже, настроены весьма решительно.
ПОТЁМКИН. Нда… Сдаётся мне, кто-то в столице очень хочет поссорить меня с купечеством… Чтоб поставки мне их заморозить… а вместе с тем и все дела наши таврические… Оттого и деньги не шлют… и прочие козни устраивают… Ладно. Пусть их… Зови купцов.

Лактионов выходит и возвращается с группой купцов
во главе со старейшиной.

КУПЦЫ. Доброго здоровья, ваша светлость…
ПОТЁМКИН. И вам не хворать, господа купцы. (Прошёлся перед ними.) Ну, с чем пришли? Что скажете? Чем порадуете свово благодетеля?
80
СТАРЕЙШИНА. Да радовать-то вроде особо нечем. И хотели бы, да нечем. С нуждой своей мы пришли к тебе, ваша светлость. Прости ты уж нас, грешных. Но боле в долг поставлять тебе товары не могем… Больно нам в убыток сие дело выходит.
ПОТЁМКИН. Вот как… И велик ли убыток?
СТАРЕЙШИНА. Так уж в полмильона за последние три месяца вылился. Может, для кого сие и не шибко большая сумма, а по нам – так шибко… Сам посуди, нам за товары, которые мы для твоих надобностей поставляем, чистоганом платить приходится… А где ж его брать, чистоган этот, коли мы уж три месяца кряду одним твоим честным словом довольствуемся…

Пауза.

ПОТЁМКИН. Выходит, слову моему боле нет веры у вас? Так я понял вас, господа купцы? И кошельки ваши тоже вконец отощали?..
СТАРЕЙШИНА (хмуро). Благодарению Господа, не вконец отощали наши кошельки… Кое-что ещё имеется в них. Да и слову твоему мы верим, ваша светлость. Но ты и нас пойми… (Не сразу, но всё же решается сказать.) Пока ты жив – слово твоё по цене золота. А как помрёшь вдруг? Тогда что будет? Ты прости уж нас, конечно, но мы народ торговый, всё про всё считать должны. А у нас ныне на сто вёрст округ только и слышно про тебя – и что нездоров ты крепко… и опять же прости, что расположения к тебе у государыни поубавилось… А иначе – с чего это вдруг казна тебе положенное не доставляет в срок… Но всё ж боле всего здоровье твоё нас беспокоит…
ПОТЁМКИН. Да здоров я, господа купцы! Здоров! И государыня к делам моим полное расположение имеет. Ибо творятся они во славу её и во славу России.
СТАРЕЙШИНА. Так-то оно вроде и так, батюшка Григорий Александрович… А токмо по нашему разумению – в каждом даже пустом слушке, а своя правильная запятая всё ж таки имеется… И потому…
ПОТЁМКИН. И потому выходит – нет у вас больше веры князю Потёмкину… Была, да вся вышла?! Так?.. Говори без экивоков…
СТАРЕЙШИНА. Господи! Да не про то я… Верим мы тебе, батюшка, благодетель ты наш… Верим… И понимаем тебя. А токмо и ты пойми нас – одной верой ведь сыт не будешь. Да и в случае чего нехорошего по миру с сумой идтить тоже не хочется…
КУПЦЫ:  – Мы ведь своё достояние по копеечке в рубли складывали…
                – Обидно будет, коли что…
                – А ведь (не приведи Господи!) приди на твоё место другой кто…
                – Что мы ему взамен твово честного слова предъявить сможем?
ПОТЁМКИН. Рано хороните меня, господа хорошие! Рано!!
СТАРЕЙШИНА. Да не хороним мы тебя! Господь с тобой!
ПОТЁМКИН (жестом останавливая галдёж). Хорошо, господа купцы… Хорошо! (Чуть помедлив.) Долговые расписки на причитающиеся вам суммы, подписанные мной самолично, вас устроят?
СТАРЕЙШИНА (оглянувшись предварительно на согласно кивающих купцов). Расписки это хорошо… На это мы согласные… Но… хорошо бы ещё…
ПОТЁМКИН. Что?
СТАРЕЙШИНА. А ещё бы хорошо, ваша светлость, залог бы какой-никакой стоящий получить от тебя… для нашего душевного спокойствия…
ПОТЁМКИН. Залог?
СТАРЕЙШИНА. Точно так, ваша светлость… Это бы нас оченно успокоило… И к делам поворотило…
ПОТЁМКИН. Ну, хорошо. Залог, так залог… (Ещё раз прошёлся перед купцами.) Макар!
МАКАР (входя). Слушаю, ваша светлость.
81
ПОТЁМКИН. Неси ларец мой заветный.

Макар уходит, возвращается с большим богато
 инкрустированным ларцом. Ставит его на стол.

