Дружба

В 1916 году пришёл Лёшка домой с войны! Провалялся он перед этим два месяца в госпитале, заштопали ему раны, вручили Георгиевский крест и комиссовали подчистую, как инвалида! Не слышит совсем ничего, надо в ухо кричать! И ответить не может, головой мотает, мычит как телок, а ничего не понятно! Ну что тут поделаешь, глаза, руки, ноги целы - и слава Богу. Завели ему дома карандашик с блокнотиком для разговоров, и стал он жить дальше. Жена его с детишками привыкли к контуженному и через пару месяцев уже не вскакивали по ночам, когда он во сне начинал громко стонать и царапать ногтями спинку кровати. Хозяйство у них было справное! Пока муж воевал, супруга сохранила всё с помощью детей и родственников в надлежащем виде. Дом пятистенок. Восемь десятин посевной земли. Две лошади, одна рабочая, а другая на выезд! Четыре коровы с телятами, овцы, гуси... В семье главным помощником был сын подросток. Две дочери, восьми и пяти годов, так же были приучены к труду, и женщина, уходя в поле со старшеньким, оставляла их на хозяйстве спокойно.
 После возвращения хозяина совсем наладилась жизнь в семье Пермяковых. Как будто солнышко взошло над их родом! К концу следующего года родила жена Алексею двойню, и здоровые сыновья- близнецы явились отцу благословением небес, подарком судьбы, стал он улыбаться чаще и выпивал теперь только по праздникам!
 Как закончилась война, вернулся в село и сосед Лёшкин, Андрюха! Были они старые друзья ( ещё пацанами бегали вместе в ночное пасти коней) и обнялись теперь при встрече, как братья! Долго ещё потом беседовали они на завалинке с помощью Лёшкиного блокнота и дымили ароматной махоркой. Андрей ещё на фронте вступил в партию большевиков, был он обучен грамоте и сразу по прибытию, выбран на сходе, председателем сельсовета со всеми вытекающими полномочиями. Мужик он был умный и пользовался авторитетом за то, что всегда толково подходил к щекотливому вопросу под названием «продразвёрстка»! Спускалась ему, конечно, сверху разнарядка, закупить за копейки столько- то зерна согласно количеству жителей, и он, собрав на площади сход, объяснял людям ситуацию. Честно смотрел он в глаза односельчан, заверял, что это временная необходимость и нужно помогать братьям, что в городах мрут от голода дети и тем более никто не собирается отнимать всё! Зачитывал нормы, о которых, со вздохом, конечно, но всё же говорили - « по- Божески!» А русскому человеку что надо? Только почувствовать к себе уважительное отношение, и он рубаху последнюю с себя снимет! И большинство, как и друг его Алексей, несли, сдавали хлеб, в обмен на распечатанные на плохой бумаге Советские рубли!
 Шло время, и приходили в сельсовет новые указания! От написанных там цифр становилось не по себе председателю! Вывез он уже и сдал весь хлеб из бывших помещичьих складов, вытряс его из местных богатеев, которые прятали излишки, и знал, что у всех осталось только на прокорм себе и скотине, да ещё хранились у людей семена для посева. Пытался он объяснить в райцентре что нет больше хлеба в селе, но товарищи по партии, которые раньше нахваливали его за выполнение норм, почему- то не хотели теперь его слушать. Косились как- то недоверчиво и хмурили брови! Тщетно он доказывал всю критичность ситуации! Взывал к революционной справедливости! Помогли ему своеобразно, выделили сотню бойцов и четыре пулемёта...
 Весенней тёмной ночью 1920 года, в окно Алексеевского дома кто- то тихонько постучал. Беременная шестым жена, растолкав глухого мужа, зажгла свечу на столе и зашла за перегородку, отделяющую детскую половину. Пятеро ребятишек сопели по кроватям, и та вернулась обратно, запахнувшись и задёрнув штору. В дом, стараясь не шуметь, вошёл председатель сельсовета Андрей. Убрав свечу от окна и поставив её на лавку, обнял он друга Лёху как- то уж очень крепко! Взяв блокнотик и карандаш, склонившись, он стал быстро писать. « Завтра утром придёт отряд и заберут всю скотину и весь хлеб! Ничего сделать не могу! Прячь, братка!» Покатившаяся по его бороде слеза упала на листок и расплылась по нему кляксой. Листок бы поспешно вырван из блокнота и через мгновенье всё же сгорел, прикоснувшись краешком к огоньку свечи. Проводив друга, Алексей разбудил старшего сына и пошёл запрягать...
 На следующий день над селом метался бабий крик! Он то затихал в одном краю его, то взлетал в другом с новой силой! Кое- где раздавались выстрелы, и тогда крик начинал захлёбываться и переходил в завывание одинокой волчицы, потерявшей своего кормильца. Продотряд выгребал всё подчистую! Председателю удавалось кое- где уговорить чекистов оставить по пуду на семью, и то - только там, где были малые дети! К вечеру, угнав всю скотину, на изъятые телеги, запряжённые изъятыми же лошадьми погрузив зерно, отряд скрылся за перелеском. Люди вышли на улицы и с растерянным видом провожали взглядами этот удаляющийся обоз. С опущенной головой у сельсовета стоял председатель. Его никто не винил и не ругал! Проходящие мимо него люди просто молчали! Никто больше не смотрел в его глаза, не спрашивал совета, не угощал табачком! В тот же день Андрей написал в райком письмо, где сказался больным и не способным более председательствовать! Благо - полученные на войне ранения помогли отвести от него подозрения в саботаже и его не арестовали!
 В страшный голод, нагрянувший вслед за продотрядами, по ночам, в гуще леса при керосиновой лампе, рубили двое мужиков поднятую из тайного погреба солонину и заворачивали её в тряпицы. Андрей вкладывал в каждый узелок бумажечку с надписью. Это были фамилии односельчан, тех семей, где не было мужика или тот был немощным инвалидом, вернувшимся с войны. Перед тем, как определить, кому сколько выделить, мужики переглядывались. Лёха мусолил карандаш, прищуриваясь и, загибая пальцы, вспоминал количество детей в семье очередного соседа. Прикинув на вес отрубленный кусок, протягивал он Андрюхе подписанную бумажку, и улыбался...