Гений с умственной инвалидностью

(Репортаж № 19).

Заголовок статьи к нашему герою относится только символически, так как Анатолий Зверев из «гигиенических», а скорее всего, из бредовых соображений предпочитал пить спиртное из горлышка. Но обо всё по порядку.

Анатолий Тимофеевич Зверев (1931–1986) - русский художник-авангардист, создатель циклов графических работ, автор более тридцати тысяч произведений. Многие биографические данные о нём представляются анекдотичными, но при более внимательном подходе находят своё психопатологическое обоснование.

Анатолий происходил из самой простой семьи, в которой отец являлся инвалидом войны первой группы, а неграмотная мать работала дворником. Родители злоупотребляли алкоголем, и семь из десяти детей супругов умерли во младенчестве. И невольно появляется мысль, что если у Зверева отсутствовала наследственная одарённость (от кого?!), практически не было специального образования, то не психическое ли расстройство стало одной из причин его оригинального художественного стиля?

Но продолжим анализ патографических данных. Анатолий с детства имел «серьёзные проблемы с психикой», которые проявлялись резкими колебаниями настроения, странностями в поведении и антисоциальностью. После шестого класса бросил школу, а затем и училище. В своей «Автобиографии» он писал: «…я рос болезненным и слабым. Учился очень неровно и имел оценки всякие… Впоследствии мне удалось каким-то образом окончить семилетку и получить неполное среднее образование… …художником я не мечтал быть…» (Шмелькова Н.А., 1999).

В 1951 году Зверев поступил в Московское областное художественное педагогическое училище изобразительных искусств памяти восстания 1905 года, но уже с первого курса был отчислен, по одним данным, «из-за внешнего вида», по другим – «из-за богемно-анархического поведения». Московский художник Адольф Иванович Демко вспоминал, что «Толик ходил в основном на специальные предметы (живопись, рисунок), прогуливая общеобразовательные, по которым нахватал двоек. Держал себя независимо, богемно. Мог прийти - одна нога в валенке, другая в сапоге... Это вызывало недовольство администрации, педагогов, поскольку подавало “дурной” пример другим. Тут он ещё отпустил бороду (ученикам тогда это запрещалось). Директор вызвал его к себе, стал распекать за то, что Толик прогуливает, игнорирует общеобразовательные предметы, вызывающе ведёт себя, отпустил бороду и, показывая на висящие на стене портреты тогдашних членов Политбюро, сказал, что вот у них нет бород, на что Толик ответил, что они ему не указ. Рассвирепевший директор выгнал его из кабинета и тут же последовал приказ об исключении». (Демко А.И., 2006). Так что формально гениального в будущем живописца Анатолия Зверева с полным основанием можно считать самоучкой и «недоучившимся любителем». 

Тем не менее в армию Анатолия Зверева призвали, что вряд ли свидетельствует о высокой психиатрической квалификации медицинской комиссии военкомата. Поэтому не удивительно, что вместо положенного срока Зверев уже через семь месяцев был комиссован в связи с наличием у него психического заболевания. Диагноз стал известен много позже (шизофрения), сам Зверев заявлял, что его освободили от службы по «умственной инвалидности», поставив на учёт к врачу-психиатру.

«О службе Зверева также ходят легенды и предания, инспирированные отчасти им самим (о потоплении армейского катера, о том, как он «проткнул штыком офицера и лег в психушку на излечение», о нежелании выполнять команды и т.п.). Все они сводятся к простому факту – художник категорически не мог встроиться в систему, требующую обезличивания и подчинения». (Соловьёв С., 2015). Нечто подобное писал о себе и страдавший шизофренией поэт-авангардист Велимир Хлебников, когда его призвали в армию в 1916 году. Он считал, что у него «свой сложный ритм, вот почему особенно тяжела военная служба, навязывающая иго другого прерывного ряда точек возврата, исходящего из природы большинства…». (Хлебников В.В., 1933). В случае Зверева, правда, «социально-психологическую базу» под его психическое расстройство подводили доброжелательные биографы.

Звереву ничего не оставалось, как податься в маляры. Он продолжал заниматься живописью, но на приобретение красок денег часто не хватало, и он удивительно ловко зарабатывал их игрой в шашки. Судьба наградила его почему-то ещё и этим талантом. Может быть, чтобы помочь реализоваться таланту живописному? С другой стороны, люди, имеющие шизоидный радикал (интровертированость), часто отличаются повышенной способностью к подобного рода стратегическим играм, и в прежние (докомпьютерные) времена можно было нередко наблюдать «чудаковатых индивидуумов» с шахматной доской подмышкой, идущих в сквер в поисках партнёров по игре.   