ПОТЁМКИН. Вот здесь каменьев и цацок всяческих драгоценных боле чем на мильон… (Высыпает содержимое ларца на стол.) Даже при самой низкой торговой конъюнктуре, всегда можно полмильона выручить… Таков залог вас устроит, господа купцы?
СТАРЕЙШИНА. Вполне, батюшка, вполне…
ПОТЁМКИН. Забирайте. (Ссыпает драгоценности в ларец, небрежно пододвигает его к старейшине.) Долговые расписки получите завтра утром в канцелярии у господина Лактионова. Надеюсь, теперь надлежащие товары будут поступать от вас вовремя и в нужном количестве?
СТАРЕЙШИНА (прижав к груди ларец). Само собой, ваша светлость… само собой… (Делает знак купцам, те поспешно, кланяясь, ретируются.) А с нашей стороны, каковую бумагу вам составить, ваша светлость? Опись бы предментов провести для порядку…
ПОТЁМКИН (смерив его уничтожающим взглядом). Обойдёмся без описи и расписок. Князь Потёмкин подобной хренью не занимается… Отдаю сии богатства тебе под честное купеческое слово. Ежли через месяц не уплачу положенное, можете располагать им по своему усмотрению…
СТАРЕЙШИНА. Да мы, батюшка, с таким залогом и цельных два месяца могем подождать… Нижайше кланяемся… (Кланяясь, удаляется.)

Тягостная пауза.

ПОТЁМКИН. Вот, Лактионов, видишь до чего дожил светлейший князь Потёмкин? Перед кем унижаться вынужден… Перед купцами… Вишь, слова им моего мало оказалось… Моего! Слова! Раньше достаточно было, а ныне – нет! Ныне, как от обыкновенного обнищавшего инвалида-пропойцы, залога требуют… (Ожесточаясь.) А всё оттого, что какая-то гнида столичная измыслила супротив меня нечто тёмное, непотребное… и слух какой-то мерзкий в народ запустила… И хихикает теперь где-то в отдалении от меня, наслаждаясь произведённым эффектом… Как говаривал некогда печально известный принц датский, что-то протухло в нашем королевстве. И не просто протухло, но пованивать немилосердно стало… (Вжался в кресло, замер.)
МАКАР (вдруг). Ваша светлость… Григорий Александрович, а может, и в самом деле перцовочки вам подать… для сугрева души…
ПОТЁМКИН (не без иронии). Так мне ж дохтур твой не велел…
МАКАР. А ну его к монахам, энтого дохтура, когда тут такая печаль вдруг сердечная… Да и чего будет с одной-то стопочки…
ПОТЁМКИН. Нет, Макар, раз начали лечиться, будем лечиться… Неси своё пойло… И для Лактионова тоже порцию захвати…
ЛАКТИОНОВ. А мне-то зачем?
ПОТЁМКИН. А за конпанию… Чтоб мне одному скучно не было… Ну и для профилактики опять же. Чтоб не болел. Потому как болеть тебе – ну никак нельзя… Мне можно, а тебе ни-ни… потому как в сей момент ты не просто капитан Лактионов, а моя правая рука, которая завсегда должна быть здоровой…

Макар приносит на подносе две кружки с лекарством.

(Взяв кружку.) Ну, будем, Лактионов! Не из такого дерьма выкарабкивались. Выкарабкаемся и на сей раз… (Выпивает залпом.)
82
ЛАКТИОНОВ. Обязательно выкарабкаемся, ваша светлость. (Тоже выпивает залпом, стоит вытаращив глаза.) О, Господи, какая же это всё-таки гадость!
ПОТЁМКИН. А ты думал! Лекарство – оно сладким не бывает. Но это, скажу я тебе, ещё не самая гадкая гадость. Самая гадкая будет тебе, когда Макар нам через час по второй порции принесёт…
ЛАКТИОНОВ. Как? Ещё и по второй будет?
ПОТЁМКИН. А как же! А потом и по третьей… (Испытывающее смотрит на Лактионова.) Да шуткую я, Лактионов, шуткую… (Вдруг очень серьёзно.) Не до лечениев мне нынче. Чую: в столицу надобно ехать. Что-то не так там! Не так! И хотя более всего мне надобно бы быть здесь нынче, а ехать придётся… Ах, как же мне не хочется ехать туда. Потому как здесь моё главное дело, здесь… А там всё суета сует… (Подошёл к столу, к макету. Помолчав.) Однако какую полезную красотень ты сочинил для меня, Лактионов. Весь мой край и все мои дела – как на ладони здесь. Бывает, избегаюсь за день, иссуечусь, изругаюсь, а сюда вернусь, погляжу на сию картину и сердцем мягчею… Верю, всё так и будет в нужный срок… Обязательно будет…
ЛАКТИОНОВ. Не может не быть, ваша светлость.
ПОТЁМКИН. Они там, небось, думают все, что я тут гордыню свою тешу, а я просто люблю дело своё, к коему Господь сделал меня причастным. И в этом вся жизнь моя. И смысл её – не жрать да на печи лежать, небо коптя, а действовать, быть, строить, принимать самоличное участие во всём… (Взял один из корабликов.) Особливее всего люблю наблюдать, как корабли наши только построенные на воду впервые спускают… Как они в сей момент вздрагивают, об водную гладь ударившись, и остойчивость обретают. Это ж как будто ребёнок рождается. Не было ничего – суета и тому подобное, а потом – нате вам! Чудо неземное!.. Никак не могу привыкнуть. Сколько вон их у меня, а всегда всё, как в первый раз… (Возвратил кораблик на место.) А самый главный мой ребёнок – флот наш Черноморский, день ото дня крепчающий. Да ещё город сей – ныне нарождающийся. Да ещё край, округ города сего простирающийся… А ещё… (Увлекаясь.) А ещё я музыку люблю… Балы устраивать люблю… Праздничные фейерверки… Женщин красивых люблю! Грешен… Люблю талантливых людей… Ах, сколько же у нас в России талантливых людей ныне! Люблю щедрым быть… Люблю шум вселенского масштаба… Но и тишину тоже жалую… Такоже люблю слезу вдруг пустить на каком-нибудь жалостливом представлении… (Помолчав.) Слушай, Лактионов, а сыграй-ка ты мне на сопилке своей  что-нибудь душевное такое… чтоб сердце помягчело и про гадости людские позабыть попыталось…
ЛАКТИОНОВ. С удовольствием, ваша светлость.

Лактионов вынимает из кармана маленькую свистульку, начинает играть.
Потёмкин слушает с какой-то странной улыбкой…
И вдруг в зал буквально впархивает некая юная очаровательная особа —
это племянница светлейшего, графиня Александра Браницкая.
Устремляется к дяде. Тот услышав стук каблучков, поворачивается,
идёт ей навстречу, широко распахнув руки.

ПОТЁМКИН. Племяшка! Санька! Вот так сюрприз!.. (Сграбастывает её в объятья.)
БРАНИЦКАЯ. Ой, дядька, пусти... задушишь, медведь этакий...
ПОТЁМКИН. Не боись, не задушу... (Осторожно отпускает её.) С мужем... или сама пожаловала...
БРАНИЦКАЯ. Сама, сама...
ПОТЁМКИН. Ну и молодцом... Вовремя приехала... Нынче же в честь твово приезда торжество необыкновенное устрою... Всем завистникам моим на зло… С фейерверком... С гарнизонным оркестром... с балом... Ах, Санька, какой я тебе экскурсион устрою по нашим живописным окрестностям... (Кричит.) Макар!...
83
Тут же появляется Макар.

МАКАР. Здесь я, ваша светлость...
ПОТЁМКИН. Фрукты для гостьи... и апартаменты... во втором этаже с видом на гавань...
МАКАР. Слушаюсь. (Уходит.)
ПОТЁМКИН. Ты сюда подойди... (Подводит племянницу к макету.) Видишь... Это такой вот специальный зрительный вид всего моего края Таврического... как бы его предметная карта, сочинённая вот сим бравым офицером... чтоб вмиг всё оглядеть можно было… (Показывает на макете.) Вот здесь Севастополь... Вот на сём месте мы с тобой сейчас находимся и беседу ведём... А вот тут – большой Инкерманский дворец — для самой государыни предназначенный, только-только оконченный... А там вот — Балаклава, Феодосия, Керчь, Бахчисарай... А здесь... (Ткнул в середину макета.) Здесь пока что почти ничего нет... с десяток домишек всего... Но, дай срок, быть и здесь большому граду — для края  сего  наиважнейшему... Этакому узелку, в единый кулак сбирающему — и уже существующее и нарождающееся ныне... И быть ему при речке сей... (Снова ткнул перстнем в макет; Лактионову.) Как её, бишь, именуют...
ЛАКТИОНОВ. Салгиром, ваша светлость...
ПОТЁМКИН. Точно… При реке Салгир. И прозываться он будет — опять же на греческий манер — Симферополем... Ну, кто знает ныне в мире про эту деревеньку — Ак-мечеть? А про солнечный город Симферополь все будут знать...

Входит Макар. Вносит блюдо с фруктами. Ставит на маленький столик.

МАКАР (кашлянув в кулак). Ваша светлость, прощения просим...
ПОТЁМКИН. Что ещё?
МАКАР. Начальник вашей канцелярии — господин Попов... прибыл… с депешей от императрицы...
ПОТЁМКИН. Зови.

Макар уходит. Входит Попов.