В 1954 году Зверев «прибился» к художественной студии в Детском городке парка Сокольники. Стараясь материально помочь талантливому юноше, сотрудники давали ему платные заказы – написать плакат или объявление, а затем даже устроили на штатную должность художника. Но Зверев не смог удержаться на работе из-за своего психического расстройства. «При первом же знакомстве Толя производил впечатление человека со странностями. Был неимоверно брезглив и говорил, что не во всяком доме может есть и пить… Он был вспыльчив и порой терял контроль над собой… Однажды он ушел от Румневых  часов в десять вечера и, когда проходил контрольные турникеты на станции метро “Кропоткинская”, у него в автомате застрял пятак. Это привело его в бешенство, и он начал бить турникеты ногами. Конечно, он сейчас же попал в комнату милиции метрополитена… Придя в себя, он ответил на вопрос, откуда и куда он шел. Дал телефон Румневых. Туда позвонили, и Александр Александрович пришёл за ним и проводил домой. Боясь, что Толя может попасть в большую неприятность, он решил показать его врачу-психиатру, своей знакомой. Врач пришла инкогнито в условное время, когда Толя был у Румневых и понаблюдала за ним, поставив в итоге совершенно точный диагноз его болезни. От неё были получены советы, что и как надо предпринять, чтобы Толя получил инвалидность по болезни и, соответственно, пенсию. Из-за его состояния неуравновешенности за него всё время приходилось беспокоиться - как бы он не попал в какую-нибудь неприятную историю. В пятидесятых годах он ещё не пил. Мы наивно пытались хорошо его одеть на все сезоны года. Но деньги и вещи у него молниеносно исчезали. Он угощал приятелей, давал деньги тому, кто просил, раздавал свои вещи». (Попова-Плевако З.П., 2006). Последние строки - ещё одна удивительная патографическая параллель с поэтом Велимиром Хлебниковым.

Во время Международного фестиваля молодёжи 1957 года в Москве, к изумлению советской части комиссии, Анатолий Зверев получил золотую медаль на конкурсе живописи. Бразильский бизнесмен предлагал ему уехать, говоря, что он станет миллионером, но Зверев отказался. Именно тогда председатель жюри, известный мексиканский художник Сикейрос признал его работы лучшими. После такого успеха имя Анатолия Зверева становится известным на Западе.

В 1960 году американский журнал «Life» вышел с репродукциями Зверева и статьёй Александра Маршака «Искусство России, которое никто не видит». Это было яркое свидетельство мирового взлёта художника, в то время как в России он оставался фигурой андеграунда. Есть сведения, что и «Пабло Пикассо назвал Зверева лучшим рисовальщиком эпохи». (Плутник А.У., 2011). Так что мировая известность пришла к нему сразу, что, согласитесь, в истории живописи большая редкость. Картины его покупались нью-йоркским Музеем современного искусства, когда он ещё только начинал свою творческую карьеру.

Рассмотрим, как распорядился достигший славы художник своей жизнью и в чём состояли особенности его творчества, так поразившее всех, кто видел его картины? Сразу бросается в глаза, что и в первом, и во втором случаях у Зверева доминировали психические расстройства, которые и определяли основные черты его личности и творчества.

Так как Анатолий был уверен, что власти могут преследовать его за тунеядство , он вёл скитальческий образ жизни, предпочитая ночевать у разных знакомых и в разных местах. Коллекционер живописи и писательница Наталья Александровна Шмелькова, как и большинство других современников Зверева, пытается найти психологически понятное для здоровых людей объяснение неадекватному поведению художнику. «Что же касается именно юродства, то это была излюбленная, выбранная им самим, манера поведения в обществе. И эта маска юродивого защищала его от внешнего мира, позволяя остаться в своём, тайном, не давая войти в него постороннему». (Шмелькова Н.А., 1999). Ей вторит другой биограф: «…было совершенно ясно, что “сумасшествие” Зверева – это маска. Более того, быть юродивым, как он, - тяжелейший крест… Прочее было спектаклем в выбранном им амплуа бродяги, от чего он получал огромное удовлетворение. Ему нравилось, что богатые и лощёные господа восхищаются его работами, которые висят в дорогих рамах, продаются по всему миру, что такой великий мастер, как Пикассо, высоко их оценил». (Брусиловский А., 2004).