(Нетерпеливо.) Ну... с чем ныне прибыл, Василий Степанович? (Почувствовав неладное.) Что в рот воды набрал?.. Так ли уж всё плохо?
ПОПОВ. По всем пунктам вашего запроса категорический отказ, подтверждённый личной подписью государыни... (Протягивает пакет.)
ПОТЁМКИН (задохнулся в крике). Что? Отказ?! По всем пунктам? Мне отказ?! Повтори... Я не ослышался?.. (Схватил пакет, торопливо разорвал его, прочел письмо, заметался в бессильной ярости.) Ах, негодяи! Ах, подковёрники придворные!..
ПОПОВ. Ваша светлость! Григорий Александрович!..
ПОТЁМКИН. Помолчи, Василий Степанович... Знаю, не твоя в том вина... И чья вина... чей умысел здесь зловредный об том тоже догадываюсь... Гадят подлецы, думают, раз я далеко, всё сойдёт им с рук... а у нас тут порушится всё к чёртовой матери... А вот этого не хотели?.. (Показывает куда-то в пространство кукиш.)
ПОПОВ. Ваша светлость! Это ещё не всё…
ПОТЁМКИН. Что же ещё? Что?
ПОПОВ. Назначена государыней инспекция для проведения ревизии всех наших таврических дел… До окончания инспекции вам надлежит оставаться в Севастополе…
ПОТЁМКИН. «Надлежит оставаться»?.. А вот это уже серьёзно. Это называется – приехали, господа… Просим на выход… И каковую фигуру назначили мне главным инспектором?
ПОПОВ. Главным инспектором назначен наследник престола, а в помощь ему определён контр-адмирал Мордвинов…
84
ПОТЁМКИН (задохнувшись от негодования). Контр-адмирал?! Это с каких же пор он в адмиралы выбился?
ПОПОВ. С тех самых, как было принято высочайшее решение об инспекции. Кстати, уже в течение ближайших двух-трёх дней господа инспекторы должны прибыть в Севастополь… с самыми широкими полномочиями…
ПОТЁМКИН. Что ж… теперь окончательно понятно, откуда ветер в нашу сторону дует… и откуда вонь доносится… Василий Степанович, учитывая сложившуюся ситуацию, надеюсь, прибыл ты не с пустыми руками... Сколько у нас имеется нашей наличности?
ПОПОВ. На сей момент (положил на стол объёмистую сумку) немногим более трёхсот тысяч...
ПОТЁМКИН. Ну что ж, на первое время хватит... Останешься здесь до моего возвращения. Потому как, где мне быть и что делать – решать мне и только мне... Расплатишься с подрядчиками... С купцами я все вопросы решил. Служивым за старание выдашь положенное... И главное — будешь следить, чтобы работы ни на минуту не прекращались... А инспекция пущай инспектирует… На то она и инспекция… На тебя, Василий Степанович, как на себя надеюсь... А я скоро... Только туда и назад... (Браницкой.) Всё, Санька, и бал, и экскурсион, к сожалению, временно отменяются... Макар! Вели собираться. Едем теперь же... (Лактионову.) Ты едешь со мной… (Грозит невидимым своим противникам.) Ну, господа хорошие, ужо устрою я вам Варфоломеевскую ночку! Ишь, распустились... зажрались... на благое дело уж и денег сыскать не могут... Ну, ничего... Вот я вам перца задам — сразу сыщете... Отказать?! Мне!! Нет, шалишь... Мне отказывать нельзя... Нельзя! И инспекциями меня пугать тоже себе дороже! (Ударил изо всей силы по столу. Вдруг схватился за сердце, замер.) Что это? Ничего не вижу… Ужели окончательно ослеп… (Сделал шаг, другой, вдруг пошатнулся.) Санька… ты где?
БРАНИЦКАЯ. Дядюшка! Я здесь… здесь… Что с тобой?
ПОТЁМКИН. Ничего, ничего… Всё нормально. (Сел.) Хотя какой к чёрту нормально… Всё как будто плывёт округ меня… Плывёт… Видать, вконец укатали Сивку крутые горки… Пора, видно, и вправду на покой. (Помолчав, вдруг жёстко.) Впрочем, последний выход князя Потёмкина к народу я им ещё представлю…

Затемнение.

И вот уже Санкт-Петербург. Кабинет Екатерины.
За небольшим столиком дежурный статс-секретарь с пером в руке.

ЕКАТЕРИНА (диктует). И в связи с сей настоятельной необходимостью, предписываю…

Шум за сценой, распахивается дверь, вбегает запыхавшийся,
весь какой-то всклокоченный вице-канцлер Безбородко..

БЕЗБОРОДКО. Матушка Екатерина Алексеевна! Простите, что без доклада и в неурочный час… Но дело не терпит отлагательств… (Устремляется к маленькому столику, на котором среди прочего находится графин с водой и стаканы. Наливает полный стакан, жадно выпивает.)
ЕКАТЕРИНА. Что стряслось, Александр Андреевич? Что?! Пожар? Наводнение? Турки войну объявили?..
БЕЗБОРОДКО (наконец отдышавшись). И не знаю, как сказать, ваше величество…
ЕКАТЕРИНА. Да говори уж, как есть.
БЕЗБОРОДКО. Их светлость князь Потёмкин приехали…
85
ЕКАТЕРИНА. Каким образом это могло произойти? Ведь ему строжайше запрещён въезд в Санкт-Петербург…
БЕЗБОРОДКО. Государыня! Да кто ж ему запретить посмеет… Ведь он же Потёмкин…
ЕКАТЕРИНА (помолчав). Ну, хорошо… приехал… и что с того… (С усмешкой.) Опять морды бьёт? Опять гремит? Грозит? Ругается? Мебель крушит? Сервизы колотит?..
БЕЗБОРОДКО. Нет.
ЕКАТЕРИНА. Так в чём же дело? С чего такая тревога?..
БЕЗБОРОДКО. А с того, матушка, что как раз всё наоборот… И не ругается… и не гремит… Явился… тих и смиренен, аки чёрный монах. А токмо не знаешь, чего и ждать теперь от него… такого… И сам весь в чёрном. И барабанщики при нём тоже в чёрном. Всем кланяется, и всех прощает, и у всех прощения просит, и со всеми прощается… У меня в канцелярии только что вот был… Попрощался уж… Теперь к вам вот направляется… со всей процессией. Сам впереди, следом четверо гардемаринов гроб чёрный несут, рядом – епископ Феодосий, поодоль – служки церковные… И все – «Святый крепкий, святый бессмертный» гундят… Я вперёд поспешил… упредить чтоб…

Слышны приближающиеся редкие удары в барабан
и негромкое нарастающее пение хора.

Вот! Пришёл, похоже. Сейчас своими глазами всё и увидите.

Медленно, очень медленно входят Потёмкин и сопровождающие его лица.

ПОТЁМКИН. Мир сему дому. (Смиренно кланяется.) И тебе, государыня, полного счастья и покоя в доме твоём. (Снова кланяется. Делает знак хору.)
ХОР (поёт). Славься, славься, государыня наша!
                Славься, славься многие лета…
ЕКАТЕРИНА (холодно). Что за машкерад, светлейший? Чем обязана такому странному визиту?

Хор замолкает.

ПОТЁМКИН (очень сдержанно). Сие не машкерад, государыня. Сие прощальный визит бывшего твово первого министра и первого советчика, бывшего светлейшего князя Священной Римской Империи, бывшего графа, бывшего губернатора Новороссии, бывшего главнокомандующего всеми войсками Российской империи, такоже бывшего вахмистра конногвардейского полка их императорского величества, а ныне смиренного инока Григория…
Покидая сей мир соблазнов и пороков, бывший светлейший князь Потёмкин почёл долгом своим возблагодарить тебя за все милости твои и представить собственноручно  отчёт о последних своих деяниях на посту строителя Черноморского флота и его главной обители – Севастополя…

По знаку светлейшего, гвардейцы опускают гроб, снимают крышку, извлекают толстенные папки, раскладывают на рабочем столе Екатерины.

(Адресуя Безбородко.) Здесь в этих папках - всё! Прошу принять, изучить и доложить государыне. Там всё-всё сосчитано и бумагами соответствующими подтверждено – от копеечки до копеечки. (Екатерине.) А это специально для тебя, матушка, подготовлено… (Знак – и гвардейцы водружают на столе макет какого-то двухэтажного здания.)
ЕКАТЕРИНА. Что это?