У Зверева было два увлечения, не считая, разумеется, живописи. Он был весьма сильным шашистом, а также любил смотреть футбольные матчи. В последнем случае его бредовые переживания проявлялись особенно ярко. Художник Владимир Николаевич Немухин вспоминает: «Билеты он брал сразу на все трибуны. Билетов по двадцать брал. Для чего? Чтобы в случае чего можно было бы мгновенно смыться. У него была настоящая мания преследования… И вот покажется ему, что за ним кто-то следит, и он волочёт меня на какую-то другую трибуну - с северной на южную, например... «Ты либерал, ты ничего не понимаешь. Ты что, не видишь, что за нами следят, за нами ходят?» Или хватает меня и выводит на какую-то другую улицу, тут же ловит такси, запутывая следы. Короче, были у него свои странности. Например, совершенно фантастическая брезгливость. Как-то я ночевал у него дома в Свиблово. По дороге мы заехали с ним в аптеку, где он купил громадное количество соды, которой обсыпал всю квартиру - стол, пол, комод, диван, на котором я должен был спать и т.д. Дома он почти никогда не ел». (Немухин В.Н., 2006).

Но всем его знакомым было хорошо известно, что скитальчество Зверева не было обусловлено его бездомностью. У него имелась собственная квартира, но в он боялся в ней ночевать, так как считал, что там его легче всего поймать милиционерам и «посадить принудительно в дурдом».

В 1958-1965 годах Зверев находился в гражданском браке «со спортсменкой Люсей», которая родила ему двоих детей. Художник Дмитрий Петрович Плавинский дополнял эту семейную «идиллию» следующими фактами: «Свою жену Люсю с двумя детьми Зверев запирал, уходя в Сокольнический парк играть в шашки, на амбарный висячий замок». (Плавинский Д.П., 2006). «Спортсменка Люся», по нашему мнению, тоже имела все права на «умственную инвалидность», так как выходя на редкие прогулки со Зверевым, привязывала к голове подушку, говоря: «Жена гения должна беречь себя!» Но когда она не выдержала тяжёлой жизни с психически больным человеком, что не удивительно, и ушла от него, Зверев запил уже безостановочно вплоть до своей смерти в 1986 году.

Несколько слов о его внешности и образе жизни, которую современники описали весьма подробно. Так «…рубашки носил, вывернув наизнанку. Объяснял: швы трут». (Плутник А.У., 2011). Вся одежда вплоть до исподнего была, как правило, с чужого плеча. Иногда возникали довольно причудливые комбинации: «архимодный пиджак с узкими рукавами, из-под обшлагов которого вылезает бумазейное, цвета траура, нижнее бельё, чередуется со спортивным регланом в красных винных пятнах. Из-под пиджака обязательно торчат (конверт в конверте) несколько воротников рубашек, скажем, в такой последовательности: эластиковая глянцевая чешуя ярко-красной рубашки…, далее выбивается ворот “не нашей” с обойной набивкой, венчает дело матросская тельняшка. По мнению Зверева, так чище, …чтобы микробы не садились и не заражали белое зверевское тело». Художник Михаил Сергеевич Кулаков очень образно описывает некоторые особенности «стерильного» метода еды Зверева и образа его жизни, которые безусловно свидетельствовали о бредовом расстройстве художника. «…из хлеба изымает сердцевину и крошит, нет ли отравы, корку не ест, как первичный слой, сообщающийся с воздухом, внешним миром, состоящим из планктона, бацилл, всякой заразы. В хлеб втыкает зажжённые спички... И такая иллюминация часто устраивается в центре ресторанного зала, отражённая многократно в зеркалах, на виду ошеломлённой публики. Зверев признаёт только один вид общественного транспорта - такси… План Зверева прост: как можно быстрее добраться до очередного знакомого, где можно скрыться от враждебного мира. Секретом для всех остаётся неразрушимость зверевской личины: как при такой жизни, в состоянии постоянного напряжения и в бегах от охотников, Зверев сохраняет образ личности и не деформируется при всех симптомах шизофрении? Зверев 58-го года и Зверев 75-го года — одно и тоже лицо, одна душа, один ум. Правда, появился второй подбородок, живот и одышка. Не более. Физические разрушения. Не психические». (Кулаков М.А, 2006). Психически нарушения у Зверева и довольно яркие, что хорошо видно из приведённой цитаты, безусловно имели место. И диагностировать их можно как хроническое бредовое (параноидное) расстройство или как паранойяльную форму шизофрении с бредом отношения и преследования. Их не смогло заглушить даже систематическое пьянство. При этом следует отметить, что сочетание шизофрении и алкоголизма можно рассматривать как «условно благополучное» в клиническом плане, поскольку алкоголизм смягчает проявления шизофрении, а шизофрения сдерживает алкогольную деградацию личности. Видимо, именно поэтому творческий век художника был достаточно продолжителен, хотя на закате уже стал малопродуктивным.

Злоупотребление спиртными напитками Зверевым нельзя назвать банальным пьянством или типичным для больного алкоголизмом, так как оно тоже сопровождалось внушительным параноидным аккомпанементом. В этом случае делится своим более пристальным к этому процессу женским взглядом поэтесса и журналист Кира Александровна Сапгир: «Перед тем как откупорить поллитру, вынимал из кармана драпового пальто залепленные табачной крошкой ватно-марлевые подушечки из аптеки. Затем, отодрав зубами “бескозырку” с бутылочного горлышка, начинал его тщательно протирать. И только потом мощно присасывался к чистому стеклу; и, если не отобрать, осушал бутылку махом». (Сапгир К.А., 2006).

Зверев, несмотря на немалые доходы, по представлениям советского человека того времени, был и остался люмпеном, почти бомжом, ибо большую часть заработка тратил на бегство от преследователей, санитаров и милиции.

Хотя он имел отдельную квартиру, дома предпочитал не жить, снимая комнату, уезжая в другой город или ночуя у друзей. «А в тёплую погоду иногда вообще ложится спать где-нибудь на бульваре, сделав себе ложе из опавших листьев. Он привередлив в еде и скорее вообще предпочтёт не обедать, чем сесть за стол без вина или водки. Его любимые блюда: грибной суп и жареное мясо. За столом у него появляются те же обезьяньи ухватки, что и во время работы. Ест он подчас руками, а пить предпочитает прямо из бутылки». (Амальрик А.А., 2006).

Зверев редко бывал без денег, во всяком случае, на выпивку ему всегда хватало. Но один он не пил, его тянуло поговорить с собутыльниками, среди которых нередко оказывались и художники. «Уступая Звереву в таланте, они никак не могли этого осознать. Напившись, они говорили ему: “Как художник, ты ничего собой не представляешь, а платят тебе больше, чем нам. Где же справедливость?” После этого страсти нередко накалялись, и дело доходило до побоев, особенно тогда, когда Зверев “огрызался”. Били беспощадно. В этих случаях Зверев, инстинктивно защищаясь, прежде всего прятал между ног правую руку. Левая давно уже была искалечена, она не сгибалась в локте. “Если без правой руки, - говорил Зверев, - то, считай, без хлеба”. Озверевшие художники допускали двойную жестокость: у избитого Зверева они отбирали все деньги и продолжали на них попойку». (Шумский В.С., 2006).

Уже при жизни Анатолий Зверев стал фигурой легендарной. Его знали и художники, и маститые коллекционеры, и простые любители живописи, и дипломаты, и таможенники, и милиционеры. Люди приезжали из других городов и даже из других стран, чтобы заказать картину Звереву. Но найти его в столице было нелегко. Он не стремился зарабатывать большие деньги, которые всё равно не знал, на что расходовать. Не в последнюю очередь и поэтому, он скрывался у кого-нибудь из своих многочисленных друзей, рисовал или сочинял стихи, а в остальное время гениально играл в свои любимые шашки, «попивал водочку и вёл бесконечные разговоры».

О стихах стоит сказать несколько слов. Это была больше игра в рифмовку, но в ней неизменным победителем всегда выходил Зверев. Вот пример его «стихотворения»: «Сталин кристален!.. Чист как чекист!.. Полина - полынья!.. Таню в баню!.. Снег - нег!.. Шутя до дождя!.. Враг коньяк!.. Вокзал знал!.. Харакири в квартире!.. Берут Бейрут!.. Оба из гроба!.. Адам, не дам!.. Порог у ног!.. Купался и попался!.. Рак - дурак, а пиво - диво!.. Балдел не у дел!.. Старуха - муха!..» И так далее до бесконечности, пока его опьяневшие собутыльники не засыпали.