86
ПОТЁМКИН. А это то, что я у тебя для тебя же самой своровал… Чтобы ты своим бездельникам придворным не растрынькала… Сие есть фигура здания севастопольского морского колледжа для будущих офицеров Черноморского флота России, воспитывать коих должны были настоящие моряки – штормов и пороху понюхавшие, а не токмо при дворе в свитах состоявшие…
Теперь в сих помещениях можешь устроить, что хошь… Всё, что тебе заблагорассудится… или что тебе твои прихлебатели столичные насоветуют… Хошь – пансион для благородных девиц… а хошь (с кривой усмешкой) – бордель приморский… Там как раз внутри всё на классы поделено. Чем не полигоны для телесных утех… А что – знающие люди, в Парижах да Лондонах побывавшие, сказывают – весьма прибыльное дело сие… Да и делать-то ничего особенного в сём предприятии не надобно. По России-голубушке прокатиться, бабёнок смазливых крепостных понабрать и – пошло, поехало…Страдальцев-то по бабьим ласкам во все века хоть отбавляй… (Вдруг всё более и более ожесточаясь.) А может, это и в общегосударственном масштабе завернуть, а? Представляешь – этакое здание с витыми колоннами да наядами и сиренами в разных интересных позах возлежащих. У входа на флагштоке красный фонарь сияет, а на фасаде во весь фронт вывеска: Санкт-Петербургский имперский бордель № 1. Или – Московский имперский бордель № 2. И так по всей Руси великой… бордели, бордели… Вместо театров, галерей живописных, залов музыкальных… и прочих сомнительных культурных ценностей… Это ведь – не флот строить, не за Россию радеть, кровь проливая… Окружила себя тут ворьём да лизоблюдами толстозадыми… Ты в зеркало на себя посмотри – какой была и какой стала…
БЕЗБОРОДКО (в отчаянии). Ваша светлость!
ЕКАТЕРИНА (жёстко). Григорий Александрович! Пожалуйста, оставайся в границах приличия…
ПОТЁМКИН (снова само смирение). Прости, матушка-государыня. Погорячился… от огорчения великого, что за свои старания каторжные в итоге награждён был отказом неправым и незаслуженным, каковой в статусе моём был подобен пощёчине прилюдной… или плевку в лицо. Впрочем, что вспоминать об этом. Для человека, уходящего, покидающего сей бренный мир, всё это не более чем суета сует… не более…
Прости и прощай, матушка.
Коли будет желание проводить в последний путь раба грешного Григория, приходи  к церкви первосвятителя Руси Андрея Первозванного. Отпевание и похороны состоятся в три часа пополудни.
ЕКАТЕРИНА. Чьё отпевание? Чьи похороны?
ПОТЁМКИН. Мои.
ЕКАТЕРИНА. Окстись, светлейший! Ведь ты жив… Жив!
ПОТЁМКИН. Пока ещё. Но это сегодня. А похороны назначены на завтра… Я тебя никогда не подводил, государыня… Не подведу и на сей раз… Приходи. Обещаю незабываемое действо. Почище всяких других. Куда там твоей жалкой, скупой Европе до нашего размаха. Нам, русским, что в жизни, что в смерти – равных нет! Представь себе масштаб – одновременные похороны и многолетнего верного слуги твово – исполнителя воли твоей монаршей, и его любимого детища – всего Черноморского флота России. Ибо чего тянуть – без меня грешного прохвосты твои столичные его всё равно враз и разорят, и в бумажной рутине потопят… Не угоден он им… Не люб… Мешает! А вот как ты, государыня, как вся Империя Российская обходиться без него будут – про то не думают…
Или по сердцу тебе отныне, государыня Екатерина, пребывать на задворках мировой истории? Лично я там быть не желаю! А потому, прости уж, предпочитаю уйти самолично, достойно, не дожидаясь новых несправедливостей и незаслуженной хулы.
Итак, в три, господа. В три… А до того, ежли пожелаете полюбопытствовать, – прощальный парад… по улицам, набережным и площадям Санкт-Петербурга.
87
Происходить сие будет следующим образом… Гроб с телом усопшего – в виде ладьи под чёрным парусом, помещённый на орудийном лафете, запряжённом дюжиной вороных лошадей, в сопровождении эскадрона чёрных гусар ровно в полдень отправляется от Таврического дворца и следует по памятным для покойного местам. Через каждую версту пушкари-черноморцы отдают артиллерийский салют. Оркестр играет «Гром победы раздавайся». В построенных мною храмах прощально звонят колокола…

Раздаётся отдалённый звон колоколов.

Слышишь, уже звонят. Зовут… Прости и прощай. (Кланяется.) Кончилось моё время. Остановились мои часы…

Потёмкин делает знак своей свите. Гардемарины поднимают гроб. Под нарастающий колокольный звон, процессия медленно направляется к выходу. Священник и певчие запевают «Святый крепкий, святый бессмертный…»

ЕКАТЕРИНА. Григорий Александрович! Гриша!.. Погоди. Не уходи. Прошу тебя…

Процессия останавливается.

Прости, ежли неправа была. Прости, что не тебе, а худому слову про тебя поверила. Прости свою государыню…

Молчание.

Хочешь, на колени перед тобой стану… здесь… сейчас… перед всеми…
ПОТЁМКИН. Негоже великой государыне перед слугой своим принародно на колени становиться…

Пауза. Потёмкин жестом показывает своей свите – удалиться.
Все уходят. Остаются только Екатерина, Потёмкин и Безбородко.

ЕКАТЕРИНА. Гришенька! Друг ты мой первейший… Ну, не рви ты мне душу… Пощади!...

Пауза.