«В последние годы… психическое здоровье Зверева, подорванное спиртным, особенно ухудшилось. “Казалось, пьянство – естественное состояние его жизни”, - вспоминал художник В. Калинин. В 1986 г., после очередного лечения в больнице, Зверев скончался». (Скляренко В.М. и др., 2002).

Читая оставшиеся от Зверева немногочисленные записи, можно увидеть, как неуклюже его мысль пытается «прыгать по островкам логики», как беспомощен он в передаче причинно-следственной связи. Нарушения мышления здесь налицо. Зато в силу законов гиперкомпенсации или по какой иной причине, развилась у него фантастическая способность запечатлевать увиденное самыми невероятными способами.

До 1957 года зависимость от алкоголя и творческое мастерство Зверева прогрессировали почти параллельно. Затем начинаются «ножницы»: пьянство продолжает нарастать, а творчество регрессирует. Время от времени Зверев ещё был способен создавать шедевры, но чем дальше, тем реже. Если поклонники по-прежнему восхищались его беспробудным пьянством, бродяжничеством и юродством, видя в них признаки внутренней свободы и ролевой игры, то скептики не без оснований говорили о профессиональной деградации. Вот оно и было тем «психическим разрушением», которое не заметил один из предыдущих биографов.

Зверева можно считать основателем русского нонконформизма, автором нового художественного стиля «ташизм», крупнейшим представителем которого был американский художник Джексон Поллок (1912-1956), страдавший в свою очередь психопатией и тяжелейшей формой алкоголизма. В 1959 году Зверева подвели к картине Джексона Поллока на проходившей тогда американской выставке в Сокольниках, и сказали: «Вот кому вы подражаете». «Зверев увидел Поллока впервые. Внимательно рассмотрев знаменитую картину и вспомнив, как в ста метрах отсюда он писал веником на огромных фанерных листах, Зверев сказал: «Ну, это академизм. Я ушёл гораздо дальше». (Амальрик А.А., 2006).

В Москве Анатолий Зверев был широко известен лишь в узких кругах. Его картины покупали артисты, дипломаты, писатели, крупные чиновники. В 1965 году французским дирижером и композитором Игорем Маркевичем была устроена персональная выставка художника в Париже в галерее «Мотте», прошедшая с большим успехом. Затем следуют десятки успешных выставок в разных странах мира - Швейцарии, ФРГ, США. Появился даже особый термин – «дип-арт» - «дипломатическое искусство», обозначающий тот вид живописи, который особенно ценится среди иностранцев. Зверев в этом «дип-арте» явно первенствовал.

«Зверевские портреты при этом обыкновенно получались вполне похожими - неудивительно, что коллекционеры (врачи, адвокаты, инженеры) расхватывали их пачками, благо стоили они поначалу всего ничего – трояк за штуку». (Волков С., 2008).
 
Зверев в первые годы рисовал ненормально много, иногда по 20-30 акварелей в день. Художник мог работать чем угодно, используя для этого любые подходящие, по его мнению, предметы. Его коллега Дмитрий Плавинский рассказывал: «Анатолий работал стремительно. Вооружившись бритвенным помазком, столовым ножом, гуашью и акварелью, напевая для ритма: “Хотят ли русские войны, спросите вы у сатаны”, - он бросался на лист бумаги, обливал бумагу, пол, стулья грязной водой, швырял в лужу банки гуаши, размазывал тряпкой, а то и ботинками весь этот цветовой кошмар, шлёпал по нему помазком, проводил ножом 2 – 3 линии, и на глазах возникал душистый букет сирени…» (Плавинский Д.П., 2006).

А вот ещё одна зарисовка творческого метода Зверева. «Он побежал на кухню и притащил три соусницы: коричневый ткемали, зеленый ткемали из молодых слив и красный сацибели. Разложил лист на столе и начал рисовать. Он обмакивал пальцы в соус и очень точными, профессиональными движениями наносил мазки на бумагу. Когда нужно было очистить «кисть», просто облизывал пальцы. Распылял ртом. Иногда промахивался, и тогда соус летел на зрителей… Пошли в дело горчица, перец и соль. В результате этой магии через полчаса из хаоса пятен материализовался портрет брата. Чтобы заметить хорошую картину, нужно разбираться в искусстве. Заметить шедевр может каждый. Этот портрет был шедевром». (http://mokenov.com/?p=4547).

Георгий Дионисович Костаки, коллекционер авангардной живописи, который одним из первых стал собирать портреты Зверева и бывал страшно недоволен, когда его подопечный «продавал за бутылку» свой очередной рисунок, вспоминал: «Зверев, вне всякого сомнения, - явление уникальное. Художники Москвы и Ленинграда ценят его особенно высоко и говорят: “Когда Господь помазывал нас, художников, он опрокинул чашу на голову Толи”». (Костаки Г.Д., 2006).

Анатолий Зверев поражал воображение своих заказчиков не только самими портретами, но и манерой их исполнения. «В его жестах удивляла обезьянья цепкость. Казалось, это не он пишет картину, а через него проявляет себя какое-то подсознательное атавистическое начало. И вместе с тем напряжение творчества где-то неуловимо переходило в актёрство, граничащее с хулиганством. Во время работы Зверев стряхивал на свои картины пепел, бросал окурки, вытряхивал мусор. Пишет Зверев на чём угодно и чем угодно». (Амальрик А.А., 2006).

Феерическое мастерство художника позволяло ему делать в очень короткое время огромное количество работ. Так, всего за одну ночь он исполнил более сотни рисунков тушью к «Золотому ослу» Апулея. Но перенапряжение психики, связанное с абсолютной творческой самоотдачей и безжалостной растратой себя, в конечном итоге привело к саморазрушению «бездонной и бездомной личности».

В психиатрии под аутистической личностью понимают человека, больше живущего по своим собственным, одному ему понятным законам, по критериям внутренней, малосвязанной с реальностью жизни. Это ещё один симптом, подтверждающий наличие у Зверева шизофреноподобного расстройства, осложнённого зависимостью от алкоголя.

По нашему мнению, развившаяся до клинической формы зависимость от алкоголя носила вторичный характер и являлась следствием личностного расстройства, поскольку признаки душевного заболевания отмечались у художника ещё с детства. Алкоголь, по-видимому, служил Звереву адаптогеном, позволяющим хоть как-то существовать во враждебном ему мире. В итоге личность художника была жесточайшим образом разрушена, и алкоголь из «творческого вдохновителя» превратился в безжалостного убийцу. То обстоятельство, что, имея безусловный талант и перспективу безбедной жизни в славе, художник предпочёл жизнь бомжа и скитальца, свидетельствует в пользу эндогенного заболевания.

Вполне возможно, что столь оригинальная, даже «экстравагантная» нервно-экспрессионистская манера рисования могла сформироваться у художника лишь на основе такой сложной психической патологии. Философ и психолог Вадим Петрович Руднев утверждает: «Авангардная культура это всегда шизофреническая культура». (Руднев В.П., 2011).

Филолог, психолог и бард Вадим Владимирович Егоров посвятил Анатолию Тимофеевичу Звереву такое стихотворение:

«В контору - этот, тот - в забой.
Четвёртый - речь толкает…
А у художника - запой:
Профессия такая.
Он пьёт весною и зимой,
Пьёт осенью и летом,
Как это страшно, Боже мой!
Как непонятно это…
Живёт, сивухою разя
И матерясь безбожно.
Ему без выпивки нельзя,
Без остального - можно.
Всё ближе роковая мгла.
В горниле будней тряски
Нет ни подруги, ни угла,
Но есть глаза и краски.
Когда судьба уносит нас
К паденьям и победам,
К нему является тот час,
Который нам неведом.
Он перестанет быть шутом
И, не боясь опалы,
Он по холсту размажет то,
Что под руку попало.
Да-да, на холст он нанесёт
Табак, зубную пасту,
Помаду, пепел, охру - всё,
Что под рукой. И баста!
Он будет этот горький мёд
Месить, как тесто месят.
Всё это таинство займёт
Минут, наверно, десять.
Блеснёт забытое винцо…
И среди лиц несметных
Взойдёт бессмертное лицо
Кого-нибудь из смертных.
Года посыплются, как град,
Всему землёй одеться,
Но не лицу. Оно стократ
Переживёт владельца.
Ну, что же… Так тому и быть
От лета и до лета.
А что художник? Будет пить
До нового портрета.
В чужие биться этажи
Нетрезво и недужно…
Нельзя так жить!
Нельзя так жить!
…А может, так и нужно?»

2017 г.