Ну, что мне сделать, чтобы ты простил меня… чтобы остался…
ПОТЁМКИН (не сразу). Очень немногое. (Безбородко.) Александр Андреевич…
БЕЗБОРОДКО. Да, ваша светлость…
ПОТЁМКИН. Садись. Возьми бумагу, перо… Пиши… (Начинает диктовать, искоса взглядывая на Екатерину.) В связи с настоятельной государственной необходимостью, мы, императрица всероссийская Екатерина вторая, объявляем нашему двору и иноземным посланникам, при нашем дворе состоящим, о предстоящем нашем большом путешествии в земли наши южнорусские. И буде именоваться оное — Путешествием на пользу Отечеству... (Берёт у Безбородко бумагу, перечитывает, передаёт Екатерине на подпись. Как бы подсказывая ей её окончательный вердикт.) Таково твоё окончательное решение.
ЕКАТЕРИНА (не читая, подписывает). Таково наше окончательное решение. И быть посему. (Протягивает бумагу  Потёмкину.)

Долгая пауза.

Ну, ты доволен, идол души моей...
ПОТЁМКИН. Спасибо, государыня! (Опускается перед ней на одно колено, целует руки.)
88
ЕКАТЕРИНА. Ну, будет, будет, светлейший...
ПОТЁМКИН (встал). Что ж... Бери, государыня, свиту поболе... Всех этих прихвостней европейских прихвати. Пусть их полюбуются на истинное благосостояние твоё, которое уже прирастает обильно в землях твоих новых, а то ли ещё будет...
ЕКАТЕРИНА. Ну, ну... Не хвастайся допрежь... Ты сначала удиви нас, дело представь, а после уж и хвост павлином распускай...
ПОТЁМКИН. А и удивлю! Ты только доверься мне...
ЕКАТЕРИНА. Да доверилась уж... Куда дальше-то...
ПОТЁМКИН. Дальше — в дорогу...

Затемнение.

И грянул — дорожный марш...

ОТ АВТОРА (голос по радио). 2 января 1787 года из Санкт-Петербурга  под гром пушечной пальбы, треск барабанов, гулкую медь военных оркестров отправился в путь невиданный доселе царский поезд. Он состоял из 14 огромных карет, самой огромной из которых была карета императрицы, и 164 саней, в том числе сорока запасных. Императрицу сопровождали министры двора, иностранные посланники, многочисленная прочая челядь... «Путь на пользу» лежал через Новгород, Витебск Смоленск, Киев... Далее Днепром до Екатеринаслава на весьма внушительной речной флотилии, в составе которой было 18 галер и множество малых судов. Не доезжая порогов, императрица и её свита снова пересели в кареты и отправились в Херсон, а из него к главной цели путешествия – в Крым.
Всё это невиданных масштабов действо сопровождалось яркой праздничной мишурой, фейерверками, увеселительными шествиями, военными учениями, реконструкциями сражений, встречами с народами новых российских территорий...
26 мая 1787 года, после посещения Симферополя и пятидневного отдыха в бывшей резиденции крымских ханов Бахчисарае, царский поезд достиг Севастополя.

Севастополь. Раннее-раннее утро. Парадный зал нового Инкерманского дворца наполняется титулованными и просто особами, состоящими в свите императрицы и представляющими иностранные дворы.
Звучат фанфары. Появляются Екатерина, император австрийский Иосиф и Потёмкин. Екатерина и Иосиф усаживаются в приготовленные для них кресла. Потёмкин выходит вперёд.

ПОТЁМКИН. Итак, высокочтимые государи, дамы, господа, наше путешествие на пользу Отечеству продолжается…

Светлейший взмахнул белым кружевным платком и – вступил оркестр. Дирижёр виртуозно управляет невидимым оркестром…
Соло дирижёра сменяется танцем — дюжие чубатые казаки-запорожцы от души выкаблучивают гопака, далее следует танец-пантомима, представляющая картинки из жизни крымских татар – юноши с саблями, девушки с кувшинами, с блюдами – полными фруктов, с охапками цветов… В финале танца его участники склоняются в поклоне перед Екатериной…
И вот уже эта картина сменяется новой – не менее эффектной. В зал медленно вплывают дамы в нарядах цвета морской волны и с головными уборами в виде парусных кораблей под российскими андреевскими флагами, а рядом с ними плывут в танце – кавалеры в форме гардемаринов Российского флота… И снова – изящный поклон государыне и её именитым гостям…
Аплодисменты.
89
ЕКАТЕРИНА (она первая начинает аплодировать). Браво, светлейший!
ИОСИФ. Браво, светлейший! Браво… Но – позвольте спросить – не хотите ли вы сей, с позволения сказать, чудесной аллегорией заменить обещанное нам подлинное знакомство с вашим Черноморским флотом?
ПОТЁМКИН. Ничуть, ваше величество. Просто всему своё время… Считайте всё это прелюдией к нашему сегодняшнему главному блюду. Впрочем, ежли вам так не терпится познакомиться с нашим Черноморским флотом, то, с соизволения самодержавной владелицы сих мест, мы прямо теперь готовы приступить к смотру оного… Государыня, соизвольте дать ваш высочайший знак вашим верным и усердным слугам… (Протягивает ей свой белый кружевной платок.)
ЕКАТЕРИНА. Соизволяю. (Взмахивает платком.)

И в ту же секунду вставший за креслом императрицы Потёмкин энергичным жестом даёт сигнал к началу главного действа путешествия Екатерины. И падают тяжёлые шторы. И ослепительный  солнечный свет врывается в парадный зал дворца. И перед изумлённой, потрясённой сановной публикой предстаёт величественная панорама Севастопольской бухты и на её голубой глади – нескончаемая вереница кораблей Черноморского флота.
Немая сцена.
Ещё взмах руки светлейшего и – невидимый оркестр грянул «Гром победы раздавайся!».
Ещё взмах и на кораблях Черноморского флота прогрохотал праздничный салют…

ЕКАТЕРИНА (среди всё ещё продолжающейся потрясённой тишины). Браво, светлейший! Отныне велю тебя именовать князем Потёмкиным-Таврическим. Браво светлейшему князю Потёмкину-Таврическому… (Аплодирует Потёмкину.) Браво!

И уже со всех сторон зазвучали аплодисменты, слышатся голоса…

ГОЛОСА:
- Браво, светлейший!
- Браво, Потёмкин-Таврический!
- Виват, Екатерина!...

ОТ АВТОРА (голос по радио). Это был триумф! Триумф созидателя блистательной Тавриды! Триумф его великой покровительницы Екатерины!  Триумф России!..
Европа, обалдев, с завистью и ненавистью взирала на это внезапно явившееся ей южнорусское чудо.
Европа была потрясена, раздавлена.
Этот русский медведь, варвар, оказывается, ещё ох как умеет созидать великое, прекрасное… и на века.
Потом были и другие победы светлейшего — грандиозные, без преувеличения великие... и всё же главное дело его жизни было сделано теперь, здесь...
Его Таврида стала реальностью.
Реальностью стали построенные им города — Херсон, Екатеринослав, Симферополь, Севастополь...
Стал грозной реальностью созданный его заботами Черноморский флот, защитник южных рубежей России.

И был памятный разговор императрицы и её первого министра...


90
ЭПИЛОГ

ЕКАТЕРИНА. Порадовал ты меня, светлейший, своей Тавридой. Очень порадовал. А посему нынче же велю в честь дел твоих славных изваять и установить в Петербурге памятник величественный, бронзовый...
ПОТЁМКИН. А надо ли то, матушка?
ЕКАТЕРИНА. Надо, светлейший... надо. Чтоб знали, чтоб помнили, чтоб чтили историю свою...
ПОТЁМКИН. Ах, государыня, суета всё это. Будет ли памятник мне, не будет... А ежли и будет, что с того? Вон поставила ты бронзового истукана в честь Алехана Орлова и его великой виктории при Чесме. Ну, стоит. Ну, и что?.. Теперь вот про меня речь. Ну, скажем, поставишь ты тот памятник моей персоне, откроешь его со всей торжественностью... Велишь из пушек палить... Фейерверком да вином дармовым народ побалуешь... А дале?.. Представь, лет этак через десять или чуть более подходит к памятнику тому некий человек и вопрошает: в честь какой такой персоны сей монумент воздвигнут? В честь Потёмкина, — отвечают ему. А он снова вопрошает: а кто таков сей Потёмкин и чем славен, что так отличён был, что аж в бронзе представлен для всеобщего обозрения?.. (Рассмеялся. Но смех этот с горчинкой.) Нет, государыня, лучше пусть помнят сделанное мной во славу России и о другом вопрошают: отчего нет памятника Потёмкину? (Помолчав.) Поверь, сие, по мне, в тысячу раз достойнее.
ЕКАТЕРИНА. Ну... будь по-твоему...
ПОТЁМКИН. Спасибо, государыня... (Целует ей руку.)

ОТ АВТОРА (голос по радио). По кончине светлейшего князя Потёмкина-Таврического велением Екатерины памятник ему всё же был сооружён. Но не в Петербурге, а в Херсоне. Правда, простоял он недолго... Ибо с уходом светлейшего стремительно, всего в течение пяти лет, завершился и сам Золотой век Екатерины.
Пришли иные времена, пришли иные герои...
Но флот... Созданный его стараниями Черноморский флот и поныне является гордостью Великой России, её надёжным щитом, её неувядаемой славой…

Конец.